"Но шагать было...некуда"

      Ничего не видя перед собой, с застланными пеленой слез глазами, отчего мир казался мутным и мрачным, Эдмон несся в Марсель. Припав к начавшей уставать лошади он так сильно сжал поводья, что руки посинели. От высокой скорости ветер свистел в ушах, но это и хорошо - свист помогал хотя бы слегка заглушить рой мыслей в голове. Не чувствуя тяжелых капель дождя Эдмон безучастно смотрел на приближающийся въезд в Марсель - бывший некогда родным, полный радости по вернувшимся морякам прибрежный городок-порт превратился в печальную его тень. Улицы каталанского района были перекрыты жандармами - каталанцы не забыли печального случая 13 лет назад. С деревянных домов на окраинах Каталан частыми дождями смыло краску, а дерево, пропитавшееся этой влагой, часто потрескивало, грозя обрушениями. Бывшие некогда оживленными, улицы пришли в запустение. В окнах не было ни одного огонька.       Насильно отводя взгляд от Каталан Эдмон закусил губу. На въезде в Марсель жандармы остановили Дантеса с просьбой покинуть лошадь - давно не мощеные дороги размыло частыми дождями, поэтому использовать на них транспорт было попросту опасно. Отдав взмыленного коня на попечение полицейских Эдмон закутался в свой плащ, пропуская мимо ушей кислую шутку одного жандарма о том, что, вероятно, "эта погодная аномалия с дождями - проделки набожных каталанцев, считавших марсельскую сторону повинной в самоубийстве их знакомой". - Эй, аббат, а ты часом не утешать каталанцев приехал? На могиле самоубийцы помолиться ли? - один из жандармов бесцеремонно ухватил Эдмона за плечо.       Глубоко вдохнув Эдмон выпрямился и медленно повернул голову к жандарму. Его лицо настолько было красноречивым в своей невыразительности, что полицейский мигом пожалел о своей дерзости и убрал руку, меняя ухмылку на изумление с нотками испуга. - Именно, - глухим и безучастным голосом сказал Дантес.       Убедившись, что больше ни один жандарм не хочет попытаться разбавить и без того весьма сырую обстановку, Эдмон зашагал в Марсель, глубоко дыша и пытаясь примириться со своими мыслями. Огромная тяжесть утраты, упавшая на его душу после рассказа Кадрусса, комком стояла в горле, мешая дышать, и давила на слезные железы, заставляя Дантеса то и дело вытирать глаза. Размеренным шагом, будто бы метроном задавал ногам ритм, Эдмон шел вдоль прибрежной улицы; прямо над ним возвышался "Фараон". Г-н Моррель, будучи на грани разорения, никак не решался отправить свой последний корабль - он надеялся на возвращение остальных, которые уже несколько месяцев после намеченного срока возвращения находились неизвестно где и в каком состоянии, сравнимые с "котом в коробке" профессора Шредингера. Поймав себя на том, что он стоит и немигающим взором глядит на покачивающийся на волнах, такой же тоскливый, как и все остальное, корабль, Эдмон помотал головой, проводя рукой по лицу, смазывая промокшую дорожную пыль по щекам. Еще пару секунд поколебавшись он отвернулся от корабля и направился дальше - конечным пунктом его путешествия было кладбище, где хоронили всех умерших марсельцев, независимо от того, были они французами, либо испанцами из Каталан.       Входя на мрачное, само по себе сырое от пролитых скорбящими живыми слез кладбище, Эдмон почувствовал холод, струями пота скатывавшийся по спине. Дернувшись в инстинктивном треморе* Дантес обнял себя руками и ступил на выложенную плитами каменную дорожку, идущую сквозь все кладбище. Внутри он чувствовал будто бы огромный валун, придавивший душу; не имея возможности греть тело, она стлалась под валуном светлой лужей, рискуя угаснуть и унести за собой все приятные воспоминания. Раздираемый внутренним холодом, Эдмон двигался больше по наитию, не видя ничего перед собой; он так сильно прижал к себе руки, что невольно согнулся. Дойдя до довольно-таки скромного по меркам остального кладбища деревянного креста, покосившегося от времени, но все еще стоявшего на месте, Эдмон остановился. Закрыв глаза он дал волю трясущимся ногам. Тут же упав на колени перед мокрым и гнилым крестом Дантес опустил глаза, отняв руки от себя он принялся их разглядывать. Трясясь в беззвучном рыдании Эдмон приподнял глаза на крест. "Мерседес Эррера 1798 - 1816". - Ох, Мерседес... - едва слышно проговорил Эдмон, протягивая руку к цветам внизу креста.       Вероятнее всего, два куска размякшей и прогнившей древесины держались вместе только благодаря обвившим надгробье цветам - самым прекрасным и ярким, что было на этом кладбище. Вьюнок, накрепко примотавший горизонтальную часть креста к вертикальной, сейчас был закрыт. Плотная его гирлянда покрывала весь крест, удерживая его целым. У места, где крест входил в землю, вырос небольшой кустик примулы, который своими корнями накрепко вшил крест в землю.       Сорвав цветочек примулы Эдмон покрутил стебель в руках. Подняв глаза к небу он слабо улыбнулся. - Зачем ты только сдержала свое слово? - Дантес искренне надеялся, что возлюбленная его слышит.       Затем, дрожащей рукой, Эдмон кое-как вставил примулу в петлицу, отчего цветок тут же поник. Вздохнув Дантес снова поднял лицо к небу. Превратившийся в ливень дождь смешивался со слезами и затекал по подбородку в воротник, но Эдмону было не холодно. Уже не холодно. - Ох, Боже, за что ты наказываешь нас? Ее? - обращаясь напрямую к Отцу, Эдмон не заметил, как повысил голос.       Его тут же услышал проходивший неподалеку пьяница, державший путь-дорогу в Каталаны. Старая рыбацкая куртка, на которой болтался потрепанный шарф с якорями, стоптанные и покрытые толстым, как кошельки аристократов, слоем грязи сапоги, осунувшееся и некогда смуглое, а ныне бледное лицо с всклокоченными волосами - все выдавало в нем человека, которому помимо таверны просто некуда податься, ведь, очевидно, какая-то большая утрата отбила у него желание заниматься собой и своей жизнью, поэтому он и впал в круговорот пагубной зависимости - ловля рыбы, заработок, таверна, снова рыбалка и так по бесконечному кругу, оборвать который означало бы окончательное безумие для стоящего на грани человека.       Пьяница по-заинтересованному шатающейся походкой подошел к ограде и облокотился на нее, перед этим проведя пальцем по навершиям копий забора, проверяя их остроту. Некоторое время наблюдая за Эдмоном незнакомец ничего не предпринимал, однако стоило ему перевести взгляд на могилу, у которой опустился на колени Дантес, как лицо пьяницы тут же стало мрачнее тучи. Положив два пальца в рот он громко свистнул, привлекая внимание посетителя могилы мадемуазель Эррера. - Эй, ты, что ты делаешь у могилы моей сестры? - крикнул завсегдатай таверны, сложив одну руку рупором.