14. Кукла наследника Юста
Кукла говорящая Плачет и смеется, Девочка уходит, Кукла остается… (м/ф “Разлученные”).
По ту сторону стен расходилась метель вперемешку с дождем - липкий и мокрый хаос, ведущий наступление на пыльные окна. Вой ветра был здесь почти неслышен, но другие звуки, тоже не особо приятные уху, никуда не девались. По коридорам, погруженным в стылый мрак, разносились щелки и шаркающие шаги прислуги, из дальней комнаты непрерывно текла мелодия, в которую вплетались временами чавкающие и сипящие звуки старого граммофона. Казалось, даже ему уже надоело крутить день за днем одни и те же пластинки, но прекращать его мучения никто даже и не думал. Кейра Зеферина де Лассар, пробиравшаяся сейчас к той самой комнате, где терзался, исторгая заунывные звуки, безвинный инструмент, прилагала все усилия, чтобы не наступить на что-нибудь впотьмах, но все было тщетно: в коридоры было вынесено и брошено прямо на пол такое количество разнообразного хлама, что задача эта была практически невыполнимой. По пути к комнате она уже дважды ударилась о невесть зачем расставленные тут несгораемые шкафы, содержимое которых - книги и стопки бумаг - были разбросаны вокруг, чуть не поскользнулась на пачке листов, а в довершение всего чуть не опрокинула выволоченный куклами в коридор деревянный стеллаж, забитый какими-то мутными склянками. С каждым следующим шагом по направлению к комнате ее настроение ухудшалось, когда же она шагнула за порог, оно и вовсе спикировало к самой низкой из возможных отметок. В комнате царил полнейший разгром. Подоконники были завалены едва ли не до самого верха деревянными ящиками, из которых выбивались шматы грязной резины и какие-то перекрученные трубки, на вешалке, помимо темной, явно новой, шляпы, висел массивный бронзовый шлем, опутанный проводами, на столе, в засохшей луже, извергнутой из поваленного на бок кофейника, валялись несколько старинных книг - надкушенными бутербродами в тех, казалось, решили заложить страницы. Стойкий запах пыли, грязи и какой-то химии уже успел, наверное, врасти намертво в стены и пол - количество разнообразного мусора, разбросанного по последнему, попросту не поддавалось учету. Ковры из бумаг, одежда, какие-то инструменты, битое стекло, бутылки с водой, огромный термос с чаем, истрепанные книги, изжеванные карандаши, мотки веревки, пух из подушек, перьевые ручки, снова битое стекло… Кейра зажгла свет - гора тряпья, наваленная на загнанную в дальний угол кровать, зашевелилась и сонно застонала, после чего начала осыпаться на пол. Через полминуты одеяло чуть приподнялось и наружу высунулось что-то невообразимо лохматое и перемазанное чернилами: человеческие черты в нем угадывались очень смутно. -Юст, если это ты, подай какой-нибудь знак, - тяжело вздохнула Кейра. - И, желательно, поживее, пока я не решила, что это какое-то чудище, которое тебя убило и скушало. Время пошло… Очередной сонный стон. Протерев глаза рукавом, маг приподнялся на кровати - гора мятой одежды окончательно рассыпалась - после чего ошалело уставился на гостью. -Ты же… - язык его еле шевелился. - Ты разве не завтра должна была приехать? -Уже завтра, - устало бросила Кейра. - Спасибо и на том, что ты отдал распоряжения заранее, а то меня бы на подходах так и мариновали. Аккурат до того момента, пока ты соизволишь проспаться… -Уже завтра, - повторил Юст, медленно ощупывая собственное лицо, словно пытаясь убедиться в его наличии. - Уже завтра. Уже…о Господи. Рванувшись вверх, маг буквально слетел с кровати, и, запутавшись в разбросанной вокруг одежде, рухнул на пол. -Я…я сейчас… -Можешь не торопиться, - прозвучало в ответ. - Пока ты не вымоешься, я и близко не подойду. Прошел всего месяц, Юст, месяц! Как ты только умудрился… -Месяц и неделя, - выдохнул маг, кое-как поднимаясь с пола, после чего звонко захлопал в ладоши. - Сейчас обо всем распоряжусь. Мне - ванну, тебе - что-нибудь к завтраку… -К ужину, Юст, к ужину, - вздохнула Кейра. - А говоря совсем честно, сейчас уже почти ночь… -О Господи, - повторил маг, выискивая среди тряпичного хаоса относительно прилично выглядящую рубашку. - Я думал, четвертый день без сна как-нибудь можно выдержать…я уже почти нашел…почти… -Ничего не желаю слушать, это чучело я не знаю. Когда будешь похож на человеческое существо, тогда и поговорим, - отступив за порог, она обернулась. - Даже не знаю, сумею ли я… -Что? - выворачивая рубашку, протянул Юст. -У меня всего три свободных дня, и в последний я уже должна выезжать в Могилу. Боюсь, чтобы привести тебя в чувство, и пары месяцев не хватит… Маг промолчал - и не только потому, что отправился под кровать за своей обувью. Просто-напросто она была права. Массивный рабочий стол был буквально погребен под бумагами: наружу высовывался лишь его дальний угол, на котором примостилась кофейная кружка - в последней, в свою очередь, притаились две дохлые мухи. -Итак… - присаживаясь в кресло напротив, заговорила Кейра. - Что это все такое? Я надеялась, что хоть здесь отдохну от макулатуры, а в итоге… -Прошу не забывать, что прошел всего месяц с небольшим, - Юст нервно подернул плечами, когда заглянул в давно стоящую тут кружку. - Мы еще не успели толком развернуться. Видишь ли, далеко не все дела, которыми занимались люди отца, смогли остаться в том же…состоянии за целый год без всякого контроля со стороны семьи или тех, кто к ней приближен, - он тяжело вздохнул. - Огромное количество предприятий пошло прахом. Те, кого я нашел и смог вернуть в строй, уже пытаются все уладить, но пока что ресурсов катастрофически не хватает, и… -И ты решил сам заняться всем, для чего нет людей? Кейра в который раз взглянула на мага. Отмытый от чернил, пусть даже и не совсем - пальцы его все еще были в относительно заметных пятнах - и вернувшийся после свидания с престарелой куклой-парикмахером - опасения мага, что в этот-то раз она точно отхватит ему голову, не подтвердились - Юст стал хотя бы немного похож на того, кто не так давно посетил Блуждающую Могилу. Здоровее он, впрочем, выглядеть не стал - на лице его отпечаталась и многодневная бессонница, и недоедание, и все, чему он себя посвятил в последний месяц: а дела это были не из самых веселых - это она могла сказать совершенно точно. -Я… -По твоим глазам вижу, что угадала. Иначе с чего им быть как у дохлой рыбки? - Кейра подняла со стола несколько бумажек. - Итак, как далеко удалось продвинуться? Покажи-ка мне твою продвинутую систему учета… -Ну… - Юст закашлялся от пыли, выдернув несколько донельзя мятых бумажек из общей кучи. - Вот это - с конца ноября по…ммм…наверное, по декабрь…а вот это уже остальное…и…вот, да, - очередное шуршание бумаг. - Остальное вот тут… -Остальное что? Остальные недели, записанные задним числом? -Нет. Остальное… - маг поскреб подбородок. - Остальное…время. Получается эта неделя, то, что недавно и…все остальное. -Помоги-ка мне, Юст, - прищурилась Кейра. - Сколько длится “все остальное”? Маг закатил глаза. -Я…я немного приврал тебе, когда мы говорили в Могиле. Ну, о том, что я тут со всем справляюсь… -Едва ли немного, - хмыкнула Кейра. - А что с теми счетами? Мага перекосило так, словно в ногу ему впился некий чудовищно острый гвоздь. Подняв со стола какую-то огромную пачку листов, сбитых скрепками, он принялся их меланхолично листать. -Я сомневаюсь, что справиться с этим в состоянии хоть бы одна живая душа, - тяжело вздохнув, он ткнул пальцем в одну из строчек. - …и если у вас есть живые родственники и вы живете рядом с рекой, но не являетесь слепым…о Господи… - он перевернул страницу. - А вот еще…не превышают ли ваши расходы за первое полугодие ваши налоги за квартальные…к дьяволу, - он отшвырнул листы в сторону. - Я не могу. Я просто не могу сейчас обо всем этом думать. И ты знаешь, почему. -Юст, - Кейра посерьезнела. - Значит, ты тогда сказал мне правду? -Да, - тяжело ответил он. - Я все еще не сдался. В комнате не было слишком много света - лишь убранные стеклами свечи вдоль стен и всего две небольшие лампы по разным ее концам. Все место, что помещение могло предоставить, было использовано с максимальной выгодой - и потому мест свободных тут оставалось очень и очень мало. На ближайшей к входу полке лежали в железных зажимах шары из синего стекла размером чуть больше яблока, чуть ниже, на мягкой ткани, были разложены стеклянные пластинки самых разных цветов и размеров. Вдоль неоштукатуренных стен тянулись змеями медные трубы, связанные в некоторых местах грубыми веревками. Справа от входа - небольшая вешалка с плотной защитной одеждой и тяжелой обувью, слева - стеллаж с книгами и огромная черная доска, на которой еще виднелась кое-где меловая крошка. Выдолбленные в полу дорожки, заложенные цветными металлическими плитками - каждый металл, что использовался для них, был с чем-нибудь да связан: с планетами, зодиакальными знаками, еврейским алфавитом, частями человеческого тела… Плитками дело не ограничивалось: опытный взгляд мог бы отыскать скрытую символику в каждой второй детали, из которых состояла комната, и каждая такая деталь буквально кричала обо всей той нелепой природе алхимии, которой здесь все было подчинено по чьему-то старому замыслу. Дорожки сходились к сооружению из стекол самых разных цветов, спаянных с различными же металлами: там, внутри, виднелось целое безумное скопище трубок, проводов и емкостей, переплетавшихся меж собой. Под определенным углом конструкция напоминала человеческое сердце. Словно скверно работающий фонтан, она время от времени отхаркивала в закрученные невообразимыми фигурами трубки жидкости разных оттенков - чаще всего, те были траурно-синими или ядовито-оранжевыми, но иногда по трубкам лениво текло что-то черное. Две приземистых панели, сплошь усеянных переключателями, располагались сразу за “фонтаном”, остальную же часть комнаты отделяла массивная стеклянная стена. Живого места на ней почти не было - стекло было сплошь покрыто сделанными невыразимо долгое время назад расчетами и наставлениями, что были врезаны в него намертво, призванные руководить священной трансформацией. Зал тихо вибрировал и гудел - там, в самой его дали, находились четыре огромные ванны. Три из них пустовали, на одну же был опущен массивный железный короб. Сквозь единственное мутное оконце исходило едва заметное глазу молочно-белое сияние. -Я думала, ты… -Я что? -Ну, быть может, и не шутил, но говорил, будучи на нервах, - выдохнула Кейра. - Но ты и правда пошел на это. Ты раскопал все эти… -Дед держал аппаратуру в чистоте и порядке, как и отец, - произнес Юст. - Первый однажды к ней прибегал, второй не видел в этом необходимости. Слишком трудно. Слишком дорого. Слишком непредсказуемый результат. К тому же… Она молчала, ожидая, пока он продолжит. -…к тому же, у него не было никого, о чьей потере он бы сожалел настолько, - наконец, выдавил из себя маг. - Никого, кто бы по его мнению стоил таких усилий… -Во сколько тебе это обошлось? -Не все ли равно? Процесс идет. Первая ступень никогда не оканчивалась крахом. -Но последнюю никто так и не смог повторить в первозданном виде… -Полноценное возвращение не удавалось никому, кроме того, чьими трудами мы завладели, - он тихо покачал головой. - Я знаю это, Кейра. Знаю, как никто другой. Мне пришлось зайти очень…глубоко. Туда, где все еще живет худший из нас. Эту историю ему поведал отец, рассказал лишь один раз - и тогда же строго-настрого запретил ее впредь касаться. В тот вечер отец прошел с ним в одну из самых дальних комнат их хранилища, и, отперев массивным ключом небольшую на вид дверку, открыл пред ним комнату - сырую, холодную и практически пустую. Отец не дал ему времени рассматривать то, что было там сложено, сразу подведя к цели: массивному портрету, что украшал дальнюю стену. Заставил к тому присмотреться. Заставил запомнить. -Он достиг больше, чем могли себе представить его предки, - сухо произнес тогда Нейтгарт, вглядываясь в старую картину. - Он держал свою власть мертвой хваткой, ничуть не хуже, чем держал Прагу, которая тогда должна была служить лишь ему одному. Его имя боялись поминать без причины. Это имя должно было войти в легенды, но тот, кто поднялся выше прочих, разбился с таким треском, что мы, его потомки, веками вынуждены были собирать за ним осколки. Это имя должно было войти в легенды, Юст…все же, что связано с ним в итоге - позор. -Как его звали? - пробормотал тогда он, дрожа от царящего в подземелье холода. -Август Леандр фон Вайтль, - мрачно произнес отец. - Тот, из-за кого едва не прервался наш род. Слова отца стали тяжким грузом, что никак нельзя было сбросить: единожды узнав эту старую и позорную тайну, он должен был жить с ней, жить и следить, чтобы ее не узнал больше никто. Отец говорил, что что-то, возможно, было известно Церкви - но что именно, у них никогда не было шанса выяснить. Последние страницы жизни Леандра были вымараны изо всех источников, до которых только семья дотянулась в прошлые века - сверху же было нагромождено такое количество противоречий, путаных, обрывочных и насквозь лживых сведений, что, казалось, ни одна живая душа не имела шанса подкопаться к истине. Хотелось верить, что так и есть. В тот день, годы спустя, когда отца уже не было с ним, не было в мире живых, он снова пришел поглядеть на старый портрет, словно ждал, что маг, изображенный там, соизволит сойти в мир живых и дать ему все ответы. Чуда, само собой, не случилось. И, потратив на подготовку больше дня, он сделал то, от чего его предостерегали еще тогда, когда о получении Метки он даже и не грезил, и что ему повторяли много позже, когда она уже срослась с его телом. Он там. Он все еще там, и его след заметнее, чем любые другие. То, что осталось от них - невзрачный шепоток, от него же - открытая рана… Плескавшаяся в высоком бокале жидкость была ядовито-желтой с черными прожилками - на вкус же оказалась до боли холодной, обжигая горло и скручивая желудок. Скривившись, он опрокинул в глотку, пока были силы, второй бокал - светлый и теплый снотворный напиток со вкусом корицы, что хоть немного сгладил эффект от выпитой первой мерзости. Погасив свет и зашторив окна, он доплелся до кровати, и, закрывая глаза, вновь мысленно повесил пред ними облик мага с портрета. Когда его одолело долгожданное забытье, то все это он увидел вновь. Уже в зеркале, в зеркале… …в зеркале отражался черный призрак. Невероятно худой и невероятно высокий, сухие пергаментные пальцы возятся у горла с завязками суконного плаща. Маленькая, словно птичья, голова - да и тлеющие угли глаз дарят взгляд хищной птицы… Серебряная брошь в виде паука занимает свое место у горла - одна она скрепляет незримую броню вокруг мага. Перчатки наползают на костлявые руки - по одной только его мысли ткань их выпустит заключенные в ней смертельные чары, втравит их в кожу и плоть того, кого он пожелает коснуться. В рукав плаща скользит крохотное перышко, совсем невесомое. Перышко не имеет ничего общего с иллюзиями, которыми тешится всякое дурачье. Иллюзию можно сорвать, под нее можно заглянуть, но его подлый кинжал имеет форму невинного предмета и лишь душу оружия, его кинжал убивает, не оставляя на теле жертвы ни раны. Хорошая, надежная вещь. Когда-то он вбил ее в глотку своей сестре. На шершавой поверхности стола лежит крохотное зеркальце в узорной серебряной раме. Поверхность его мутнее болотной воды, на поверхности его начерчена роза ветров на восемь лучей. Тусклая, едва заметная глазу звездочка, с момента его прибытия в город застыла на одном месте - величайшая опасность для мага где-то здесь, где-то совсем рядом, а ничего точнее зеркало не говорило никогда. Предостережения зеркала его ничуть не пугали, разве что несколько раздражала невозможность точно определить своего врага: в городе сейчас было лишь два существа, способных с ним потягаться, но кто из них грозил обернуться его смертью, нужно было вычислить самому. Быть может, тот, кого он сейчас намерен навестить? Взгляд мага скользнул дальше по столу. На мягкой ткани лежала крохотная, способная уместиться в ладони, паутинка - выглядела она так, словно была соткана из обрывков вен и артерий. На мгновение задумавшись, он прошел мимо - нужно было что-нибудь понадежнее. Чуть дальше лежало что-то, напоминающее небольшой сачок на костяной ручке - маг не тронул и его, с сожалением отметив, что время для него пока еще не пришло. Придет скоро, он в том почти не сомневался - и тогда-то он и спеленает в него свою жертву, выжмет всю его память без остатка в сотканную из Filum Magisterica сеть. Маг задумчиво поднял со стола крохотную склянку, заполненную молочно-белым туманом и, устало вздохнув, бросил ту в карман плаща. Если и применять это, то лишь в самом начале: вырвавшись наружу, содержимое сосуда сразу же потянется к любому мало-мальски сильному источнику тепла - а Цепи, пусть и немного, но разогреют его тело, когда он будет вынужден обратиться к чарам. Пригляделся к огромной банке, в которой сидели без единого движения пять крохотных существ, чем-то напоминающих бабочек - последние, впрочем, никогда не состояли из мутных, покрытых темными прожилками, кристаллов. Бабочек он очень любил: за их отличную способность к распознаванию образов, что позволяла им метить в глаза или горло, чудовищные рваные раны, которые они наносили своими острыми крыльями, и, конечно, за заразу, что немедленно попадала в кровь - лекарства от нее так и не удалось сыскать. Премилая вещица, но с собой ее не утащишь. А что, если… Задержав взгляд на небольшой шкатулке из темного камня, он не смог не улыбнуться. То, что нужно. Шкатулка быстро перекочевала в карман. Стянув быстро с правой руки перчатку и проверив, хорошо ли сидит на пальце небольшое тусклое кольцо, усеянное изображениями глаз - все сейчас были распахнуты - он в очередной раз устало вздохнул и вернул перчатку на место. Хорошо бы было взять с собой Симеона, но тот, к кому он направлялся, вряд ли пустит русского на порог: слишком уж от того несет теми тварями, с которыми он почти породнился. К тому же, не стоит его сейчас отвлекать - подарок для собак-англичан еще толком не готов, еще опасно тревожить мага, что его творит. Леандр крепко задумался. Симеона с собой не взять, это так, но кое-что из отданного им на хранение… Потрепанный кисет нашелся весьма быстро - Леандр запустил туда пальцы, с удовлетворением нащупав яшмовую змеевую луну. У Симеона она была особой: вместо изображения какого-нибудь святого и молитвы на лицевой стороне красовалась все та же голова Горгоны - повернувший медальончик к себе неверной стороной если не сразу обращался в камень, то, как минимум, застывал на месте - застывали и его Цепи на время, достаточное для удара. Швырнув кисет в карман плаща, маг зашагал к выходу. Медлить уж точно не стоило - больно велик был соблазн передумать. …шаркают сапоги по старым камням, свистит в ушах ветер. Перебравшись через Староместский рынок, он плетется к Староновой синагоге и еврейской ратуше. Отмечает, как меняется облик улиц по мере приближения к гетто. По мере приближения к логову того, кто умудрился не просто поколебать его влияние на императора, но и едва ли не заменить его на посту самого близкого для Рудольфа человека. Ни первого, ни тем более второго он не намерен был терпеть. …беседа идет в убогой темной каморке - каждый раз ему сложно поверить в то, что “высокий рабби” обитает в таком месте. Грубый стол, старое кресло - вот, кажется, и вся мебель. Ни следа магии - даже от меловых разводов на черной стене ничем подобным не тянет. Все время, что они говорят, взгляд его рыскает по помещению, но ничего, достойного внимания, так и не находит. Разве что там, в дальнем углу - тусклые ножницы и горсть черных перьев… Рабби Лёв похож на высушенную мумию - сгорбленный в своем кресле, с желтым, изрытым морщинами лицом, укутанным в спутанные волосы. Только глаза живые - Леандру никак не удается избавиться от мысли, что глаза эти ежесекундно над ним смеются. Сложно вести этот разговор, дьявольски сложно. В городе лишь два существа, что могут ему что-то противопоставить, и с одним из них он пришел сговариваться против другого. Пришел, уже почти с абсолютной точностью осознавая тщету своей затеи, но все еще питая надежду - если не уговорить, так запугать. Когда Леандр вошел, рабби даже не взглянул на него. Большинство тех, кто знал о Леандре - а знали о нем многие - опускали глаза из страха, но тут дело было иным: хозяин этой каморки, казалось, вовсе не видел в нем угрозы. Это приводило мага в тихое бешенство - никто еще не мог позволить себе такой наглости и остаться в живых. Лишь его колоссальная сила воли позволяла сдерживать все сильнее разгорающиеся порывы - воля и горькое знание того, что собеседник остается для него совершенно непроницаемым. Он откуда-то знал, что маг придет - но в его убогом жилище даже и не пахло какой-то защитой. Он держался с ним спокойно и без единой нотки страха, он смеялся - маг был в том почти уверен - над ним, смеялся чему-то, что Леандру известно не было. -…и не говорите мне, что вас это нисколько не волнует, - змеей шипел маг, сцепляя и расцепляя коченеющие даже в перчатках пальцы. - Ведь и вы пострадаете, если ему удастся его опыт. Молчание в ответ - кажется, это существо вообще ничем не пронять. -Если же о себе вы думать не хотите, задумайтесь о том, что будет с миром… Медленно качая головой, он, наконец, удостаивает Леандра ответа - говорит так тихо, что магу приходится прислушиваться к каждому слову: -Его молитву слышат, но вот те ли, в кого он метит? -Что вы хотите этим сказать? - наклоняется вперед маг. - Он совершит ошибку, так? Лазейка, о которой он толковал - на деле пустой звук? -Его молитва может обернуться непоправимым. -Да неужели? - желчно усмехается Леандр. - До вас наконец-то дошел смысл моих речей? Вы согласны, что его надо остановить? -Он все молится о камне, не зная, что тот означает… Маг устало вздыхает. До чего же тяжело не сорваться - рука так и просит его подлого кинжала. -Вы ведь пришли за советом, да? Но вы ведь все равно его не примете. Теперь молчит уже маг - молчит, опасаясь прервать собеседника. -Оставьте его. Оставьте этот город. Леандр смеется - сухим, скрежещущим смехом. Вновь сплетает пальцы. До чего же здесь холодно… -Этот город мой, моим он и останется. Вы здесь лишь потому, что я вам дозволил это. Отвечают ему одни глаза - насмешливый вопрос в них прекрасно виден. -Вы, возможно, забыли, что я сделал? Весной, сорок лет тому назад, - медленно стягивая перчатку, Леандр распрямляет ладонь - и на той пляшут языки черного, как смоль, пламени. - Я могу вновь принести огонь в Пражский Град. И вину вновь понесете вы, сколько бы смертей не отвели. Я могу вышвырнуть вон все ваше племя, как сделал тогда. Маленькие, глубоко запавшие глаза все смеются. Пламя исчезает, словно отогнанное ветром - вот только никакого ветра и в помине не было. -Вы можете убить, можете замучить в своих темницах сколько захотите, - хозяин темной каморки подергивает тощими плечами. - Вы стояли на месте, когда возвели их, не сдвинулись с него и сейчас. Маг снова намеревается рассмеяться - но смех застревает у него в горле. -А чего достигли тогда вы? Спасли от пламени несколько книжонок? -Куда больше, вы же знаете. Маг едва слышно скрипнул зубами. Конечно, он знал: император был более чем благодарен знаменитому каббалисту за спасенную библиотеку. Много позже он вновь не дал Леандру наказать зарвавшегося человечка как полагается, остановив взбесившегося во время парада императорского коня одним взглядом. -А знаете ли вы, что сейчас готовит Симеон? - фыркнул Леандр. -Не поминайте в моих стенах этого имени, - впервые в голосе рабби проступили какие-то эмоции - в данном случае воля была дана отвращению. -Он зашел так далеко, как не решался никто из его родни, - обрадованный успехом, пошел в наступление маг. - Демону, что явился по его воле, что был им взят, что был им скован, мало можно сыскать равных. Он будет преследовать английскую собаку, пока не оставит и песчинки от его сущности, даже если та извернется и скользнет, как Змей Истока, меж строк этого мира. Покуда его душа жива - он будет следовать за ней неотступно, и за всеми, кому она дарует жизнь. Молчание. -Не истончайте моего терпения и дальше, - рычит Леандр. - Скажите мне, что Ди ошибается. Скажите, что грядущий ритуал - пустышка, и тогда, возможно, я оставлю вас на закуску. -Шанс существует… - хитро прищурился каббалист. - Что у него все получится. Рука молит о кинжале. Один удар, всего один - прямо в это сухонькое горло - и душа вон из жабы… -Что ж, нет худа без добра, - маг растягивает в улыбке губы. - Даже ничтожнейшей вероятности мне достаточно, а уж если она была подтверждена вами…у меня не остается более выбора, кроме как вмешаться. Кто бы избегнул вмешаться, будь он на моем месте? - с жаром произнес он. - Никто, я то знаю. Наш демон повергнет англичанина в прах, а я пройду сквозь дверь, что он для нас распахнет. К началу и концу всего. -Его молитва имеет шанс угодить в цель. Но вы…вы не сможете к той цели и приблизиться. Кто угодно, но не вы. -Вы так думаете? - хрипло произносит маг. - И правда, кому, как не вам то знать, ведь вы так близки, наверное, к небесам… Он вновь сцепляет пальцы. Он вновь склоняется вперед - от углей в его глазах занимается жаркое черное пламя. -…так близки, наверное, и к тому, что там, высоко, - лицо его разрезает кривая, горькая усмешка. - Ну так вот…я тоже о нем никогда не забывал, если хотите знать. Как-никак, мы с ним соперники. Он творит, а я за ним доделываю. Молчание. Во взгляде хозяина темной каморки что-то неуловимо меняется - и вот уже в нем не насмешка, но тихая грусть… -Ничто из того, что он сотворил, не приспособлено для жизни, - цедя каждое слово, выговаривает Леандр. - И тем не менее пока что он сильнее. Рывком поднявшись из-за стола, маг плетется к дверям, обернувшись уже у порога - на слова, не ответить на которые смертоносными чарами стоит ему очень и очень многого. -Вашей вины нет в том, что с ним случилось. С вашим первым сыном. Только в том, что вы сами содеяли с ним после. Рука скользит в карман, к заветной шкатулке. То, что там обитает, может жить лишь в пространстве замкнутом - и чем меньше в том щелей и дыр, тем оно сильнее. То, что ждет там приказа хозяина, готово вырваться наружу и сразить врагов его - только так, как умеет оно. Оно не может убивать - но это значит лишь то, что оно никогда не наносит жертве последнего, милосердного удара. Оно рвет и режет, оно рассекает на части - без боли и крови, и дает ранам проявиться на жертве лишь когда оно отступит назад, в холодную тень своей крохотной тюрьмы. Он почти уже решился. Почти спустил Цирюльника с цепи, но все-таки берет себя в руки. -Пока что сильнее, - отвернувшись к дверям, повторяет маг. - Пока что… -Вы великий и грозный паук, - летит ему в спину. - Но не больше того. Сидите в паутине, что соткали, и не пытайтесь заарканить то, что вам не по силам. То, чья кровь вас отравит. Он открывает дверь, впуская в каморку слякоть и студеный ветер. -Вы как идеально ограненный камень. Но откуда у камня взяться сердцу… Эхо шагов разносилось по пустому коридору. Равно как и отзвуки разговора. -Ты должен отказаться, Юст. -Должен? Они поднимались наверх по большой и темной лестнице - единственная из комнат для гостей, в которой этих самых гостей не стыдно было бы разместить, находилась где-то в лабиринтах второго этажа. Кейра остановилась у очередного массивного портрета, с которого строго взирал неизвестный ей предок нынешнего хозяина дома и невольно сравнила их взгляды. Тот, что был у Юста, угрожал стать таким же тяжелым и мертвым - и это было еще одной причиной, по которой она не собиралась сдаваться. -Я понимаю, как тебе досталось. Ты столько пережил всего за один год… -Но что? - резко обернувшись, не менее резко спросил он. -Но ты не должен. Ее уже не вернуть. Если ты действительно рискнул раскопать какие-то старые воспоминания, то должен это понимать, как никто другой. Понимать, что ничего уже не сделаешь. Она мертва. -Знаю, - глухо ответил маг. - Я был с ней, когда это случилось. Все время. Я должен был там быть… - пробормотал он, вцепившись в гладкие перила и чуть перегнувшись вниз. - Должен был быть до последней секунды, чтобы машина смогла поймать отлетающую душу… -Хватит, - повышая голос, сказала Кейра, подходя к нему. - Хватит, ты слышишь меня или нет? Ты сам не понимаешь, о чем говоришь! -Почему же? - огрызнулся он. - На это ушло время, но я изучил всю процедуру от начала до конца. Технически я делаю все верно. Ей почти хотелось на него накричать и уйти, просто уйти, заставив себя забыть о том, что будет дальше. Умыть руки и отойти в сторонку. Это было проще всего - и потому она никак не могла себе этого позволить. -Технически… - тихо вздохнула Кейра, встав рядом, у массивных лестничных перил. - Юст, я знаю вас, знаю очень хорошо. А если тебе этого мало, то напомню, что кукольное искусство входит в число и наших практик. Господи, я сама тебя учила! Разве ты не помнишь? -Помню, - выдавил из себя маг. - Если бы тебя не было, я бы…иногда мне кажется, что я стал бы совсем другим. Только не знаю, лучше или хуже… -Я пыталась, - немного помолчав, произнесла она куда-то в пустоту. - Я сделала все, что могла, чтобы ты не стал, как отец. Или и того хуже - как твой дед… -Но почему? - почти выкрикнул он. -А ты не видел, как мало счастья было в такой жизни? А ты не видишь сейчас, к чему привел их путь? - почти выкрикнула она в ответ. - Ты хочешь закончить так же? -Смерть ждет нас всех. Но мы можем…нет, мы должны сражаться с этим. Должны стать выше этого. Небеса можно взять только приступом. -Ничего лучше, чем повторять за отцом, ты не можешь? -А что лучше? - зло произнес Юст. - Лучше трусливо все бросить? Предать жизни и смерти тех, кто был до тебя? Лучше запереться на блуждающей по морю каменюке и вести умные речи о радостях человеческой жизни? Это на нее все равно ни на дюйм не похоже! Я видел, как живут люди, я знаю! Кейра ничего не ответила - только уставилась куда-то в потолок. Магу потребовалось несколько минут, чтобы понять, что в этот раз он совершенно точно перегнул палку. -Прости, - хрипло выдохнул он. - Мне не стоило… -Стоило, стоило, - горько усмехнулась Кейра. - Да, ты прав. Я трусливо спряталась в Могиле и сижу там за бумажками, искренне радуясь каждый раз, когда меня отпускают погулять на большую землю. Нам с сестрой достался фамильный замок, эта чертова Метка, ворох незаконченных предками дел и груз старых обид, что копился веками. Этот балласт так просто не сбросишь - и потому я до сих пор не сбежала с концами. Куда бежать, если оно тебя все равно отыщет? Из этой игры нельзя выйти и не быть растерзанным в клочки. -Прости. Я… -Я пытаюсь помочь вам. Хотя бы одному из вас, хотя бы…да хоть кому-нибудь, - устало произнесла она. - Хоть одному дать то, что у него так стремятся отобрать с самого рождения. Чего у меня самой никогда не будет в полном объеме, вне зависимости от того, как сильно я хочу себя в том обмануть. Ты прекрасно знаешь, каково это - кого-то терять. А я уже теряла тех, кого доводилось учить. Они умирали или того хуже…и на этом пути иначе, как мне кажется, просто не бывает… -Кейра… -И ты уходишь туда же, - обернувшись к магу, она посмотрела на него - грустно и устало. - И тебя мне тоже не удалось отвести в сторону. Еще один мой провал. Мой полный провал. -Да о чем ты говоришь? Как это связано… -Очень просто, Юст. Ты уже принял цели своей семьи, я вижу это в твоих глазах, слышу это в каждом твоем слове. Чувствую это, узнав о том, что ты намерен делать. Это всегда так. Чем выше вы пытаетесь забраться, тем больнее разбиваетесь. А сейчас ты намерен разом перепрыгнуть через десяток ступенек. Опыт, что ты намерен провести, относится к высшей алхимии, и к тому же, очень дорогой. Лет через тридцать…может, сорок…возможно, у тебя бы получилось. Сейчас - нет. Совершенно точно - нет. -Зачем? - тихо и зло прошептал он. - Зачем ты мне так говоришь? -Потому что это правда. Потому что я не хочу давать тебе ложных надежд. Потому что я знаю, что если ты повторишь этот старый опыт и у тебя ничего не выйдет…после того, что ты уже пережил…это раздавит тебя окончательно. -Боишься, что я что-то сделаю с собой от горя? - насмешливо фыркнул Юст. -Нет, - Кейра тихо покачала головой. - Боюсь того, кем ты можешь стать, потерпев неудачу. Кем-то вроде своего отца, деда…быть может - кем-то вроде того, в чью память ты смотрел, пытаясь найти ответ… -Я должен это сделать. Она… - маг вздохнул, коснувшись пальцами лица. - Не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что должен. Чувствую, что не могу ее отпустить. Все еще не могу. -Я бы сказала, как это зовется, но, боюсь, ты разозлишься только сильнее, - Кейра посмотрела куда-то в сторону. - Давай начистоту, Юст. Она мертва. Ее уже не вернуть. Лучшее, что ты можешь сделать - отключить машины и дать этой несчастной душе уйти. -Не могу, - пробормотал он, чувствуя, как сжимаются кулаки и ногти впиваются в ладонь. - Просто не могу. Я обещал. Я обещал ей, понимаешь? -То, что ты хочешь сделать, ты делаешь уже не ради нее. Ради себя одного. В тебе есть достаточно человеческого, больше, чем я когда-то надеялась, но и маг в тебе очень силен. Он-то и мешает тебе смириться… -Что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы не опускать руки? -Для человека - ничего, - она подошла чуть ближе. - Но в тебе говорит сейчас один маг. Маг, который не может жить с тем, что кто-то посмел сделать что-то не так, как хотелось бы ему. Даже смерть…человек просто тоскует по тому, кого… -Не говори, - прошипел он. - Не говори о том. -…маг же в ярости, что она умерла, не спросив на то его дозволения. И чтобы еще больше подкормить мага, ты все это и начал. Не для нее. Не из любви к ней. Для себя. -Замолчи! Сдержаться не получилось, пусть он и старался. Отвернувшись, он хотел было уйти, ускользнуть в прохладу и тьму коридора быстрым шагом, но она не позволила. Схватив мага за руку и развернув к себе, Кейра заставила его посмотреть ей в глаза. -Отключи машины, Юст. Ты сделал для нее все, что мог. Не мучай себя и то, что от нее осталось. Он не ответил, чувствуя, что слова давно уже потеряли смысл. Он не ответил - лишь отстранился и зашагал вниз по лестнице - медленно, опустив голову и с трудом перешагивая через ступеньки. -Отключи машины, Юст. -Если я это сделаю… - слова с трудом пробивались наружу. - Ты ведь не уедешь? Ты не уедешь…так скоро? -Конечно нет, Юст. Только сделай это. -Хорошо, - едва слышно пробормотал он. Еще какое-то время - пока Кейра спускалась по лестнице - он стоял, невидяще глядя в окно. Мысль, что крутилась в голове, была очень занятной. Смог бы он столь же легко соврать, но уже глядя ей в лицо? Настенные часы - где-то там, совсем далеко - пробили двенадцать, ознаменовав смену очередного дня. Выждав для верности еще несколько минут, Юст поднялся из-за стола, где лежали остатки его скудного ужина. Когда у него находилось время последний раз нормально принять пишу, он уже плохо помнил, больше того - сейчас он бы с трудом смог сказать, какое же на дворе число. Январь давно окончился, не оставив в памяти и следа, февраль, кажется, все еще длился - но маг не был в том уверен, потому что давно уже не смотрел на календарь. Время в какой-то момент, кажется, перестало играть ощутимую роль: пока цель не будет достигнута, думать о нем нет ровным счетом никакого смысла. Думать о времени, подгонять себя или, напротив, наивно считать, что его еще много - все эти пути могли привести лишь к провалу. Подойдя к дверям, он извлек из кармана небольшую костяную шкатулку, после чего проговорил в узкую прорезь - голос его сочился такой усталостью, что если бы передатчик мог, он бы определенно выказал магу свое сочувствие: -Ноль часов девять минут, - толчком распахнув дверь, пробормотал он. - Эксперимент по слиянию номер тридцать семь, - он помедлил, с трудом заставив себя сказать то, что хотел. - Последний эксперимент. Сейчас - все или ничего. Он все-таки это сказал. Но сказать и сделать - вещи все-таки отличные, и это он прекрасно понимает. Как и то, что больше так продолжаться не может. Месяцы добровольного заточения. Спущенные в трубу ресурсы, которых хватило бы на то, чтобы растоптать, наверное, с десяток таких врагов, как Бенедикт вместе со всеми их семьями. Несколько отвергнутых контрактов, которые могли бы принести еще больше. Тропа, по которой он вприпрыжку бежал неделю за неделей, вела к пропасти. И если он не найдет на ее краю того, что так желает, то должен будет остановиться. Признать свое поражение. Он шагал к залу с машинами не слишком-то твердой походкой - сказывались усталость и голод. Последний, впрочем, был отчасти полезен, подбадривая его в своей жестокой манере, не давая расслабиться. Двери были уже на расстоянии пары шагов. Хлопнув в ладоши, он вызвал прислугу и сбросил свою измятую одежду на руки куклам - едва ступив за дверь, маг тут же принялся облачаться в тусклый рабочий костюм. На ходу застегивая последние железные крючки и натягивая тонкие перчатки, он подошел к стене, куда пришпилил самые важные из записок деда - последнего из семьи, кто занимался подобным. Большинство из того, что написал по теме Йеронимус, он уже давно выучил наизусть - включая и постоянные напоминания о том, насколько абсурдными являются выкладки из “Семи роз”, насколько бредовыми являются советы и инструкции изначального автора - и сколько времени у семьи ушло, чтобы все это обтесать, огранить, довести до ума. Усталый взгляд Юста в очередной раз скользнул по дедовским заметкам: серьезно относившийся к любому делу, тот расписывал все более чем подробно. …пытаются убедить нас в том, что якобы при рождении кости имеют большую мягкость и это дает сущности возможность касаться иных сфер, переходить из одной в другую… …критическое давление…эмиссия… …швы между черепными костями затвердевают со временем и… …за исключением первого пражского эксперимента, изначальный автор избегал практического использования своих… …тем не менее, мною было установлено, что череп взрослого человеческого материала остается столь же гибким, что и его дух… …все то же место, родничок, остается в любой системе… …пути прохождения энергии, изначальный автор полагает… …фонтан, сквозь который душа сбегает в эфир… …алхимическое кредо изначального автора…открытия, трусливо замолчанные им и выраженные нами позднее в крайне экстремальных формах… …запатентованный мною прибор для орошения костного мозга… …почти постыдная умеренность изначального автора, отсутствие сколько-нибудь четкой идеологии в интересующем нас смысле, что присуща любому достойному зваться магом… …увеличивая время экспозиции и уменьшая интенсивность, я свожу к минимуму трансформирующие эффекты на последней стадии… …выжать из его трудов куда больше, чем мы думали изначально… …видения возвышения над плотью… …подготовка и закалка сосуда имеет неоценимую важность… …еще Леандр, писавший в свое время о победе над тленом и совершенстве равно формы и наполнения… …материал, что отзовется на волю творца… …ритуал изначального автора, согласно его заверениям, удаляет следы разложения не с тела, но с самой души… …позволил себе переписать схему, сведя ее к более практическому… …душа, по Леандру, должна пройти сквозь шесть священных сплавов, очищаясь каждым из них, на седьмой же стадии применяется ртуть… …новая плоть, что выткана для старой души… …для фильтров на заключительной стадии слияния я бы рекомендовал использовать гематит, а именно его разновидность, более известную, как “красная стеклянная голова”… …шансы очищенной от тлена смерти души укорениться в новом доме… Юст тряхнул головой, словно в надежде заставить пребывающие в полном хаосе мысли занять свои места. Труды деда и тех, кто был до него он перечитывал день за днем, и многие в процессе обращения к ним во время экспериментов почти уже заучил наизусть. Если бы он того пожелал, он бы мог вплавить все это на верхние слои Метки, избавив того, кто придет когда-нибудь ему на смену, от необходимости нырять так глубоко. Мог бы, но точно не станет: лишать своих потомков необходимости личного знакомства с Леандром и пребывания в его шкуре было бы слишком большой поблажкой. Маг должен уметь находить материал и работать с ним сам, и, конечно, обязан уметь делать свои выводы из того, что оставили ему предки. Во главе его собственных выводов был один, который, наверное, делали и до него: Леандр и все, кто были после так пытались систематизировать, записать вырванное ими знание в виде четкой инструкции, сдобренной не менее четкими формулами, что заставили изначальную схему обрасти тысячей подробностей, без которых ее автор в свое время прекрасно обошелся. Здесь не осталось места для “лирики”, о которой столь нелестно отзывалась когда-то мать Юста, зато его очень много нашлось для усложнений, связанных с технической стороной вопроса. Изначальный автор, казалось, делал все по наитию, буквально на глазок - и, если верить его трудам, добился успеха - никто из рода Вайтль же не мог себе позволить подобной, словами из бумаг деда, расхлябанности. Сравнивания труды изначального автора и своих предков, маг не мог не заметить, с каким остервенением те стремились превратить практически поэтический текст, насыщенный разнообразными метафорами, в нечто холодное, почти механическое. Как изначальному автору удалось обойтись без всех костылей, что подставили под ритуал члены дома Вайтль, оставалось только гадать - ведь некоторые приемы в те века вовсе не существовали… -Ноль часов пятнадцать минут, - сухо проговорил он в костяную коробочку. - Начинаю первую фазу. Коробочка окунулась в карман рабочей одежды. Приложив все усилия, чтобы очистить разум от лишних мыслей, Юст шагнул к машинам. Привычные уже движения рук по панелям - каждое было отработано до автоматизма. Привычные уже движения вкруг металлического короба и набившая уже оскомину проверка труб и проводов. “Фонтан” позади забурлил, застонал. По трубкам текло черное и красное, трубки наливались синевой, а стекла всех существующих цветов дрожали, сочились багряным, похожим на глину, материалом. Металл звенел в тихой истерике. -Ноль часов семнадцать минут. Начинаю вторую фазу, - чуть нагнув голову, пробормотал маг. - Направление потока установлено. Первичный импульс… Цепи отозвались чередой уколов, когда он пробудил их. Чувствуя, как по телу бежит тепло, коснулся двух выложенных цветным стеклом углублений в панели. Чувствуя, как боль начинает усиливаться, прикрыл глаза. Рано. Пока еще слишком рано. Собрать придется куда больше, чем в прошлый раз. Жар нарастал. Чувствуя, как на лице проступает пот, Юст сморщился, ожидая момента, когда сила должна была быть подана в машину. Уже достаточно больно. Уже наливается огнем Метка, уже течет, бежит по Цепям круг за кругом… Сейчас. Машина утробно взвыла, стекла на миг обожгли ладони холодом, словно их вдруг сменили на лед. -Ноль часов восемнадцать минут. Третья фаза. Толчок дан. Поток идет через минеральные составы и сплавы, а потом все подводится прямо к сосуду… По вторичным кабелям поступают оставшиеся металлы в нужном порядке. Воплощение регулируется машиной… Испорченная сущность будет пережжена, и продукты распада будут отделены… “Фонтан” сиял на все лады. Комната дрожала. Лихорадочно сдергивая с кнопок предохранительные колпачки, он вдавливал их, одну за другой, соблюдая строгий порядок и не переставая монотонно пояснять свои шаги. Свет тек по стеклу, а стекло излучало тепло. Визжали, корчась умирающими змеями, кабели, что уходили под металлический короб. Шланги принялись набухать, а машины ревели все сильнее и сильнее. Маг дернулся, когда невольно коснулся выложенных стеклом углублений - поток уже сделал первый круг, и что-то вернулось, чтобы коснуться его. Держать машины под контролем было куда легче, чем собственные мысли. Как далеко ему удастся зайти в этот раз? В последний раз? Разум, запертый в кукольном теле без предварительной подготовки, рано или поздно отказывает - старая, практически азбучная истина. Решение было, и не одно - но ни одно из них не было, увы, идеальным. Можно было создать из того разума практически чистый лист, зажатый в тиски строгой программы поведения. Можно было ограничиться совсем малым, а можно - тут дело, кончено, зависело целиком и полностью от таланта мастера - сделать свое творение практически неотличимым от человека. Но - лишь до какой-то черты. Чтобы выйти за ту черту, каждый бросался с головой в свой собственный омут. Способ существовал - известный благодаря им. Способ существовал - чудовищно сложный и чудовищно дорогой. Способ существовал - бледная тень того, что смог сотворить изначальный автор. На бумаге все выглядело не так уж и сложно. На бумаге идея могла быть изложена всего на одной жалкой страничке. Запертая в изначально ущербном сосуде душа обречена на муки, если только не подогнать сосуд точно по ней. Если только не очистить ту душу до нуля и не выплавить что-то совершенно новое. Что-то, что она сможет принять. Что-то, с чем сможет слиться. Подобранные им материалы были идеальны. Процесс был, после череды повторений, выверен до секунд, а последовательность действий зазубрена крепче, чем когда-то учили молитвы. Машины были отлажены и не могли, просто не могли подвести, но чего-то все равно не хватало. Что-то раз за разом срывало воплощение, не дав ему даже толком начаться. -…четвертая фаза. Питающие элементы добавлены в сосуд. При формировании они должны будут занять… Он обходил машины, чувствуя, как внутри нарастает напряжение, вот-вот готовое стать самой настоящей паникой - чувством, так недостойным мага. На бумаге все выглядело не так уж и сложно. Бумаги твердили, что машины сделают все сами, и магу достаточно будет постоять в сторонке. Сколь же жестокой была эта ложь… Машины ревели, словно впадая в бешенство. Следя за нервно скачущими по тусклым циферблатам стрелкам, за тонкими щипцами, что подавали в металлический короб небольшие стеклянные пластинки, вставляя точно в уготовленные им пазы, Юст никак не мог унять дрожи в руках. Уже скоро. Уже скоро все… -…пятая фаза. Насыщенные воспоминаниями и чувствами внешние носители… …все снова обернется крахом. Об этом нельзя было думать. Об этом просто нельзя было думать, но он никак не мог сосредоточиться. Воздух наполнялся запахом подаваемых под защитный короб материалов. “Дыхание” машин на несколько минут стало ритмичным, не таким судорожным, вновь вливая в мага надежду. В этот раз…в этот раз… Зачем он творил все это? Для чего? Что надеялся получить? Стоя здесь, посреди зала, который постепенно затягивался синим и красным дымом, чувствуя, как запах того дыма забирается в ноздри и в глотку даже сквозь защитную маску, он задавал себе эти вопросы снова и снова, и вынужден был искать на них ответ. Все они с рождения были в цепях. Все они рождались единственно для того, чтобы служить цели, избранной кем-то, кто сгинул века и века назад. Никто из них не имел права от нее отвернуться. Никто не мог отойти в сторону и надеяться, что его пощадят. Механизм не может быть остановлен. И тем не менее… Кем она была? Человек, всего лишь человек. Существо, так мало знающее о мире, в котором обитало, в глупости своей пытавшейся мерить своей веревкой таких как он. Существо глупое и смешное, несомненно, ведь единственная причина, по которой существовали люди - быть материалом, из которого они выстроят себе лестницу в небеса. Быть камнями на их дороге к возвышению. Так говорилось, и говорилось не раз, и говорилось многими, что живущими, что давно возложившими свои жизни на их вечный алтарь. Так говорилось, и когда-то он внимал тому без сомнений. Кем она была, что ей удалось эти сомнения заронить? Кем она была для него и что, в конце концов, он ощущал, что пытался задавить и истереть в мелкий порошок, едва о том задумывался? Он был посвящен в кукольное искусство, а его семья была в том одной из величайших. Веками они повторяли, что знают о человеке больше, чем кто бы то ни было, что изучили его до костей, что нет в человеке такого, что они не сумели бы объяснить, истолковать. Человека можно без особых трудностей свести к базовым механическим частям. Еще одна их старая истина, и что, казалось, могло ее поколебать - ведь за всем, что он чувствовал к ней - если принять, что так и было - стояли давно уже изученные и расписанные черным по белому процессы? Бред, чистейшей воды бред. Боль можно ощущать от раны. Боль можно ощущать, потеряв кого-то действительно близкого - того, кого маг мог без опасений подпустить к себе…и кому как не магу знать лучше всего, насколько мало было таких существ в жизни? Боль можно было… В этом просто не было смысла, и уж точно не было никакой пользы. Он мог объяснить свою боль десятком старых и верных теорий, и не раз уже это делал, но ничто из того не помогало. Ничто не могло заставить ее уйти. Ничто из того не могло заставить его прекратить чувствовать это. Временами, когда он позволял себе размышлять о том достаточно глубоко, это приводило в настоящее бешенство. Вспоминались слова Кейры, и представлялась странная, почти невозможная картина: то бесновался в нем маг, чувствуя, как часть его отравили, отделили, сделали чем-то еще. Чем-то, что могло помешать. Временами же… -…шестая… Вой машин достиг точки, за которой по всем разумениям должны были лопнуть его барабанные перепонки и вдруг оборвался - повисшая в зале тишина звенела в его голове так, что было страшно за стенки черепа. Свет угасал. Провал. Снова провал. Неожиданно Юст ощутил спокойствие, какого давно уже не познавал. Что-то, что натягивалось внутри него все эти месяцы раскаленной струной, в один миг оборвалось и рассудок поддался чему-то более глубокому, темному и страшному. Перестал сопротивляться и отдал тело под управление безумного, лишенного даже подобия логики, желания. Желания и ярости. Из машин летели искры. Срывая с себя маску, он подскочил к ближайшей панели, отдавая безумнейшую из возможных команд. Поднимая к потолку защитный короб. Захрипел бешеным зверем, видя, что тот ползет еле-еле, и метнулся вперед, разбивая каблуками муфты, что держали провода. Схватил какие-то кабели руками в перчатках и, вложив все силы в один рывок, оборвал, породив еще больше искр и дыма. Запинаясь о разбитые сосуды, из которых хлестали багровые и алые потоки глиноподобного материала, доковылял до открывшегося ему сосуда. Обратился к Цепям, к каждой из них, и почувствовал тепло, чистейший жар, прокаливший каждый нерв, каждую кость и каждую клеточку. Гнусавый вой какой-то одинокой машины его уже не пугал - как и что-либо еще. Оболочка уже начинала формироваться - он то видел. Сосуд, что имел вид уродливой ванны, должен был вскоре принять поток. Он не находился в центре какого-то магического круга - он был таковым сам по себе - элементом, что должен был принять…что должен был сохранить и выплавить… Маг чувствовал, как его разбирает смех. Как просто. Как же все просто. Всего-то и нужно - оттолкнуть, отвести в сторону бездушную машину и занять ее место самому. Всего-то и нужно, что умереть в процессе, не справившись с напряжением. …возьми плоть снов и отлей из той плоть жизни… Он сломал все костыли и оборвал все страховки. Он был полон решимости сделать все напрямую. …истинная магия - то, что не ведает своей цели… Поток на очередном круге. Сейчас. Сейчас. Все или ничего. Все, что скопили машины, вошло в него, все, что они готовы были дать, он принял на свои собственные Цепи вместе с чудовищной болью. В легкие ворвался дым - резкий и тошнотворный. Это было невыносимо. Это было шагом за порог смерти, безумной пляской на мосту из отравленного тумана. Он принял это. Принял вместе с тем, что давно уже чувствовал. Чего я желаю? Впервые он отвечал себе без лжи. Эльзу было не вернуть - от нее осталось лишь имя, которое уже не имело смысла тревожить. Имя и душа, пойманная в сети их старых машин, что выплавляли из нее нечто новое. Почему же он так отчаянно цеплялся за то имя, за ту душу? Почему день за днем, неделю за неделей… Впервые он дал себе честный ответ. Перестал стискивать зубы, перестал бороться с удушьем и непредставимой болью - и, отдаваясь им без остатка, просто представил то, что хотел получить. Просто отдал тому, что текло по Цепям, какую-то частичку себя, прежде чем выпустить все это на волю. Агония накатила прибойной волной, набросив на его глаза черное покрывало. Сознание мага опустело, превратилось в натянутую до предела возможного тонкую нить, и он слепо и безумно рванулся вперед, в непроглядную черноту, куда машина только что выплеснула очищенную человеческую душу. Слепо и безумно протянул во тьму окостеневшие от боли руки, в отчаянной надежде поймать то, что не мог и увидеть… Он любил Эльзу. Но Эльза была мертва. Все, что он мог - отдать это чему-то другому. Чему-то новому. Он захлебывался в черноте – глупец, радостно нырнувший в эти инфернальные воды - и звал, отчаянно и яростно, звал и искал то, что таилось по другую сторону…звал и искал… Я не знаю, каким будет твое имя. Не знаю, какой будет твоя судьба. Знаю только что люблю тебя. Пальцы уходили куда-то вперед, погружались во мрак, во прах, ведомые желанием отыскать, вырвать оттуда сердцевину, сосредоточие… Пожалуйста. Приди. Под ногами что-то хлюпало. В ушах звенело. Приди ко мне. По ту сторону что-то шевельнулось. Дай мне тебя отыскать. Что-то потянулось к нему. Не оставляй меня одного. Не оставляй меня… Он почувствовал слабое, едва осязаемое прикосновение. Он крепко стиснул пальцы и рванул на себя, преодолевая сопротивление черных волн, что никак не желали расступаться. Он потянул со всей силы, чувствуя, как хватка по ту сторону тоже начинает крепнуть - потянул так, что странно, как непривычные к таким нагрузкам суставы еще не затрещали от отчаяния и боли, а натянувшийся канатом позвоночник не лопнул, не в силах больше это терпеть. Он почувствовал. Нет. Он уже мог видеть руку, что показалась из черных волн. Задыхаясь что дымом, что своим безумным ликованием, он видел, как к нему выходит то, что он представил, то, о чем мечтал. То, чему он даровал волю и плоть. То, что он… Маг разразился хриплым, страшным смехом. Гордыня переполняла его в мере даже большей, чем боль. Гордиться было чем - он смог, он справился, он сделал это в возрасте столь юном, что несомненно войдет в легенды. Уже не сильнее. Слышишь, Леандр? То, чего не смог ты, я… Потеря концентрации сказалась практически сразу. Рука, которую он крепко держал, сжала его собственную еще крепче, до боли. И - откуда только взялись силы? - потянула уже на себя. Под ногами что-то захлюпало, он врезался куда-то всем телом, и, будучи не в силах удержать равновесие, перекувырнулся через борт сосуда. В глаза и в рот набивался материал. Изнутри продолжали тянуть, продолжали упрямо тащить его себе, в красную бездну. Извиваясь угрем, так, что кости руки только что не трещали, он коснулся объятым страхом разумом Метки. Сцедил простые чары, готовясь выплеснуть их на то, что так стремилось его утопить. Предел был уже близок. Сосуд из десятков точно выверенных священных сплавов, раскачивался под ними, словно какое-то убогое стиральное корыто. Где-то в необозримой дали снова взвыли машины. И снова - в последний раз - по ним ударил поток. Сосуд перевернулся. Медленно захлебываясь в едком дыму и красной гадости, что текла прямо в лицо, маг камнем пошел на дно. Пробуждению способствовала тупая боль в отбитом о край сосуда затылке. Слепо шаря вокруг, он нащупал слетевшую с него маску, и утер ей лицо, как платком, не без усилий разлепляя глаза. Вокруг был только пепел - красный материал мгновенно высыхал и обращался им, стоило только… Выбравшись из поваленного сосуда, он вдохнул отвратительно пахнущий дым и надрывно закашлялся. Мысли, разметанные по углам сознания, собирались очень неохотно, но для того, чтобы встать на ноги и осмотреться, их особо и не требовалось. Ошалело оглядевшись по сторонам, Юст замер. На залитом бывшим содержимым сосудов, трубок и шлангов полу лежало тело. Мокрый след отмечал путь, который оно смогло проползти от места катастрофы. Ног своих маг почти не чувствовал. Доковыляв до тела, он рухнул рядом с тем на колени, в голос взвыв от резкой боли. Осторожно коснулся плеча. Еще осторожнее принялся переворачивать на спину. Увидев ее лицо, он не смог сдержать удивленного возгласа. Она была именно тем, что он посмел пожелать, представить. Она была именно тем, кого он хотел видеть рядом с собой. Она была мертва. Дрожащими пальцами он ощупал ее руки, шею, лицо, с трудом справляясь с удивлением - чудодейственный материал, о котором он вызнал в памяти Леандра, сделал свое дело, отозвавшись в ходе ритуала на его мысли. Но через живот его творения наискось проходила глубокая трещина, руки, что он сжимал в своих, не шевелились, а глаза были закрыты. Тело для души было сформировано, от внешней оболочки до хитроумной внутренней системы, что соткалась, согласно воле мага и машин, из оставленных в сосуде деталей, но душа, похоже, не смогла или не успела в нем угнездиться. Коснувшись лба куклы, он подал слабый импульс. Ответа не было. В первый раз он сдержался. Как и в пятый, и в седьмой. Когда же боль в Цепях стала поистине невыносимой, а добиться ответа, добиться того, чтобы спящее тело отозвалось, в очередной раз не удалось, Юст почувствовал скатившуюся вниз по лицу теплую слезу. И еще одну. Если бы он только не ослабил нажим. Если бы он только не погрузился в самолюбование, будучи уже на пороге. Если бы… Горькая ярость требовала выхода. Бережно уложив куклу на пол, он вытащил - чудо, что она все еще была цела - из кармана костяную коробочку. -Эксперимент по слиянию номер тридцать семь закончился провалом, - глухо произнес он, злостью давя лезущие наружу слезы. - Существо, покинувшее сосуд, получилось нежизнеспособным, жалким и мертвым. Хлам. Ночь была на удивление спокойной. Доволочив кое-как свое изнуренное тело до кровати и раздевшись, маг уронил голову на подушку, стремительно кутаясь в одеяло. Сон навалился с такой скоростью, что у него не было даже времени поразмышлять о причинах провала, сон, подстегнутый, очевидно, каким-то защитным механизмом, не дал ему ни единого шанса. Юст спал так тихо, как не мог даже в детстве, когда совсем рядом, во тьме, таилась вездесущая кукольная прислуга. Каждая ночь была тогда испытанием: поскрипывая и пощелкивая, они двигались вкруг спальни, охраняя сон наследника - и насыщая его кошмарами, нависая над кроватью огромными жуткими тенями. Те страхи терзали его совсем недолго, а в какой-то момент он совсем перестал обращать внимания на караулящих его механических кадавров - и все же предпочел прогнать их прочь, как только смог то сделать. Во все времена, когда дело касалось его сна, Юст превыше прочего ценил тишину. И потому звуки, что донеслись из коридора, просто не могли его не разбудить. Реакция мага была, увы, далеко не мгновенной: вымотанный до предела, он с трудом нащупал шнурок, что запаливал свет, и с еще большим слез с кровати. Вся прислуга имела четкие инструкции выбирать иной маршрут во время его сна. А значит, это точно не она. А значит… Сложно сказать, что болело сильнее - голова, Метка или ноги. Стянув пистолет с прикроватного столика - выработавшуюся за год привычку оказалось чрезвычайно трудно побороть - Юст шагнул к дверям, в которое заскреблись еще отчаянней. Рванул те двери на себя. Пистолет с грохотом повалился на темный пол. А секунду спустя к числу повалившихся предметов добавилось тело, что, закачавшись, рухнуло на руки ошарашенному магу. Светло-серые глаза моргнули раз, другой - и вспыхнули, пусть и всего на миг, рубиновым светом. Дрожащие руки на секунду вцепились в его плечи, чтобы тут же разжаться и бессильно сползти вниз. Юст не мог выдавить из себя ни слова, кукла же издала звук, похожий на слабый, исполненный отчаяния, стон. Она еще не умела даже ходить - но доползла сюда, неведомо каким чудом сумев найти выход из зала с машинами. Она с огромным трудом вытолкнула наружу свои первые слова - неумело и глухо, запинаясь через каждый слог. -Я…жива…я…жива… Если бы ей нужно было дышать, она бы, наверное, задохнулась. -Не…оставляй…я…жива…не…оставляй… -Не оставлю, - прохрипел маг, подавшись вперед и обхватив куклу руками, что дрожали ничуть не меньше. - Не оставлю… Она не могла больше говорить, но то, что изливалось из одних ее глаз, он просто не мог не прочесть. Кто я? -Не оставлю, Ютте. Сестра моя. Дождь, что взял старт еще ночью, не думал униматься и после рассвета. Водяная плеть хлестала темный лес и скрытый в самой его чаще дом за одному только небу ведомые грехи, и воинство капель с заслуживающей уважения скоростью формировало на земле взводы из луж, которые грозили вскоре разлиться целыми мутными реками. Ветер, чей тоскливый вой начался с рассветом, яростно трепал первую траву - там, где она уже смогла выбраться из-под стремительно сдающих свои позиции снегов. Ноги в старомодной темной обуви робко ступали по траве - их хозяйка, похоже, тщательно выверяла каждое, даже самое простое, движение. Темное платье куклы, равно как и ее волосы, ветер отнюдь не собирался миловать, набрасываясь на них будто бы в некоем дьявольском бешенстве. Двенадцатый наследник дома Вайтль, Юст, вновь оторвал взгляд от письма, что уже второй час перечитывал раз за разом, будто надеясь отыскать среди успевших уже крепко засесть в голове слов что-то новое, какую-нибудь вселенскую истину. Кукла из прислуги, что держала над головой мага большой черный зонт, немедленно сдвинулась так, чтобы на хозяина не попало и капли. Взгляд мага был устремлен на Ютте. Высокая и столь же бледная, что и сам Юст, она была обряжена в ужасно старомодное и слишком большое для нее платье - лучшее, что он смог найти, порывшись в пыльных кладовых. Лучшее, что он смог найти, пока для нее не пошьют все по размеру. Кукла училась ходить - тихо и осторожно, частенько сбиваясь с ритма. Кукла училась ходить, время от времени падая в сырую траву, но тотчас же вскакивая и во все глаза глядя на мага. Глаза те были полны стыда и страха. Он никак не мог убедить ее в том, что бояться ошибок было нечего - хоть и пытался раз за разом. Взгляд снова вернулся к письму, к аккуратным строчкам, что были выписаны рукой Вария. “…образом, могу лишь в который раз подчеркнуть - вы затеяли не опасную игру, но самоубийство. Часовая Башня славна превыше всех прочих бед тремя - их назовет вам и ребенок. Тварь, что заточена внизу, приказы на Печать и те, кто их исполняет. Ваш же враг стоит над последними главой, стоит им с самого конца последней мировой войны, то есть уже чуть больше сорока лет. Ваш же враг держит в кулаке всю их разведку, ведает над всеми их охотниками и убийцами, кроме одного лишь Батальона, и ничто в мире не стоит того, чтобы не сойти с его дороги, пока есть на то хоть малейший шанс. Лорда-надзирателя нам не одолеть - ни сейчас, ни через год или даже три. Лорда-надзирателя нам не одолеть - пока вы не залатаете все прорехи в паутине, что ткали ваши предки…”. -Я уже начал, - пробормотал себе под нос маг. - Я уже начал… -Мастер Юст! Мастер Юст! Голос куклы сочился чистейшей радостью. Бросив письмо в траву, он встал с кресла и пошел к ней, чувствуя, что на лицо непроизвольно наползает улыбка. -У тебя получается все лучше и лучше, - тихо произнес он, подходя к ней. -Правда? Правда, мастер Юст? -Правда, Ютте, - осторожно взяв ее за руку, он подставил лицо ветру и дождю. -Мастер Юст? - она вытянула руку, указав куда-то в сторону леса, над которым сквозь тучи пробивалось, пусть и не без труда, тусклое солнце. - Что это? -Весна, - рассеянно пробормотал маг, смахнув с лица холодные капли. - Значит, уже весна…