Пижамная вечеринка

— Берегись, выпускник Стэнфорда… — угрожающе сказал мистер Бернс, пока он рассматривал свои буквы, — потому что человек из Йеля собирается разбить тебя на миллион кусочков! — он злобно посмеялся и сложил буквы в «тушенку». Я кивнул и слегка улыбнулся сам себе, имея безгласный туз в рукаве. — Очень хороший ход, сэр… — начал я, симулируя проигрыш, — но не такой хороший, как мой. Я выложил слово «дряхлый» на доске и посмотрел вверх, чтобы увидеть удивленное и кислое выражение лица мистера Бернса. — Проклятье! — воскликнул он. Он посмотрел на свои буквы, — ох… у меня ничего не осталось… эм… хорошо… — он сложил слово «любовь» на доске и вздохнул. Я посмотрел на слово, а затем снова на моего друга, я полагаю, немного странно, потому что он уставился на меня в ответ и сказал: — В чем проблема, Смитерс? Ты пропускаешь ход? Я покачал головой и быстро ответил: — Нет, нет. Эм… Я просто… Я просто думал о любви. Чувствуя неудобство, мистер Бернс спросил: — А что с любовью? — Я не знаю. Просто сейчас в Скрэббл мы можем выложить ее на доске так легко этими холодными безликими блоками, но в жизни… что ж… это слово редко срывается у нас с языка, — высказал я, пожимая плечами. Я предполагал, что мистер Бернс не обратит внимания на мои слова и продолжит игру, но вместо этого он продолжил смотреть на меня с нечитаемым выражением лица. — Да, я… полагаю, это правда. Я не помню, когда в последний раз говорил кому-то, что люблю его, — сказал он, опустив взгляд с долей грусти, — а ты? Вопрос ввел меня в ступор. Мистер Бернс редко спрашивал о моей личной жизни, и я еще реже желал говорить ему об этом, даже сейчас. — Эм… Я… Я думаю, я говорил это Вам, сэр. Я не знаю, помните ли Вы, но в прошлом месяце, когда мы были на выгодном для компании званом ужине, Вы немного подвыпили, и мне пришлось сопровождать Вас с вечера раньше и ухаживать за Вами дома. Мистер Бернс закатил глаза. — Да, я помню эту ужасную вечеринку. Честно, Смитерс, почему ты вообще позволил мне напиться? — Я не знаю, сэр. Я думал, Вы просто веселитесь, и мне нравилось это видеть, наверное. — Ага, было весело, когда все рабочие таращились на меня, словно я был сродни какому-то унылому пьянице! — обижено воскликнул мистер Бернс. Перед тем, как я смог извиниться уже снова, мистер Бернс вздохнул и сказал: — Неважно. Продолжай свою историю. — Что ж, я уложил Вас в кровать и заварил чай, а у Вас случился небольшой припадок… — Я такого не припомню. — Вы были немного не в себе, и я попытался успокоить Вас с помощью Бобо, и это немного помогло, но Вы продолжали бормотать: «Смитерс, возвращайся на вечеринку. Я в порядке. Нам нужен хотя бы один умный человек, представляющий станцию на этом убожеском празднестве». И я сказал Вам нет, что я останусь с Вами. И Вы не настаивали, и затем я… ну… сказал Вам, что люблю Вас, — я сначала посмотрел в сторону, смущенный и испуганный, а затем на мистера Бернса за его неизбежной реакцией. Его лицо осталось нечитаемым. — Я сказал то же в ответ? — спросил он. — Нет, не сказали, — скорбно ответил я ему. Мы оба сфокусировали наши взгляды на чем угодно, кроме лиц друг друга, пока мистер Бернс не поднял глаза в неловкости и сказал: — Что ж, Смитерс, ты знаешь, что я…- он смотрел на меня почти болезненно. Он прочистил горло и попытался снова, — ты знаешь, что я… Я ждал с волнением. Просто скажи это, любовь моя, но только если ты правда это чувствуешь. Пожалуйста. — Я… должен принести еще мороженного. Мое тает. Я сейчас вернусь. Пока я смотрел, как мистер Бернс убегает от того, чтобы сказать, что он любит меня, миллион мыслей пролетало в моей голове: «Может быть, он просто не любит меня. Может, он не любит меня и не может врать ради уместности взаимного ответа». Эти мысли имели смысл. Я редко видел, чтобы мой друг делал что-то, просто чтобы пожалеть чувства другого. Если он не любит меня, он бы не соврал, просто чтобы сделать меня счастливым, особенно если он меня не любил, мое счастье было бы несущественным для него в любом случае. Я уставился на доску Скрэббл, угрюмо смотря на слово «любовь» до того, как смел буквы с доски в отчаянной ярости. Тогда я решил убрать прочь любые надежды на романтический эпизод между нами двумя этим вечером, складируя их далеко в ниши моих бесконечных безмолвных мечт. Не было никакой возможности, чтобы наша любовь скрепилась воедино этой холодной ночью. Мистер Бернс не смог даже сказать, что он любит меня. Или хуже, он мог вообще меня не любить.