Believer

In the meantime we let it go At the roadside we used to know We can let this drift away Oh, we let this drift away

Питер с силой пинает запертую дверь в комнату Уэйда. Ногу простреливает болью. Парень шипит сквозь стиснутые зубы, напоследок саданув по двери ещё и кулаком. Глупо! Зачем он вообще пришёл? С чего решил, что Уэйд будет его ждать? Почему подумал, что тот поможет? Жизнь — не грёбаная сопливая книжулька, о чём они с Уилсоном сами недавно разговаривали. Но Питер так уязвлён, что единственная альтернатива для него — запереться в чулане для швабр и сидеть там весь вечер. Так, пожалуй, он и сделает. Паркер обхватывает себя руками и делает шаг прочь, как его останавливает неизменно насмешливый голос. — Мне всё же придётся отдать тебе запасной ключ, иначе однажды ты вышибешь дверь. Питер резко разворачивается, решительно подходит к Уэйду. Опускает ладонь ему на затылок и прижимается губами к приоткрытым от удивления губам. Уэйд не отвечает и даже не пытается обнять его или отстранить — руки заняты бумажными пакетами. — Во-оу, детка, что случилось? — спрашивает он, когда Питер отступает от него на пару шагов и вновь обхватывает себя руками. — Ничего… — бурчит Питер. — Мы можем уйти отсюда? Уехать. Что угодно. Куда угодно. Пожалуйста… Уэйд хмурится, оглядывая напряжённого парня. Отпирает дверь и, не говоря ни слова, обхватывает Питера за талию и заводит внутрь. — Подожди меня здесь, хорошо? — спрашивает он. Питер опускает взгляд и кивает. Уэйд оказывается вдруг совсем близко, приподнимает его голову за подбородок, заставляя смотреть в глаза. — Я серьёзно. Никуда не уходи, я быстро. Питер выдавливает из себя улыбку, в упор глядя на подживающую губу Уэйда. И облизывает собственные. — Хорошо. Я буду тут. Уилсон широко улыбается, чмокает его в нос, вручая пакеты, и выскальзывает из комнаты. Питер несколько мгновений мнётся на месте, глядя на закрывшуюся дверь. Будто передумал и собирается уйти. Но идти ему по большому счёту некуда. Поэтому парень расчищает немного места на письменном столе и опускает туда свёртки, заглядывая внутрь. В одном лежит пара хот-догов, в другом чистые трусы, которые Уэйд, видимо, только забрал из прачечной. Питер присаживается на край развороченной кровати и складывает руки на коленях. А потом, поддавшись порыву, стаскивает ботинки и ложится. Подушка пропахла Уэйдом, и Питер утыкается в неё носом, закрывая глаза и глубоко вдыхая. Запах обволакивает и немного успокаивает. Сердце чуть сбавляет свой сумасшедший ритм. Уилсон ещё не перестилал постель с их последнего раза, поэтому Питер чувствует ещё и собственный одеколон. И эта смесь — лучшее, чего он мог бы желать сейчас. Ну, конечно, ещё лучше было бы, если бы и сам Уэйд был под боком. Хорошо, признается Паркер сам себе, прийти сюда было не такой уж и плохой идеей. Дыхание выравнивается. Питеру кажется, что он просто лежит, но хлопок двери будит его. — Тачка под окнами, малыш, хватай запасные трусы и спрей от долбоёбов и погнали! — восклицает Уэйд, подлетая к кровати. — Питти, ты что, уснул? Питер мычит что-то в ответ, вытягиваясь на кровати и переворачиваясь на спину. Смотрит на Уэйда из-под опущенных ресниц. — Куда мы пойдем? — спрашивает он, улыбаясь. — Не пойдем, а поедем! — Уилсон плюхается на край кровати, взмахивая руками. — Ты что, не слушал? Я тачку подогнал. Свалим отсюда нахуй. — Ммм, нахуй — это хорошо, — тянет Питер. Уэйд мягко смеётся и в мгновение ока ложится рядом, прижимаясь к Паркеру. — Я совсем тебя испортил, а? Он шепчет в самое ухо, и от его дыхания становится немного щекотно, но отстраняться Питеру не хочется. Он снова прикрывает глаза. — Ты продолжаешь видеть меня каким-то святым, — говорит он. — Как будто я до тебя никогда не матерился. — Нет, ты жил на облаке и скакал на единороге, какающем бабочками, а птички пели тебе песенки. — Да, примерно так всё и было, кроме облака, единорога, бабочек и птичек. — Шшш, не порть момент своим сарказмом, — Уэйд целует чувствительное местечко за ухом. — А ты мне что за это? — Паркер поворачивает голову, сталкиваясь с Уэйдом носами. — А чего бы тебе хотелось? — Хм… Так много вариантов… Надо подумать. Уэйд отстраняется, когда Питер тянется, чтобы поцеловать его. — Давай ты подумаешь в машине? Я очень плохо припарковался. Питер закатывает глаза и тяжело вздыхает. — Так мы правда уезжаем? — спрашивает он. — Да. На денёк или два. — Но я с собой ничего не взял, а в комнате… — Озборн? — Угу. — Вы с ним поругались? — Нет, просто не хочу ему ничего объяснять. Он же обязательно спросит, куда я, зачем, с кем и когда вернусь. Уэйд вздыхает. — Скажи, что тебе нужно и где это лежит. *** Питер подгоняет старенький джип ко входу, когда Уэйд слетает по ступеням с двумя рюкзаками на плечах. Кидает оба на заднее сидение. Питер освобождает водительское кресло, и Уэйд запрыгивает в машину. — Погнали! — восклицает он. Питер пристёгивается и откидывается в кресле. — Куда мы едем? — Куда-нибудь! Какая разница? — А Гарри ты что сказал? Уэйд набирает скорость, выезжая с территории студгородка. — Что мы едем в Вегас жениться, а его на свадьбу не пригласили, потому что он нам не нравится. Питер смеётся и хлопает себя по карманам. Чёрт. — Притормози, я телефон оставил, — вздыхает он. — И что? — Уэйд пожимает плечами. Паркер закатывает глаза. — А если будут звонить? — Кто тебе будет звонить? Озборн? Старк? Перебьются. Не ворчи. Может, он и прав. — Ты не допытываешься, что случилось, — замечает Питер, сцепляя пальцы в замок. — А ты хочешь об этом поговорить? — Не особо, — признаётся он. — Я вообще ничего не хочу. И видеть никого не хочу… Кроме тебя. — Оу, это самое милое, что ты когда-либо мне говорил, — Уэйд поворачивается к нему, когда они останавливаются на светофоре. — Забей на всё. Мы съебались. Питер заметно расслабляется, когда они выезжают из города. Он всё ещё понятия не имеет, куда они едут, и Уэйд, видимо, тоже. Переваливает за полдень. Солнце через лобовое стекло немилосердно жжёт ему коленки. В салоне становится немного душно, и Питер приоткрывает окно. Ветер тут же творит что-то невообразимое с отросшими волосами, и Питер пытается пригладить их рукой. Мимо проносятся редкие деревья, столбы и встречные машины, взметающие клубы пыли. Паркер сначала пытается их считать, но быстро сбивается. Дорога, стелющаяся впереди, уходит в бесконечность. Уэйд молчит почти весь путь, что совсем для него непривычно. Но тишина, повисшая между ними, не неловкая и тяжёлая, совсем нет. Питер поворачивается к нему, несколько мгновений разглядывая его профиль. — Что? — наконец не выдерживает Уилсон, усмехаясь. — Ничего, — Питер вновь переводит взгляд на дорогу. — Мне уже лучше. — Знаешь, как будет ещё лучше? Если врубить музыку. Поищи чего-нибудь в бардачке. Питер разгребает кучу бумажек, прежде чем находит коробку с дисками. — Боже, ABBA, Modern Talking, Донна Саммер. Чья это машина? Уэйд начинает ржать и едва сквозь смех выговаривает: — Боба. Вруби радио, я пока не настолько отчаялся, чтобы слушать диско. — Пока? — Питер возвращает диски на место. — Не ты ли мурлычешь себе под нос «Танцующую королеву» иногда? — Ты ничего не докажешь! Питер крутит ручку радио, пытаясь найти что-нибудь поживее. И, наконец, довольный откидывается на спинку кресла, задирая ноги повыше. Уэйд вслушивается в мелодию, а затем по его лицу расплывается улыбка. — Ну вот, совсем другое дело! Он выкручивает звук на максимум и начинает подпевать Битлам. Сначала тихо, так, что его практически не слышно. А потом входит во вкус. — Только не говори мне, Питти, что ты слов не знаешь! — перекрикивает Уэйд музыку. — Давай во всю глотку. Со мной! — WELL, LET’S SHAKE IT UP, BABY NOW, — подвывают они в голос. — TWIST AND SHOUT! Они орут так, что слышно, должно быть, в самом Нью-Йорке. Уэйд смеётся и барабанит по рулю, покачивая головой в такт. Питер сползает в кресле ниже, закидывает руки за голову и упирается ногами в стекло. Когда заканчивается эта песня и начинается следующая, звука Уэйд не сбавляет. Питер прикрывает глаза, погружаясь в свои мысли. — Ты такой красивый, — кричит Уэйд. — Когда не паришься всякой хернёй. Питер довольно улыбается. И мечтает лишь о том, чтобы эта дорога никогда не заканчивалась. *** — Ты когда-нибудь сбегал из дома? — спрашивает Уэйд. — Нет, если не считать поступления в университет. Да и некуда было бежать. А ты? Они остановились, чтобы заправиться и перекусить. Солнце уже подползает к горизонту. Уэйд отхлебывает горячий кофе и морщится. — Ага, несколько раз пытался. Когда мелкий был, меня быстро ловили его друзья-копы. Когда стал постарше и ума накопилось, мог скрываться неделями. Но всё равно меня находили и возвращали. Сейчас я понимаю, что всё делал не так. — И каково это? Ну, сбегать… — Питер прислоняется к Уэйду плечом. Хочется большего. Хочется контакта кожи о кожу. Целовать, чувствовать, касаться. Хотя бы обнять. Но не здесь. — Всякий раз было по-разному. Иногда совсем плохо. Помню один случай. Я тогда просто вышел из дома и ушёл. Тогда только-только прошёл дождь и опустился такой туман, что на метр дальше носа ничего не было видно. Земля была мокрой и чавкала под ногами. Грязь налипала на ботинки. Чем дальше я шёл, тем сложнее было. Я продрог насквозь… Но продолжал идти, пока наконец просто не остановился и не повернул обратно. Не знаю, как я нашёл дорогу. Когда я вернулся, он даже не сказал ничего. Уэйд хмыкает, сминая в руке бумажный стаканчик. — Но иногда было так, как сейчас. Я просто оставлял всё и гнал вперёд, не оглядываясь. Лучшие дни в моей жизни. Когда ты пришёл ко мне на грани истерики, я подумал, что тебе тоже не помешало бы это испытать. — Ты оказался прав, — улыбается Питер. Воровато оглядывается по сторонам. И, убедившись, что никто не смотрит, опускает голову на плечо Уилсона. — Поехали дальше. Понятия не имею, где мы и как будем возвращаться. Но я ещё не готов об этом думать. — Вот и не думай, — Уэйд гладит его по щеке. *** Они сидят на старом заброшенном речном причале, вглядываясь в рябь на поверхности воды, когда садится солнце. Небо настолько тёмное, что сливается с водой, и невозможно с точностью сказать, где оно заканчивается и начинается река Звёзды, едва видные из-за туч, слабо освещают землю. Вокруг них двоих сгущается тишина, будто стена, закрывающая от внешнего мира. Конечно, до них доносятся звуки — и стрекот ночных насекомых, и шум воды, разбивающейся о причал, и завывания ветра, и гул машин, раздающийся откуда-то издалека. Но Питер всего этого не слышит. Он не слышит даже собственного дыхания и того, как Уэйд терзает колёсико зажигалки. Свобода, думает Питер, это отказ от всего, что тебе привычно. Приятного и неприятного. Хорошего и плохого. Того, что ты любишь, и того, что ненавидишь. А раз так, то он никогда до этого самого момента не был свободен. Осознание ударяет так внезапно, что хочется закричать в темноту. Он и не жил до сегодняшнего дня. Он только шёл вперёд, не останавливаясь. Слабо представляя куда. Слабо представляя зачем. И совсем не зная, что будет дальше. И теперь. Именно теперь, когда тусклые звёзды тонут в тёмных водах, мягко покачиваясь на волнах. Когда ветер сдувает волосы со лба, пробирается под одежду и ласкает ледяными пальцами разгорячённую кожу. Когда человек, которого он когда-то считал пустышкой, прижимает его к себе в попытке спасти и спастись самому. Именно в этот момент Питер понимает, что дальше не будет ничего. Только то, что он сам захочет. Только то, за что он готов будет заплатить самую высокую цену. И то, за что уже заплатил. У Уэйда внутри целый мир. И если не быть осторожным, так легко можно его расплескать. Уэйд всегда горит так ярко, отчаянно и самозабвенно, что однажды может выгореть полностью. Питер этого не допустит. Ничего этого не допустит. Уэйд держит крепко, но Питер знает, что он хочет ещё крепче. До хруста. До крика. И сам жмётся ближе. Склоняет голову и шепчет в ухо: — Не хочу, чтобы это заканчивалось. Питер сам не до конца представляет, что имеет в виду. Разделённую на двоих близость, когда, как между ночным небом и водой, стираются границы и между ними с Уэйдом. Или эту ночь, которая стала ответом на многие вопросы. Или понимание, которое, отчаявшись, он всё же нашёл в другом человеке. — Не думай об этом, — шепчет Уэйд, целуя выступающие ключицы. — Ни о чём не думай.