QWERTY

      — Поздоровайся с господином Шинго.       Девочка в нарядном кимоно церемонно поклонилась, неразборчиво пробормотав вежливое приветствие, и вопросительно взглянула на маму. Аико держалась целых две секунды, прежде чем прикрыть улыбку и кивнуть:       — Беги уже.       — Дядя Шинго! — быстро, насколько позволял туго запахнутый подол, девочка понеслась вперёд, раскинув в стороны руки с крохотными ладошками. Куга со смехом поймал её, подхватил и поднял так, что чудесные густые волосы малютки упруго вздрогнули, издавая запах сладкого персика.       — Как я рад тебя видеть! Скучала? — Куга поставил маленькую госпожу Маруяма на пол и заговорщически подмигнул ей. Девочка залилась восторженным смехом, но подошедшая Аико тронула её за плечо и строго сказала:       — Пойдём. Скоро придут другие гости.       Уводя дочь, она по-доброму улыбнулась Куге. Тот зашёл ненадолго и собирался повидать разве что Эйки. Его кабинет находился на втором этаже, а перед лестницей, напротив главного входа в дом, стояла семиярусная подставка для кукол* — наверняка самых лучших из тех, что продавались в этом феврале. Ничего необычного в них не было: белые лица, традиционные костюмы и набор музыкальных инструментов. Куга бы и не стал присматриваться, но взгляд что-то неуловимо царапало.       Подставка была очень высокой — верхний ярус должен был находиться где-то на уровне глаз Эйки. В фонариках по краям горели крошечные электрические лампочки, а красное покрывало было настолько ярким, что от взгляда на него хотелось зажмуриться. Куга наклонился чуть ближе. Лунный лик императрицы, одетой в двенадцатислойное кимоно, окружала объёмная раковина из чёрных волос. Пожалуй, Аико могла бы сделать такую причёску даже без шиньонов. Куга не знал наверняка, но полагал, что остальные женщины должны были завидовать ей по этой части. В любом случае с императрицей всё было в порядке, и Куга обошёл подставку, чтобы взглянуть на императора.       Его костюм также не отличался необычностью — объёмные одежды и шапка словно у перепёлки. Всё в лучших традициях десятого века, кроме одного.       На гостей дома Маруяма император взирал сквозь очки. Маленькие, круглые, в блестящей серебром тонкой оправе.       Куга сделал шаг назад. Даже без этой детали лицо кукольного императора было прорисовано и вылеплено с невероятной портретной точностью. С той лишь разницей, что Куга привык видеть его живым — задумчивым, раздражённым, ехидным, улыбчивым, а не застывшим в белоснежном фарфоре безразлично-счастливой похоронной маской.       Солнце уже встало. Сглотнув горьковатый ком сна, Куга повернул голову. Юуки мирно спал на соседней подушке. В свой законный выходной он тоже никуда не спешил, но его короткие ресницы уже подрагивали в преддверии скорого пробуждения.       Так повторялось уже достаточно долго — месяца полтора. В самый первый раз, когда Юуки остался на ночь, Куга так и не смог заснуть. Встав с кровати совершенно разбитым, он отправился на вокзал сильно заранее и всю дорогу неудобно и дурно кемарил под стук колёс. Всё это время что-то тяжёлое и смутное летало на периферии сознания, но сил на какие-либо размышления уже просто не осталось. Быть может, поэтому Куга не испытал никаких эмоций, когда увидел, что дома собрались все — Маюми, Кейя, и даже Када осторожно выглядывала из-за двери, хотя теперь жила с сестрой в деревне. Она заметно постарела за последние пару лет, и, глядя на её уже наполовину седые волосы, Куга вдруг подумал, что и сам сильно изменился. Тем удивительнее было то, что он собирался рассказать отцу часть из событий четырёхлетней давности. Срок не великий, но на деле всё вышло как-то иначе.       Слышал ли Юуки, как хлопнула дверь?       Он уснул практически сразу — мерный ритм дыхания не менялся всю ночь, лишь один раз прервавшись чем-то вроде неразборчивого бормотания. По-видимому, морфий был не так уж необходим. Или небольшая эмоциональная встряска пошла на пользу? Возможно, в предыдущую ночь Юуки не смог справиться с бессонницей и просто вырубился, доведя себя до предела. Это было наиболее логичным объяснением, но с самого начала Куга чувствовал, что всё не так просто. В любом случае с тех пор Юуки ночевал у него, и не сразу, но постепенно Куга привык к его присутствию.       Снова.       Когда это произошло, Куга был вынужден признать, что ему самому так гораздо спокойнее. По крайней мере, необходимость будить Ива среди ночи, чтобы унять собственную паранойю, отпадала. Выдумывать предлог, чтобы неловко напроситься в гости, также больше не требовалось — обо всём интересующем теперь можно было спросить у Юуки в конце дня. Что по этому поводу думал Ив, Куга не знал, но мальчишка наверняка был рад, что его перестали дёргать, и большую часть времени казался если и задумчивым, то не нервным. Изредка при виде Като он опускал взгляд и заливался розоватым румянцем, однако Юуки старался не смущать его лишний раз, завтракая всегда у себя и появляясь в квартире Шинго лишь поздно вечером.       Однако, приехав домой в начале сентября, Куга и подумать не мог, что так запросто привыкнет ко всему этому. Ладони ещё помнили тепло шеи Юуки, а момент, когда его веки медленно опустились, скрывая бездонный чёрный взгляд, периодически всплывал перед глазами, как эхо особенно жуткого ночного кошмара.       Его усталость бросалась в глаза, но на предложение отложить все разговоры до завтра Куга ответил категорическим отказом. Пока он говорил, по возможности кратко, но всё равно временами путано, на лице Кейи всё отчётливее проступало презрение, тогда как Маюми изо всех сил старалась не плакать. Это удавалось ей мастерски: в крупных глазах не дрожала лишняя влага, а уголки плотно сжатых губ оставались недвижны, словно у статуи. И всё же Куга видел, что она на грани. Ему очень хотелось встать и обнять её, но в то же время он знал — так ей станет ещё тяжелее, а потому надеялся, что сможет поговорить с ней наедине после.       Отец изредка что-то переспрашивал, уточняя, но в остальном молчал, внимательно слушал, всё больше и больше хмуря брови. Это не было проявлением недовольства или злобы — он просто пытался осознать произошедшее, и Куга отлично понимал его замешательство. Лица Кады он не видел, но знал, что та стоит за дверью, стараясь уловить каждое слово. Перед отъездом Куга не запрещал ей рассказывать о произошедшем. По правде говоря, в тот момент он вообще плохо ощущал окружавшую его действительность. Но после, по письмам из дома, из разговора с отцом, который, не выдержав, приехал в столицу, Куга с удивлением понял, что Када ничего не рассказала: ни о Сато-сан, ни об Акане, ни о других странных вещах, творившихся вокруг Като.       Тогда, после скандального ухода из Управления, Куга долго не решался написать домой и в конце концов просто забыл, что собирался это сделать. Его поглотила беспорядочная череда богемных и не очень вечеринок, полная всевозможных излишеств на фоне однообразно-пёстрого месива лиц, имён, квартир и загородных домов, где ход времени не остановился, но как будто зациклился сам в себе. Обеспокоенная состоянием хозяина Када нашла способ самостоятельно добраться до Осаки. Однако её отсутствие оставалось незамеченным до тех пор, пока в столицу не приехал отец. После долгих уговоров тот согласился дать сыну ещё месяц на то, чтобы привести себя и свою жизнь в относительный порядок, и, оставив немного денег, уехал обратно.       А после выяснилось, что Када не сможет вернуться в Эдо — переживания и длинная дорога окончательно подкосили её, и она слегла с лихорадкой. К тому времени Куга уже давно жил где придётся: у первых попавшихся знакомых, в отелях, куда его вдруг заносило, или даже у девиц, считавших себя его любовницами. И в один из этих мутных, противно-вязких дней, который Куга помнил весьма условно, появился Ватару.       Кстати, кто такой Ватару?       — Тебе кто-нибудь угрожал?       Куга моргнул, выныривая из своих размышлений, и уставился на отца. Вот уже пару минут говорили только Маюми и Кейя: последний, кипя праведным гневом за честь семьи, пытался пристыдить младшего брата, тогда как Маюми холодно отвечала на его выпады. Куга не видел в этом смысла, поэтому ненадолго отключился от происходящего.       — Нет, я бы так не сказал, — он повёл плечами и добавил: — Даже не просил.       — А теперь? — отец смотрел невраждебно, но пристально. Куге даже вдруг вспомнился следователь, с которым он говорил когда-то по поводу Като.       — И теперь. Я бы сказал, не происходит ничего необычного. Араи-кун, про которого я рассказывал, тоже вроде бы в порядке.       — Да, Араи — хороший парень, — отец пересел на другую ногу, вздохнул и задумчиво выдал: — Наверное, всё не так уж страшно. Просто мы раньше о таком не слышали. Кейя тихо фыркнул в сторону.       — В любом случае помни, что мы всегда на твоей стороне, — отец строго взглянул на старшего сына и с улыбкой закончил: — Если тебе нужна помощь, лучше попросить о ней как можно раньше.       Кейя так и не сказал ему ни слова. Помимо истории с Като, он считал, что Куга поступил неправильно, попросив о помощи не его, а какого-то подозрительного толстосума из столицы. Маюми уехала сразу после ужина. Темнело, и она торопилась к дочери, которая лежала больная уже несколько дней. Несмотря на то, что всё прошло более-менее мирно, обстановка была напряжённой. Ночью Куга проснулся от того, что сиделка матери несколько раз бегала туда и обратно по лестнице на второй этаж. Он уехал на следующий день поздним утром. Его возвращения не ждали, и потому, ввалившись в квартиру уже затемно, Куга обнаружил там Юуки и Ива. Те уже поужинали и теперь весело болтали, обсуждая радиопередачу.       Поездка вышла короткой, но оставила неприятный осадок. Впрочем, как и сцена, увиденная по возвращении. Лёжа в кровати, Куга всё пытался понять из-за чего. Он даже перевернулся набок и принялся рассматривать Като, словно надеясь найти ответ в его облике. Тот лежал на спине с закрытыми глазами, но, судя по дыханию, ещё не спал. Скорее всего, он почувствовал, что на него смотрят, но никак не отреагировал. Куге же было всё равно — по крайней мере, в тот момент он подумал, что, находясь у себя дома, вправе вести себя, как того хочет.       Ревновать Юуки к Иву было бы идиотизмом. Как и ревновать Юуки вообще — теперь Куга хорошо это понимал. Но дело, конечно же, было не в этом. Куга был рад, что эти двое поладили или, вернее, что мальчишка спокойно реагировал на присутствие Като и не чувствовал себя неуютно. Юуки же было с кем поговорить. Ещё недавно Куга мог бы сказать, что интеллектом Ив не блещет, но теперь приходилось признать — тот оказался довольно смышлёным. Или просто вырос.       Как ни крути, с этими двумя всё было просто замечательно, но, мысленно возвращаясь к картине их посиделок вновь и вновь, Куга по-прежнему чувствовал раздражение или даже какую-то неясную тоску.        — Хочешь что-то спросить? — поинтересовался Юуки. Глаз он не открыл, но уголки губ слегка приподнялись в лукавой улыбке.       — Нет, не хочу, — раздражённо отчеканил Куга. Он поправил тонкое одеяло, сунул руки под подушку, но отворачиваться посчитал излишним.       — Хм, — Юуки перестал улыбаться и сцепил руки на животе, став похожим на покойника, которого за неимением другого решили похоронить в пижаме. — Как ты съездил?       — Нормально. — Лежать было неудобно, из окна дуло, спина чесалась, и Куга всё же перевернулся на другой бок. В новом положении в голове что-то сместилось и дышать стало легче. Юуки пытался узнать о причинах его беспокойства — только и всего. Выдохнув, Куга прикрыл глаза и негромко сказал: — Нет, правда. Всё нормально. Просто устал.       — Тогда спокойной ночи.       День выдался долгим, но чем дальше, тем больше становилось нервирующих мелочей, и, кажется, их количество стремительно приближалось к критическому. С некоторыми из них Куга ничего не мог сделать, так что было бы неплохо разобраться хотя бы с завихрениями в собственной голове. Когда этим вечером он зашёл в гостиную, Юуки смеялся над каким-то дурацким вопросом Ива. Как это обычно бывало, от искреннего, не едкого веселья его лицо сильно искривилось, представая не в лучшем свете, но становясь каким-то по-простому приятным. Однако в результате Куга пришёл к выводу, что именно эта улыбка его так взбесила. Мысль, что Юуки может радоваться жизни даже в нынешней ситуации, не казалась ему странной, наоборот — так было гораздо лучше. Против Ива в качестве компании Куга тоже ничего не имел. Тогда почему?       Когда Юуки вёл себя так в последний раз с ним? С некоторым натягом — в день своего приезда, но тогда всё это было ложью. Изображать что-то перед Ивом смысла не имело. С ним Юуки вёл себя легко и свободно, как раньше с Шинго. Но это была не ревность. Просто Куге хотелось, чтобы с ним могло быть так же хорошо.       Просто Ив относился к тем немногим, перед кем Юуки не испытывал чувства вины.       Было бы прекрасно, сложись всё иначе, но пути назад не существовало. И, если уж Юуки оказался таким сознательным и совестливым одновременно, то как он очутился здесь? Да, Куга сам вытащил его и с острова, и из петли, но последнее сделал бы любой нормальный человек. Правда, Юуки не то чтобы сильно обрадовался — наверное, именно поэтому вместо благодарности, вместо того чтобы оставить наконец Шинго в покое, теперь он спал в его постели. Куге вспомнилось, как в первый раз он пролежал всю ночь в тщетных попытках успокоиться и заснуть. Откровенно говоря — и сейчас было ненамного лучше.       Как бы Юуки ни поступал, он делал это потому, что ему давали такую возможность. Почему он должен был вести себя иначе? Почему Куга продолжал это терпеть?       Я не против.       — О чёрт! — прошипев в подушку, Куга понял, что сделал это достаточно громко — Юуки наверняка услышал, но не стал ничего спрашивать. Пусть ничего, в общем-то, не произошло, желание провалиться под землю, оказаться не здесь и не в себе нынешнем или просто выйти в окно захлестнуло Кугу с такой силой, что остаться на месте стоило больших усилий. Падение с высоты второго этажа едва ли могло решить все проблемы, но гипотетическая боль от сломанной ноги казалась почти приятной по сравнению с тем, что творилось у него внутри. Она стала бы эпицентром переживаний, сосредоточив всё внимание на себе. Вспоминая же, как блестели глаза Юуки под морфием, Куга чувствовал, что у него ломит всё тело.       В конце сентября умерла мать.       Куга был на службе, когда Ив позвонил ему — домой пришла телеграмма. Выслушав взволнованного и расстроенного мальчишку, который искренне сочувствовал, но не знал, что делать и как сказать, Куга ответил, что вернётся домой как обычно, и повесил трубку. Некоторое время он просто сидел в тишине своего кабинета, глядя в одну точку перед собой. Со стороны могло бы показаться, что он в шоке, убит горем или ещё только пытается осознать удар, но на деле Куга не чувствовал практически ничего. Его первой мыслью было, что с последней поездки в Осаку не прошло ещё и месяца. От неё остался известный осадок, и Куга не был уверен, что захотел бы приехать снова даже на Новый год. Теперь же выбора не оставалось. Пусть во многом он был не прав, Куга считал, что перед семьёй его вины нет, или же она настолько из области чести и сыновьего долга, что в современных реалиях размышлять об этом не имеет смысла. Так или иначе, траур должен был сгладить бо́льшую часть придирок и конфликтов. «Может, оно и к лучшему», — с этой странной, но в общем закономерной мыслью Куга дописал заявление на отгул и принялся за работу.       Людей на похоронах было мало. После церемонии отец прямо сказал, что хочет побыть один, и Куга не стал перечить ему, покинув дом вместе с супругами Утагава. Пока они ехали, начался серый моросящий дождь. Маюми выглядела спокойной, и траур совсем её не старил, а лишь придавал облику красивую строгость. Разглядывая её профиль, Куга всё больше убеждался, что с возрастом Маюми стала удивительно похожа на мать, когда та была ещё прежней. Это открытие неожиданно сильно растрогало его, и Куга поспешил отвернуться к окну, благо они уже были на месте. Утагава за всё время после похорон проронил едва ли пару фраз и выглядел сильно подавленным. Он ушёл глубоко в себя и, словно спасаясь от того, что успел там найти, с видимой радостью бросился к детям, едва переступив порог. Уже позже, оставшись с братом наедине, Маюми объяснила, что заставило так переживать её мужа:       — У его родителей было столько друзей — ты не представляешь. — Они с Кугой сидели на террасе, наблюдая, как на сад во внутреннем дворе опускаются тусклые осенние сумерки. — На похороны отца словно половина Осаки приехала, — Маюми вздохнула, — Сам он человек куда менее общительный. Увидел, как может быть иначе, и… Это произвело на него впечатление.       — Брось. Ему это не грозит, — Куга закурил, выбросив спичку в палисадник, где её тут же загасил дождь, превратившийся под вечер в водяную дымку. Маюми налила брату ещё тёплого саке, подумала немного и налила себе тоже.       — Ты хотел, чтобы он вернулся?       Куга перевёл взгляд на сестру. Пару недель назад он хотел поделиться с ней менее подправленным вариантом событий, можно сказать, почти мечтал об этом. Но теперь не видел смысла. Сколько бы он ни уговаривал себя, что всё понемногу успокаивалось, на деле всё было с точностью да наоборот. Даже реши он поделиться собственными переживаниями сейчас, у него бы просто ничего не вышло. Куга не мог подобрать слова, чтобы точно описать хотя бы половину из них, и, отчаянно нуждаясь в этом, столь же сильно боялся момента, когда каждая из этих теней получит своё имя.       — Нет.       Табачный дым растворялся в тумане, словно был его частью. Куга поставил сакадзуки на поднос, и Маюми вновь наполнила её. Всё в той же согнутой позе, не поднимая глаз, она спросила:       — Тебя заставил Мицуи?       Строго и без страха, как человек, готовый понести наказание.       — Нет, — невесело усмехнулся Куга. — Он тоже не хотел этого.       Он ответил бы так, даже если бы пришлось солгать. Но этого не понадобилось — во всём произошедшем действительно был виновен лишь один человек.       Небо совсем стемнело, и теперь на веранде лежало пятно тёплого света из круглого окна комнаты. Куга докурил сигарету и поёжился. Он решил остаться здесь ещё на пару дней, завтра Утагава собирался ехать в город, где мог бы отправить телеграмму в Налоговый корпус.       Куга уже хотел предложить перейти в дом, когда Маюми вдруг сказала:       — Это я во всём виновата.       Её голос звучал глухо, без намёка на вопрос или истерику. Это было утверждение. Нечто принятое давно и абсолютно.       — Не говори ерунды, — вздохнул Куга. Он сел по-турецки и подался вперёд, стараясь поймать опущенный взгляд Маюми. — Если бы вы отказались тогда от его помощи, это ничего не изменило бы.       — Я не об этом.       Куга недоумённо моргнул и сел прямо. О чём в таком случае говорит Маюми, он не понимал от слова совсем, но решил не торопить — её интонации немного пугали, а поза выглядела неестественно застывшей, словно та была отпечатана в гипсе.       — Мать… Вернее, её болезнь. Это всё из-за меня.       — Что за глупости, — едва не рассмеялся Куга. Маюми никогда не ладила с матерью, вернее — та любила свою дочь куда меньше остальных детей. Но это было давно в прошлом. И до, и после похорон Маюми реагировала на всё очень спокойно, но, как видно, просто держалась. Теперь же подавленные переживания вдруг вырвались на свободу, заставляя взять на себя бессмысленную вину в попытке искупить минувшее, но всё ещё не отжившее.       В глазах Маюми не было слёз. Но то, что в них было, понравилось Куге ещё меньше.       — У меня другой отец. Не тот, что у вас с Кейей.       Куга задержался ещё на пару дней. Они с Маюми много говорили, впервые за очень долгое время. Это было приятно и успокаивающе, но по итогу едва ли кому-то стало легче. Поделившись собственными переживаниями, каждый из них взял на себя не меньше, выслушивая историю другого. Впрочем, Маюми была очевидно рада тому, что её брата волновало лишь жестокое поведение матери, а не разбавленное чужой кровью родство. Разумеется, Куга знал: мать относится к ней заметно иначе, но сначала он был эгоистичным подростком и мало что замечал, а после непроницаемый кокон болезни не оставил лазеек для вспышек гнева. Но это было уже не так важно — всё это время, с самого детства, внутри Маюми тяжёлым и ядовитым плодом разлагалась чужая ненависть.       И всё же она справилась, не замкнулась в себе и не озлобилась. И теперь, узнав об этом, Куга ещё больше гордился ей. Собственные проблемы вдруг показались ему не то чтобы не заслуживающими внимания, но более поверхностными. По крайней мере, он помнил себя до них: первый беззаботный год в столице и абстрактную веру в светлое будущее. Пусть из этого можно было вернуть не так много, но всё могло наладиться как-то иначе. Куга не был уверен, что сам верит в это, но за него верила Маюми. Выслушав несколько урезанный рассказ о событиях с середины августа до сегодняшнего дня, она молчала довольно долго, после чего деликатно заметила, что дорогой брат излишне себя накручивает. Это было неудивительно, ведь из личных отношений с Като тот упомянул лишь устройство в Ничи-Ничи и эпизод с морфием. Но именно из-за того, что Маюми если и догадывалась, то не имела чёткого представления об эмоциональной стороне вопроса, не говоря уже об остальных обстоятельствах, её последующие рассуждения выглядели вполне рационально и здраво. Куга с жадностью вслушивался в каждое её слово о том, как Като окончательно освоится, успокоится, привыкнет к своей новой заурядной, бедной на события и оттого безопасной жизни и в конце концов найдёт в ней что-то новое, ради чего захочется продолжить свой путь. Как понемногу ему перестанет требоваться опека, и Куга уверенно продолжит строить свою карьеру, которая вдруг пошла в гору, а после, когда минует положенный срок, сможет уехать хоть на край света, в поисках нового места или просто из любопытства.       По пути обратно в столицу Куга вновь и вновь перебирал в уме эти светлые образы. Они так нравились ему, что губы сами собой складывались в мечтательную улыбку, а воображение пускалось в полёт, рисуя самые заурядные бытовые сцены сочными цветами в мягко сияющем ореоле благополучия.       Вот только попытки вкрапить все эти милые вещицы в реальность имели столько же успеха, как если бы Куга пытался протолкнуть мяч в отверстие для треугольника. Так же как и отец с Кейей, Маюми не знала о Фудзивара. У многих из Управления такое суждение вызвало бы лишь кривую ухмылку, но на деле Юуки не страдал излишней амбициозностью. Он почти наверняка смог бы привыкнуть к жизни в новом качестве ещё раз, а после даже найти в этом свои плюсы.       Если бы он действительно чувствовал себя в безопасности.       Увы, пожалуй, никогда прежде его судьба не принадлежала ему в столь ничтожной степени. Желая помочь, Маюми сделала лишь хуже: сожалея о ряде своих поступков, теперь Куга тосковал ещё и о своём будущем, таком логичном, близком и в то же время недостижимом. Он вернулся домой в субботу вечером, находясь в преотвратном настроении. К счастью, усталость после дороги сделала его более мрачным, чем истеричным. Для человека, вернувшегося с похорон матери, состояние абсолютно нормальное. Юуки пришёл ближе к полуночи — Куга очнулся буквально на пару мгновений, чтобы понять это, и тут же снова погрузился в тёмные воды сна без сновидений. Проснулся он тоже один, но соседняя подушка была смята и всё ещё хранила знакомый запах. В отличие от Ива, который почти избегал хозяина, чувствуя неловкость из-за незнания, как поддержать, Юуки наверняка мог подобрать правильные слова и лучше понимал масштаб произошедшего. Возможно, он решил не лезть до поры до времени — Куга ничего не сказал ему до своего отъезда, и теперь было бы логично решить, что он просто не желает говорить на эту тему с кем-либо. В целом, так оно и было.       Юуки появился вновь около двух дня. Всё в том же хаори с кленовыми листьями, на этот раз — поверх кимоно цвета хаки, он прислонился к дверному косяку и лениво поинтересовался:       — Ив, кажется, куда-то ушёл. Не хочешь последовать его примеру и немного прогуляться?       Куга покосился на часы. Близилось обеденное время, странно, что Ив решил вдруг слинять, ничего при этом не сказав.       — Да и обед скоро, — словно прочитав его мысли, добавил Юуки. Судя по позе, ему очень нравилось подпирать стену, — наверное, оттого что всем его существом завладела воскресная полуденная лень. Его голос мог бы показаться томным, если бы не зевок в середине фразы. Откровенно говоря, Куга тоже не знал, чем себя занять, а потому начал разбирать барахло, накопившееся в ящиках рабочего стола. Он всё ещё не особо хотел говорить с кем-то и собирался провести этот день в тишине, надеясь, что обрывки неприятных мыслей хоть немного осядут, освобождая место для чего-то нового и рационального. Но на улице была чудесная погода: рыжее солнце нежно касалось города, изредка прячась за белоснежными облаками, а разноцветные листья плавно качались, провожая лёгкий ветер.       — Если расскажешь, чем вы тут с Ивом занимались в моё отсутствие.       Юуки лукаво улыбнулся.       — Прогулка будет долгой.       Стены небольшого ресторана были выкрашены в нежнейший фисташковый цвет. Вместе с воздушными белыми занавесками и светло-ореховой мебелью это выглядело бы необычайно мило и уместно, будь за окном весна. Или даже лето. Но в сочетании с осенним солнцем и сезонным образом Юуки интерьер смотрелся совершенно нелепо. Куга раздражённо вздохнул. Оставалось надеяться на хорошую кухню.       Прогулка вышла действительно неблизкой. Но Куге было, в общем-то, всё равно: Юуки беззаботно рассказывал о своих коллегах, милых причудах Ива, делился впечатлениями об изменениях в столице и шёл, казалось, куда глаза глядят. Так что в итоге они оказались в этом фисташковом зале, и Куга даже не был уверен, в каком районе тот находится.       Сделав заказ, Юуки замолчал, но вновь ушедший в свои невесёлые мысли Куга не заметил этого. Какая-то его часть знала, что на него то и дело внимательно смотрят поверх очков, но этого было недостаточно, чтобы вернуть всё остальное в реальность.       — Родители одни на всю жизнь и уходят они лишь однажды, — Юуки подтянул к себе фарфоровую пепельницу и достал портсигар. — Прости, если я не прав, но мне кажется, что волнует тебя нечто другое.       Этого «другого» было достаточно много. Однако в тот момент Куга вновь думал о Маюми, а потому, медленно покачав головой, ответил:       — Ты неправ, но… Всё в порядке. Мне просто нужно время.       — Понятно.       Юуки стряхнул первую горстку пепла на белоснежный фарфор. Кажется, он немного растерялся, а значит, Куге удалось его убедить. Убедить в ошибке, которой не было. «У тебя плохо получается лгать», — хотел ли Юуки однажды увидеть результат регулярных тренировок? Он продолжал молчать, и, глядя на его полупрофиль, обращённый к окну, Куга вдруг вспомнил другой их разговор — тоже в странноватом месте, куда привёл его Юуки.       — Мы ведь не просто так пришли сюда, верно?       Договорив, Куга почему-то подумал о том, что по приезде забыл пересчитать ампулы с морфием у себя в шкафу.       Юуки приподнял бровь и взглядом указал на меню. Вообще-то он любил косить под дурачка и делал это довольно часто, но Куга не мог припомнить, чтобы раньше это настолько бесило.       — Именно сюда, я имею в виду, — с нажимом повторил он.       Юуки убрал с лица простовато-добродушное выражение и тихо вздохнул:       — Да, ты прав. — Он снял очки и принялся протирать их носовым платком. — Но, наверное, я выбрал неподходящее время. Прости.       — Тебе наконец-то есть что мне рассказать.       Куга не спрашивал — его голос звучал жёстко и сухо, но в нём не было особого выражения. Вне зависимости от того, что узнает, Куга не хотел слушать, но откладывать дальше тоже не имело смысла. Стоило поскорей покончить с этим.       Хотя бы с этим.       Отсутствие вопроса лишило Юуки манёвра — какое-то время он молчал, не поднимая глаз, но, закончив с очками, отложил их на стол и сказал:       — Да, но поверь: ничего срочного, — он ненадолго зацепился взглядом за что-то в зале позади плеча собеседника, но Куга не стал оборачиваться. — Я серьёзно. Можно отложить этот разговор на неделю или две…       — Сейчас.       Эти интонации начинали пугать: Юуки старался вести себя максимально деликатно и не заслуживал пассивной агрессии, по крайней мере, в этот момент. Но отчего-то Куга не мог перестать злиться на него, то ли от страха перед долгожданными новостями, то ли оттого, что солнце вспыхивало на оправе очков совсем так же, как когда-то давно.       — Хорошо, — Юуки вспомнил про тлеющую сигарету и, вновь затянувшись, начал: — Я бы сказал, что есть две новости, но не уверен, какая из них хорошая, а какая — плохая.       — Когда это произошло? — на вопрос «как?» Юуки ответил бы едва ли, даже здесь, в этом месте. Зеро был весьма изобретателен, и Кугу не слишком волновало, что тот придумал на этот раз.       — Пока тебя не было, — мигом посерьёзнел Юуки. Вопрос ему, очевидно, не понравился: — Или ты думаешь, что я забыл о своём обещании?       Радоваться здесь было особенно нечему, однако именно на такой ответ Куга и рассчитывал.       — Нет. И, надеюсь, что ты помнишь и о втором.       Наверное, это было лишним. Жёсткость и раздражение мигом покинули облик Юуки, сделав его привычно податливым, мягким, покрытым патиной хронической бессонницы.       — Я больше не буду лгать тебе, — несмотря на усталый тон, на этот раз Юуки смотрел в глаза, не прячась, — что бы ни случилось. Но не ради того, чтобы вернуть твоё доверие — это невозможно.       Это абсолютно точно было лишним, и всё же, невесело ухмыльнувшись, Куга выдал:       — Теперь я по-настоящему заинтригован.       Странно обижаться на правду, но Юуки наверняка было неприятно это слышать. И всё же в тот момент он не выглядел огорчённым или рассерженным — напротив, его губы тронула нежная улыбка, а уголки глаз пошли лучами, словно перед ними было что-то бесконечно дорогое и милое сердцу.       — Помнишь, я говорил про наживку? — Юуки вновь покосился куда-то за чужое плечо. Куга кивнул. — Всё действительно так, вот только надежда тайной полиции поймать с моей помощью Рито бесплодна. Это Рито пытается поймать их. И, кажется, у него получается.       Ни малейшего восторга по поводу успехов Зеро Куга не испытывал. Что думал по этому поводу Юуки, было непонятно — размышляя, как продолжить рассказ, тот не улыбался, но в его облике появилось что-то лисье. Похоже, новость о том, что лучший друг использует его в качестве приманки для более крупных и хищных рыб, его не слишком расстроила. Или же просто не удивила.       — Зачем… — Куга запнулся, так как ответ лежал на поверхности. — Хочешь сказать, ты здесь просто для отвлечения внимания?       — Вроде того, — Юуки неопределённо пожал плечами и, криво улыбнувшись, добавил: — Ну и ради спокойствия Рито с Юко за мою жизнь, конечно же.       — Как мило с их стороны, — процедил Куга. Принесли заказ. Итальянская паста, аккуратно разложенная на широкой тарелке, напоминала мудрёный цветок хризантемы. Вот только голод, ставший весьма ощутимым после дальней прогулки, вдруг куда-то пропал. — И от чего ты отвлекаешь тайную полицию?       — Скажем так, — вытерев руки белоснежным горячим полотенцем, в конце Юуки сжал его так, будто это была чья-то шея и он собирался её свернуть. — В случае безвременной кончины Тетсу-сама я второй в очереди на его место. После своего отца, но его годы уже давно не те, когда интересуют подобные притязания.       Куга моргнул, пытаясь сменить картинку, но всё осталось по-прежнему. Желание ущипнуть себя мгновенно превратилось в навязчивую идею, но это было уже слишком. Куга прекрасно знал, что не спит, однако недавний кошмар про куклу-императора встал перед ним как наяву. Вообще говоря, это было очевидно, но правящая династия никогда не прерывалась, а потому Куга, даже неплохо зная историю и будучи в курсе о родословной Юуки, никогда не думал о подобном развитии событий.       — Зеро хочет, чтобы ты…       — Это одна из его идей фикс. С самого моего переезда в столицу, — Юуки медленно и бесцельно ковырял салат, но, по-видимому, аппетит пропал и у него.       Его слова запустили какой-то жуткий и всеобъемлющий процесс: Куга физически чувствовал, как в его памяти события, связанные с этим человеком, меняют свою суть, внешне оставаясь прежними. Как если бы он вглядывался в лица знакомых людей и не узнавал их. Так просто, но в то же время фатально, словно переведённые стрелки железнодорожных путей.       — Как погиб твой брат?       Юуки поднял взгляд всего на секунду, но этого хватило, чтобы заглянуть в бездну. Куга давно знал о её существовании, но увидел впервые, чтобы тут же решить: этого впечатления хватит ему на всю оставшуюся жизнь.       — Ты быстро схватываешь, — Юуки оставил в покое измученный салат и откинулся на резную спинку стула. — Кто, по-твоему, в этом списке третий?       Если Куга и мог догадаться, то сейчас был явно неподходящий момент. Мозг словно вскипятили в масле, и, продолжая барахтаться в этой перегретой смеси из воспоминаний, страхов, предположений и кошмарных фантазий, Куга назвал первого, кто пришёл на ум:       — Министр Минамото?       — Верно. А почему?       Юуки сцепил пальцы в замок на животе и не сводил внимательного взгляда с собеседника, что без очков выглядело слегка непривычно.       — Ну как, потому что… — Куга не успел придумать ответ или даже вспомнить нечто для него необходимое — запнувшись на полуслове, он вдруг понял, на что ему намекали. — Потому что с конца прошлого века женщины не могут наследовать хризантемовый трон.       — И снова в точку, — Юуки почесал нос указательным пальцем, словно пытаясь поправить отсутствующие очки. При этом он смотрел расфокусированным взглядом куда-то в стол, явно находясь далеко в галерее собственных воспоминаний. — Вот только в документе, закрепляющем это правило, говорится об императорской династии.       Даже понимая, к чему тот клонит, Куга никак не мог понять, радоваться такой новости или не стоит.       — Ты в этом уверен?       Юуки медленно перевёл взгляд на собеседника, возвращаясь в реальность, и сухо ответил:       — Я видел оригинал.       — Да нет же! — Куга поёрзал на месте, с трудом подавляя желание оглянуться через плечо. В зале было немноголюдно, да и Юуки выбрал это место не просто так. К тому же они успели наговорить достаточно, чтобы вызвать к себе особого рода интерес. Но если с Юуки и так всё более-менее было понятно, то говорить нечто подобное о его сестре Куга почему-то боялся. Помявшись ещё немного, он всё-таки выдал завуалированное: — Ты уверен, что Зеро хочет именно этого?       — Он сам сказал, — Юуки равнодушно пожал плечами и вновь с интересом покосился на салат. — А что тебя удивляет? Правит тот, кого поддерживают те, кем он правит. Ты же сам рассказывал, что говорят твои друзья о Киото, Юко и её методах.       Всё было как-то слишком просто.       — Думаешь, у него получится?       — Почему нет? — Юуки сел прямо и принялся за обед. Его вопрос носил явно риторический характер.       Какое-то время они ели в тишине. Сказал ли Юуки всё, что собирался сказать? В любом случае и этого было слишком много. По сути, всего два факта, но, механически поглощая пищу, Куга пытался осознать их в полном объёме, со всеми вытекающими, и… Раз за разом не мог этого сделать. Мир не то чтобы перевернулся с ног на голову, но мигом приобрёл совершенно иные очертания. Куга чувствовал себя так, будто заблудился в знакомом городе: странно, нелепо и жутко одновременно.       Юуки вёл себя непонятно: он вроде бы переживал, но стоило Куге удивиться невероятному будущему, уготованному Юко, как он в тот же момент потерял интерес к разговору. И вообще, что плохого в решении Зеро переложить свои непомерные амбиции на другого человека? Юуки явно не горел желанием воплощать его планы в жизнь за счёт собственной свободы. А вот Юко вполне могли заинтересовать подобные перспективы…       — Почему эта новость не кажется тебе хорошей?       Юуки поднял стакан с водой и выплеснул немного в пепельницу, затем взял из сахарницы белоснежный кубик и опустил его нижний край в мутноватое озерцо с серой пеной по краям.       — Пока что процесс идёт незаметно для посторонних глаз, — кубик сахара постепенно темнел от низа к верху. Куга отчётливо видел это только потому, что на их стол падал яркий свет раннего вечера. Юуки тоже увлечённо наблюдал за тем, как влага поднимается вверх, находя путь меж сладких песчинок, до тех пор, пока, намокнув полностью, кубик не развалился прямо у него в пальцах. — И всё же шансы Юко стать девятой императрицей довольно высоки. Дело не в этом — здесь у них с Рито одна цель, но что будет после, когда Юко станет всесильной? Несмотря на всё, что тебе приходилось слышать о Киото, её взгляды относительно вертикали власти очень консервативны. Рито же видит свою основную цель в освобождении каждого лично, даже если ради этого на время придётся пожертвовать общим благополучием. Проще говоря, вместе с Юко Япония получит не только обновлённую экономику, но и диктатуру наподобие прежней. В то время как Рито мечтает о республике.       Юуки хотел добавить что-то ещё, но лишь неопределённо махнул рукой и замолчал. По-видимому, эти двое были настолько разными, что перечислять все их несовпадения не имело смысла. Куга не смог бы сказать, с кем из них отношения Като были наиболее запутанными, но одно он знал точно: оба этих человека оставались для Юуки бесконечно важны.       — Выживет в итоге лишь один, да?       Прозвучало ужасно, но на этот раз Куга не хотел задеть или ранить. Просто, представляя этих двоих во всей целеустремлённости, силе и полноте характера, он не смог подобрать иных слов.       Юуки покачал головой и отвёл взгляд в окно. Его губы сжались в линию.       — Мне бы очень не хотелось такого исхода.