QWERTY

      Ватару не отвечал. И до того, как Кугу пригласили подписать необходимые бумаги, и после — трубку никто не брал, а несколько телеграмм ушли словно в пустоту. Дождавшись выходных, Куга отправился в достаточно отдалённый район старого города. Здесь он бывал лишь пару раз, и то — довольно давно, поэтому, когда дверь открыл немолодой китаец с длинными жидкими усами, решил, что просто ошибся дверью. Но это было не так.       — Господин Шиндо? Он продал этот дом мне и семье моего друга. Только позавчера.       Всё было очевиднее некуда, но Куга всё же спросил:       — Он не сказал, куда переехал или… Как с ним можно связаться?       — Нет, не сказал, — китаец покачал головой, отчего его усы синхронно изогнулись в виде буквы «S». — Только просил передать, если про него кто будет спрашивать, что с ним всё в порядке.       Для Ватару, как для сотрудника тайной полиции, призванного следить за «не внушающим доверия», просьба Куги на Дне Солнца должна была стать грандиозным провалом. Четырёх лет как не бывало — и когда у Шинго спросили, чего бы он хотел больше всего, он ответил точно так же, как сделал бы это в августе сорок первого.       Вот только Ватару, даже при возможной симпатии к Шинго, был на стороне Такараи. А тот дал добро на такую, казалось бы, сомнительную авантюру, как возвращение в столицу человека, осуждённого за государственную измену. Почему? И главное — зачем?       Это письмо… Куга с самого начала был практически уверен, что оно от Юко. У Зеро было множество вариантов, как связаться с ним, быть может, даже лично. Юко же вполне могла отправить человека в столицу, только чтобы передать послание. Куга даже с натягом, но мог объяснить, почему адресатом значился не он, а Ив. Вот только… Что же было внутри?       Если вы узнаете про это письмо, то сильно расстроитесь.       В послании наверняка говорилось о Като — иначе этого человека Куга не называл даже в мыслях, но чаще просто не называл никак. Услышав от Ива про странное письмо, он решил, что с Като что-нибудь случилось. Быть может, он умер — это было более чем вероятно.       Однако письма теперь как бы не было — узнать наверняка не представлялось возможным, и Куга похоронил эту уверенность где-то очень глубоко — глубже, чем копают медные копи в Асио, надёжнее, чем хранит свои тайны дно океана под толщей воды. И даже немного обрадовался этому — больше ничто не держало его в столице, превратившейся из пёстрого, удивительного когда-то фейерверка в шумный бестолковый лабиринт. Смерть Като стала бы той долгожданной точкой, которую сам Куга не решался нарисовать, хотя действительно мог бы.       Но узнать об этом наверняка теперь не представлялось возможным.       Кроме того — и эта мысль пришла Куге несколько позже — стала бы Юко писать ему о кончине брата? Она не была сентиментальна и едва ли считала, что Куге по-прежнему не плевать. Случись такое, о Шинго она бы даже не вспомнила ни через неделю, ни через месяц. А значит, ей было что-то нужно.       Помимо чахотки — неискоренимой, навечно прописанной самим климатом в суровом и влажном северном регионе, с начала года на островах поселилась ещё одна хворь. В газетах её называли гриппом, но с оговоркой, что ранее жар у больных не достигал таких рекордных значений. Летальный исход тоже не был редкостью. Кроме того, состояние инфицированного человека напоминало синусоиду — уже вроде бы выздоровевший мог снова слечь с температурой, и так повторялось до трёх раз. С лечением было плохо — доктора, которых откровенно не хватало, могли лишь сбивать жар и напоминать об элементарных правилах гигиены.       Всё это Куга узнал из Вестника Архипелага, который Ив выписывал уже три года и, надо сказать, не пропустил и не потерял ни одного номера. В случае, если бы там однажды появилась статья ли, заметка, как-то связанная с Като или его местом обитания, Ив должен был сказать об этом. Иногда Куге приходила мысль, что мальчишка уже давно просто таскает макулатуру к себе в комнату, даже не удосуживаясь просмотреть заголовки.       Выходные после приёма прошли незаметно в том смысле, что Куга с трудом мог вспомнить, где он был и что делал. Окутанные тяжёлым опиумным туманом, пропитанные душными алкогольными парами под светом тусклых фонарей подвалов Янаки, их отголоски ещё долго шумели в голове непрерывным и монотонным рокотом прибоя, а их мутные волны крайне неохотно вынесли Шинго на берег, оставив точно там же, откуда и забрали. Это беспокойное плавание, больше похожее на попытку отправиться ко дну, ничего не дало и, уж конечно, не изменило. Однако, открыв глаза в понедельник около двух часов дня, Куга к великому облегчению обнаружил себя в собственной постели, а ещё понял, что у него есть время, чтобы спокойно подумать. Пусть голова казалась тяжелее Будды в Наре, все эмоции временно отошли на второй план и в мыслях словно бы немного прояснилось.       Решив, что всевышние к нему и так благосклонны, Куга не стал предупреждать Имаи, что не придёт на работу ни сегодня, ни завтра, тем более что тот уже догадался об этом и сам. А если не догадался, то теперь ему наверняка было кому подсказать.       Чтобы хоть как-то прийти в себя, Куга насилу проглотил завтрак, с большим старанием приготовленный по-прежнему перепуганным и оттого притихшим Ивом, после чего, методично вливая в себя попеременно кофе с коньяком и воду с лимонным соком, принялся разбирать стопку Вестника, просматривая по диагонали, а кое-где внимательнее, местами уже тронутые желтизной страницы тонкого издания. Про Симушир, остров отверженных, последний порт на севере, куда заходят лишь патрульные корабли да краболовные траулеры, писали редко — за всё время Куга нашёл не больше пяти упоминаний: два — в связи с пропажей кораблей, одно объявление о том, что на остров требуется специалист по разведению яков, статья о новом ледоколе и невнятный некролог то ли главного надзирателя, то ли начальника порта. Всё прочее относилось к сводкам погоды и никакого интереса не представляло.       О Като не было ни слова. Возможно, о его назначении сообщалось ранее, в одном из выпусков октября, когда Куга время от времени появлялся на вечерних курсах для соискателей в Налоговый корпус, мыкался по съёмным комнатам, периодически с удивлением обнаруживая там Ива, и про Вестник Архипелага ещё даже не знал. В любом случае Ив был прав, что ни разу не побеспокоил его — кое-какое представление о жизни и быте северных островов Куга получил, читая первые полученные выпуски. Но дальше так дело не шло, и вскоре просматривать экзотическую корреспонденцию стало обязанностью Ива.       Возвращаясь к письму Юко, логично было предположить, что здоровье её брата с некоторых пор начало вызывать серьёзные опасения. Такараи об этом либо не знал, либо не посчитал нужным сообщить — ни тогда, на балконе, ни после, при подписании бумаг на опекунство. Такой мотив выглядел довольно правдоподобно со стороны Юко и Зеро, но никак не объяснял благосклонности Такараи. Или же Като был настолько плох, что его возвращение уже не вызывало ни возражений, ни опасений?       Другой вариант развития событий куда лучше объяснял поведение Такараи, несмотря на то что понимал его Куга куда хуже. И всё же в общих чертах он выглядел примерно так: Като для чего-то понадобился самому помощнику Тетсу-сама, к примеру, для того чтобы как-то влиять на Юко. Узнав об этом, та хотела предупредить Кугу, а после её провала Зеро попытался сделать то же самое через Ноа. Неясным оставалось, почему Такараи не мог вернуть Като просто так. Или он был не настолько всесилен, а другие властьимущие идею восторгом не встретили?       В случае же, если Като снова понадобился для чего-то своему близкому другу, письмо Юко могло содержать как предостережение от ошибки, так и просьбу помочь Зеро в осуществлении его планов. Это было не столь важно, ведь в итоге дальнейшие рассуждения упирались в набивший уже оскомину вопрос:       «Для чего это было нужно Такараи?»       Ломать над этим голову, строя теории одна запутаннее другой, можно было бесконечно: Куга знал явно недостаточно, чтобы самостоятельно найти ответ, а единственный человек, который мог бы помочь, теперь отчего-то не желал этого делать. Ноа не пропал из виду, как тот же Ватару, но на звонки теперь отвечала молоденькая секретарша, по словам которой Мицуи вечно был занят, в разъездах или же просил в ближайшее время не беспокоить его.       Первый раз Куга позвонил сразу, как только покинул здание императорской оперы и смог прийти в себя ровно настолько, чтобы отыскать телефонную будку и вспомнить нужный номер. Видимо, в его голосе было нечто такое, что заставило Таке-пона, оставшегося в доме за главного, не на шутку запаниковать. Куга не стал ничего объяснять ему — он лишь попросил передать Ноа, что ждёт его звонка или записки. Чем скорее, тем лучше.       — Я всё передам, но… Шинго-сан, не хотите приехать? — Таке-пон выпалил это так быстро и почти просяще, как будто боялся, что Куга повесит трубку, даже не попрощавшись. — Приезжайте! Мицуи-доно будет этому только рад. К тому же у вас ведь нет домашнего номера…       Всё это было правильно. Верно и разумно до последнего слова. Пусть он ни на что подобное не рассчитывал, услышав предложение, Куга понял, что действительно очень хочет приехать. Ноа вернётся нескоро, но там, в этом необычном доме под перевёрнутым кораблём, есть никогда не унывающий Таке-пон. Пусть он не в курсе, что произошло, но он мог бы просто побыть рядом, отвлечь, рассказав о делах шефа за последние полтора месяца… А после вернётся Ноа, и Куга начнёт с того, что извинится перед ним: за собственную глупость, за легкомысленность и за то, что отвлёкся на Акане. За то, что, возможно, у Ноа теперь будут из-за него неприятности, или просто за то, что ему снова нужна помощь.       Куга уже открыл рот, чтобы согласиться, сказать, что сейчас же сядет в такси и будет примерно через час, но именно в этот момент шипящая, горячая волна подступающей истерики поднялась вдоль позвоночника и обрушилась колючей пеной внутри черепной коробки. Уши заполнил высокий звон, а по лицу пробежала непроизвольная мимическая рябь, словно каждая из множества крошечных мышц вдруг ожила и, осознав себя в этом мире, закономерно содрогнулась от ужаса.       — Спасибо, но, думаю, в этом нет необходимости, — отчеканил Куга, едва слыша собственный голос. — Передайте, что я буду рад встречи завтра. В любое время.       Это было огромной ошибкой, но Куга понял это лишь на следующей неделе. Очнувшись в понедельник, он не обнаружил от Ноа ни письма, ни записки, а после понял, что в доме Мицуи ему больше не рады. За три дня он звонил пять раз, и, даже принимая во внимание чудовищную загруженность Ноа, ни одной попытки обратной связи за этим не последовало. Телефон Таке-пона просто не отвечал. Обнадёживало лишь то, что новая секретарша Мицуи на вопрос о здоровье шефа принялась с жаром уверять, что с ним всё в порядке и никаких причин для беспокойства нет. Почему-то Куга в это верил. Уже ни на что не надеясь, в последний раз он позвонил в пятницу, во время обеденного перерыва.       — Добрый день. Вы позвонили главе судостроительного концерна Мицуи. Я его секретарь, чем могу помочь?       Это был точно не Таке-пон. Кроме того, слова лились не просто спокойно, но излишне расслабленно для человека на подобной должности. Он чувствовал себя как дома: создавалось впечатление, что упоминание Мицуи — не более, чем бессмысленная формальность.       — Я бы хотел поговорить с Мицуи.       — Боюсь, что это невозможно, — в трубке театрально вздохнули. — Мицуи-сан очень, очень-очень занятой человек.       — Вы отвечаете так всем, кто сюда звонит? — ехидно хмыкнул Куга.       — Как знать, Шинго-сан.       Искажённый проводами, практически стёртый из памяти временем — ничего удивительного, что Куга не узнал этот голос сразу. Но теперь ошибки быть не могло.       — С кем я разговариваю?       — Барон и правда очень занятой человек, — Зеро снова вздохнул, однако на этот раз куда более устало, словно действительно мечтал об отдыхе. — Не стоит отвлекать его от дел почём зря. Тем более, что в ближайшее время и у вас, Шинго-сан, забот прибавится. Займитесь лучше ими.       — Тварь.       На миг Куге почудилось, что телефонная трубка сейчас согнётся и рассыплется прахом у него в руках. Чтобы хоть как-то выпустить эмоции, он пнул низ будки и, медленно сосчитав до трёх, заставил себя разжать угрожающие не выдержать такого давления зубы.       — Ну-ну, — Зеро пропыхтел что-то на манер матери, которая старается успокоить ребёнка, а после уже без всякого позёрства и кривляния сказал: — Если вы переживаете за Мицуи, то с ним всё в порядке. Чего нельзя с уверенностью сказать о… другом нашем общем знакомом.       — Что с ним?       Повисла пауза. Посторонних звуков слышно не было, а значит, Зеро не отвлекся на что-то, а действительно задумался. И это было столь же странно, сколь и пугающе.       — Не уверен, что смогу объяснить, но всё не так страшно, как вы могли подумать, — наконец выдал он. — Однако будьте очень внимательны. Теперь всё зависит от вас.       О каких именно «заботах» говорил Зеро, Куга примерно догадывался, хотя в Отделении ему сообщили лишь примерную дату возвращения Като в столицу, и больше — ничего. Можно было бы, конечно, расспросить Такаюки, но Куга не хотел этого делать. Отчасти потому, что не чувствовал в себе сил говорить на эту тему хоть с кем-то, отчасти потому, что был уверен: узнав о столь внезапном возвращении Като, Такаюки извинится. Обязательно извинится за то, что всё же ошибся тогда, четыре года назад.       Так или иначе, но гадать пришлось недолго. Уже через пару дней после памятного звонка Ноа на столике для почты появился крупный конверт с фамильным гербом: тонко прорисованные ветви глицинии на плотной бумаге были оттиснуты столь глубоко, что найти их не составило бы труда даже с закрытыми глазами. Появление этого письма было в высшей степени предсказуемо, и, наконец получив его, Куга испытал некоторое облегчение, ведь он действительно не говорил о сложившейся ситуации ни с кем кроме Зеро, если это вообще можно было так назвать.       Вот только читать послание отчего-то не хотелось.       «Шинго-сан, в этом году лето в Киото выдалось прохладнее, чем обычно. В такую погоду изнеженные, выведенные умелыми садовниками цветы растут плохо, и мой сад целиком зарос черевичником.* Живучее и неприхотливое растение — должно быть, и далеко на севере можно встретить сады, пустоши, а возможно, и целые острова, заросшие им.       Я безмерно благодарна вам. То, что вы сделали для моего брата, стало для меня абсолютной неожиданностью. Стремясь помочь ему, вы помогли и мне: зная, что он в столице и что он с вами, теперь мне будет гораздо спокойнее засыпать, особенно зимой. Мне очень жаль, что для этого вам пришлось пойти на некоторые жертвы, однако, в силу ряда причин, мне не стоит вмешиваться в жизнь Като без крайней на то необходимости.       Поэтому я прошу вас позаботиться о нём. Хотя бы первые два-три месяца. Я переведу на ваш счёт сумму, однако, недостаточную, чтобы вызвать у кого-то вопросы. До середины августа ещё есть время, и было бы замечательно, если бы вы подыскали для Като не только жильё, но и работу. Что-нибудь самое простое, а дальше — пусть решает сам. Но самое главное — насчёт жилья: понимаю, что просить о таком как минимум странно, но, поверьте, это действительно важно. Пусть его квартира будет как можно ближе к вам, насколько это вообще возможно. Дело в том, что здоровье брата вызывает у меня некоторые опасения, а втягивать в это ещё и посторонних людей было бы крайне нежелательно.       Смею надеяться, что всё будет хорошо, а мои опасения беспочвенны и не имеют смысла, но в любом случае — пишите мне почаще. При необходимости связаться с моим человеком в столице можно по телефону *****.       Всецело полагаюсь на вас,

Сузухана Юко»

      Юко действительно перевела деньги уже на следующий день — не слишком много для главы Киото: самому Куге этой суммы с натягом хватило бы месяца на четыре. Доверяла ли она Шинго настолько, что со спокойной душой могла переложить на него всю ответственность, или ей было просто всё равно? Просматривая газеты в поисках подходящих вакансий, Куга вновь и вновь задавался вопросом: для чего ему всё это? Пусть в столице Юко не жаловали, при желании она вполне могла бы решить все проблемы по щелчку пальцев. Да что там Юко — невидимая паутина, опутавшая город, наверняка была рада принять в свои объятия любого, кого захотел бы видеть в ней Зеро. Даже если эти двое действительно были против возвращения Като, причиной не помогать ему в такой, по сути, мелочи, как обустройство на новом месте, это не являлось.       В итоге на письмо из Киото Куга так ничего и не ответил. Разузнать, какие варианты жилья можно снять поблизости, он поручил Иву, а сам скрупулезно просматривал задники газет в поисках подходящей службы или хотя бы подработки на полставки. Но с этим было совсем туго. Ив же за первую неделю нашёл несколько вполне подходящих квартир. После жуткого загула хозяина новость о том, что отъезд в Корею отменяется, заметно взбодрила его, и теперь мальчишка с большим рвением носился по району, расспрашивая о сдающемся жилье всех кого ни попадя с чрезвычайно важным видом. Впрочем, ему действительно было знать лучше. За годы, проведённые в скитаниях по Эдо, Куга был вынужден признать, что по части быта и домашнего уюта является полным профаном. Поэтому выбрать для Като служанку тоже было поручено Иву. На приезд Сато-сан рассчитывать не приходилось, хотя, открывая письмо Юко, Куга надеялся на это больше всего.       Середина августа приближалась неумолимо. В последних числах июля отец прислал письмо, где спрашивал о дате отъезда и чуть настороженно интересовался, почему Куга так давно не давал о себе знать. Это было неизбежно и тянуть не имело смысла, но Куга всё равно не мог заставить себя ответить, не то что съездить домой. Мелькнула малодушная мысль написать Маюми — ей нужно было рассказывать куда меньше, а ещё она вполне справилась бы с такой непростой задачей, как объяснить происходящее безумие отцу. Куга действительно собирался так и поступить, но, уже набросав послание сестре, для чего-то вновь решил перечитать письмо Юко. И кое-что понял.       Пусть к роковому разговору на балконе императорской оперы вела длинная череда подстроенных кем-то событий, никто не мог произнести просьбу Куги кроме него самого. А раз так, то глупо было обвинять в последствиях Зеро ли, Такараи, как и глупо было ожидать, что часть ответственности возьмёт на себя Юко. Никто из этих людей не просил о возвращении Като, которому теперь едва ли было здесь место, и заставлять Маюми снова переживать, а тем более — расстраивать отца, пытаясь всеми правдами и неправдами выгородить непутёвого брата, было просто низко.       Писать о всех своих злоключениях Куга не собирался, но без этого его рассказ терял какой-либо смысл и всякую логику. Так что в итоге отцу был отправлен сильно сокращённый и подправленный вариант истории, в котором Куга сначала по наивности и незнанию писал ложный донос на Като, а после, снедаемый совестью, возвращал его обратно при первой же чудесным образом подвернувшейся возможности.       В первое воскресенье августа Куга весь день просидел дома, то и дело протирая лоб полотенцем и пытаясь найти огрехи в ежемесячном отчёте отдела за прошедший месяц. Настоящая летняя жара, пусть и с запозданием, но пришла в столицу, погрузив город в раскалённое сонное марево, от которого не спасали ни вентиляторы, ни лимонад со льдом, ни кратковременные дожди, что проливались почти каждую ночь, наутро превращаясь в розоватую дымку. То ли его коллеги наконец научились нормально работать, то ли из-за зноя в голове теперь был сплошной кисель, но ничего серьёзного Куга так и не нашёл. Именно в тот момент, когда его начали одолевать сомнения в необходимости собственного занятия, в дверь звонко постучали.       Невнятно пробубнив что-то из своей комнаты, Ив поплёлся открывать, и вскоре на пороге гостиной появился домовладелец. По случаю жары на нём было лишь не слишком длинное линялое хаори в крупную полоску, и носовой платок ему в тон ничуть не спасал ситуацию: щекастое лицо всё лоснилось от пота, да так, что, казалось, ещё немного — и с острых усов закапает на пол. И всё же было заметно, что даже в столь нелёгкий для него день у этого в меру упитанного человека нашёлся какой-то повод для радости. Поздоровавшись первым, Куга вяло выдал своё извечное:       — Вперёд платить не буду.       Но это и не требовалось. Домовладелец улыбнулся шире и, укоризненно покачав головой, сказал:       — Ну что вы. О чём вы, Шинго-сан? Я к вам вовсе не за этим, — он покосился через плечо на Ива, но тот никак не отреагировал, попросту уставившись осоловелыми глазами в ответ. — До меня дошли слухи, что вы подыскиваете жильё. Поблизости и не слишком дорого, но не для себя.       — Так и есть, — Куга коротко взглянул на Ива, но тот лишь пожал плечами, мол, ну сказал и сказал. Довольно кивнув, домовладелец вытащил из-за пояса круглый веер и принялся обмахиваться им с необычайной скоростью.       — Тогда вам будет интересно узнать, что ваш сосед из квартиры напротив съезжает не далее как через неделю.       — Ого! — Ив как будто бы проснулся, и теперь вся его вытянутая физиономия выражала изумление и восторг, которого Куга, однако, не разделял. — Это же то, что надо! Ближе и быть не может, и по цене самое то!       Ив был прав, но, глядя на его широко распахнутые глаза, на мельтешение веера в руках домовладельца, Куга чувствовал, как внутри поднимается какое-то мрачное, тяжёлое противоречие, подкатывает к горлу заранее подавленным отказом, плещется под кадыком, словно ртуть в бутылке, не в силах подняться выше.       — Я плачу вперёд, и вы делаете скидку в десять процентов.       — Пять, — довольно и неприятно осклабился домовладелец, но Куга, настрой которого на глазах становился всё более пугающим, был непреклонен:       — Десять, — с металлом в голосе повторил он. Ив, случайно поймавший его взгляд, едва заметно пригнулся и отступил за дверь. Домовладелец же лишь пожал плечами и кивнул:       — Идёт.       Возможно, это было не самым умным решением, но, пытаясь найти для Като работу, Куга честно говорил о том, с кем в итоге придётся иметь дело. Он не называл точную должность на прошлом месте и причину ссылки, рассказывая, однако, о самом её факте сразу, так как полагал, что рано или поздно всё станет известно и так. Но даже в автопарке такси, куда Куга позвонил как-то вечером от полной безысходности, такому работнику были не рады.       Звонок раздался в четверг около пяти вечера. Все наконец оставили его в покое, и предоставленный сам себе Куга предавался невесёлым мыслям, которые большей частью вились всё вокруг того же. Накануне он передал домовладельцу, как и было уговорено, плату за два месяца, но сомнения в правильности этого поступка почему-то так и не исчезли. Дело, конечно же, было не в деньгах. С точки зрения запросов, озвученных Иву, место и правда было идеальным, вот только…       — Господин Шинго? — ещё не вполне понимая, с кем говорит, Куга что-то утвердительно промычал в трубку. — Это владелец газеты Ничи-Ничи. Вы звонили нам по поводу объявления, вакансия главного редактора.       Это имело место больше двух недель назад, когда Куга был всё ещё полон надежд и некоторого энтузиазма.       — Да, это был я. — Куга закрыл глаза и потёр их пальцами сквозь веки. — Но я просил рассмотреть на должность не себя, а…       — Мне передали ваши слова, будьте спокойны, — не стал слушать собеседник. У него был сухой голос человека, которому дорога каждая секунда. — Когда приезжает этот ваш Като?       — На следующей неделе, в среду.       — Отлично. Пусть приходит в четверг, в три часа дня. Запишите адрес.       Имаи окончательно перебрался на новое место службы, и, оставшись полноправным начальником, Куга больше не чувствовал, что нуждается в его едких подсказках и усталых советах. Вопрос с квартирой был решён, а звонок из Ничи-Ничи стал по-настоящему приятной неожиданностью. Положив трубку на рычаг, Куга даже улыбнулся. Всё понемногу налаживалось.       Всё налаживалось?       Так он думал два месяца назад. Так было бы уместно думать и теперь, если бы дома в ящике стола лежал билет на паром до материка, а не бланк с печатью Отделения. Всё могло бы определённо наладиться, если бы Куга, возвращаясь с работы, ожидал найти на журнальном столике записку от Ноа, а не письмо отца, которое отчего-то всё не приходило. Но вместо всего этого в голове уже тикали часы, отсчитывая время до прибытия пятичасового поезда Сендай-Эдо. И чем дальше, тем тяжелее и громче становился звук их механизма.       Моргнув, Куга вдруг обнаружил перед собой груду серых клочков и лишь спустя пару секунд понял, что, задумавшись, не заметил, как изорвал на полоски картонную папку с документацией по одной из новых проверок. Его вдруг посетила мысль, столь же странная, сколь неприятная, настолько, что терпеть её просто не было сил. К счастью, до конца рабочего дня оставались какие-то минуты. То ли от духоты, то ли от нахлынувшего раздражения теперь голова просто раскалывалась, но Куга не мог успокоиться. Он вскочил из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, но в результате передвинул минутную стрелку настенных часов пальцем и, громко хлопнув дверью, широким шагом покинул кабинет, предоставив запереть его секретарю.       — Да никто меня не заставлял! — Ударившись затылком о дверной косяк, человек поморщился и сквозь болезненное шипение добавил: — Говорю же, я уезжаю к тётке, в Акита.       — А подружка твоя?       Не то чтобы Куга имел привычку решать вопросы подобным образом, но в тот момент желание вытрясти правду из соседа по этажу значительно перевесило здравый смысл. К тому же ему повезло: известный всему дому как «игрок в маджонг», высокий и щуплый человек, чья голова удивительно напоминала яйцо, как раз готовился окончательно съехать. Перед подъездом стояла повозка с горой несуразных коробок и прочего барахла, а самого «игрока» Куга поймал уже в дверях его бывшего обиталища.       — Откуда мне знать? Я её уж месяц как не видел!       Женщину средних лет, которая вроде бы зарабатывала игрой на сямисене, Куга не видел ещё дольше. Он наконец перестал трясти своего соседа и постарался немного успокоиться, не отпуская, впрочем, ворота чужого кимоно.       — Хорошо. Давай я дам тебе денег.       — Давай, — мигом оживился сосед. Ситуация скатывалась в откровенный комизм, но тогда Куга ещё не чувствовал этого. Почти шёпотом, на этот раз медленно и доходчиво он вновь повторил:       — А ты скажешь, кто надоумил тебя отсюда съехать. Никто не узнает…       — Да кабы я знал, что ты хочешь услышать! — закатил глаза «игрок». Чтобы он особенно не расслаблялся, Куга вновь хорошенько встряхнул его, уже по-настоящему зло прошипев:       — А ты подумай хорошенько.       На пару мгновений лицо «игрока» застыло, словно тот и правда задумался. Взгляд мутноватых глаз описал по потолку полукруг, после чего бывший сосед решительно склонился к Шинго чуть ближе:       — Приснился мне Вишну и говорит: «Делай ноги, иначе неровен час — тоже крыша съедет».       Как он не споткнулся на ступеньках после пинка такой силы, Куга не понял, — видимо, у игроков в маджонг по этой части большая сноровка. Буквально вылетев из подъезда, «игрок» запрыгнул в повозку и, лихорадочно поправляя пояс, уже оттуда крикнул сбившимся на фальцет голосом:       — Чокнутый!       Вспоминая этот полуистерический вопль, уже через пару дней Куга вновь и вновь соглашался с ним. Это действительно могло быть простым совпадением, в конце концов, он жил в доходном доме, далеко не самом лучшем, надо сказать. Здесь постоянно кто-то пропадал, заселялся и выезжал, крутился рядом с кем-то или даже исчезал на какое-то время, чтобы после снова вернуться на старое место и прозябать в этом мелком болоте дальше.       В квартире напротив оказалось на одну комнату меньше, что было не так уж плохо. Но вот пол, особенно возле порога, остался в таком ужасном состоянии, будто по нему били киркой. Пока с этим разбирался местный плотник, Куга, Ив и девушка, которую тот отрекомендовал в качестве будущей служанки Като, осмотрели остальное пространство, убрались, что-то выкинули, что-то вроде примуса, посуды и прочих мелочей докупили и расставили по местам.       Всё было готово.       Но в ночь на среду Куга так и не смог уснуть, хотя честно пытался. Праздничный ритм барабанов*, доносившийся с другого конца квартала, стих немногим позже полуночи, примерно тогда же у соседей снизу началась какая-то потасовка, а ближе к рассвету узкие улочки наполнил пронзительный щебет птиц. Все эти мелочи скорее не мешали, а лишь приятно отвлекали от тяжёлого гула всё набирающего скорость селевого потока. И Куга с точностью до часа знал, когда тот накроет его с головой.       Он пришёл на работу не разбитым, а словно в полусне. Тело продолжало действовать само по себе, опираясь на привычку, тогда как разум будто застыл в капле янтаря. Сквозь толстые мутные стенки до него долетали лишь невнятные обрывки фраз, а всё прочее превратилось в расплывчатые тени. Куга не волновался — больше нет. Ещё накануне он понял, что совершенно не готов к этой встрече, и теперь, в отчаянной попытке спастись, та его часть, что всё ещё могла сомневаться и переживать, впала в длительный ступор, предоставив событиям идти своим чередом.       За двадцать минут до прибытия поезда тяжёлые серые облака окончательно скрыли солнце над вокзалом, а за десять — начался тихий, едва заметный дождь, который лил до самой ночи, то усиливаясь, то превращаясь в невидимую водяную завесу.       — Господин Шинго? — Широкоплечий мужчина с иссушённым лицом снял шляпу и, стряхнув с неё воду, водрузил обратно, скрывая высокие залысины. Куга кивнул. — С вами уже проводили беседу по поводу обязательств, которые на вас накладывает опекунство?       — Да.       Мужчина раскрыл папку, которую держал подмышкой.       — Тогда подпишите здесь и здесь.       Куга потянулся ко внутреннему карману, чтобы достать печать, но в тот же момент человек с папкой протянул ему химический карандаш. Первая кипа листов была озаглавлена как «Инструкция». Куга не стал её просматривать и, оставив росчерк на последней странице, достал второй документ. Подпись здесь означала, что он подтверждает факт прибытия Като в столицу, а также встречу с ним со всеми вытекающими.       — Прошу прощения, но…       Мужчина, всё ещё держащий папку, сухо кивнул вбок.       Като стоял всего в нескольких шагах, рядом с первой скамейкой зала ожидания. Из-за неприметного цвета ветровки и чистой, но явно потёртой шляпы он словно сливался с грязноватой стеной вокзала, солидарный с ней в своей недвижности на фоне всеобщей суеты. Рядом Куга заметил ещё одного сопровождающего. Крепкий и коренастый, в старомодном котелке, он скользил по залу цепким взглядом исподлобья.       — Шинго-сан?       Спешно расписавшись, Куга, тем не менее, остался стоять на месте, даже когда полицейские в штатском, коротко кивнув ему, удалились. Като стоял боком, то и дело поглядывая на чемодан здесь же, у скамейки. Тот был перевязан грубой верёвкой крест-накрест и, помимо сломанного замка, общий вид имел тоже весьма жалкий.       Куга подошёл к нему немного по дуге, чтобы оказаться точно перед. Он хотел поздороваться, но, приоткрыв рот, понял, что не в состоянии произнести ни слова. Като по-прежнему не смотрел на него, взгляд тёмных глаз, приглушённый стёклами очков в широкой оправе, был направлен немного вбок.       — Передали как посылку.       Уголки губ слегка дрогнули, обозначая улыбку, а Куга наконец тихо выдохнул. На мгновение ему показалось, что сейчас Като всё же поднимет на него глаза, но тот остановился где-то на уровне верхней пуговицы рубашки.       — Это все твои вещи?       — Да. — Като обернулся к чемодану и легко подхватил его, убирая со скамейки. — Удобно, не правда ли?       — Пойдём.       Такси ожидало их — Куга договорился заранее. Дождь усилился, и до самого дома по окнам тонкими змейками катились капли с кусочками серого неба внутри.       — Куда мы едем?       — Домой.       Като было всё равно, и Куга не стал пускаться в бессмысленные разъяснения. Он отвернулся к окну, где проплывали полусонные, не дождавшиеся оранжевого света заката мостовые и грузные, словно осевшие под потоками воды, двухэтажные дома. Так Като мог беспрепятственно рассматривать его, и Куга, даже зная своё состояние, вовсе не был против.       — Приятно слышать.       Куга прикрыл глаза. «Ничего» теперь находилось от него на расстоянии вытянутой руки.       Поездка прошла в молчании, но стоило зайти в дом, и Като окончательно пришёл в себя. Он с интересом осмотрел своё новое обиталище и с радостью принял приглашение на ужин. Под мокрой от серой мороси шляпой он был подстрижен не слишком коротко, но заметно неровно. Его лицо… Куга не мог сказать точно. Он не видел его четыре года, а лишённая подсказок в виде фотокарточек память бывает катастрофически неточна и до странного избирательна. Но в одном он был совершенно уверен — взгляд Като, умный и всегда немного прищуренный или нарочито усталый, чтобы скрыть пугающую глубину, остался прежним. То же касалось и голоса: эти интонации, совершенно обыденные, однако обращённые не к кому-нибудь, а именно к Шинго, звучали точно так же, как Куга их помнил.       И позже, за ужином всё выглядело так, словно Като просто зашёл в гости под вечер посреди недели. Эту встречу Куга представлял совершенно не так. Поначалу он отвечал односложно, скованный в ожидании чего-то внезапного, пугающего ли, неприятного. Но понемногу спокойный поток речи Като, ловко огибающий неприятные темы, вкусный ужин и вино сделали своё дело.       — Эти очки, они тебе не идут.       — Правда? — Юуки повернулся в сторону окна, за которым уже совсем стемнело, и задумчиво склонил голову набок. Однако с такого расстояния отражение было недостаточно чётким, чтобы разобрать столь тонкие нюансы. — Ну, мне повезло, что нашлись хотя бы такие.       Он снял очки и, покрутив их в руках, отложил на стол, а затем, в первый раз за вечер, поднял взгляд на своего немного нервного собеседника. Возможно, дело было в том, что теперь Куга находился как бы не в фокусе. Возможно, так и не услышав за несколько часов ни одного упрёка, ни одного намёка на упоминание его вины, Като наконец осмелел настолько, чтобы сделать то, что хотел.       А он действительно хотел этого.       Куга помнил, как ему нравилось это раньше — внезапно начинать игру в гляделки и просто рассматривать его лицо, явно или украдкой. Куга всегда отводил глаза первым. Ему нравилось выражение, с которым Като смотрел на него, но в то же время эта откровенность — без поволоки лукавства, без грамма пошлости — невероятно смущала.       И теперь — ничего не изменилось.       «Зачем ты это делаешь?» — Куга не стал спрашивать, он не хотел знать ответ. Вместо этого он плеснул себе в стакан виски и, не разбавляя, вышел из-за стола, чтобы с наслаждением растянуться на диване.       — Будешь?       Като обогнул стол и аккуратно вытащил из портсигара предложенную сигарету. Прикурив, он отошёл к приоткрытому окну, хотя хозяин квартиры дымил прямо посередине комнаты.       И всё же это было ненормально. Като вёл себя так, будто ничего не изменилось. Будто он сам совершенно не изменился. В этой иллюзии, которую он старался создать на протяжении всего вечера, был лишь один изъян — такого просто не могло быть. Если после двух лет своего вынужденного отсутствия Такаюки мало отличался от себя прежнего, то для Като всё не могло пройти незаметно. Только не для него. Пытаться разубедить в этом Кугу было бы величайшей глупостью, а значит, продолжая играть, крайне убедительно, демонстрируя нерастраченное за годы изоляции мастерство, Като преследовал иную цель.       Он, как всегда, старался не доставлять лишних проблем.       Пусть так не могло продолжаться долго, но, пожалуй, для первой встречи это был наилучший вариант. И Куга с удовольствием подыгрывал, иррационально ощущая к этому человеку что-то сродни благодарности.       — Кстати, чуть не забыл…       Известие о собеседовании в Ничи-Ничи заставило Като по-настоящему удивиться. Он выбросил недокуренную сигарету в окно и, пододвинув стул к дивану, уселся где-то на уровне колен Шинго.       — Я и не рассчитывал на что-то подобное. — Выслушав все пояснения, Като покачал головой и, казалось, о чём-то крепко задумался. — Спасибо. Правда, меня почти наверняка ожидает отказ, но я всё равно очень тебе благодарен.       — Почему отказ? Они же перезвонили и даже согласились немного подождать…       — Ну, знаешь… — Като поставил локти на колени и, подперев подбородок кулаком, улыбнулся едва заметно, но очень по-доброму. Поймав мягко прищуренный взгляд поверх уродливых очков, Куга почувствовал, как между лопаток разлилось жгучее тепло, а изнутри что-то несильно ударило по рёбрам, напоминая о необходимости дышать. — С Ниикурой, редактором Ничи-Ничи, мы никогда особенно не ладили.       Не отводя взгляда, Куга опрокинул в себя остатки виски, хотя в стакане было ещё немало. Ощущения оказались примерно такими же. Это успокаивало.       То ли потешаясь над такой манерой пить, то ли припоминая что-то забавное со своей службы в Управлении, Като весело хмыкнул.       — Но не думаю, что в нашем взаимном недопонимании виноват был исключительно я.       Этого не следовало опасаться. За последующий час или два Като рассказал немало о своём пребывании на Симушире. Даже понимая, что его истории порядком приукрашены, подчищены от грязи и осторожно выбраны из множества других, куда менее приглядных, Куга слушал с неподдельным интересом. Что-что, а привычка подмечать детали и талант рассказчика Като точно не оставили. Вот и теперь истории о ремонте пристани, начале разведения яков, незаконной добыче краба и контактах с местными айнами легко и непринуждённо принимали разнообразные формы от сатирических зарисовок до полумифических эпопей. В какой-то момент Куга даже поймал себя на том, что хрипло посмеивается, уже достаточно пьяно, но оттого не менее искренне. Юуки же с горящими глазами продолжал говорить, активно жестикулируя зажатым в пальцах, неизвестно, как и когда появившимся там стаканом с виски.       Всё это было так странно. Так нереально.       Но Куга решил, что подумает об этом позже. Или и вовсе не будет зацикливаться. Несмотря на вроде бы отступившее напряжение, рассказывать что-то о себе ему по-прежнему не хотелось. То ли зная об этом, то ли стараясь зайти издалека, от историй про собственную ссылку Като постепенно перешёл к новостям, ситуации в Империи и за её пределами. Куга, который хоть как-то влился в общество лишь в последние месяца три, знал не то чтобы много, но и этого хватало с лихвой. В конце концов, даже Вестник Архипелага на Симушир привозили через раз, а делать выводы даже из самых, казалось бы, разрозненных фактов Като прекрасно умел и сам.       В какой-то момент, случайно мазнув взглядом по собственному запястью, Куга не без удивления обнаружил, что близится полночь. Не сказать, что это было слишком уж поздно, но, заметив, Като задумчиво уставился в свой недавно пополненный стакан, слегка качнул им, давая янтарной жидкости прокатиться упругой волной по стенкам, а затем с ещё не до конца растаявшей улыбкой на губах сказал:       — Кажется, это было лишним. — Он отошёл к столу, чтобы поставить стакан, и, как-то неуверенно улыбнувшись, добавил: — Наверное, мне пора.       — Думаешь? — Като был скорее прав, но Куга вдруг отчего-то засомневался в собственном желании отпустить его.       — Да. Тебе завтра на службу, а мне… Мне нужно привести мысли в порядок.       Като провёл по затылку, ероша неровно подстриженные волосы, и уверенным лёгким шагом направился к выходу, но на пороге комнаты остановился и бесцветным тоном, уже чуть тише спросил:       — Есть что-то, что я должен знать?       Куга не стал подниматься с дивана и оборачиваться. Чуть ссутуленную фигуру, пальцы, сжимающие дверной косяк, ему было прекрасно видно и в чёрном зеркале окна. Более чёткую картину желания увидеть не возникало.       — Киоха, она… умерла.       — Умерла? — с небольшим запозданием переспросил Като. Его голос чуть дрогнул от удивления. Или ещё от чего-то. Затянувшись тихо потрескивающей сигаретой, Куга выпустил густое облако дыма, и обескуражено застывшее отражение в окне совершенно потеряло внятные очертания.       — Убила человека и покончила с собой.       — Вот как. — Куга мог бы поставить что угодно: в эти несколько секунд растянутой тишины маска Като всё же дала трещину. Пожалуй, нежелание видеть то, что скрывалось под ней, вполне можно было приравнять к уважению личного пространства. Справившись с собой, Като ответил в прежнем светско-будничном тоне: — Старо как мир, не правда ли?       — Пожалуй.       В весёлых кварталах подобное действительно случалось нередко, однако Куга был практически уверен: уловка не сработала. Или же Като просто счёл его осведомлённость недостаточной.       — Что ж, спокойной ночи.       Когда в прихожей хлопнула входная дверь, Куга нехотя потянулся через голову, чтобы на ощупь вытащить из кучи корреспонденции письмо отца. То, к слову, пылилось запечатанным уже без малого неделю, но Куга не мог заставить себя разобраться с этим, да и спешить смысла не видел. Больше нет. Повертев широкий конверт в пальцах, он вернул его на место, потушил сигарету в заполненной пепельнице и лениво потянулся к стоящей на полу бутылке. Что он мог ответить? Что нового мог сказать ему отец? Вечер прошёл на удивление неплохо, куда лучше, чем Куга мог даже желать. И портить его отчаянно не хотелось.       Като старался держаться, по крайней мере — пока, и это вдохновляло не опускать руки и дальше. Продолжая догоняться виски, Куга вяло прокручивал в голове обрывки прошедшего дня и в мутной пелене пьяного оптимизма постепенно утверждался в мысли, что всё не так уж и плохо. Когда в коридоре послышались осторожные шаги Ива, он даже отчего-то улыбнулся и спросил:       — Ты не давал ему ключи от нашей квартиры?       Кто знает, что может случиться в первую ночь на новом месте. К Като могли наведаться те же кредиторы игрока в маджонг или… Да мало ли что! Куга не стал развивать эту мысль дальше, он просто знал, что так ему самому будет куда спокойнее. Вариант, что Като уже может спать, почему-то не пришёл ему в голову.       — Нет. Сейчас… — засуетился Ив, но Куга лишь махнул на него рукой и не слишком изящно поднялся с дивана.       — Ничего страшного. Я отнесу сам. Вообще думал, что ты уже спишь.       — Так и было.       В чайных глазах Ива читался незлой укор, и на какое-то мгновение Куге даже стало стыдно. Однако в следующий момент он решил, что на этот раз повод был более чем весомым, и с чистым сердцем и — пока ещё — лёгкой головой отправился в прихожую искать запасной комплект ключей, не потрудившись зажечь свет себе в помощь.       — Я представлял его совсем не так… — Уже сделавший шаг в подъезд Куга застыл на пороге, вяло пытаясь понять, о чём речь. Пока это происходило, Ив, как всегда, успел надумать себе неизвестно что и сам же от этого расстроился, в результате выдав виноватое: — Простите.       Куга покачал головой, что со стороны больше походило на попытку откинуть со лба выбившиеся из хвоста волосы.       — Ничего. С ним часто такое бывает.       На лестнице было непривычно тихо, даже для столь позднего часа. Свет здесь никогда не горел, а единственный фонарь на улице перед подъездом снова кому-то помешал спать. На пол между соседними квартирами падал лишь вытянутый прямоугольник голубоватого света от узкого месяца, и Куге пришлось пару раз моргнуть, привыкая к темноте. Сначала он хотел открыть своим дубликатом ключа, но после отчего-то решил постучать. Количество выпитого вновь дало о себе знать: подняв руку, Куга чуть качнулся вперёд и едва не повалился вовнутрь квартиры, когда дверь под его пальцами тихо приоткрылась.       Однако за ней никого не было.       Пусть Като долгое время прожил в собственном доме, такая беспечность выглядела странно. Опасаясь сам не зная чего, Куга осторожно переступил порог. Ещё не заросшая вещами и оттого голая прихожая показалась ему жутким тоннелем в подземелье. Здесь было совершенно темно, но Куга примерно помнил, где должна находиться дверь в гостиную. Всё так же, крадучись, он двинулся вперёд. Будь здесь хоть что-нибудь, он бы непременно задел это и наделал немало шума, но все свои немногочисленные вещи Като, как видно, занёс в комнату, а новый пол съедал звуки шагов. Наконец Куга нащупал край рамы сёдзи и потянул створку вбок.       Наверное, этого стоило ожидать.       Но в тот момент Куга застыл с широко распахнутыми глазами, словно примороженный к месту мгновенным колдовством. На фоне окна, залитого лунным светом, ему было видно всё вплоть до мельчайших деталей, как в театре теней, но мозг упорно дробил изображение на множество частей, не желая складывать их в общую картину. В тот момент, когда это всё же произошло, Като, до того успешно балансировавший на своём потрёпанном чемодане, обернулся. Кажется, он что-то сказал, но воздух не успел сложиться в слова: раздался неприятный хруст, и, покачнувшись, чемодан свалился в сторону, а верёвка, свисающая с потолка, натянулась и задрожала подобно струне.       Если бы Кугу спросили, что он почувствовал в то мгновение, он бы ответил: «Собственную медлительность». Комната на восемь татами показалась шириной с зал в Сэнсо-дзи, а время растянулось в жуткую череду монохромных кадров, на каждом из которых излом плеч, изгиб шеи всё меньше напоминали человеческие.       Поймав барахтающееся в судорожных попытках выжить тело, Куга крепко обхватил его за талию, но этого оказалось недостаточно. Руки Като были связаны сзади чем-то светлым, кажется, спущенной до локтей рубашкой. Сам себе помочь освободиться из уже затянутой петли он не мог никак, и, стоило Куге ослабить хватку хоть немного, как пытка вновь продолжилась бы. Распутать рубашку одной рукой не стоило и пытаться, но можно было попробовать ослабить петлю. Оставшись балансировать на одной ноге, Куга подставил колено под чужую ступню и потянулся вверх. Это был не галстук, а именно верёвка, грубая, не поддающаяся подрагивающим пальцам. К тому же, пытаясь глотнуть больше воздуха, Като как-то неудачно крутанулся, и всё пришлось начинать сначала. В панике Куга несколько раз с остервенением дёрнул за петлю, чего, судя по хрипам сверху, делать не стоило, но в следующий миг раздался громкий характерный треск, и Като наконец свалился вниз, всем своим весом опрокидывая Кугу назад.       Угол падения был неудачным: придя в себя, Куга понял, что несколько секунд пролежал без сознания. Однако вспыхнувшая в затылке боль тут же отступила на второй план: отползший чуть в сторону Юуки неистово кашлял, упираясь рукой в пол. Видимо, ему было действительно очень плохо — кое-как скинув рубашку, снять с шеи петлю он не посчитал нужным, просто забыв о ней. Вне всяких сомнений, он был жив и исправлять это в ближайшее время не собирался.       Куга вновь лёг на пол и закрыл глаза, вслушиваясь в звуки чужого постепенно выравнивающегося дыхания. Казалось бы, самое страшное осталось позади, и, пусть всё вышло совершенно случайно, можно даже гордиться собой. Но ни радости, ни облегчения не было. Напротив — чем дольше Куга цеплялся за самые незначительные звуки и отголоски собственных ощущений, стараясь не пустить в гудящую от резко наступившего похмелья голову ни одной мысли, тем более гнетущим, более жутким становилось это чувство. Оно было не новым — Куга отлично помнил его: беспросветно тоскливое, жадное до чужого дыхания, понемногу выедающее внутри всё до самого центра.       Это была ошибка.       — Зачем?       Возможно, здесь был бы более уместен другой вопрос, а может, слова теперь были совершенно лишними, но Куга решил спросить. Так ему было легче найти оправдание стучащему в висках:       «Зря».       — Я не должен был вернуться, — Юуки, окончательно пришедший в себя, судя по звуку, лёг рядом на пол. В его голосе не было ни эмоций, ни даже какой-либо интонации, словно отпечатанный на сухой бумаге текст, минуя барабанные перепонки, попадал сразу в мозг. — И ты это знаешь.       Куга открыл глаза. Над ним был лишь тёмный потолок, огрызок верёвки, ослиным хвостом свисающий с балки, и край окна, озарённый всё тем же жутковатым лунным светом.       Ничего лишнего.       — Но ты уже здесь.       Сказав это, Куга вдруг с режущей ясностью понял, что натворил. До этого всё происходило как во сне, как бы не с ним или далеко, не здесь. Отчасти так и было. Но все эти закулисные странные игры в результате привели к тому, что теперь Юуки действительно был «здесь». Ближе некуда. Его притворство, часом ранее разгаданное без особого труда, в основе своей иллюзорной полноты и изящества имело расхожее выражение «как в последний раз».       Вот только он не стал последним.       — Я не сделал никого счастливее, — в конце голос Юуки едва заметно дрогнул, и Куга, по-прежнему продолжая смотреть куда-то в темноту комнаты, живо представил, как тот закусил губу. — И уже не смогу исправить это.       Юуки был прав, но слова мало что меняли, особенно теперь. Поэтому, тихо вздохнув, Куга ответил:       — Пока человек жив, всё можно изменить.       Было слышно, как Юуки усмехнулся:       — Ты прав. Я действительно должен был сделать это гораздо раньше.