QWERTY

      Она пришла одна. Ни отца, ни служанки, ни кого-то вроде охранника. Жёлтый макинтош едва ли был по сезону, но под ним европейское платье не так бросалось в глаза. Всё это, без сомнения, было очень нехорошо, но тогда Куга думал вовсе не об этом. Он вообще почти не думал: всё его существо наполнило самое чистое и искреннее изумление и лишь немного — предчувствие чего-то плохого.       — Акане?..       От шока Куга позабыл о всяких приличиях. Он едва открыл рот, когда девушка решительно шагнула к нему, загоняя обратно в квартиру. Её глаза, покрасневшие, как после бессонной ночи, сияли гневом, и Куге вдруг подумалось, что это всего лишь очередной бредовый сон. Он даже не смог закрыть дверь за гостьей, продолжая неуклюже отступать вглубь прихожей, чтобы сохранить хоть какую-то дистанцию: Акане не стала разуваться. Она ворвалась, словно порыв ветра, и за какие-то секунды почти прижала хозяина квартиры к окну у противоположной стены.       — Ты! — выдохнула она. Куга почти физически чувствовал, как её горящий полубезумный взгляд скользит по лицу, будто ища что-то и вдобавок находя самого Шинго неимоверно раздражающим и по-настоящему омерзительным.       — Ты! — вновь повторила она, задыхаясь. Теперь её лицо было так близко, что Куга мог чувствовать её дыхание у себя на кончике носа. — Как ты мог?!       За прошедшие дни случилось много странного, но к чему к чему, а к такому повороту событий Куга был категорически не готов. Он попросту не знал, как реагировать, а потому, уже подозревая, о чём идёт речь, решил всё же уточнить:       — Как я мог что? — и тут же зажмурился. Скорее от неожиданности, ведь пощёчина вышла слабой — Акане явно не приходилось делать это прежде, но перчаток на ней не было, и звук от удара звонко разлетелся по квартире.       — Не смей говорить, что ты ни при чём.       Глаза Акане стали блестеть ещё ярче. Девушка всхлипнула, уронив с ресниц сверкнувшую в свете косых утренних лучей слезу, и вновь попыталась сурово взглянуть на Шинго. Но у неё больше не получалось. Запоздало до Куги дошло, что его держат за ворот халата почти так же, как он в последнюю встречу держался за лацканы пиджака Юуки. Он наконец пришёл в себя и собирался сказать что-нибудь, но стоило открыть рот, как Акане тут же перебила его:       — Ты должен пойти и сказать, чтобы они отпустили его. Будет хуже. Я точно знаю. Он… Зеро…       Всхлипнув покрасневшим кончиком носа ещё пару раз, она окончательно расплакалась, так что последняя фраза утонула в рыданиях и судорожных вздохах. Скорее по инерции, чем осознанно Акане продолжала цепляться за ворот халата, и, когда силы окончательно оставили её, Куге пришлось опуститься на пол с ней рядом.       — Леди Лив, ну что же вы… — осторожно отцепив тонкие пальцы с россыпью мелких колец от своего халата, он взял руку Акане в свои ладони и вкрадчиво продолжил, стараясь заглянуть ей в лицо: — Ну зачем вы так? Пойдёмте, выпьем чаю и всё обсудим. Не стоит так плакать — слёзы вам совершенно не к лицу. Да и был бы повод! Уверяю, всё не так плохо, как вам кажется…       Неся подобную чепуху, Куга в то же время понимал, что и сам не прочь порыдать вот так на полу, заливаясь слезами и кляня весь мир. Но Акане, этой невероятной смелой девушке, которая не побоялась в одиночку вломиться к нему, с порога обвиняя в бедах Като, которая откуда-то знала про Зеро, прямо сейчас перед ним ей было ужасно плохо. Возможно, вся эта история стала известна ей лишь недавно, и шок, яростное неверие и — что уж там — горечь потери были ещё слишком свежи. Куга никогда не отличался умением успокоить, но в тот момент искренне старался: даже не зная наверняка, почему Юуки так дорог Акане, он сочувствовал ей и успокаивал как мог — глупо, но с желанием верить в лучшее. Как самого себя все минувшие пять дней.       — Не знаю, станет ли от этого легче и поверите ли вы мне, но я здесь не то чтобы ни при чём, но… В нынешнем положении Като-сана виноват точно не я. Кто бы что ни говорил. Я…       Что он хотел сказать дальше, Куга забыл уже в следующую секунду, да это было и не важно. Неразборчиво выдохнув что-то вроде «я знаю», Акане перестала вытирать непрестанно льющиеся слёзы и в новом приступе рыданий упала прямо к нему в руки. Обнимая где-то под рёбрами, она положила голову ему на грудь так, что, должно быть, могла слышать биение сердца.       — Я знаю, — тихо повторила Акане через какое-то время. Все условности давно полетели к чёрту, и, гладя её по волосам, Куга чувствовал, как девушка действительно понемногу успокаивается. — Ты не мог. Просто все вокруг говорят, и я… Мне так стыдно.       — Ничего страшного, — улыбнулся Куга. Откровенно говоря, он понятия не имел, чем заслужил такое доверие, но Акане и Такаюки были уверены в его невиновности, а значит, что-то такое в нём было…       — Ему я доверяю, как себе самому.       — А мне?       — Тебе я доверяю больше.       Акане вновь тяжело вздохнула и, отстранившись, склонилась в японском поклоне, уперев кончики пальцев в пол:       — Прости.       Едва ли в глазах стороннего наблюдателя ситуацию можно было спасти хоть как-то. И всё же Куга надеялся на понимание со стороны мистера Лив: зная нрав собственной дочери, он вполне мог бы понять её. Впрочем, всё это было уже не важно. Куга не стал писать записку, вместо этого он отправил вместе с Акане Сато-сан. Та чувствовала себя уже достаточно сносно для поездки на такси, к тому же им с Акане явно было что обсудить. Когда они уехали, в квартире снова стало непривычно тихо. Када, поражённая произошедшим, ходила едва ли не на цыпочках, а Макото следовал её примеру. Куга же ещё долго сидел, уставившись в столешницу. Сигарета в его пальцах давно погасла, но он сидел столь неподвижно, что короткий окурок так и не выпал из пальцев.       Они с Акане проговорили около часа. Не столько из-за необходимости, сколько из-за нежелания расставаться. Чем больше они говорили, чем больше смотрели друг другу в глаза, тем сильнее понимали, что чувствуют в сущности одно и то же. Ещё совсем недавно Куга такого и представить не мог. И дело вовсе не в том, что та самая Акане Лив плачет и пьёт чай у него на кухне, когда утро ещё даже не стало поздним.       Просто он не ожидал познакомиться с невестой Като вот так.       Но теперь… Теперь вместе было хоть немного, но легче. Акане уважала Юуки безмерно и переживала как за единственного и самого лучшего друга. Их брак должен был стать браком по расчёту, причём идея эта принадлежала отнюдь не мистеру Лив — тот лишь нехотя её одобрил. Акане ни за что не хотела возвращаться в Англию, в которой провела детство и о которой так много и интересно рассказывала. Чопорность менталитета, вечно плохая погода и престарелые аристократы, среди которых отец давно подбирал для неё партию — всё это пугало её, заставляя просыпаться среди ночи от увиденного во сне комфортабельного парохода под сине-красным флагом. Юуки удалось очаровать её отца: к тому времени он уже занимал пост главы цензуры, а в его исключительном умении расположить к себе человека, кем бы он ни был, с некоторых пор Куга не сомневался. Впрочем, и конкурентов у него не было. Если в портовых городах вроде Йокогамы ещё можно было встретить женщин, живущих в браке с иностранцами, иногда даже законно, то мужчины империи жениться на чужестранках не спешили. Как бы прекрасна и состоятельна ни была Акане, сколько бы поклонников у неё ни было, её шансы выйти замуж в Японии не за европейца стремились к нулю.       Неясным оставалось другое: зачем всё это понадобилось самому Юуки. В ситуации, когда даже гораздо менее обязывающая связь казалась ему непростительно опасной, намерение завести семью выглядело абсурдней некуда. Возможно, так он хотел «отойти от дел», но Куга как-то сразу отмёл эту теорию. Акане либо ничего не знала об этом, либо не посчитала нужным рассказать. Она и без того очень щедро поделилась своей частью истории, и Куга не стал спрашивать. Так или иначе, теперь планам Юуки не суждено было сбыться, а Акане, прямо как в одном из её снов, уже завтра утром ждал межконтинентальный лайнер.       Но самым необъяснимым и по-настоящему странным было то, что Акане знала, как связаться с Зеро. Или, по крайней мере, так думала.       — Он сказал, что номер сработает только один раз. Второй раз позвонить уже не выйдет, — Акане неуверенно подняла глаза от чашки и добавила, как будто извиняясь: — Но я понятия не имею, зачем он мне рассказал об этом. Сейчас… Он ведь и так всё знает. И делает всё возможное — наверняка. Ведь Юуки — его лучший друг…       Скрипнув зубами, Куга лишь кивнул в ответ. «Я больше не уверен в том, что нужен ему живым», — именно так ведут себя лучшие друзья.       Про их с Юуки последнюю встречу Куга рассказал довольно подробно. По всему выходило, что осведомлён он лучше, потому как Акане о происходящем не знала практически ничего — не намного больше, чем Сатоши с Такаюки, к примеру. Рассматривая, как её пушистые ресницы бросают трепещущие тени на скулы под слепящими лучами утреннего солнца, Куга думал о том, как было бы здорово поменять Зеро с Юуки местами. Каким-нибудь невероятным образом с помощью Акане достать одного и, сдав его в полицейском участке, как какую-нибудь макулатуру, в обмен получить обратно Юуки, в разбитых очках и кашляющего, но живого и свободного. На этот раз — действительно от всего.       Но даже если в тайной полиции и правда мечтали познакомиться с Зеро поближе, то едва ли его чудесное появление могло освободить от ответственности Юуки, а быть может, и того хуже — лишь усугубило бы ситуацию. Не зная, что именно стало причиной ареста Като, лучше было ничего не предпринимать. В отличие от горячечной суеты первых дней, теперь Куга хорошо понимал это. Когда Акане встала из-за стола, собираясь уходить, он всё же не удержался и сказал:       — Я помню, что завтра вы уезжаете, но… Если вдруг с вами захочет поговорить Юко, пожалуйста, откажите ей. Пусть она встретится с вашим отцом или пусть вас просто не будет дома. Что угодно, но, прошу, не встречайтесь с ней и не отвечайте на звонок.       Всё это звучало не слишком вежливо, но более всего — просто странно. Внимательно выслушав, Акане в удивлении моргнула несколько раз своими огромными глазами и осторожно переспросила:       — Но почему?       — Просто поверьте: так будет лучше, — тяжело вздохнул Куга. Объяснять Акане, что её сожрут с потрохами лишь за то, что Юуки хотел помочь ей устроить собственную жизнь, он был морально не в силах.       Ичиро позвонил ближе к полудню. Куга ждал этого, полагая, что шеф, даже отослав его с глаз долой, продолжит приглядывать за ним по мере возможности. И оказался прав:       — Доброе утро. Ты… С тобой всё в порядке?       В трубке что-то шелестело, словно Ичиро параллельно с разговором перебирал какие-то документы.       — Да, всё нормально, не беспокойтесь, — ровно ответил Куга, с запозданием отмечая, что голос шефа звучит как-то непривычно: натянуто и немного нервно.       — Хорошо. Хотел спросить, — на заднем плане что-то упало, после чего бумажный шелест наконец прекратился. — Где материалы по проекту? Ну… Ты же начинал что-то делать, верно?       — Да, но ничего толком не успел, — тот день не был отмечен приятными воспоминаниями, и, на миг заглянув в них, Куга почувствовал, как всё внутри вновь неприятно сжимается в страхе перед неизвестностью. Прикрыв глаза, он потёр указательным пальцем переносицу и добавил: — Они в папке на моём столе. В той, на которой дата нашей встречи с таможенниками. А в чём дело? Может быть, мне приехать? — это вовсе не было угрозой, но Ичиро, похоже, воспринял всё именно так.       — Нет-нет-нет, — зачастил он. — Я просто… Захотелось взглянуть.       — Понятно, — выдохнул Куга, хотя понятно ему ничего не было. Разве что Ичиро решил отдать эту работу кому-нибудь другому. Но кому?       — Не нужно приезжать, — ещё раз на всякий случай повторил Ичиро. — А лучше съездил бы ты на недельку домой.       — Да. Пожалуй, вы правы, — ответил Куга, в тоже время прекрасно понимая, что пока Юуки в Эдо и ситуация с ним, мягко говоря, не ясна, сам он тоже никуда не денется.       — Ну, до завтра.       Видимо, Ичиро решил названивать каждый день до тех пор, пока Шинго действительно не уедет домой. Но теперь Куга вовсе не был против такого пристального внимания. Напротив — ему было очень приятно, хотя он искренне сожалел о том, что доставил этому человеку столько хлопот.       Пусть с отъездом было пока непонятно, написать домой всё-таки следовало. Застёгивая сорочку, Куга как раз размышлял о том, что напишет в телеграмме, когда в дверь снова позвонили — бодро и настойчиво, аж три раза подряд, как звонят только почтальоны.       Его опередили.       «Кажется, ты давно не был дома. Сообщи, каким поездом поедешь. Отец».       Разумеется, Ичиро был не единственным знакомым отца в Эдо.       Куга смял телеграмму и сунул её в карман. Он не хотел даже думать о том, что наговорили отцу, но по всему выходило, что узнать это грозило ему в самое ближайшее время. Они с Ичиро были правы: в столице делать ему было нечего. Больше нечего. Пожалуй, поездка домой была наиболее здравой идеей за всю минувшую неделю — Куга понимал это, но никак не мог принять. Отъезд из города в его сознании был равнозначен полной капитуляции: после этого пришлось бы наконец признать, что всё кончено. И это было страшнее всего — поставить точку. Пусть рассчитывать было особенно не на что, в глубине души Куга продолжал надеяться: на невероятную удачу, на изобретательность Зеро, на то, что вдруг может понадобиться Юко — не важно, на что. Пока он находился здесь, в столице, в непосредственной близости от по большей части сокрытых от него, но оттого не менее значимых событий, ему было спокойнее.       А вот Юуки было бы спокойнее, окажись Шинго подальше отсюда. Куга даже мог в деталях представить, как тот уговаривает его уехать, без особой настойчивости, так, чтобы не передавить, но терпеливо подбирая весомые аргументы, один за другим.       Круглые шнурки летних туфель никак не желали завязываться. Ещё минуту назад Куга бы принял это за знак, что ехать на вокзал ему не стоит, но теперь был непреклонен. Выходя из дома, он попытался скрыть гримасу, подставив лицо солнцу и прикрыв глаза. Со стороны должно было казаться, что он просто радуется хорошему дню, загадочно и чуть криво улыбаясь чему-то. На самом же деле ему вдруг подумалось, что теперь он сможет разговаривать с Юуки только так — в своих фантазиях.       В среду можно было уехать лишь в полдень и поздно ночью. Трястись в поезде по самой жаре — то ещё развлечение, но Куга решил не тянуть. Каду он брать с собой не собирался: причин было несколько, но думать о них совершенно не хотелось. Просто так было спокойнее. Ещё больше Куга был бы рад, останься у него в квартире и Сато-сан, но это было маловероятно. Со дня на день её могла забрать Юко, и это, в сущности, было не так плохо: запоздало Куга подумал о том, что оставить Сато-сан без внимания со стороны Зеро было бы полнейшей безалаберностью. Кто знает, что ждало её, останься она в столице без Юуки…       Куга купил билет и поспешил отправить телеграмму домой прямо с вокзала. Появляться вблизи рыбного рынка не хотелось.       Устроившись на летней веранде небольшого ресторанчика с полосатыми тентами, Куга постарался хоть немного расслабиться. Он откинулся на толстую спинку раскладного стула и стал безразлично наблюдать за посетителями. Здесь, вблизи вокзала, среди них попадались вполне занимательные личности, но от праздно-беспардонного разглядывания что-то постоянно отвлекало. В конце концов, перестав глазеть по сторонам, Куга взглянул прямо перед собой и наконец понял.       Напротив него никто не сидел.       Обеденное время буднего дня. Что делал в это время Юуки? Лишённый какой-либо информации Куга почему-то представлял допросную с толстыми бетонными стенами. В его воображении под суровыми взглядами двух конвоиров Юуки преспокойно потягивал лапшу из рамена, нарочно громко причмокивая и то и дело хитро косясь в сторону стекла-зеркала, из-за которого за ним наверняка наблюдал кто-нибудь ещё. В данный момент это был Куга. Поймав знакомо-лукавый взгляд, он подошёл к стеклу чуть ближе и одними губами уже в который раз спросил:       «Что же ты всё-таки сделал?»       И тут же неожиданно для самого себя ответил:       «А быть может, что и ничего».       Ничего нового — просто кто-то вдруг узнал о Зеро и его приспешниках, о каких-то их делах, потянул за ниточку и вдруг вышел на Като. Или ещё проще — услышал где-то, что глава цензуры вовсе не так идеологически чист, как ему бы подобало. Или просто что-то услышал, а остальное разузнал и додумал сам.       Но каждая история должна с чего-то начинаться. Их с Юуки история началась с безалаберности и последовавшего за этим аврала на работе. А с чего началась история ареста Като?       Вернувшись домой, Куга широким шагом обошёл все немногочисленные комнаты своей квартиры и, не найдя там Сато-сан, поспешил спуститься вниз. Та и правда обнаружилась на кухне. Пока Када что-то стряпала к ужину, она развлекала её негромкой беседой, благо никого из прислуги других обитателей дома здесь не было. Заметив Шинго, Сато-сан окинула его оценивающим взглядом, точно таким же, как и накануне. Куга никак не мог отделаться от ощущения, что она чего-то ждёт от него, но не в плане действия, а скорее какого-то проявления эмоций ли, характера — Куга не был уверен.       — Мы можем поговорить? — спросил он и, прежде чем Сато-сан красноречиво вопросительно указала взглядом на Каду, добавил: — Сейчас. Наверху.       Они поднялись в квартиру, и стоило входной двери захлопнуться, как Куге почудилось, будто сейчас Сато-сан скажет: «Я вижу, у тебя появились новые вопросы?» Но, разумеется, ничего такого она не сказала — так сделал бы Юуки.       — У меня только один вопрос, — начал Куга, усевшись на полу в гостиной. — Но я очень хочу, чтобы вы ответили на него честно.       Сато-сан едва заметно улыбнулась и кивнула, сохраняя, впрочем, предельно серьезный вид. Куга вздохнул, собираясь с силами.       — Я мог как-то навредить? — недовольный формулировкой, он пожевал нижнюю губу, после чего уточнил: — В смысле, вы же знаете, что произошло, ведь так? Я мог нечаянно сделать что-то, что привело к этому?       Он думал об этом всю дорогу и, подходя к дому, пребывал в полнейшей уверенности, что так оно и есть. Ну конечно! Юуки столько лет удавалось безнаказанно водить за нос такие серьёзные структуры, как отдел цензуры и тайная полиция, и тут вдруг что-то пошло не так. Как раз в тот момент, когда появился кто-то, на кого не действовала тщательно выстроенная репутация последней сволочи Управления.       — Мог, — внимательно глядя на собеседника, ответила Сато-сан. — Не буду скрывать — я не единожды говорила Юуки об этом. И пусть он доверял тебе, а в людях он ошибается редко, но ты мог сделать это нечаянно. По глупости или неосторожности.       Стоило ей замолчать, как Куга едва не выпалил гневное «И что в итоге?!», но это была вовсе не театральная пауза. Прикрыв ладонью рот, Сато-сан зажмурилась и, тихо пискнув, чихнула.       — Но в том, что произошло, твоей вины нет, — она искоса взглянула на Шинго, после чего опустила глаза и уже менее уверенно добавила: — Это либо случайность, либо это подстроил Зеро. И, честно говоря, даже не знаю, в какой из вариантов я сама верю больше.       Узнав об отъезде, Сато-сан извинилась, но твёрдо сказала, что, как только Шинго уедет, она сама вместе с Макото вернётся в Киёмори. На это Куга лишь пожал плечами: на его взгляд, делать там было больше нечего, но он решил не спорить. Как бы ни хотелось признавать, но на этом их пути расходились. Юко не звонила, Акане должна была покинуть страну меньше чем через сутки, примерно тогда же, когда сам Куга должен был сесть на поезд до Осаки. Что касается Зеро, то под конец дня Куга уже не был уверен, что тот делал вообще хоть что-то. Он мог быть непричастен к произошедшему с Юуки, в том смысле, что это случилось без его на то желания, ну а после… После он просто постарался отойти как можно дальше, спрятаться как можно глубже, чтобы его не задело.       Куга как раз думал об этом, когда в дверь позвонили — снова. На этот раз он даже не стал гадать, кого увидит, но всё оказалось до безобразия предсказуемо.       Никакой бетонной коробки с односторонним зеркалом там не было. Или же она была, но Кугу отчего-то решили отвести прямиком в кабинет следователя. Тот оказался широкоплечим мужчиной среднего роста с волевым квадратным подбородком и усами, похожими на редкую щётку для обуви. Несмотря на грубую внешность, с первых же мгновений ему удавалось производить впечатление человека порядочного, но интеллигентного и зоркого до сути. При виде него Кугу вновь охватило волнение, прежде, во время визита людей в форме в его дом и пути до Отделения, совершенно угасшее. В какой-то момент ему даже начало казаться, будто он понимает Юуки: когда долго ждёшь чего-то неизбежного, оно перестаёт пугать, а его приход и вовсе вызывает облегчение, столь приятное, что хочется лишь скорее кинуться навстречу.       Однако, увидев человека, с которым ему предстояло говорить о Като, Куга вновь засомневался в собственных силах. Поначалу, чтобы отвлечься, он то и дело посматривал на стенографиста, молодого парня с красиво закругленным носом, но после решил, что так лишь выдаёт свою неуверенность ещё больше, и с маниакальным упорством принялся буравить взглядом следователя. Того, судя по всему, это ничуть не смущало. Квадратные пальцы мерно перебирали крупные резные чётки, а чуть прищуренные глаза с целой россыпью морщин под ними цепко, но без суеты следили за каждым словом и движением Шинго. Здесь же, на вытянутом столе, заваленном стопками бумаг, стоял бобинный самописец, так что роль стенографиста оставалась до конца не ясной: парень больше с интересом рассматривал Шинго, чем чиркал в блокноте, и для себя Куга решил, что тот является скорее кем-то вроде подмастерья следователя, чем штатным секретарём.       — Время уже позднее, — увещевающее и в то же время с искренним сожалением начал следователь. Само выражение его сурового от природы лица выражало не душевную, но чисто физиологическую потребность в отдыхе, и Куга посочувствовал бы ему, не помни он, что Юуки сейчас гораздо хуже. — Но всё же, прежде чем я начну задавать вопросы… Быть может, вы сами хотите рассказать что-нибудь? О Като.       Замолчав, следователь наклонил голову чуть вперёд так, чтобы смотреть на Шинго немного исподлобья. Но его внимательный взгляд с уверенностью в скором и нужном ответе не подействовал. Больше нет.       — Что-нибудь? — хмыкнул Куга. — Не думаю, что хочу рассказывать «что-нибудь» о Като.       Он больше не боялся этих людей — следователя Тайной полиции и всех, кто может стоять за ним. Это не было глупой храбростью или же самонадеянной верой в собственную непогрешимость, просто самое плохое уже случилось. Шинго оказался здесь, в этом месте, в этой истории, по воле случая, тогда как ИМ, кем бы они ни являлись, был нужен Като.       — Кстати, могу я узнать, почему вы захотели пообщаться насчёт него именно со мной?       И они его получили.       — Разумеется, — тяжело выдохнул следователь без угрозы, но уровень дружелюбия в его тоне заметно понизился. Даже не поворачиваясь к своему помощнику, он сказал: — Поставь пятнадцатую запись.       Парень с готовностью кивнул в ответ и принялся рыться в коробке, которая до этого стояла под столом.       — Думаю, это сэкономит время и устранит возможные недопонимания в будущем, — заполняя повисшую паузу, прокомментировал следователь. Лицо его больше не выражало никаких эмоций, в то время как Куге хотелось едва ли не рассмеяться. Ему вдруг подумалось, что вокруг него — крошечная сцена третьесортного театра, а сам он — зритель, вытащенный из зала на потеху остальной публике.       Ради чего это всё?       — Хорошо, если так. — Усмешка вышла какой-то кривоватой, что ощущалось даже без зеркала, но Куга списал это на поздний час и усталость. Про себя он, впрочем, безо всякого интереса гадал, что же из допроса Като заставило тайную полицию всё же зашевелиться накануне его отправления в Осаку, когда стенографист наконец нашёл нужную запись и включил проигрыватель.       Какое-то время ничего не происходило — на плёнке была лишь превращённая в потрескивающий шум тишина. Постучав пальцами по подбородку, парень перемотал плёнку вперёд где-то на треть и вновь включил.       Слышать собственный голос со стороны было странно.       — Разумеется, я невыносим! Потому что мне невыносимо сидеть тут и смотреть, как ты занимаешься какой-то ерундой, хотя мог бы быть в другом месте... — пауза. — Ну хорошо, не ерундой.       Пауза.       — Ладно.       Возня, какой-то глухой стук, снова возня.       — Десять минут, и мы уходим.       Чей-то выдох. Пауза.       — Даже не думай. Мне за этим столом ещё работать.       Шипение плёнки. Глухой щелчок.       Парень остановил проигрыватель. В повисшей тишине можно было слышать чьи-то далёкие шаги, гулко разносящиеся по коридору за дверью. Отодвинувшись от проигрывателя, стенографист как-то опасливо попеременно таращился то на Шинго, то на своего шефа. Последний задумчиво смотрел куда-то вбок и возобновлять разговор не спешил. Пусть давить на него никто не пытался, это молчание своей многозначительностью вдруг начало пугать Шинго. Он предполагал и был, в сущности, готов к тому, что услышит на записи Като или даже самого себя, но всё это должно было касаться исключительно произошедшей истории, того, из-за чего Юуки теперь находился где-то в этом огромном безжизненно-строгом здании. К тому же, что ему бросят в лицо часть недавнего беззаботно-счастливого прошлого, Куга оказался совершенно не готов. В затянувшуюся паузу все его мысли были заняты вовсе не тем, что следует сказать и как повести себя теперь, а кошмарным в своей полноте осознанием, что он находится в другой точке на временной прямой, и обратно, туда, где была сделана прозвучавшая запись, пути больше нет.       — Да уж, — желая скорее нарушить тишину, чем действительно сказать что-либо, выдохнул он. — Работа у вас — не позавидуешь. Целыми днями слушать такое…       — Не жалуемся. — Не повернув головы, следователь перевёл взгляд на Шинго и добавил: — Если вы всё ещё ничего не хотите рассказать, — он сделал паузу, но ответа не последовало, — то я перейду к вопросам.       — Да, пожалуйста, — благосклонно кивнул Куга. Его вдруг посетила мысль, от которой стало немного спокойнее: «У них нет ничего интереснее этой записи». Осознание того, что в чём-то Юуки всё же удалось перехитрить их, приятно грело. Вспомнив запрет на домогательства в кабинете, Куга даже позволил себе усмехнуться, что со стороны, должно быть, выглядело довольно странно. Юуки прекрасно знал, что у него под столом стоит прослушка, интересно, не будь её там…       При обыске закономерно нашли пепелище и следы от ножек стеллажа. Должно быть, те довольно сильно продавили пол, год за годом впиваясь в него под тяжестью всё прибывающих книг. Впрочем, сама конструкция была скорее лёгкой, чем громоздкой. Сильно преуменьшив реальные размеры стеллажа, Куга, и сам так искренне считавший, заверил следователя, что Сато-сан вполне могла самостоятельно столкнуть его из панорамного окна, а уже после сжечь обломки в саду вместе со всеми книгами. И для этого ей не потребовалось бы посторонней помощи. На вопрос о самих книгах Куга, внутренне злорадствуя, с лёгкой душой ответил, что ездил к Като не ради этого. Поверили ли ему — было до конца не понятно, но, почесав подбородок, следователь будто бы сам себе произнёс: «Значит, и что было в тайнике, вы не знаете тоже». Сложно сказать, чего он хотел этим добиться, но здесь Куга позволил себе проявить искреннее любопытство. О том, что за изголовьем кровати Като в стене находится жаростойкий сейф шириной в треть комнаты, он действительно даже не догадывался. Да и было бы с чего. «Гостей у меня не бывает — не дом, а настоящий сейф», — после таких слов не ждёшь найти чего-то ещё. Когда полицейские обнаружили тайник, тот был уже пуст, — оставалось лишь гадать, что в нём хранилось, но, что бы там ни было, на фоне этого книги со стеллажа наверняка выглядели лишь невинным хобби Като.       На ожидаемый вопрос про Маруяму Куга, как и собирался, ответил, что Эйки — наиболее общительный из его знакомых, и только поэтому, пытаясь разыскать Като, он отправился к нему. О том, что полиции будет известно и о его встрече с Киохой, Куга как-то не подумал, хотя удивляться этому тоже было бы странно. Её слова о том, что Като не появлялся в весёлом квартале больше полугода, он спокойно пересказал следователю. Тот как-то неопределённо хмыкнул, а следом спросил, помнит ли Шинго, где был Като вечером двадцать девятого июля. Куга честно задумался, но вспомнить не получалось. Ничего примечательного в тот день, как видно, не происходило, и ночевал ли он у себя, в Киёмори, да и видел ли вообще Като хотя бы в Управлении, определить Куга никак не мог. Чуть нахмурившись, он сказал, что затрудняется ответить, но был понят превратно. Продолжая стараться разговорить его, следователь повторил свой вопрос с указанием на день недели. Когда и это не дало результата, он, видимо, желая показать отсутствие какой-либо опасности, добавил, что, в отличие от Киохи, хозяйка дома, которому она принадлежала, сказала полицейским, будто в последний раз Като заглядывал к ним именно тем вечером, и даже показала соответствующую строчку в своей записной книжке. Никаких соображений на этот счёт у Куги не было, а если они и были у следователя, тему тот решил больше не развивать. Вместо этого он стал задавать какие-то странно общие вопросы о Като, пытаясь вывести разговор в одному ему известное русло. Куга, не вполне понимая, чего от него добиваются, отвечал крайне скупо. Вопрос, которого он ждал с самого начала встречи, до сих пор не был задан, и эта отсрочка не шла на пользу. Даже в самых простых и очевидных репликах следователя Куге чудился какой-то подвох, и от этого с каждой минутой он замыкался всё больше и отвечал, едва ли не огрызаясь, с отвращением чувствуя, как в животе вновь начинает нарастать нервная дрожь.       В конце концов следователь тяжело вздохнул и, бросив взгляд на часы, которые громко тикали над портретом императора, потянулся во внутренний карман пиджака. Интуитивно Куга понял, что сейчас его спросят про Зеро, а потому постарался мобилизовать все свои оставшиеся силы и сообразительность. Выражение его лица, судя по всему, на протяжении разговора интересовало следователя мало, и Куга больше не видел нужды утруждать себя — откровенно говоря, он и сам не хотел бы знать, как выглядит в тот момент со стороны.       Но все эти приготовления пошли прахом, когда, перечитав что-то несколько раз в своём блокноте, следователь спросил:       — Вам что-нибудь говорит фамилия Мираихара?*       — Нет, — вопрос выбивал из колеи, куда он так тщательно загонял себя, и, отвечая, Куга недовольно нахмурился.       — Я так и думал, — кивнул следователь, делая в блокноте пометку. — Что ж, попробуем по-другому. Вы знали, что с некоторой периодичностью Като посещает квартиру, снятую на имя некой дамы?       — Нет, — чуть замедленно покачал головой Куга, следом зачем-то добавив: — Какая странная фамилия.       — Не то слово.       — Странно, что, зная о квартире, вы не смогли узнать больше об этой загадочной госпоже, — хмыкнул Куга. Слова следователя были для него новостью, и как реагировать на них, он пока не придумал. Он вообще узнал о Като неожиданно много за этот вечер и, не вполне понимая, чем заслужил такую честь, теперь как бы ни сам старался разговорить следователя.       — Квартир было много, — нехотя ответил тот, неприятно поморщившись. — Но сама Мираихара не выдумка — во всяком случае, есть несколько свидетелей, которые говорят, что видели её. Предположительно, её. Впрочем, вижу, вам про это ничего не известно.       — Я знал только, что Като помолвлен, — желая закрепить за собой образ неосведомленной наивности, разборчиво и достаточно громко пробормотал Куга. Ему вдруг вспомнилась та давняя, самая первая поездка на машине, когда Като решил заехать куда-то, чтобы забрать рукопись. Теперь всё вставало на свои места — ещё не будучи уверенным в Шинго, Юуки специально создал ситуацию, которая любому сотруднику тайной полиции показалась бы как минимум подозрительной. Но тогда Куга не задавал никаких вопросов, а теперь, услышав выдуманную фамилию, без труда узнал под ней тонкую улыбку Зеро. Сам псевдоним, который он изначально посчитал за «круглый ноль», на самом деле означал начало, точку отсчёта, чистейший момент рождения нового мира в будущем.       — Вот как, — неопределённо протянул следователь, сосредоточенно глядя в блокнот. Впрочем, мыслями, казалось, он был далеко от записей там. — На праздновании Рождества у Маруямы Като с кем-то познакомил вас, не так ли?       Почувствовав, как в уши глухой волной ударила кровь, Куга, тем не менее, спокойно подтвердил:       — Да, это так, — стараясь, чтобы слова не частили и чтобы между ними не было долгих пауз, он продолжил: — Он представился мне как Рито Зеро, а Ю… Като отрекомендовал его как своего друга и литератора. Вот, пожалуй, и всё.       Куга пожал плечами, и вышло это у него на удивление естественно.       — Вот как, — снова странно протянул следователь. Он поднял взгляд от своих записей и с некоторым нажимом уточнил: — И добавить вам к этому нечего?       — Думаю, что нет, — глядя ему в глаза, беззаботно отозвался Куга. — Я больше ни разу его не видел. Много ли узнаешь о человеке за первую встречу? К тому же все мы пили шампанское…       — И сам Като ничего о нём не рассказывал? — предпринял последнюю попытку следователь. Он всё ещё пытался давить, но Куга видел, что в глубине души тот и сам не уверен в своих предположениях насчёт осведомлённости Шинго.       — Только то, что считает его очень талантливым, — на этом бы следовало остановиться, но под действием ли секундной блажи, как компенсацию ли за весь вечер, улыбнувшись, Куга не смог отказать себе в том, чтобы добавить: — Мы как-то никогда о нём не говорили.       Надев одну из своих самых лёгких рубашек-поло, уже через пару минут после выхода из дома Куга всё равно чувствовал, как влажная ткань неприятно липнет к подмышкам и позвоночнику. Под палящим солнцем бестолковое мельтешение города раздражало ещё больше. «Поскорей бы осень», — единственное, о чём думал Куга, сидя в коляске рикши. Того то и дело обгоняли более быстроногие коллеги, отчего казалось, что путь на вокзал длится уже целую вечность и продлится ещё столько же. «Поскорей бы осень, — снова повторил про себя Куга, щурясь от отсвета проплывающей мимо витрины модного бутика. — Этого лета с меня уже достаточно». Несмотря на то, что лёг накануне не так уж и поздно, он не чувствовал себя выспавшимся. Ночью в комнате было ужасно душно даже с открытым окном, и теперь, под последним залпом летнего зноя, мозг окончательно превратился в разваренный рис. Подъезжая к вокзалу, Куга уже почти мечтал о том, как сядет в поезд и проспит до самой Осаки. Дальше он не заглядывал, хотя никаких сюрпризов там и не ждал, — Куга просто старался не думать об этом. И жара августовской столицы отлично в этом помогала.       За полупрозрачными стенами вокзала было не намного прохладнее. Глаза постепенно привыкали к тени помещения после слепящего солнца, и, взглянув на огромные часы под потолком, Куга нехотя поплёлся в сторону выходов к платформам. Он ещё не опаздывал, но всё же приехал позже, чем бывало обычно, да к тому же поезд отбывал с одного из дальних путей.       На перроне было, как всегда, оживлённо, но на этот раз всё это было помножено на духоту и какое-то необычайное количество детей. Куга не приглядывался, но детский плач и звонкие голоса, казалось, доносились буквально отовсюду. Эти резкие звуки тупыми иглами входили в виски, и, продвигаясь к голове состава, Куга то и дело поправлял шляпу, пытаясь убрать это раздражающее ощущение. В тот момент происходящее вокруг представлялось ему монотонно гудящим роем цветовых пятен с запахом мазута и разогретой стали. Когда прямо на пути возник огромный раздутый чемодан, Куга едва не налетел на него, чудом успев затормозить носками туфель. Он уже собирался громко высказаться на этот счёт, но заметил, что к чемодану прилагается девушка. Она стояла здесь же, не выпуская лакированную ручку из затянутых лёгким кружевом пальцев. На невольно вырвавшееся восклицание Шинго она никак не отреагировала, продолжая тяжело дышать, согнувшись пополам. Чёрные волосы, остриженные под каре с чёлкой, скрывали её лицо.       — Вам нехорошо? — Куга попытался заглянуть девушке в лицо, но та лишь склонилась ещё ниже. — У вас, верно, очень тяжёлый чемодан. Хотите, я помогу?       — Не откажусь.       Куга даже не успел толком ничего понять, когда девушка вдруг выпрямилась, становясь одного роста с ним. Цепляясь за детали в попытке собрать их в единую картину, взгляд выхватил яркую родинку у носа, тронутые следом красной помады губы, а следом напротив возник уже знакомо-нечитаемый взгляд узких глаз.       — Зеро?       Маскировка удалась ему на славу: юката была подобрана так, что удивительным образом гармонировала даже с кружевными перчатками, а лёгкий макияж не казался вызывающим, в то же время делая черты лица заметно мягче и женственнее.       — Ну? Передумал помогать девушке? — едва заметно ухмыльнулся Зеро.       Куга лишь заторможено кивнул в ответ. Его словно ледяной водой облили. Мир стремительно обретал чёткость, а сердце всё ускоряло темп, пытаясь нагнать мечущиеся в голове мысли.       Чемодан оказался лёгким, будто в него напихали бумаги, и, скорее всего, так оно было. Подхватив его, Куга не спеша пошёл дальше, стараясь не выпускать идущего чуть позади Зеро из поля зрения. Дождавшись, когда стихнет гудок паровоза — до отправления оставалось не больше пяти минут — тот наконец заговорил:       — Мне понравилось, как ты отвечал вчера вечером. Пожалуйста, продолжай и дальше в том же духе.       Пусть Куга и сам считал, что справился относительно неплохо, эти слова отчего-то разозлили его. Стиснув ручку чемодана так, будто хотел сломать её пополам, он зло выплюнул:       — Зачем ты так вырядился, за мной что, следят?       — А сам-то как думаешь? — ровно отозвался Зеро. Хотя его лицо в принципе не отличалось эмоциональностью, встревоженным или напряжённым он точно не выглядел. Взгляд узких глаз не переставая скользил по толпе туда-сюда, но в целом держался Зеро вполне непринуждённо. Движения его не выглядели скованными или дёрганными, а далеко не женская фигура практически не просматривалась под туго затянутой юкатой. Кажется, к подобному способу маскировки глава тайного общества прибегал не впервые.       — Что будет, если я сейчас сниму с тебя парик? — спросил Куга, впрочем, не особо рассчитывая на ответ. Делать он этого, конечно же, не собирался, но буквально с каждым шагом Зеро начинал раздражать всё больше. Шок от неожиданной встречи прошёл, и теперь Куга думал о том, что было бы очень неплохо, появись Зеро вот так из ниоткуда на несколько дней раньше.       Или не появляйся вовсе. Никогда.       — У тайной полиции добавится работы. Но Юуки это не поможет, если ты об этом, — с вежливым энтузиазмом пояснил Зеро. Он перестал шарить взглядом по толпе, видимо, решив, что находится в относительной безопасности, и теперь наблюдал за Кугой, наискось глядя на него из-под тяжёлых век.       — Было бы странно услышать от тебя что-нибудь другое, — процедил Куга. К нему вдруг в полной мере вернулось ощущение, которое присутствовало ещё в прошлую их встречу. Зеро смотрел на него оценивающе, словно бывалый натуралист на какую-нибудь в меру забавную, но далеко не исключительную зверушку. Разве что на этот раз было меньше скуки — в конце концов, тот пришёл сюда сам.       — Ты не доверяешь мне. И правильно делаешь. — Почти беззаботно кивнул ему Зеро. Несмотря на очевидность, на вкус Куги признание вышло довольно смелым. Однако Зеро явно было что к нему добавить. Замолчав, он слегка нахмурился, размышляя, как лучше продолжить, и вскоре заговорил вновь, уже без намёка на шутку:       — Но с Юуки всё по-другому, ведь я его друг, притом самый близкий, — он как-то странно вздохнул, то ли печально, то ли просто устало, — Я ничего ему не обещал, но знаю, что плохие новости о тебе могут сильно его расстроить. Он всегда был чересчур чувствительным…       — Зачем ты пришёл? — прервал его Куга. Дальнейшие излияния на тему выслушивать он не желал. Пожалуй, ему было бы интересно, хоть и столь же неприятно послушать об этом от самого Юуки. Как ни крути, Зеро играл важную роль в его жизни, и знания относительно их отношений могли помочь лучше понять самого Като. Но слышать то же самое от Зеро было почти невыносимо даже с учётом того, что всё им сказанное могло быть ложью.       — Так… — неопределённо повёл плечами тот. — Хотел помочь советом.       — И каким же? — едва не капая с языка ядом, прошипел Куга. Они наконец дошли до первого вагона. Проводник в форменной фуражке, обливаясь потом, махал руками, призывая последних пассажиров поторопиться. Куга опустил чемодан и уставился на Зеро, застывшего на расстоянии вытянутой руки. Тот смотрел в ответ так же прямо, будто задавшись целью одним взглядом показать, насколько серьёзно то, что он собирался сказать.       — Забудь обо всём, — ещё пару секунд он продолжал буравить глазами Шинго, после чего выдохнул и добавил почти жалобно, отчего черты лица, скорректированные косметикой, стали напоминать женские ещё больше: — Пойми, мне непросто оставить всё как есть, и я делаю это только ради Юкихиро. Одно твоё существование в этом мире будет мешать мне спать спокойно, так что помоги хотя бы немного.       — Это будет непросто, — усмехнулся Куга. — Меня теперь разве что не благодарят при встрече.       — Ну, людям это быстро надоедает, — махнул рукой Зеро. — Кстати, отличная была идея.       — Идея? — подозрительно переспросил Куга. Он не понял, что имелось в виду, но любые идеи, которые казались Зеро отличными, заранее ему не нравились.       — Не важно. — Щёлкнув застёжкой маленькой вышитой гвоздиками сумочки, Зеро достал билет и покосился на проводника, вновь повторив: — Теперь всё это для тебя не важно. Жизнь продолжается. И чтобы она продолжалась счастливо и, по возможности, долго, постарайся забыть и о Юуки и, разумеется, обо мне.       «О тебе — с большой радостью», — Куга уже собирался сказать что-то в этом роде, но, зацепившись взглядом за билет, спросил:       — Ты решил уехать из города?       — Нет, что ты. Сойду на ближайшей станции, — приторно улыбнулся Зеро и, тут же на удивление тяжело вздохнув, добавил: — Я понимаю твоё состояние, всем нам пришлось несладко. Но визит к Маруяме был всё же поступком излишне экспрессивным.       — Мне пора, — Куга передал чемодан проводнику и кивнул на соседний вагон: — Поезд отправляется.       На это лицо главы тайного общества вновь расплылось в улыбке, став похожим на маску театра Но. Удивительно, но под всей этой краской и плотно прилегающей одеждой госпожа Мираихара, казалось, не потела вовсе. Сделав какой-то явно заученный и жеманный, но оттого не менее изящный взмах рукой, она ответила с такой доброжелательностью, будто прощалась с дорогим другом:       — В добрый путь. Надеюсь, что мы друг друга поняли.       Духота в поезде даже с распахнутыми настежь окнами была просто ужасной, но, в отличие от жары под палящим солнцем на улице, почему-то не способствовала утомлённо-расслабленному состоянию. Внешне спокойно глядя в окно на удаляющиеся пригороды столицы, Куга едва сдерживался от того, чтобы садануть ногой по сиденью напротив или изорвать в клочья носовой платок. Полуденный зной столицы как будто просочился сквозь кожу и теперь, сконцентрировавшись, заставлял всё внутри кипеть. Что особенно мучительно — без возможности выхода. И дело было даже не в том, что Куга находился в общественном месте. В иной ситуации обыкновенная, имеющая определённый объект ненависть или мысленные проклятия могли бы стать спасением: в таких простых и понятных эмоциях раствориться было бы нестрашно и даже в какой-то степени приятно. Но, наблюдая в окно за мельтешением шпал соседнего пути, Куга никак не мог совладать с собой, ведь, будучи до конца честным, поступок Зеро он считал если и спорным в своей правильности, то, без сомнения, очень смелым.       Раньше этот человек представлялся ему эдаким «правителем за шторой», пауком, который, умело дёргая за многочисленные нити, заставляет попавшихся в сети играть в его опасные игры вместо него. Разумеется, так оно и было, но то, что Зеро способен остаться в городе, где почти наверняка его ищет вся полиция разве что не с собаками, да ещё и едва ли не в открытую встретиться и заговорить с человеком, которого не далее как накануне спрашивали о нём в Отделении… Даже его слова о Юуки задевали не так сильно — с этим Куга успел в какой-то степени смириться. Эти двое знали друг друга больше десяти лет и успели через многое пройти вместе — подобное просто так не исчезает. Но до чего же приятно и удобно было воображать Зеро трусливым паразитом, способным действовать лишь чужими руками! Если в способности Юуки убедить кого угодно в чём угодно с некоторых пор Куга не сомневался, то в единственную, но довольно продолжительную встречу с Зеро ничего особенного не заметил. Возможно, тот не особенно и старался, но…       Среди возможных средств, которые бы оправдывала конечная цель, Зеро видел и самого себя. Он мог бы связаться и передать своё нехитрое послание любым другим способом или не передавать вовсе — в последние дни сама реальность со всех сторон монотонно советовала Куге то же самое. Смысл этого опасного и, на первый взгляд, безрассудного поступка в большей степени оставался для Куги загадкой. Но, как бы то ни было, Зеро посчитал это важным и не стал искать обходных путей. Ради чего тот продолжал делать то, что делал, что заставляло его двигаться вперёд? Даже не зная ответ, теперь Куга с пугающей ясностью видел, что заставляет остальных следовать за ним, как видел и то — и это было особенно болезненно — что в глубине души Зеро по-настоящему считает Юуки своим другом.       «Я больше не уверен в том, что нужен ему живым».       Пока Юуки старался убедить себя, что доверять Зеро больше нельзя, тот как будто специально делал вид, что Юуки интересует его не больше, чем полезная фигура на шахматной доске. В сложившейся ситуации это было правильнее хотя бы потому, что на Зеро лежала огромная ответственность в виде судеб всех тех, для кого он был богом и ориентиром. На фоне него и Юко Куга казался себе просто отвратительным: если утром и во время поездки на вокзал его ещё баюкало толстое одеяло апатии, то теперь, по мере удаления от столицы, самообладание вновь начало изменять ему. Он был неровно и недавно выстроенной башней, и стук колёс поезда, запуская жестокий резонанс, заставлял дрожать и разрушаться всё его существо. Ненависть к собственному бессилию, ужас перед безоблачным счастливо-пустым будущим и какое-то — ещё пока весьма смутное — понимание значительности случившегося. Не для империи — беспомощно барахтаясь в собственных переживаниях, Куга едва ли помнил об этом, весь мир в тот момент сжался для него до размеров воображаемой допросной в Отделении и небольшого расстояния, на которое каждый раз отлетало уродливое насекомое, бьющееся в окно поезда.       Разговор с отцом не стал сюрпризом. Несмотря на то, что длился достаточно долго, «никакой» — всё, что мог сказать по итогу о нём Куга. Старик ожидаемо волновался о нём, но в остальном чувствовал себя совершенно потерянным. Вдали от столицы, политики и власть имущих едва ли ему приходилось сталкиваться с чем-то подобным. Ждать дельного совета, как и заставлять переживать ещё больше, рассказывая подробности, не имело смысла. С ним Куга вёл себя точно так же, как с Сатоши и Такаюки, позволяя чужому воображению достраивать картину произошедшего. В результате старик пришёл к выводу, что Куга попал во всё это совершенно случайно, а в критический момент совершил идеологически-правильный выбор, хоть и сделал это почти спонтанно.       Без Маюми в доме было непривычно тихо и пусто. Кейя уехал на несколько дней по делам, и, поднимаясь к себе в комнату, Куга без труда мог слышать, как в поздних сумерках на улице плачут цикады.       Убеждая отца, что с ним всё будет в порядке, сам Куга вовсе не был уверен в этом, притом каких-нибудь веских оснований для серьёзных опасений у него не было тоже. По всем правилам и здравому смыслу историю Като пора было закончить и отпустить, но делать этого отчаянно не хотелось. И пусть продолжение не сулило ничего хорошего, Куга продолжал тешить себя надеждой, что произойдёт нечто ещё, что потребует его вмешательства.       Сквозь открытый выход на миниатюрный балкон упругий ночной ветер наполнял комнату чудесными ароматами августовских цветов, фруктов, разогретой за день земли и засохших трав. Назойливый звон москитов терялся на мощном фоне голосов полуночных птиц, цикад и далёкого, но слаженного лягушачьего хора. Лёжа под огромной сеткой, подколотой к потолку на манер шатра, Куга даже сквозь плотный, душащий его кокон из страхов, сомнений и метаний не мог не отметить красоту этой ночи. Он повернул голову, чтобы видеть бледные, размытые сеткой очертания неполной луны, и на какие-то мгновения забыл обо всём, что его тревожило. Все ощущения, чисто животные, заглушаемые до этого тяжёлыми мыслями, вдруг живо и ярко завладели им, окружая со всех сторон, проникая своим первобытным великолепием под кожу, заставляя сделать глубокий полновесный вдох, наполненный сладостью перезревшего лета. И это было так прекрасно, что, оправившись от потрясения, от осознания своего единения, своей причастности к этой чудесной ночи, Куге нестерпимо захотелось поделиться всем этим. Но прошедший день немало измотал его, а свежий воздух заставлял глаза закрываться под тяжестью мягких ладоней сна. Уже теряя связь с реальностью, Куга представил, как позади него, так же глядя на крупную луну и вдыхая запахи разбитого под окнами сада, лежит Юуки. Как отсветы со двора обрисовывают его лицо, а губы слегка изгибаются в спокойной блаженной улыбке. Как он, приподнявшись на локте, наблюдает за проваливающимся в сон Шинго и тихо мурлычет что-то себе под нос, припоминая слова какой-то песни, но стесняясь напевать вслух. Всё это Куга представил так легко и уверенно, в мельчайших подробностях, что измученное уплывающее сознание не заметило подвоха. Он уснул в полной уверенности, что Юуки где-то рядом, и, быть может, поэтому проспал достаточно долго для того, чтобы на утро суметь сказать самому себе, что всё кончено.       Дом Утагава удивительно походил на дом Шинго и размерами, и планировкой. Разве что сад был разбит не столь хорошо, а сятихоко на крыше блестели позолотой, в ясный день отсвечивая путнику в глаза ещё задолго до начала самого поместья. Так и в тот день при повороте повозки Куга взглянул в окно и зажмурился от снопа солнечных лучей, брошенного ему в лицо золотым боком рыбы. В последний раз он видел Маюми в конце июня. Тогда она вместе с мужем приезжала в Эдо и, пока тот совершал деловые визиты, целый день гуляла с братом.       Она была счастлива. Пусть пока ещё робко и осторожно, но, едва увидев её на вокзале под руку с мужем, Куга с облегчением понял, что его мрачные предчувствия были сущим вздором. Сам Утагава-младший продолжал казаться ему не слишком располагающим, излишне хмурым, серьёзным или даже скучным, но Маюми так искренне улыбалась рядом с ним, смотрела с таким обожанием, что не верить ей было просто невозможно. Во время долгой прогулки по столице она постоянно возвращалась в разговоре к своему свадебному путешествию, припоминая милые и забавные моменты, но более всего — в очередной раз приходя в восторг от того, что увидела так много и побывала так далеко.       Путешествие и правда вышло весьма солидным: неохваченными остались лишь Хоккайдо и северные острова. Южнее же Утагава не побоялись забраться до западного побережья Окинавы. На удивлённое выражение лица брата Маюми ответила, что их отель хорошо охранялся, а всё прочее было просто чудесно. Впрочем, подобным образом она отзывалась практически обо всех городках и провинциях, где ей удалось побывать за три недели. О самом муже она высказывалась с видимой осторожностью или, скорее, задумчивостью, но ничего хоть сколько-нибудь нелестного о нём Куга так и не услышал. Несмотря на некоторую холодность, по факту тот уделял Маюми довольно много внимания, ни к чему не придирался, был вежлив и обходителен.       За Маюми Куга был безоговорочно рад и, несмотря на то, что с её мужем за всё время практически не общался, из писем за июль и август знал о нём достаточно, чтобы тоже проникнуться осторожной симпатией с небольшой долей любопытства. Он уже давно собирался нанести молодожёнам визит и даже воображал, как это будет, а потому, подъезжая к дому Утагава в яркий, пропахший августовским лесом полдень, изо всех сил старался вернуть себе те живость и лёгкость, за которые его нередко звали даже в едва знакомые столичные компании. Он проспал на свежем воздухе больше, чем в любую из ночей предыдущей недели — вдали от городского духа и непрерывного шума разница ощущалась особенно сильно. Теперь Куге казалось, что он как будто пришёл в себя, и, воодушевленный столь целительным эффектом перемены мест, с искренним интересом ждал встречи.       Его встретили прямо у ворот. Робко и нежно оглянувшись на мужа, Маюми вышла навстречу брату, но не повисла у него на шее, как это бывало раньше, а лишь с чувством обняла, прижавшись щекой к плечу. Сам Утагава-младший выглядел каким-то более живым, чем Куга помнил его с прошлого раза. Он легко улыбался и, в общем, выглядел очень хорошо и органично на фоне своего дома в привычном домашнем облачении. Было видно, что гостю он действительно рад, как рад и тому, что этот визит приятно развлечёт его жену.       Проходя по саду, заросшему коротко стриженой травой, Куга, не задумываясь, делился впечатлениями от поездки, ограничиваясь общими фразами про августовскую жару и чудодейственный эффект воздуха провинции после затхлого дыхания столицы. Не ожидая увидеть чего-нибудь интересного, лишь дойдя до самого дома, он вдруг краем глаза заметил какое-то шевеление на лужайке, а следом довольно хмыкнул от удивления:       — Вот это да. Они просто прелесть.       Под тонкой пятилетней вишней сидели два пушистых и упитанных кролика. Один, рыжий, не переставая что-то жевал, в то время как белый с чёрным ухом и глазом, что делало его похожим на пирата, настороженно следил за людьми на тропинке. Чуть погодя Куга смог разглядеть ещё нескольких — те шевелились в высокой осоке у забора или сидели в тени деревянной веранды, прикрыв глаза в полуденной неге.       — Ой, — всплеснула руками Маюми, вновь просияв искренней, но уже какой-то по-женски очаровательной улыбкой: — Я же тебе о них так и не написала! Они такие милые, я их просто обожаю. Каждый раз, как собиралась тебе рассказать, вспоминала про них и убегала потискать.       — Удобно. И газон подстригать не нужно, — улыбнулся Куга, переводя взгляд на господина Утагава. Тот, как будто немного смутившись то ли реакции жены, то ли собственной привязанности к этим существам, чуть запинаясь ответил: — Да… Сколько себя помню, они всегда у нас жили. Не ради мяса, а… просто так.       Маюми очень хотела показать брату свою новую комнату, которую обставила без излишеств, но по своему вкусу, чем была очень довольна. Небольшая, но светлая и теперь по-настоящему уютная, она производила странное впечатление: отдельно от контекста Куга не смог бы определить, живёт здесь озорная девушка или замужняя леди. Всё это переросло в импровизированную мини-экскурсию по дому, после чего все трое отправились на задний двор выпить холодного лимонада в беседке у крошечного пруда. Вместо карпов кои в прозрачной зеленоватой воде плавали утки-мандаринки, а у края, вытянув морщинистые шеи, грелись красноухие черепахи. Глядя на них, Куга вспомнил, что в далёком детстве у Маюми тоже была такая, и, когда в один из прекрасных безоблачных дней сестра умудрилась её потерять, то плакала всю ночь, переживая за судьбу своей любимицы.       Маюми говорила без умолку, и Куга был этому несказанно рад. Спустя какое-то время он уже почти забыл, почему оказался в этом приветливом уютном доме, а ещё чуть погодя — и вовсе принялся стараться разговорить своего шурина. Его холодность — вот уж сюрприз — на поверку оказалась простой застенчивостью, но теперь, будучи у себя дома, в приятной компании, он понемногу оттаивал и к обеду уже активно обсуждал с Кугой, куда лучше вложить средства в следующем сезоне и как выгоднее переправлять товар в другие провинции — сухопутно или по воде. Пока они говорили, Маюми куда-то ненадолго вышла, а затем вернулась с тем, чтобы пригласить всех к обеду.       Утагава-старший вместе с женой, не выдержав августовского зноя даже здесь, в этом зеленеющем, журчащем реками краю, отправились на источники куда-то севернее, так что за столом оказались лишь трое, не считая дымчатой кошки, которая весь обед сидела рядом, смотря на людей с горделиво-надменным видом.       С интересом прислушиваясь к разговору мужчин, Маюми скромно и радостно улыбалась, довольная, что те поладили. И хотя некоторые суждения её мужа относительно того, как следует вести дела, Куга находил несколько странными, в общем и целом этот человек ему скорее нравился, чем наоборот.       В какой-то момент разговор вдруг сам собой затих. Куга задумчиво заглянул в свою тарелку — повар в этом доме был что надо, но есть в такую погоду совсем не хотелось. Заметив взгляд брата, Маюми хитро улыбнулась и сказала, что скоро принесут мороженное. Вернув улыбку, Куга ответил, что это было бы очень кстати.       — Не хочу утомлять вас очередными расспросами, — вдруг начал Утагава, глядя на гостя как-то по-птичьи, немного исподлобья, — но третьего дня как я виделся с графом Шинго, и тот рассказал мне кое-что о вас. Я имею в виду этот эпизод с арестом служащего министерства культуры.       Куга изобразил на лице благодушную заинтересованность. Он был почти уверен, что рано или поздно разговор коснётся этого, но всё равно незаметно для других вздрогнул всем телом при слове «арест». Видимо, несмотря на все усилия, что-то в его облике мешало Утагаве продолжить, и тогда Куга, поддавшись какому-то саморазрушительному порыву, заговорил вдруг сам:       — Да, я слышал, что в городе говорят разное, но, конечно же, никто ничего толком не знает.       Добившись того, что лица его слушателей настороженно застыли, а глаза расширились в ожидании продолжения, Куга облизал пересохшие губы и с показушной небрежностью добавил:       — Как ни крути, тайная полиция не слишком любит распространяться о своих делах. Так что вы исключительно правы — чем слушать чужие домыслы, гораздо лучше спросить у меня, непосредственного участника событий. Тем более, что мне совершенно не трудно с вами поделиться.       Он сделал театральную паузу, явно начиная переигрывать, но зрители не заметили фальши. Быть может, потому, что взгляд Шинго на пару мгновений остекленел, словно обращаясь к событиям, о которых он собирался поведать. На самом же деле Куга вдруг вспомнил совершенно о другом.       Ближе к рассвету ему снилось, как Юуки гладит его по волосам и говорит что-то спокойно и уверенно, с едва уловимыми мурчащими нотками в тихом тоне, как умел лишь он.       Иллюзия была столь полной и правдоподобной, что воспоминания о ней, окатив на секунду тёплой волной, стали просачиваться внутрь, стремительно замерзая, покрывая всё на своём пути тонкими дорожками бритвенно-острых ледяных кристаллов. Чтобы не было заметно, как дрожат кончики пальцев, Куга сцепил их в замок, как нередко делал Като, и, с силой укусив за нижнюю губу, заставил себя продолжить под маской сдержанного бахвальства:       — Это был не просто служащий, не кто-нибудь, а глава автономного отдела цензуры. А это почти под самым носом Отделения, можно даже сказать — в его рядах! Кроме того, что был нечист на руку — кого этим сейчас удивишь? — он, к тому же, имел крайне специфические взгляды на ситуацию в стране и работу правительства в целом. Но всё бы ничего, если бы помимо своих прямых обязанностей он не путался с лоббистами. Вы, верно, слышали про нашумевший законопроект о пересмотре прав собственности на Рюкю? А строительство новых гарнизонов в корейских колониях? И кроме того… Впрочем, я, кажется, увлёкся.       Куга кашлянул в кулак, замолкая. Краем глаза он заметил, что Маюми, смотрящая на него широко распахнутыми глазами, как будто немного побледнела. Её муж, казалось, напротив, пребывал в полном восторге. Было видно, что его так и подмывает выспросить обо всём до последней мелочи, но хорошее воспитание и природная застенчивость заставляют его держать язык за зубами. Вместо этого он ограничился восхищённым:       — И вы в одиночку вывели его на чистую воду? Как же вам это удалось?       — О, нет, — скромно потупил взгляд Куга. — Я всего лишь оказался в нужном месте в нужное время. Увы — не могу поделиться подробностями, но уверен, что любой сделал бы то же самое!       — Всё равно это ничуть не умаляет достойности вашего поступка! — с жаром заверил его Утагава.       — Вы очень добры, — благодарная улыбка вышла откровенно едкой. Куга не злился на этого человека, вовсе нет, но его сознание уже начала застилать какая-то удушливая ядовитая пелена неопределённого отвращения. Однако его собеседник не заметил перемены — он ненадолго о чём-то задумался, а затем осторожно начал, по ходу своего неоригинального монолога становясь всё увереннее, распаляясь всё больше:       — Я не очень хорошо представляю, чем занимается отдел цензуры и всё это министерство в целом, но считаю, что в последние годы они делают явно недостаточно. Быть может, как раз из-за таких вот!.. Я хочу сказать, что люди начали забывать, чем обязаны правительству, пусть не в нынешнем его составе, но всё же. В стране нет былого единства — теперь у каждого какой-то свой взгляд на будущее и настоящее. Каждый сам лучше всех знает, как жить и что делать. Это неправильно — наша сила в единстве! — Кажется, он хотел стукнуть кулаком по столу, но в последний момент передумал, убрав в итоге руку под стол, после чего с выражением, как ему, должно быть, казалось, одухотворённой скорби на лице продолжил: — Печально признавать, но уроки войны почти забыты — сейчас небольшое столкновение со внешним миром пошло бы Империи только на пользу…       Судя по всему, тот мог бы продолжать ещё долго, но чувствуя, как мир вокруг начинает невидимо покачиваться, а дышать становится всё сложнее, Куга поспешил прервать его:       — Думаю, многие с этим не согласятся, но я вижу в ваших рассуждениях здравое зерно. Мы ещё обязательно поговорим об этом, а сейчас прошу извинить: мне нужно в уборную.       Он встал, неуклюже зацепив коленом край стола, впрочем, без последствий, и широким шагом вышел из комнаты.       — Вниз по лестнице и направо, — послышался вслед голос Маюми, но даже с такого малого расстояния звучал он как-то нечётко, словно через двойное стекло.       Не осознавая до конца, что с ним происходит, тем не менее, закрыв дверь уборной, Куга сразу почувствовал, что ему как будто стало легче. Он провёл рукой по волосам, откидывая чуть влажные от пота пряди назад, мельком взглянул на себя в зеркало и, не найдя там ничего необычного, принялся невидяще рассматривать полочку над раковиной с полудюжиной баночек, тюбиков и коробочек.       Ничего неожиданного не случилось. Всё было по-прежнему.       В различных вариациях Куга всё повторял про себя эти простые в своей очевидности мысли до тех пор, пока не перестал улавливать их смысл. Да и был ли он? О чём здесь вообще можно было рассуждать? Просто жара, атмосферное давление или это первый звоночек старости — к примеру, что-нибудь с сердцем. От последнего предположения Куга даже усмехнулся, потешаясь над самим собой. В любом случае, ему было уже гораздо лучше. Нужно было умыться и идти обратно есть мороженное.       Сладкое ли?       — Бывает же, — тряхнул головой Куга, словно пытаясь сбросить с чёлки налипшую летнюю паутину. Он поднял взгляд и улыбнулся своему отражению, на миг узнавая в нём себя прежнего.       Не люблю сладкое.       Спазмы были столь сильными, что Куга до боли в пальцах вцепился в край раковины, только бы не упасть на пол. Его скрутило несколько раз подряд, почти без перерыва и так, что не только лёгкий обед, но и завтрак в считанные секунды покинули его, и дальше, пока всё внутри продолжало судорожно сжиматься, с языка капал лишь кисло-солёный желудочный сок. Это продолжалось довольно долго, но так и не принесло облегчения, как бывало после жестоких попоек. Горло жгло, а тело стало безвольным и хлипким. Только спустя несколько минут, обессиленный и вымотанный, Куга наконец смог распрямиться и включить воду. Он вытер тыльной стороной ладони глаза, смахнул едкую каплю с кончика носа и несколько раз прополоскал рот, что, впрочем, помогло не особо.       Нужно было возвращаться, но стоило Куге поднять покрасневшие глаза на своё измочаленное отражение, как из зеркала в него впился застывший в испуге блестящий взгляд Маюми. Та стояла на пороге меж приоткрытой дверью и стеной. Куга не слышал, как она пришла, но это было и неважно — увидела она наверняка достаточно.       — Это неправда, да? — в её губах, обычно цветом напоминавших персик, не было ни кровинки. — Ты не делал этого.       — Маюми? — обернувшись к ней, Куга, тем не менее, не отпустил пальцев от раковины, так как неприятная, какая-то ватная дрожь в коленях всё никак не хотела проходить. Он постарался улыбнуться или хотя бы придать своему лицу, сейчас нездорово покрасневшему, хоть какую-то обыденность, заранее, впрочем, уверенный, что одурачить сестру не выйдет. — Всё в порядке. Иди, я сейчас вернусь.       Но Маюми как будто не слышала. Продолжая смотреть на брата каким-то ужасным пронзительно потерянным взглядом, она зашла внутрь и прикрыла за собой дверь.       — Тот человек, про которого ты хотел рассказать мне, но потом передумал. Вы поссорились. Это он, верно? Это ведь он.       — Это было ещё весной, Маюми, — попытался мягко осадить её Куга.       — Конечно! — неожиданно вспыхнула в ответ та. Поняв, что вышло чересчур резко, она сама себя оборвала, проглотив остаток фразы, и виновато отвела взгляд в сторону. Громко сглотнув, она продолжила уже спокойнее, но от её слов у Куги внутри всё похолодело: — Ведь ты тогда солгал мне. Сказал, что знать его не хочешь, а сам при этом едва не развалился. По кусочкам. А потом ещё не спал всю ночь…       — Маюми…       Ощущение, будто сестра застала его за чем-то ужасно интимным, было для Куги абсолютно новым и неожиданно сильным. Это был даже не стыд, скорее страх, что теперь о его секрете знает кто-то ещё. На самом деле, спроси Маюми про Юуки напрямую, ещё недавно, во время своей поездки в Эдо, Куга бы рассказал ей многое, не таясь, но это… Что-то окончательно сломалось именно тогда. Как живая ветка гнётся до некоторой поры, а после кора разрывается, выставляя на обозрение волокна древесины, и сделанного больше не вернуть, так и нечаянно возвращаясь мыслями к тому эпизоду в конце апреля, каждый раз Куга старался на что-нибудь отвлечься. Увиденное там, в особенности — сквозь призму минувших месяцев, пугало его где-то на глубинных слоях сознания, не столько самим фактом своего существования, сколь абсолютной непоправимостью.       — Почему ты не скажешь, что это не ты?! — Маюми подошла почти вплотную и теперь смотрела нахмурившись и чуть задрав подбородок. Кажется, молчание брата рассердило её. Сжав свои мягкие нежные пальчики в кулак, она ударила его в грудь и горько воскликнула:       — Тебе же плохо! Люди часто ошибаются, так почему ты не хочешь рассказать?..       Её лицо искривилось от смеси бессильной злости и искреннего сочувствия, и Куга видел, как в тусклом электрическом свете на её покрасневших нижних веках собираются непролитые слёзы. Он перехватил её руку, не давая ударить себя в очередной раз, и негромко, но твёрдо сказал:       — Потому что это уже ничего не изменит. Он знает правду, и новость о том, что тень от его ареста упадёт и на меня, никак ему не поможет.       — А как же… — Маюми громко всхлипнула и поспешила вытереть рукой нос. Уже придумывая ответ на вопрос, как он будет жить дальше, Куга был в результате немало удивлён, потому как, собравшись с силами, Маюми спросила:       — Что будет дальше… с ним?       — Я не знаю, — честно признался Куга. Вся широта возможностей, заключавшихся в этом коротком ответе, вдруг ободрила его: — Но он сказал, что не умрёт. Он пообещал мне. Думаю, он сдержит своё слово.       Маюми снова всхлипнула, но теперь как-то согласно. Она прижалась ещё ближе, и Куга положил подбородок ей на голову.       — Прости, что расстроил тебя, за всё это. Мне, наверное, не стоило приезжать…       — Нет. Ты должен был приехать, — с ударением на слове «должен» возразила Маюми. Уперев ладони брату в грудь, она слегка отстранилась и, заглядывая в глаза, спросила: — Никто ведь больше не знает, верно?       — Не переживай так: всё уже случилось, — нежно улыбнулся Куга. Он заправил выбившуюся из причёски прядь Маюми за ухо и добавил: — Загладится, забудется как-нибудь. И я тоже постараюсь не раскисать.       — Правда постараешься? — очень серьёзно спросила Маюми. Её округлые брови снова чуть съехались к переносице, и, разгладив получившуюся складочку пальцем, Куга так же серьёзно ответил ей:       — Честное слово.       Пора было возвращаться в Эдо: учиться ходить заново, чтобы попытаться если не попадать в ногу с окружающими, то хотя бы не быть затоптанным ими, вспоминать человеческую речь, чтобы своей чужеродностью не пугать мирно сосуществующих соседей, и, в конце концов — попытаться выполнить данное сестре обещание.       Шинго-кун! Лето подходит к концу и вдоль дорог начинают зацветать лилии, а это значит, что с того момента, как ты пришёл в Управление, прошло уже больше года. Как быстро летит время! К старости всё чаще, моргнув, обнаруживаешь, что пролетел целый месяц, а то и сезон. Но я пишу тебе вовсе не для того, чтобы надоедать стариковскими причитаниями. Точнее — я и сам не знаю, для чего. Во всяком случае, нам даже не удалось как следует попрощаться. Да, пусть будет так. Считай это письмо неким напутствием, данным из прихоти — ответа я не жду.       Пусть мне давно пора на покой, до этого дня я всё ещё колебался, но твой пример вдохновил меня. Мой уход, в отличие от твоего, больше похожего на вызов, выглядит в высшей степени закономерно, но я больше не хочу оставаться там. Ситуация довольно прозрачна, и я не буду пускаться в рассуждения насчёт произошедшего. Скажу только, что очень уважаю Сузуки-сана и ни на секунду не сомневаюсь в том, что тот стал всего лишь жертвой обстоятельств. Занимай это место кто-нибудь другой, его постигла бы та же участь, пусть и под иным предлогом — Кобаяси давно считал, что достоин этого места больше, чем кто бы то ни было. Не нам его судить, в конце концов, все мы всего лишь люди, однако нет ничего проще, чем вывернуть наизнанку любую инициативу, касающуюся опиумного вопроса. Всё ещё слишком животрепещущая тема, и Сузуки-сан тоже должен был это понимать.       Как правило, эмоции на службе неуместны, но в последнее время на тебя многое свалилось. Пусть я не знаю всего, но отставка Сузуки, из-за которого ты появился в Управлении, и арест друга — это далеко не шутки, такое случается не каждый день. Надеюсь, ты сейчас не слишком удивлён, это бы меня расстроило, но на всякий случай всё же поясню. Предположение о том, что причиной ареста Като в какой-то степени был ты, с самого начала представлялось мне на удивление абсурдным. Хотя, надо отдать должное, в этом плане я осведомлён несколько лучше остальных. Что касается самого Като, я никогда не интересовался слухами о нём, но даже то, что время от времени достигало моих тугих ушей, теперь вынужден поставить под сомнение. Надеюсь, что ты простишь не в меру любопытного старика. Я видел, как ты радуешься его звонкам и как переживаешь за него, и не верю, что, будь Като действительно таким, как о нём говорят, он смог бы стать тебе столь дорог. Однако в сложившейся ситуации об этом лучше молчать, и ты прав, что поступаешь именно так, пусть это и нелегко.       Я родился и вырос в Эдо, но в последнее время этот город кажется мне чересчур шумным. Я уже не поспеваю за ним. Завершу все дела и отправлюсь к сестре в Канагаву, так что прощай, Шинго-кун. Надеюсь, что у тебя, Сузуки и Като всё наладится. Хорошие и тяжёлые времена постоянно сменяют друг друга, такова жизнь. Но помни, что рассвет наступит быстрее, если идти к нему навстречу, а если бежать от него, то может не наступить вовсе.       Ещё раз извини за это глупое письмо.       Твой не в меру любопытный сосед по комнате, Танака.