Немного Хартвина

Графическое искусство – все, что у него есть. Вернее, все, что у него осталось. Так считает Гарри Харт. И он уверен в своей правоте. Как и всегда. Наверное, именно благодаря своему занудному характеру Гарри и пришлось досрочно – в сорок лет – похоронить свою личную жизнь. Никто не выдерживал его вечных поучений, а также старомодных джентльменских замашек и приверженности к хорошим манерам. Они всех раздражали. Когда от него ушел его последний любовник, Харт уже знал наперед слово, которое тот скажет ему в лицо. − Сноб ты, Гарри. Ну да. Не в первый раз. А, может, проблема в том, что он толком за всю свою жизнь так и не смог полюбить никого из тех, с кем ему доводилось заводить отношения. Оттуда и его неспособность делать поблажки своим любовникам и принимать их слабости. В любом случае, Гарри принял решение больше не ввязываться в это. У него есть прекрасная работа – он преподает короткие курсы графики в ближайшей художественной студии. Преподает для взрослых, которым, как правило, для их работы вдруг оказывается необходимым научиться рисовать простым карандашом. Гарри нравится жить работой, а в свободное время вымещать эмоции на бумагу. Мужчина до сих пор помнит свой первый урок рисования в художественной школе, и вводные красивые слова своего преподавателя о том, что есть такое рисунок, и что он дает художнику. С возрастом Харт убедился во всем, что было сказано тогда о рисовании. И сам он так и не научился воспринимать рисунки в цвете. Вообще, взглянув на Гарри, можно было бы скорее предположить, что он какой-нибудь серьезный политик, нежели художник. Всегда официально-деловой стиль одежды, белые рубашки и галстуки, а также извечная вежливость явно были тому виной. В стереотипный образ художников, который жил в головах у большинства людей, Харт совершенно не вписывался. Мужчина подозревает, что из этого всего и вытекла его любовь именно к бесцветному искусству. Как к более строгому. Поэтому он не чувствует себя одиноким в своем черно-белом мире графики. До определенного момента. До того самого, пока Гарри в начале очередного урока не натыкается взглядом среди стандартных десяти человек на какого-то юношу лет двадцати, сидящего в самом конце студии. Обычно к нему приходят люди старше, но он привлекает внимание Харта не этим. А своим видом. Складывалось впечатление, что юноша намеренно оделся так, чтобы быть полной противоположностью облика Гарри и чтобы раздражать того. Белые кроссовки с нелепыми крыльями, потертые растянутые джинсы, яркая желтая спортивная кофта с какими-то надписями на другом языке и кепка. Кепка. Гарри тогда думает, что этот юноша ошибся помещением, но тот уверенно прикрепляет белый лист на мольберт и вооружается карандашом. А затем поднимает глаза на мужчину. Харт, игнорируя пока остальных, движется к нему, почему-то машинально поправляя на ходу галстук. − Молодой человек, будьте любезны снять ваш головной убор, в помещении в нем находиться не принято, − делает Гарри замечание юноше, но негромко, чтобы слышал только он. − Гэри Анвин. Но лучше просто Эггси, − невпопад вдруг улыбается тот в ответ и послушно снимает кепку, вешая ее на угол деревянного мольберта. Гарри Харт признает, что такое поведение вводит его в небольшой ступор, и молча отходит от Анвина. В тот день мужчина кратко информирует аудиторию об основах графики и проводит мастер-класс, наглядно демонстрируя, как изобразить куб, соблюдая перспективу, и как правильно наложить тени штриховкой. В тот день девять из десяти человек в аудитории успешно рисуют куб. И только один из них рисует Харта. Не менее успешно. Точь в точь. Сам Харт решительно ничего не понимает. Ему снова приходится обращаться к Анвину так, чтобы не услышал никто иной. − Портреты входят в курс, но ими мы будем заниматься на третьем уроке. К тому же, для этого имеется гипсовая модель человеческой головы, коей я не являюсь, − лишь говорит он. И думает, что это звучало излишне мягко. А на втором занятии Гарри Харт снова видит на листе Анвина самого себя. Теперь во весь рост. И без привычного пиджака. И в этот раз юноша при входе снял кепку самостоятельно, без напоминания. Харт старательно игнорирует то, что увидел на листе нерадивого ученика, потому что жизнь не научила его даже к сорока годам правильно реагировать на подобные вещи. Но про себя мужчина задается вопросом, что юноша забыл на его курсах, когда и без этого прекрасно ладит с простыми карандашами. А еще Гарри шокировано осознает, что глядя на Анвина испытывает что-то слишком далекое как от раздражения, так и от всего того, что ему вообще доводилось чувствовать в жизни. Он не хочет давать этому название. Он же решил, что такому не место в его жизни. Третий урок отнимает у нарисованного юношей Харта помимо его пиджака еще и галстук и расстегивает тому две верхние пуговицы на рубашке. Зато добавляет цвета брюкам мужчины, самой рубашке и волосам. А сам Анвин теперь одет в простые черные джинсы, черные кроссовки и синюю толстовку. Без кепки вовсе. Мужчина взирает на рисунок, пожалуй, с пару минут, не меньше. А затем переводит вопросительный взгляд на автора рисунка. И надеется, что его лицо сейчас не выдает никаких лишних эмоций, потому как на самом деле их масса. Его постепенно раздевают. С помощью рисунка. А сам юноша теперь выглядит почти прилично из-за другой одежды. − Чего вы этим добиваетесь, молодой человек? – Гарри хочет верить, что его голос звучит сейчас строго. − Эггси. Вы забыли, мистер Харт? – юноша вдруг подмигивает ему и снова широко улыбается. Наверное, строгости Гарри все же не хватило. У него в голове лишь один ответ на свой же вопрос, заданный юноше, но это слишком нелепо. Это невозможно. Но… кто и зачем в здравом уме будет оплачивать курсы, а затем приходить на них и намеренно заниматься посторонними вещами. Принести цветные акварельные карандаши на урок графики – одно это чего стоит. В курс по программе студии включено всего шесть уроков, и Гарри уже боится представить, что его ждет на последующих трех. Лучшее, что он может делать – это продолжать игнорировать странные действия юноши. Да. Так и нужно. Но четвертый урок беспощаден, потому что он приносит с собой Анвина, одетого не в джинсы, а в брюки. И темно-зеленый тонкий джемпер. Харту хочется каким-нибудь образом перестать существовать на этой планете, которая совершенно равнодушна к серьезным жизненным решениям людей. Он не может хоронить свою личную жизнь, когда ощущает явную, но необъяснимую симпатию к Анвину, а тот рисует его на сей раз с голым торсом и сидящим, закинув ногу на ногу, у мольберта с кисточкой в руке. И снова в цвете. Гарри Харт почти физически ощущает, как медленно переворачивается какая-то часть его мировоззрения. Но продолжает смотреть на этот рисунок, периодически переводя чуть прищуренный взгляд на юношу и увеличивая таким образом скорость вращения. С одной стороны мужчина бы предпочел, чтобы аудитория оставила их с Анвином наедине, потому как обсуждать подобные вещи в присутствии посторонних Харт не может себе позволить. А с другой стороны, он опасается такой встречи один на один. И даже хорошо, что юноша всегда убегает под конец урока в первых рядах. − Мистер Анвин, скажите, для чего вам эти курсы? У вас, на мой взгляд, и без них все прекрасно, − фраза кажется Гарри вполне нейтральной, тем более что его действительно интересует этот вопрос. Но юноша отчего-то улыбается – опять! – и выдает слегка небрежным тоном: − Нет, мистер Харт, без них у меня нет вдохновения, а гипсовая голова слишком… гипсовая и некрасивая, − для убедительности Анвин даже брезгливо скривится. Гарри отходит от него, чтобы уделить внимание другим, а сам думает: прозрачный намек, а вместе с ним и завуалированный комплимент в той фразе действительно были, или это нездоровый разум сам все придумал? Предпоследний урок подсказывает, что правильный вариант − первый. Харт имеет несчастье (или счастье – он еще не разобрался) лицезреть себя теперь в одних трусах, зато на обнаженную грудь свисает слабо завязанный галстук. Мужчина нервно сглатывает и поправляет очки. Славно уже то, что в плане собственной одежды юноша не пошел дальше и выглядел теперь так же, как и в прошлый раз. − Позвольте заметить, мистер Анвин, что одна из деталей на вашем рисунке выбивается из общего образа. Это неприемлемо, − не выдерживает Гарри, намекая, разумеется, на галстук. − Окей, − живо отзывается юноша. – В следующий раз исправлюсь. − Не нужно следующего раза, − с нажимом выговаривает Харт, благодаря аудиторию за то, что многие из них переговариваются между собой и не оборачиваются на них. Юноша молчит. Лишь с излишним шумом кладет карандаш на подставку. − И я надеюсь на вашу порядочность. Что вы уничтожаете эти непристойные рисунки. − Нет, я вешаю их дома на стены в рамочках, − тон юноши неожиданно холодный и ровный, и Харт силится, но не может распознать, шутит тот или всерьез. − Напрасно. Для этого имеется масса более подходящих картин. − О вкусах не спорят, мистер Харт, − юноша пожимает плечами, снимает лист с рисунком с мольберта и протягивает мужчине. Гарри больше не способен выносить того, что происходит, поэтому машинально берет рисунок и, пряча от посторонних глаз, уносит к себе на стол. А когда поднимает голову обратно и осматривает аудиторию, то обнаруживает, что место, где сидел Анвин, опустело. До следующего урока Харт находит для себя множество подходящих эпитетов, которые идут под эгидой главного слова: «придурок». Гарри не хотел поступать тем образом, каким поступил. Похоже, он снова отбил у очередного человека желание с собой контактировать. Но самым отвратительным было то, что он отбил это желание у человека, у которого меньше всего хотел это сделать. До этого он часто оставался один, да. Он ощущал уколы боли, да. Но все это не шло ни в какое сравнение с теми ощущениями, что бурлили в мужчине сейчас. Впервые в жизни его кто-то именно что зацепил, как говорят. Однако мужчина сказал себе, что уже слишком стар для Анвина, да и… в конце концов, сколько можно ходить по граблям! Ведь совершенно очевидно, что все это не обещает закончиться ничем хорошим для Харта. Юноше он быстро надоест своими замашками. Да и сможет ли Гарри делать те необходимые для нормальных отношений поблажки, какие до сих пор не делал никому? Наверное, смог бы. Юноша успел даже за такое короткое время сделать очень многие вещи, приятные для Харта. И он их ценил. Даже та мелочь с головным убором. А перемена стиля одежды и вовсе… И ведь, надо заметить, Гарри по этому поводу замечаний не делал, так что стоит отдать должное проницательности Анвина. Возможно, Гарри стоило дать ему шанс. Но теперь поздно, он успел все испортить. Гарри уверен, что больше никогда не увидит Анвина. Анвин приходит на последнее занятие курса. Гарри ощущает себя подавленным, а юноша рисует не его, а тот огромный натюрморт, что идет по программе урока. Харт борется с желанием оставить все как есть, но в конце все же позволяет себе проверить, насколько сильно в действительно испортил отношение юноши к себе. − Эггси, − окликает он, осознавая, что впервые назвал юношу так, как тот и просил его называть. Девять из десяти человек благодарят Харта и выходят из аудитории, а один из них благодарит судьбу и, сделав пару шагов по направлению к Гарри, останавливается. Мужчине дорогого стоит все то, что он делает. Потому как он может сильно пожалеть. Как никогда. Но риск все же кажется ему оправданным. − Я тут подумал… − Гарри достает из ящика стола тот самый последний из рисунков Эггси и несколько секунд просто на него смотрит. – Галстук можно и оставить, полагаю, − завершает, наконец, он, а когда смотрит на юношу, то тот снова улыбается. Широко и искренне. − Мистер Харт, позволите пригласить вашу непрошибаемую персону на свидание? – говорит Эггси с явным сарказмом, но беззлобно, а затем смеется, наблюдая удивленное выражение лица Гарри. Потому как тот попал в точку и снова шокировал мужчину. У него будет шанс узнать все, что его интересует, ибо такое чувство, что юноша видел Харта до этого и только потом специально записался к нему. Гарри немного улыбается. − Вы слишком прозорливы, юноша, но в ваших попытках привлечь внимание вам не хватает изящества. Исправим. Харту почти стыдно за свое очередное занудство. Но Эггси в восторге от всего, что связанно с Гарри. Оказалось, раскрашивать черно-белую жизнь не так уж и страшно.