Не в одиночку

В их квартире крохотная кухня. Во всяком случае, казалась таковой, ведь там, дома, который остался теперь далеко-далеко, кухня была определённо больше. Безжизненные светло-жёлтые стены, безжизненные занавески с парой дыр внизу и безжизненная техника — обстановка, наводящая какое-то депрессивно-паническое состояние. Настенные часы, пригвождённые над дверным проёмом, с бесшумно отсчитывали секунды. Кисе только сейчас обратил на них взволнованный взгляд — за пыльным стеклом часовая стрелка касалась второго деления, минутная — пятого. Почти половина третьего ночи. Под самым потолком, изборождённым трещинами в месте побелки, лампочка без люстры отбрасывала мутный свет. Обеденный стол освещался настенным светильником. Ещё один источник освещения был включен над газовой плитой — на вытяжке, на которой Кисе зачем-то нажал на все кнопки. Без света в кухне было жутко, хотя и с ним Кисе не заметил, чтобы тревога хоть ненамного разжала свои когтистые лапы. Знобило. Или, наоборот, бросало в жар. Уже давно выяснилось, что это не симптомы простуды, жаропонижающие тут не помогут, о, нет. «Они близко», — говорило тело этой температурной скачкой. — Только бы Аомине-ччи не проснулся, — попытался улыбнуться Кисе и сжал ладонями кружку. Кипяток в ней оставался нетронутым и быстро остывал. В прихожей зазвучали тяжёлые и медленные шаги, какие бывают у того, кто надел на ноги утяжелители и не может с ними нормально передвигаться. «Аомине-ччи? Мацуда-ччи?» Кисе сглотнул и всё же пригубил тёплую воду, в которую до этого бросил, не глядя, чайный пакетик. Что за гадость пьёт этот Аомине-ччи?.. Шаги остановились, будто тот, кого здесь быть не должно, чего-то ожидал. Нет, это точно не Аомине или Кёске, Кисе бы голову на отсечение дал. В такой час? Да кто ж из них захочет бесцельно бродить по прихожей, когда всем рано вставать, даже Аомине, который на занятия ездил через раз, благо в его учебном заведении на такие вещи, как плохая посещаемость, смотрели сквозь пальцы. Но кто же тогда мог там быть? Вопрос чисто риторический. Никто. Никого здесь нет и быть не могло, как никого не было и тогда. Нет, себя не обманешь. Тело постоянно реагировало на эту дрянь: температура подскакивала, сердце с удвоенной частотой било грудную клетку, конечности неконтролируемо тряслись… Так было всегда. Так было и в тот самый злополучный вечер. Почему она никак не отстанет от Кисе? Почему? Он обхватил руками голову, закрывая запястьями уши. На висках выступил холодный пот. Из-за тупой боли в животе приходилось сидеть, сгорбив спину. Дрожали ноги. Каким-то поразительнейшим образом организм чувствовал, что сейчас что-то произойдёт. В холод бросало ещё до того, как это начало себя проявлять. В прихожей больше никто не шагал — там вновь воцарилась гробовая тишина, — но Кисе знал, что радоваться рано. И буквально через мгновение его боковое зрение поймало на противоположной стене быстро движущуюся тень, почти под потолком. Как будто кто-то мазнул огромной кистью по стене исчезающими чернилами. Такое невозможно, ведь свет падал сверху, верно же? — Что за дела, я всё это уже видел, — он устало улыбнулся, отнял руки от головы и откинулся на деревянную спинку стула. Ответом ему стало завывание ветра за окном да шуршание гравия под шинами подъезжающей к дому машины. Кисе храбрился и вымученно улыбался, потому что бояться, сжавшись в угол дрожащим комком, бессмысленно. Кисе встал. Слабость в коленях чуть не согнула его в три погибели, но он устоял, держа спину прямо. Какая-то часть его сознания, давно свыкнувшись с естественным страхом, просто приказывала не позволять брать над собой верх и сопротивляться, что бы это ни было, тогда как другая заставляла внутренности скручиваться в жгут, а конечности, словно наделяя собственной волей, действовать самостоятельно, преследуя единственную цель — спасение. — Почему я?.. — сказал Кисе в пустоту. Буквально сразу же, словно услышав, размытый, похожий на человеческий, силуэт обнаружил себя с правой стороны и мгновенно исчез, когда Кисе резко повернул голову — вовсе не из страха, только их желания рассмотреть его получше. Нечто светлое, почти белое, было частым гостей его кошмаров наяву и никогда не позволяло фокусироваться на себе. Его улавливало периферийное зрение, в основном, когда Кисе сосредотачивал на чём-то настороженный взгляд. Это было похоже на человека в белом саване и с бледной кожей, низкого и неестественно худого. Он появился снова, только уже с левой стороны, но Кисе предпочёл не реагировать. Это повторится. Если не в эту ночь, так в следующую, и в следующую за ней, и в следующую после этих двух. Сердце всё не сбавляло темп. Не поддаваться страху! В этом доме нет ничего такого, что могло бы нанести вред, разве что Аомине-ччи проснётся, зайдёт сюда и будет гундеть насчёт того, что Кисе перебил ему всю посуду (всего-то одну кружку!) и если удумает ещё что учудить… Однако разум и тело будто перестали существовать во взаимосвязи. Чем больше Кисе старался не поддаваться панике, тем сильнее тело ощущало страх. Унимая дрожь в конечностях, глотая воздух, потому что во рту пересохло, делая медленные, глубокие вдохи и выдохи, чтобы успокоить лихорадочно бьющееся сердце, Кисе героически сносил ужас немыслимых, но таких реальных картин, но его героизм был не безграничен, и, не встречая больше сопротивления, страх, отчаяние, бессильное желание уйти от всего этого и никогда не видеть, смешивались в один поток и обрушивались смертоносной волной. Кисе, скуля побитым псом, опустился на стул и стал царапать короткими ногтями гладкую поверхность стола, беспрестанно всхлипывая. Страшно было поднять глаза. Бледная фигура в белом саване являла собой лишь малую часть от общего представления. Тени на стене, шаги в коридоре, приглушённое рычание у ног, неясные силуэты стариков, детей, женщин с растрёпанными волосами — всё это появлялось и исчезало, не позволяя к себе прислушаться и присмотреться повнимательнее. А с недавних пор к этому списку добавилось ещё кое-что. Кисе откинулся на деревянную спинку, когда его рассеянный взгляд остановился на чёрно-синем оконном стекле. Словно получив удар в грудь, Кисе отшатнулся и едва не упал на пол, что было бы спасением — с пола не видно того, что смотрело на него по ту сторону окна. Изрытая язвами землисто-серая кожа обтягивала череп тонким чулком. Огромные глаза смотрели неподвижно, как будто и не являясь вовсе глазами — просто два глазных яблока, опутанных сеткой красных капилляров, с мутной радужкой, вставили в глазницы. Но то, что этот человек, если так вообще можно его назвать, видел Кисе и смотрел именно на него, было неоспоримо. Обескровленные губы шевелились — он что-то говорил, причём одну и ту же фразу, повторял раз за разом, как заклинание, а потом зловеще улыбался, показывая гнилые пеньки зубов. Можно было подумать, что подоконник располагается со стороны улицы — подобие человека словно лёг на него грудью и пригнул голову так, что Кисе видел его лицо лишь до нижней губы, а дальше подбородок скрывала оконная рама. А ведь это четвёртый этаж… «Это всё не на самом деле, не так ли?» — подбадривал Кисе сам себя. Он даже закрыл глаза, будучи уверенным в том, что, открыв их, этой чертовщины уже не будет. Тщетно. Господи… Встать не получалось — только приподняться на дюйм и упасть обратно; скрести пальцами лаковое покрытие стола и усиленно дышать; отводить взгляд, но вновь обращать его на чудовище, что говорило-говорило-говорило и ухмылялось, глядя своими безжизненными глазами. Господи, дай только силы уйти отсюда… Но куда идти? Эта тварь появлялась и тогда, появляется и теперь, иногда преследовала Кисе во сне. — Оставь меня, — сдавленно простонал Кисе, закрывая лицо ладонями. — Оставь, оставь, оставь… Он даже слышал, как тварь смеётся в ответ (или ему казалось, что слышал?). Как она сообщает этим смехом, что Кисе наивен: обычная словесная просьба спасти от чужого присутствия, увы, не в силах. Кисе снова закрыл уши ладонями и так сильно сдавил с боков низко склоненную голову, что чуть не взвыл, однако рук не убирал. Думал, это его единственная надёжная защита, чтобы окончательно не впасть в отчаяние. Хотелось под душ. Да, под контрастный душ, который смоет в сливное отверстие и липкий пот с головы, и слёзы с бледных щёк, и страх, сковавший тело, как цепями. Шум льющейся из душевого крана воды заглушит собой все нарушающие ночную тишину звуки. Вымотанный, опустошённый, Кисе хотел только одного: добраться до кровати. То есть до комнаты, которую они с Аомине делят на двоих не совсем пополам, до расстеленного вдоль стены футона, заправленного ворсистым пледом. В тот момент, когда Кисе, обретя бодрость духа, отнял руки от лица и выпрямил спину в готовности встать, послышался новый шум. Прогнившее лицо за окном пропало, похоже, ещё в тот момент, когда слезящиеся глаза накрыли вспотевшие ладони. Кисе словно ощутил его уход — в мозгу что-то ослабило хватку, дышать стало легче. Казалось, всё позади. Но вот из коридора вновь слышатся звуки. Шаги. Мягкие, спокойные, как будто осторожные. Направляющиеся в сторону кухни. Кисе от ужаса глаза распахнул. Сорвавшись с места, отошёл от двери подальше. Сердце с новой силой пустилось вскачь. Он старался взять себя в руки. Ничего тут ужасного нет, что бы это ни было, оно слабее. Кисе задержал дыхание — шаги близко. Вот они слышатся уже у самой двери и останавливаются. Распахнулась дверь. — Ты на часы вообще глядел?! — А?.. В дверях стоял Кёске — заспанный и злой. Тёмные дреды, обычно собранные в хвост, лежали концами на мускулистых плечах. Он смотрел, не добавляя во взгляд ни капли дружелюбия, стоял, погрузив руки в карманы вылинявших штанов — вроде бы выглядел расслабленно, а вроде бы как будто готовился вцепиться Кисе в глотку. Не то чтобы Кисе рад был его видеть, но тем не менее… — Мацуда-ччи? — Чего сидишь, воешь тут? — Вою? — Удивление Кисе было самым, что ни на есть, искренним. Всё ещё стоя на расстоянии, он открыл холодильник. Достал коробку с соком и улыбнулся соседу. Улыбка играла всеми гранями — она была и безмятежной, и задорной, и виноватой, и притворной. Кажется, она окончательно сбила с толку враждебно настроенного Кёске, и напряжённые мышцы на его лице постепенно расслабились. — Нет же, тебе послышалось. — Ты о чём? Я ещё не окончательно из ума выжил, чтобы уже которую ночь не слышать через наушники, как ты хнычешь. Ты что, баба? — Нет, я не баба. Мне просто не спалось, — пожал плечами Кисе и открутил крышку на коробке. Сделал глоток. — Мне это уже начинает надоедать. Я думал, тебя тут пытают. Чёрт, да что с тобой вообще происходит? — Ничего, — коротко ответил Кисе, убирая сок обратно. После холодного головокружение почти отступило. — Просто приснился плохой сон. Тебе часто снятся плохие сны, Мацуда-ччи? На это сосед фыркнул и развернулся. — Херотень какую-то несёшь. Я спать пошёл. — Спокойной ночи, Мацуда-ччи, — дружелюбно сказал на прощание Кисе. Впредь придётся быть с ним осторожным — он начал что-то подозревать. Если так пойдёт и дальше, придётся Кисе искать новый дом. Завтра Кёске скорее всего расскажет Аомине о том, что видел и слышал. Что ж, Кисе готов к разговору с бывшим одноклассником. Но с тем, что с ним творится, надо что-то делать. Только что? Кисе подошёл к раковине, открыл холодную воду и ополоснул лицо. Потом, не вытираясь, ступая босыми ногами как можно более бесшумно, вернулся в постель.