***
Солнечный луч, отразившись от хрустальной бусины, рассыпался на сотни и тысячи ярких бликов, плеснул в глаза ослепительным светом. Бьякуя зажмурился. Но не от вспышки – от осознания того, что увидел. Что услышал. Сердце, больно и гулко стучавшее где-то в ушах, ухнуло в желудок. В горле застрял ком, руки похолодели. Этого. Не может. Быть. Каша в голове булькала и пузырилась, не желая становиться чем-нибудь удобоваримым. Хисана… предательство… боль… Хисана… мальчишка… точная копия с фиалковыми глазами… бусина… мальчишка… Хисана… любовь всей его жизни… бусина… мальчик… - Па-ап? – вклинился в эту мешанину образов чей-то взволнованный голос. Бьякуя открыл глаза, чтобы увидеть перед собой размытое пятно. Пятно шевелилось и, кажется, приближалось. А еще говорило неуверенным голосом: - Пап, ну ты чего? Нет, я понимаю, конечно, что все это несколько неожиданно, и я не собирался вот так падать тебе на голову, но тут такое дело… Понимаешь, дядья, разумеется, что-нибудь придумают, но из всей нашей родни у тебя единственного могут быть связи в Совете 46-ти. Ты не думай, я бы никогда не стал просить, но они ведь хотят убить тетю Рукию! Совсем убить! Насмерть! Пришлось с силой смежить веки и потрясти головой, чтобы бесформенное пятно перед глазами стало юным студентом с очень встревоженным выражением на лице. Паренек стоял совсем рядом – Бьякуя чувствовал тепло, исходящее от его тела. Узкая ладонь с длинными тонкими пальцами легла ему на лоб. - Хочешь водички? – заботливо спросил обладатель этой ладони. И исчез где-то в стороне. Через пару мгновений губ коснулось холодное стекло стакана. Даже странно, что посудинка не треснула под давлением реацу этого шинигами. Бьякуя ощутил жуткую сухость во рту. Перехватил стакан дрожащей рукой, сделал несколько глотков. В голове прояснилось. Он осторожно прикоснулся к кривоватому лепестку – тому самому, который не очень получился у Хисаны, когда она делала это украшение. Глаза заволокло мутью, горло сдавливало, и чтобы не опозориться перед этим мальчиком, Бьякуя молчал, осторожно поглаживая кончиком указательного пальца шелковые лепестки. Сомнений быть не могло. Конечно, это невозможно, но вот же – есть! Есть юноша, словно сошедший с портрета самого Бьякуи, скопировавший его реацу, носящий имя его отца, в движениях и мимике которого только слепой и глухой не найдет сходства с рокубантай-тайчо в переходном возрасте. Есть этот цветок – последнее воспоминание о потерянной любви и горькой боли. Мальчик с фиалковыми глазами Хисаны пришел просить за девушку по имени Рукия, чье имя ушедшая возлюбленная бормотала во сне много лет назад, вызывая у Бьякуи недоумение и отголоски ревности. Теперь части мозаики становились на свои места: если Рукия – тетя этого юноши, значит, Хисане она приходится сестрой, и та искала ее упорно и долго, а молодому аристократу, ослепленному своей любовью, не пришло в голову спросить, зачем его нареченная все время возвращается в руконгайские трущобы. Видимо, кто-то другой, добрее и умнее, помог девушке найти сестру. И Рукия, став шинигами и встретив Бьякую, несомненно, узнала его – потому что не было шансов не узнать. Вот почему она говорила, что нельзя подставлять Кучики-тайчо: беспокоилась о репутации пусть и не кровного, но родственника. И Ренджи, тоже наверняка знавший историю своих сестер, все время таращился и ждал… Понятно теперь, чего он ждал. Мысли текли сквозь Бьякую прозрачным потоком, смывая застарелые корки с заживших ран. Вот вам, господа гэнро, наследник клана! Вот вам, старые маразматики, неподходящая невеста! Вот вам, дедушка Гинрей, слабая душа, не способная родить! Бьякуя слегка нахмурился. Вообще-то, не обладающая реацу душа могла сильно пострадать, вынашивая ребенка от шинигами его уровня. Даже сейретейские принцессы, априори появлявшиеся на свет с духовной энергией, не всегда выдерживали такую нагрузку. Что же стало с его Хисаной? - Она… - хрипло заговорил он, и собственный голос напомнил карканье простуженного ворона. Бьякуя прочистил горло. Повторил: - Она хранила его? – и снова погладил цветок. - В шкатулке из сандала, - как-то тихо отозвался Соуджин. – Иногда доставала и гладила бусинки… вот как ты сейчас. Там еще мешочек с деньгами лежал, и мама всегда говорила, что это мое наследство. Кучики-тайчо прикрыл глаза. Мальчик упоминал мать в прошедшем времени. Очевидно, ее больше нет на этом свете. Одинокая слеза сбежала по бледной щеке. - Ты так легко называешь меня папой, - задумчиво проговорил он. - Ну, я привык. Мама много о тебе рассказывала. Объясняла, почему не осталась с тобой. - И почему же? – Бьякуя поднял на сына заинтересованный взгляд. - Она должна была остаться в живых, чтобы найти тетю Рукию, а в Великом клане у руконгайки для этого было мало шансов, - парнишка пожал плечами. – Она рассказывала, что все были против, а ты так вспылил, что она и за твою жизнь испугалась. Вот и решила уйти. Ну а потом узнала, что у нее буду я, а потом я родился… Кстати, о тете Рукии. Ты поможешь? Бьякуя глубоко вздохнул и встряхнулся. Потер руками лицо, немного рассеянно обвел глазами свой кабинет – вроде бы привычный, но ставший вдруг совершенно новым. - Как? - Ты отказываешься? – выражение лица у Соуджина стало обиженным и недовольным. Он выпятил челюсть, и Бьякуя узнал этот жест – точно так же делала Такеши Рукия, споря с Абараем. - Нет, не отказываюсь. У тебя есть план? - Вообще-то, я надеялся, что план будет у тебя, - с независимым видом заявил пацан. Бьякуя засмеялся. В этот момент над Сейретеем грянули фанфары и задрожало небо. Соуджин вскинул голову, как будто мог что-то разглядеть сквозь потолок. Бьякуя поднялся, сжал кулаки. - Что это? – шепотом спросил сын. - Сокёку освободили, - помертвевшим голосом ответил отец. – Казнь началась. - Ксо-о-о! – простонал ребенок. Кучики-тайчо вспомнил, что он, на минуточку, капитан, обученный реагировать мгновенно. - Ты владеешь шунпо? – деловито уточнил он. - А то! – гордо заявил студент Такеши. - Ну? Чего стоим, кого ждем?..***
Вопреки ожиданиям Кучики-тайчо, читавшего в летописях о подобного рода событиях, на холме Сокёку было весьма многолюдно. У подножия эшафота столпились капитаны с лейтенантами, но далеко не в полном составе. Их полукольцом окружало несколько десятков шинигами разного ранга, от младших офицеров разных отрядов до… что здесь делает Куроцучи Маюри?! Не позволяя себе тратить время на удивление, Бьякуя посмотрел вверх. С неба все еще осыпались искры – остатки смертоносного Сокёку. На одной половине разрубленной перекладины эшафота стоял рыжий риока, держа под мышкой Такеши Рукию в белом юката смертницы. Эти двое переругивались, словно у них под ногами ничего не происходило. Куроцучи что-то вещал о процессуальных нарушениях во время расследования, преступном игнорировании фактов и подозрительной поспешности в вынесении приговора. Командор слушал, прикрыв глаза. - Кучики? – проскрипел генерал, соизволив открыть левый глаз, да и то не полностью, когда джунибантай-тайчо умолк. Бьякуя кивнул, но с места не сдвинулся. Происходящее ему не нравилось: попахивало расколом и последующим кровавым весельем. Из-за спин ополчения, как Кучики про себя назвал противников казни, провинтился Ренджи, и Куросаки оживился, прокричал что-то ободряющее и запустил Рукией в Абарая. Неким чудом фукутайчо умудрился поймать девушку, пропахав при этом своей пятой точкой изрядную колею в жесткой земле. - Уноси ее, - размахивая тесаком, командовал рыжик. – Уноси как можно дальше и не отпускай! Ренджи поудобнее перехватил сестру и неуверенно глянул на Куроцучи. - Вали-вали, - помахал на него руками ученый. – Тут и без тебя найдется, кому сражаться. Толпа за его спиной согласно взревела. - Задержать! – каркнул Командор, для убедительности стукнув посохом по твердой почве. Его оппоненты ощетинились мечами. Откуда-то сбоку повеяло силой квинси и еще какой-то чужеродной энергией. Капитаны озадаченно покосились на Ямамото. Тот открыл оба глаза, неприязненно скривил губы. Этого оказалось достаточно, чтобы его лейтенант рванул следом за давно слинявшим Абараем. За Сасакибе потянулись Омаэда и Котецу. Рыжий помчался им наперерез. Командор гневно уставился на топтавшихся в сторонке Кёраку и Укитаке. Бьякуя подумал, подумал – и присоединился к сэнсэю и его другу. - Не ожидал, Кучики, что и ты окажешься предателем, - проскрипел Ямамото. Вероятно, он хотел задеть молодого капитана, или воззвать к его чувству долга. Но Бьякуе впервые за много лет было плевать на репутацию, долг, честь и прочую мишуру. За его спиной стоял глазастый юноша, и его восхищение окутывало Кучики-тайчо, словно защитным барьером. Надежду Соуджина нельзя было предавать – вот в это Бьякуя верил, а остальное… Он пожал плечами, ничего не ответив Командору. Опять подал голос Куроцучи, и по его словам выходило, что преступление Такеши Рукии вовсе не было таким уж преступлением, и действовала девушка в соответствии с ситуацией. И последующие ее действия не могут быть расценены как дезертирство или неподчинение приказу, потому что ее передатчик постоянно фиксировал новые задания, и она считала, что выполняет директивы командования. И приговор вынесен без соблюдения положенных формальностей, и адвоката девочке не предоставили, и даже не допросили толком. И на доклады самого Куроцучи о подозрительных сбоях инфопотоков внимания не обратили, и вообще все шито белыми нитками. Так что казнь – это слишком, давайте-ка пересматривать дело! Унохана, послушавшая коллегу, покачала головой и степенной походкой перешла в ряды протестующих. Сой Фонг зашипела и осталась на месте. Капитаны шестого, восьмого и тринадцатого отрядов переглянулись – и тоже присоединились к большинству. Командор настолько разгневался, что аж брови нахмурил. И тут над Сокёку зазвучал усиленный заклинанием голос капитана Хицугаи, срывающийся и ломкий, как у тяжело раненого человека. И говорил он такое, что у всех волосы дыбом встали (кое у кого в прямом смысле слова). Едва закончился этот странный, жуткий, выбивающий из колеи доклад, как между двумя группами возникли капитаны Айзен и Тоусен. И распластанный по земле лейтенант Абараи с Рукией на руках. - Упс, - послышался откуда-то сзади голос Ичимару Гина. – Неувязочка вышла… Айзен, появившийся с очень довольной мордой, недоуменно сморщился, озираясь. Пара десятков занпакто, уткнувшихся ему в глотку, не способствовала хорошему настроению. Правильно понявший ситуацию Абараи ползком пробрался между ногами столпившихся вокруг шинигами и заныкался за их спины. Откуда-то прискакал сияющий, как медный хибачи, Куросаки и, радостно оскалившись, заявил: «А этот – мой!», острием своего тесака тыча в Айзена. Ему шумно возразили, что желающих целая очередь, и он в ней первый с конца. Соуджин тем временем рванул к Ренджи и Рукии, взахлеб рассказывая им, что произошло, пока их не было, и одновременно закидывая вопросами о том, что случилось с ними. Бьякуя подошел следом, остановился в паре шагов, не решаясь присоединиться к бурной семейной сцене. Но Соуджин порывисто схватил его за руку, подтолкнул к своим родным, и Кучики-тайчо оказался почти вплотную к девушке, уже вполне оправившейся от потрясений и самостоятельно державшейся на ногах. - Алле! – снова раздался голос Ичимару. – Он щас Отрицание призовет! Все, что произошло после этих слов, случилось в жалкие доли секунды. Шевеление воздуха сзади, яростные, полные ненависти глаза Айзена, короткий колющий удар, нацеленный в горло Рукии. Бьякуя успел закрыть ее собой, разворачиваясь спиной к врагу. - Папа! – звонко и отчаянно выкрикнул Соуджин. - Тайчо! – хрипло взвыл Ренджи. - Ахххрр, - выдавил из распоротого несколькими клинками горла Айзен. - Ангидрид твою перекись марганец! – прокомментировал ситуацию Куроцучи.***
Бьякуя не сразу понял, что произошло. Просто земля закачалась, в груди стало горячо и ноги отказались держать. Сильные девичьи руки подхватили его, не давая кулем свалиться в пыль, и хриплый от волнения голос протянул: - Мужики-и-и! Что ж вас всех тянет на смертоубийственные подвиги?! Судя по тону Такеши Рукии, девушка была цела и крепко сердита. Бьякуя засмеялся и осознал, что сделал это зря: из горла хлынула кровь. Смеяться с пробитым легким – не лучшая затея. - Врача сюда! – заорал Ренджи, первым сориентировавшийся в ситуации. Соуджин с перекошенным лицом стянул с отца хаори, расстелил на земле. Вдвоем с Рукией они уложили раненого капитана. А он смотрел на них и улыбался, не подозревая, как жутко выглядит счастливая улыбка на бледных, запекшихся губах, испачканных кровью. Он думал о том, что спасти Рукию в память о погибшей возлюбленной – вполне себе достойное предсмертное деяние. - Соуджин! – новый женский голос пробился сквозь общий гомон. – Что здесь происходит?! - Мама? – не очень уверенно уточнил мальчишка. – А откуда ты?.. - Рукия! – Хисана добежала до своих родных, полоумными глазами осмотрела всех. Крутанула в разные стороны сына, убеждаясь, что он цел, быстро и немного нервно ощупала сестру на предмет повреждений, то же самое проделала с Ренджи, несмотря на его протесты, нашла на нем пару царапин и от души дала подзатыльник. - Нее-сама! – обиженно прогудел фукутайчо, потирая ушибленное место. – Ну хуже каа-сама, чесслово! Бьякуя понял, что одной ногой уже перешагнул черту. Иначе как объяснить присутствие здесь Хисаны? Она суетилась, пытаясь одновременно обнять всех своих близких, поворачивалась то к одному, то к другому, что-то взволнованно говорила. Она была такой же, как и полвека назад, и совершенно другой – стремительной, уверенной, невероятно живой. - Хисана, - позвал Бьякуя. Девушка застыла на короткое мгновение, перевела взгляд. Глаза ее стали еще больше, в них со скоростью света сменялись понимание, испуг, осознание, радость, снова испуг… Хисана ахнула и упала на колени рядом с рокубантай-тайчо. Осторожно взяла в руки его ладонь, сжала ее, поднесла к своим губам. Кучики почувствовал ее теплое дыхание на коже, немного сжал пальцы. Хисана была вполне материальна, и он стремился запомнить ощущение близости, чтобы унести его с собой. - Так, что тут у нас? – Унохана подошла с другой стороны, неторопливо опустилась сбоку. – Вы были неосторожны, Кучики-тайчо. Госпожа, позвольте мне заняться пациентом, - обратилась она к Хисане. Та удивленно посмотрела на медика, с трудом вырываясь из замкнутого мира взглядов и прикосновений. Кивнула, но руку Бьякуи не отпустила. Он был признателен ей за это. - Сана-тян? – голос Куроцучи Маюри показался капитану Кучики совершенно лишним. Тем не менее, джунибантай-тайчо подошел к его возлюбленной, состроил вопросительное выражение на своей маске. – Ты как сюда пробралась, а? – спросил ученый девушку. - Пришла, - пожала плечами та. - Вот так просто взяла и пришла? – не поверил Куроцучи. – А от кого стену поднимали? От кого кеккай ставили? Что за дела вообще, а? - Ну, Мури-нии, - рассудительно возразила Хисана, - ты забыл, что ли, чья я сестра? Уж как-нибудь с этими вашими кеккаями-банкаями управлюсь! - Я тебя этому не учил! – всплеснул руками Маюри. - Конечно, не учил! Если бы учил, мне не пришлось бы пешком добираться! Бьякуя засмеялся. Все-таки зря он это сделал: смеяться с пробитым легким – очень плохая идея. Свет померк…