Неправильный день

      Донателло мягко улыбнулся младшему брату. И в этой улыбке тот почувствовал столько тепла и любви, перемешанные с заботой и беспокойством, что младший готов был благодарить кого угодно (Бога, Судьбу и даже мутаген) за то, что они подарили ему такого замечательного брата.       Нет, конечно, Майки любил всех своих братьев, не только Донни. Но домашнего гения он всегда выделял среди остальных братьев именно за его мягкую натуру, за то, что рядом с ним всегда можно было оставаться самим собой, не боясь последствий в виде лекций типа «Пора взрослеть» или увесистого подзатыльника. Микеланджело старался платить Донателло тем же, вполне искренне стараясь вникнуть в интересы старшего брата (и не его вина, что тот отчего-то раздражался, когда младший ненароком опрокидывал стеклянные колбы в лаборатории или ломал очередной изобретенный Донни агрегат, все это происходило из-за искреннего желания помочь, правда-правда!).       Да,бывало и гений мог сорваться и назвать балагура «вечносующимсвойлюбопытныйностудакуданенадо» (в переводе на цензурный язык), но происходило это в крайне редких случаях. Тогда и сам весельчак понимал, что набедокурил серьезно и лучше не показываться на глаза изобретателю, пока у того не пройдет праведный гнев. - Я, вроде бы, не собирался..., - произнес Донни в тот миг, когда Майки чуть не свалил его на пол, со всей силы бросившись тому в объятия. - Эм... все хорошо, Майки?       Не отстраняясь от брата, продолжая держать его в крепких объятиях, весельчак чуть слышно, почти шепотом, произнес: - Лучше не бывает.       Уже потом, когда Донателло все же уговорил брата пойти вместе с ним на кухню и выпить по чашечке чая с лимонным пирогом, Майки, наконец, объяснил ему свое поведение. Рассказал про тяжелое просыпание и плохое самочувствие, странное поведение Рафа и нелепые слова Эйприл... Про то, что хотел найти братьев в убежище, чтобы развеять все сомнения, но кроме его, Донателло, пока больше никого не встретил. И если бы не тот факт, что сейчас они вдвоем сидят на кухне, болтают и пьют ароматный чай со свежим пирогом, Микеланджело начал бы верить в то, что слова Эйприл - не ее неудачная попытка пошутить, а самая что ни на есть реальность.       По мере того, как Майки заметно веселел, рассказывая все это, Донателло все больше и больше мрачнел, хмуря брови. Он старался не подавать виду, когда его младший брат поднимал на него полные радости и уверенности голубые глаза, отрываясь от уплетания сладостей, но с каждой минутой делать это становилось все сложнее. Наконец, когда очередная порция пирога была успешно прожевана и запита чаем, Майки вдруг замер, уставившись на старшего брата, заметив, что тот отчего-то не в настроении. - Туко ни говои ме, шо я фхомяфил вефь пыйок, а ты не шъел и куфочка, - произнес он с набитым ртом, ткнув пальцем в пустую тарелку брата.       Чуть мотнув головой, прогоняя дурные мысли и настроение, Донателло снова мягко улыбнулся: - Я счастлив, что тебе уже лучше, а твой отменный аппетит меня только радует. Но Майки..., - черепашка на несколько секунд замолчал, слово не решаясь произнести следующие несколько слов или подбирая их, - Как ты думаешь, почему Эйприл сказала тебе все это про Рафа?       Еще секунду назад вполне себе довольный, Майки снова чуть нахмурился, вспоминая неприятные слова девушки. Если бы он знал ответ на этот вопрос, то не носился бы по всему убежищу, как ненормальный, ища истину там, где ее нет. - Понятия не имею, - буркнул он, опустив взгляд в тарелку, - Но почему бы тебе самому не спросить ее об этом? Я как-то не хочу пока с ней встречаться.       Донателло чуть наклонил голову набок, словно обдумывая предложение младшего брата, а уже через мгновение поднялся из-за стола, собираясь куда-то. - Ты к Эйприл? - Майки поднял на него вопросительный взгляд, тоже поднимаясь из-за стола. - Пока нет, - ответил тот, подойдя к брату и бережно взяв его за руку, потянув за собой. - Хочу показать тебе кое-что.       Не произнося ни слова, не задавая никаких вопросов, Микеланджело следовал за гением, все так же не выпуская своей руки из прохладной ладони старшего брата. Отчего-то ему казалось, что вот сейчас он узнает что-то важное, что-то, что навсегда переменит его жизнь. Оставалось только надеяться, что к лучшему.       Проходя мимо комнаты сенсея, младший из братьев заметил тусклый свет, что пробивался сквозь узенькую щелочку под дверью. «Значит, я был прав. Сенсей медитирует у себя в комнате», - пронеслось в голове у черепашки. Далее следовала комната Леонардо, дверь в которую так и осталась чуть приоткрытой после того, как в нее пытался заглянуть балагур. Никаких звуков оттуда по-прежнему не доносилось, а внутри все так же было темно.       Мимо комнаты Рафаэля братья так же прошли не останавливаясь, явно направляясь к комнате гениальной черепашки. Зайдя вовнутрь, Микеланджело чуть передернул плечами. Здесь было заметно холоднее, нежели в других помещениях убежища. Впрочем, этому было вполне понятное объяснение: Донателло почти не бывал в своей комнате, приходя сюда только ради того, чтобы поспать на кровати, а не за рабочим столом в лаборатории или мастерской. Оттого она казалась почти нежилой, воздух просто напросто не согревался живым теплом, в отличие от спален братьев, кухни или гостиной.       Включив свет, Донателло подвел брата к своему столу, на котором могучей кучкой лежала целая стопка всевозможных бумаг и научных книг. Поверх всего лежала какая-то газета, на первой полосе которой была напечатана огромная фотография (Майки с его места было не видно, что конкретно изображено на ней) и заголовок статьи над ней огромными черно-белыми буквами. - Я думаю, ты должен прочитать это, - как-то очень серьезно произнес Донателло, взяв газету со стола и протянув ее младшему брату.       Тот нехотя (отчего-то в этот момент ему очень не нравилось то, что сейчас происходит) протянул руку и принял ее, стараясь не смотреть на фотографию с пылающими обломками здания на первом плане, и огромные буквы, которые помимо его воли складывались в шокирующие слова.

      «Взрыв на городском оружейном складе унес жизни девятнадцати человек»,

- говорилось в заголовке статьи.       Майки пошатнулся, но не выронил из рук газеты. Дыхание перехватило, дышать стало практически невозможно, а перед глазами, словно сотни фотографий из этой же газеты, начали всплывать страшные картинки. - Мы... мы были там, - хриплым голосом вымолвил Майки, даже не пытаясь унять охватившую его дрожь.       Донателло поднял на брата полный вины и сожаления взгляд. - Были, - произнес он и замолчал на минуту. Произнести то, что он должен, было очень трудно, почти невозможно, но так необходимо, - Только автор статьи ошибся. Взрыв унес не девятнадцать, а... двадцать две жизни...       Словно не слыша последних слов брата, не переставая дрожать всем телом, Микеланджело вдруг прижался к гениальной черепашке, обняв его за плечи и положив голову тому на плечо. - Просто побудь со мной, - произнес Майки через некоторое время, не отрываясь от старшего брата. - Конечно, - тихо вымолвил тот, прижимая его к себе еще сильнее, - Куда же я денусь...