Путь в вечность

Тусклые, солнечные лучи заливали серую комнату постоялого двора мадам Шагал. В покрытое узорчатым инеем окно стукнулась лапками крохотная птичка, видимо, понадеявшаяся проникнуть внутрь, туда, где тепло. На стуле возле узкой кровати сидела фрау Мейер,пустым, безразличным взглядом уставившись на двух мужчин, нависших над ней подобно инквизиторам, допрашивающим обреченную на мучительную смерть ведьму. – Дитя мое, поговорите с нами, – мягким голосом воззвал к ней профессор Абронсиус. – Мне не о чем говорить. – То есть Вы не хотите сказать, что происходило с Вами в замке? – вмешался хмурый Марко. Лицо его было перевязано как и правая рука, которую он, как оказалось позже, не сломал, а вывихнул. – Ничего не было. – И граф не заходил к Вам и не разговаривал? – Нет. – Стела говорила, что слышала из Вашей комнаты крики. Это правда? – Я не кричала. – А Альфред? Девочка моя, Вы виделись с ним? – с надеждой спросил ученый, на что получил все такой же сухой, лаконичный ответ. – Нет. Он не приходил. Мне только приходили и уносили еду. Я сидела взаперти. – И Вы не просили о встрече с братом? Странно, учитывая, что Вы так стремились до этого с ним встретиться. В глазах Анны мелькнули раздраженные огоньки. – Это уже не мой брат, господин Марко. – Согласен, – он покосился на профессора, словно спрашивая, говорить ли то, что он намеревался сказать, и все же продолжил. – Но Вам, наверное, интересно будет узнать, что его тело не нашли. Перед тем как сжечь вампирское гнездо, наши люди обыскали практически все гробы и не обнаружили там ни Альфреда, ни Сары Шагал. – Вот как? – девушка чуть изогнула правую бровь. – Куда же он мог деться… – Нам тоже интересно! – заметил лесничий. – Вот мы и рассчитывали, что Вы нам расскажете, что произошло за те дни, пока нас не было. – Я уже говорила… –Да, да, да, мы это уже слышали! – он раздраженно перебил ее, но вдруг ощутил, как рука профессора опустилась на здоровое плечо, призывая мужчину быть помягче с фрау Мейер, которая словно превратилась в пустой безжизненный сосуд. Душа и сердце ее были далеко за пределами этой комнаты, и Марко догадывался, где именно: там, среди гор, где она вонзила кол в сердце вампира, а после безустанно кляла себя за совершенный поступок. – Давайте дадим Анне передышку, – тихо предложил Абронсиус, на что лесничий только сильнее вспыхнул от негодования. – Она уже и так молчит неделю! Довольно! – он вновь обратился к девушке. – Мне точно нужно знать: Вы уверены, что попали в сердце упыря? Лицо Анны еще сильнее побледнело. Крепко сжав губы и пальцы рук, что покоились на коленях, она с трудом подавила подкатившие к горлу слезы и, наконец, выдавила из себя: – Уверена. – Вы были без сознания. В голове, наверняка, все помутилось. Да и сани сильно трясло. – Я не промахнулась. – Очень хотелось бы в это верить. Потому что иначе, он может вернуться в деревню и убить здесь всех. – Не надо давить на мое чувство долга, господин Марко! – она вдруг резко поднялась со своего места. – Или пытаться запугать. Я знаю, что я сделала! Я убила его, ясно? Я вонзила кол в сердце графа. Его кровь на мне, сколько бы я не пыталась ее смыть, она все равно на мне! Я вижу это лицо в кошмарных снах, и мне от него никогда не избавиться! – Почему Вы тогда кричали: «Что я наделала?» – не унимался Марко. – Перед кем Вы чувствовали вину? – Перед собой! – Потому что привязались к нему? Потому что влюбились как эта дура-Стела? Оба не заметили, как перешли на крик. Профессор попытался унять их, но все было тщетно. – Я не намерена отвечать на столь бестактные вопросы! Все, чего я хочу, поскорее уехать из этой деревни! Анна попыталась выйти из комнаты, но Марко крепко схватил ее за плечо, не давая и шагу ступить. – Вы никуда не пойдете, пока мы не договорим! – Отпустите. Меня. Немедленно, – ледяным тоном процедила она сквозь зубы и сверкнула таким яростным взглядом, что даже Абронсиусу стало не по себе и он невольно поежился. Таких эмоций в глазах фрау Мейер он еще никогда не видел. Вообще многое в ней неизбежно изменилось, и это печалило и настораживало ученого. Однако он ничего не мог теперь поделать. Анна словно навсегда отдалилась от него, и эта непреодолимая пропасть росла между ними с каждым днем все больше и больше. Старик встал между ними и, воспользовавшись минутой гробовой тишины, наполненной искрами гнева и непонимания, снял с плеча фрау Мейер руку лесничего, после чего подтолкнул девушку к выходу со словами: – Идите, дитя мое, позже поговорим. Анна поблагодарила его молчаливым кивком и удалилась, оставив мужчин наедине. – Я не верю ни единому ее слову, – прорычал Марко, проводив ее острым взглядом единственного здорового глаза. – Она такая же, как и Стела. А, возможно, даже опаснее! –Друг мой, успокойтесь! – призвал его профессор Абронсиус неожиданно строгим и категоричным голосом и поправил пенсне на носу. – Если бы граф выжил, он бы появился в деревне, как и остальные. Но его нет, а, значит, он действительно мертв. – А если… – Мы победили, Марко! Войну эту мы выиграли, хоть и заплатив огромную цену. Они оба помрачнели, одновременно уносясь мыслями назад, в тот день, когда пролилась кровь. И кровь та была не только вампирская, но и человеческая. Последствия нападения на вампирское логово оказались чудовищными. Сейчас профессор лишь обрывками помнил, как вскрывали они гробы и вонзали колья в сердца мертвецов, как разнесли они бочки с порохом по всему замку, как он сам, вспомнив про заветную библиотеку и вновь увидев ее, едва не потерял рассудок от тех книг, что там хранились. Спасти все фолианты он не смог. Клаус и Богдэн чуть ли не силком вытаскивали обезумевшего профессора, кричавшего: «Книги! Книги! Я спасу эти книги!», когда все фитили были подожжены, и мужчинам следовало немедленно бежать на безопасное расстояние. Затем произошел взрыв, и небо озарили алые языки пламени. Логово вампиров горело подобно огромному необъятному факелу, освещая долину яростным желтовато-красным сиянием. Профессор Абронсиус, отец Вэли, Богдэн и кузнец Петру с сыном Клаусом пораженные, не верившие, что им удалось это сделать, стояли и смотрели, как полыхает древнее строение. Однако никто из них не ожидал, что с наступлением сумерек из глубин догоравших руин вылезут вампиры, о пристанищах которых они не знали. Одним из таких вампиров оказалась дочь отца Вэли, Имма. Пастор не мог вымолвить и слова, глядя на чудовищное, полуобгоревшее создание, отдаленно напоминавшее его драгоценную дочку. Рука его затряслась в неуверенности, в то время как должна была нанести удар в сердце вампирши. В какой-то миг он услышал знакомый, умоляющий голос, заставивший отцовское сердце дрогнуть. И это замешательство, секундная радость от того, что перед ним его Имма, стали для пастора Вэли роковыми. Вампирша жадно вонзилась в его горло острейшими клыками, разрывая кожу и глотая теплую кровь родного отца. С трудом ее оторвали от пастора, и профессор Абронсиус, не растерявшись, молниеносно вонзил кол в сердце Иммы, освобождая ее душу из проклятого тела. Святой отец умер у него на руках, захлебываясь в собственной крови и повторяя до самого последнего вздоха имя своей дочери. Профессор глубоко, с горечью вздохнул, вспоминая, как им пришлось возложить на костер тело пастора, дабы он не превратился в ночного хищника. В тот день погиб не только отец Вэли, но и братья Пеша и Тома, когда люди Хэнрика, подстерегавшие их в ущелье, расстреляли несчастных юнцов, а сами скрылись в неизвестном направлении. Как много напрасных смертей, как много жизней было оборванно ради одной лишь цели, которую они считали поистине благородной и благой. Цели оправдывают средства, но когда видишь, какова цена этого успеха, душа покрывается льдом, а внутри все сжимается от боли и осознания собственной вины. Мужчины еще долго не могли прийти в себя после увиденного и пережитого. После той ночи с крестами, кольями и чесноком люди дежурили вокруг поселения, со страхом ожидая нападения мертвых. И они приходили. По двое, по трое, те, что бежали из сгоревшего замка, обожженные, озлобленные и невероятно голодные. Жители деревни мужественно противостояли упырям и, в конце концов, уничтожили последнего, отправив проклятые тела в костер. Затем прошло еще несколько дней. Нападения прекратились. Животный ужас, с которым жили люди все прошедшие года, постепенно улетучивался, напоминая о себе в дни суровых метелей. А вот ученого и лесничего страх так и не покинул, ведь главный вопрос мучил обоих: погиб ли граф фон Кролок? С Анной вести разговор было бесполезно. Она решительно отказывалась говорить на эту тему, тут же поднимаясь и покидая помещение. В этот раз случилось то же самое, однако не без помощи Марко и их с фрау Мейер взаимной антипатии удалось сдвинуться с мертвой точки. Сомнения на счет правдивости ее слов терзали профессора. Тем не менее, он, как человек, который всю жизнь полагался на факты и только их ставил превыше остальных ценностей, понимал, что эта история подошла к своему печальному, но логическому концу. Если бы граф, даже сильно раненный, выжил, он должен был бы объявиться много дней назад. Или же кто-то из деревенских должен был таинственным образом исчезнуть. Но решительно никаких новостей или хотя бы мимолетных слухов о появлении упыря близ деревни Абронсиус не слышал. Конечно, оставалось еще много загадок и тайн, которые он мог разгадать, находясь здесь. Однако ему следовало возвращаться в Кенигсберг вместе с фрау Мейер, которая еще два дня назад написала письмо и отправила гонца, дабы ей из города прислали экипаж. Ученый хотел побыть в деревне до весны, но Анна ясно дала понять, что пребывание ее в Трансильвании окончено. Ее здесь больше ничего не держало. Чемодан был давным-давно собран и мирно лежал на кровати в ожидании, когда его заберут. Сцепив руки перед собой в замок, фрау Мейер долго стояла возле окна на первом этаже, задумчиво всматриваясь в величественную красоту гор, видневшихся за густым, темным лесом. Снег крупными хлопьями падал на землю, а легкий морозный ветерок подгонял слипшиеся между собой снежинки, медленно засыпая протоптанные дорожки. День выдался как никогда тихим и спокойным. Пожалуй, такой ледяной тишины Анна не слышала уже очень давно, а потому была ей рада. Последние несколько недель стали настоящим кошмаром, который она всеми силами пыталась забыть. Она не хотела слышать перешептывание местных жителей о том, как вся деревня оплакивала смерть пастора Вэли, о вампирах, о людях старосты Хэнрика, которых судили за предательство, а позже повесили, о том, как главой деревни назначили Марко, а всех причастных к гибели упырей, признали героями, об обезумевшей кухарке Стеле, которую посадили под замок, кажется, теперь навечно. Это место стало Анне в тягость. Оно заставило ее страдать, пробив в груди огромную дыру, из-за чего она каждое мгновение ощущала чудовищную пустоту и одиночество. Ни одну ночь ей не удавалось выспаться. Страшные сны мучили ее, вынуждая просыпаться среди мокрых от слез и пота простыней. А после, понимая, что больше не уснет, она садилась в кресло и долго смотрела на молчаливую луну, вестницу печали и горя. Анна ждала. Ждала, сама не зная чего. Возможно чуда, возможно собственной смерти или ответ на извечные вопросы. И, когда в ее сознание пришла суровая, но правдивая мысль: «Ждать больше нечего и некого, а надежда не откликнется на твой зов», фрау Мейер приняла окончательное решение – пора возвращаться домой. Покинуть деревню для нее оказалось несложно. Сложнее было расставаться с теми людьми, к которым она всей душой привязалась, ведь она понимала, что это их последняя встреча. Мадам Шагал прощалась с горькими слезами. Она от всего сердца желала Анне найти свое счастье, на что фрау Мейер лишь печально улыбнулась и кивнула, поблагодарив за теплые слова. Прощаться с Георге было гораздо сложнее. Раненный в плечо, с перевязанной рукой и перебитым носом, он опустил хмурый взгляд и никак не хотел смотреть на девушку, что покидала Трансильванию навсегда. – Как Стела? – решила она отвлечь его. Георге пожал плечами и сухо ответил: – Сидит взаперти. Ни с кем не хочет разговаривать. Когда узнала, что вампиров уничтожили, так рассердилась, как будто в нее бес вселился! Обещала убить всех. Особенно Вас. – Не сомневаюсь, – мрачно хмыкнув, буркнула фрау Мейер. – Но я все равно никогда не желала ей зла. Я хотела только, чтобы она была счастлива, а не обманута ложными надеждами. Передай Стеле мои слова, пожалуйста. Надеюсь, когда-нибудь она поймет меня. – Передам, обещаю, – заверил юноша, мельком посмотрев на Анну и вновь отведя взгляд в сторону. Она не стала уговаривать его посмотреть на нее. Все, что она хотела сказать только ему, она уже сказала, когда отправлялась в замок несколько недель назад. И, как ей показалось, она, словно и не возвращалась оттуда, а здесь, возле постоялого двора и запряженной кареты с полусонными лошадьми и ворчливым кучером стоит вовсе не фрау Мейер, а ее тень. Где же была настоящая Анна? Она и сама не знала. Наверное, осталась в горах или же улетела в пропасть вместе с графом фон Кролоком, навсегда поглощенная тьмой. Фрау Мейер молча обняла юношу и прижала его к себе. Он по началу будто окаменел, словно не ожидая от нее подобной ласки, но затем крепко обнял Анну в ответ, тихо прошептав ей на ухо: – Все будет хорошо. Я знаю. Я верю в это. Все будет хорошо, мадам Анна! Ее веки дрогнули. Она в это не верила. Не могла позволить себе поверить в это. Но, хотя бы на прощание, ради Георге и его непоколебимого юношеского, наивного оптимизма, она позволила себе улыбнуться и ответить: – Конечно, будет! Она легонько поцеловала его в лоб, сжала здоровую руку, после чего отошла к карете с уже попрощавшимся со всеми профессором Абронсиусом, который выглядел мрачнее тучи. У дверки стоял лесничий Марко, о чем-то тихо говоривший с ученым, после чего повернулся к фрау Мейер и неожиданно заявил: – Нам вас будет не хватать. – Неужели? – Анна подозрительно сощурилась, на что мужчина невесело усмехнулся, как будто сам не поверил, что это сказал. – Да. Ко всему привыкаешь. А к людям в особенности. – Мне казалось, ко мне Вы так и не привыкли, господин Марко. – Ну, да. Но это не важно! – добавил он в конце чуть громче. – Ваш приезд многое изменил, можно сказать, в корне поменял наши судьбы. И я был бы дураком, если бы не сказал Вам спасибо, мадам. Анна несколько опешила от его слов. А еще больше от руки, которую он ей протянул. Девушка не решилась сразу ее пожать, словно ожидая от этого жеста какого-то подвоха. Немного помедлив, она все же осторожно вложила свою ладонь в его широкую руку и пожала ее. Однако чутье не подвело фрау Мейер. В его внезапной любезности и дружественности была причина, о которой она узнала, как только Марко покрепче перехватил ее за запястье, притянул к себе и, склонившись к уху Анны, дабы слышала его только она, хриплым тоном произнес: – Если этот ублюдок выжил, я убью его, а потом найду и убью Вас… Фрау Мейер попыталась вырваться, но лесничий лишь сильнее прижал ее к себе и крепко, с какой-то животной, грубой страстью поцеловал ладонь девушки. Кожу словно огнем обожгло. Наконец, Марко отпустил ее и с невозмутимым тоном произнес: – Счастливого пути! И не поминайте лихом! Анна ничего не ответила. Злобно сверкнув почерневшими глазами, она фыркнула, резко развернулась и села в карету, с грохотом захлопнув за собой дверь. Профессор удивленно посмотрел на нее, но она лишь стиснула ладони на коленях в замок и, повернув голову в противоположную сторону, уверено сказала: – Поехали. Я устала от этого жуткого места. Все быстрее и быстрее удаляясь от белоснежных трансильванских гор, фрау Мейер все сильнее ощущала, как сердце ее вырывается из груди и стремиться обратно, обливаясь кровью и болью от безысходности. И боль эту ощущала не только она. Где-то среди лесов, тот самый одинокий волк, что встречал их экипаж много месяцев назад, протяжно и обреченно завыл, навек прощаясь с пожилым ученым и его спутницей, навсегда изменившимися после этой судьбоносной поездки.

***

Год спустя… Зима в Кенигсберге была не такой, как зима в Трансильвании. Здесь не было холодных, суровых ветров карпатских гор, снежных бурь и глубоких сугробов, способных поглотить человека в ледяном плену. В городе царила промозглая, дождливая погода. За целый день ни один лучик солнечного света не пробивался сквозь толстых слой серых облаков, под ногами чавкало противное месиво из снега и грязи. Ледяной, влажный ветер пронизывал до мозга костей, подрывая здоровье любого вновь прибывшего в город гостя. Горожане в декабре предпочитали передвигаться на личном транспорте или же ловили экипаж, не имея ни малейшего желания подвергать свою обувь испытанию на прочность. Те же, кому все-таки приходилось хоть по узким, брусчатым улочкам пешком, старались дойти до пункта назначения как можно быстрее, укутавшись в шарфы, пряча лица за высокими воротами верхней одежды или опуская головные уборы как можно ниже, дабы мерзкая изморозь не попала на лицо. Так, укутавшись в теплую шаль, домой возвращалась молодая особа, свернув с главной улицы направо. Она перешла дорогу, посмотрев по сторонам, не несутся ли кареты с лошадьми и, сократив расстояние через узкие переулки, которые знала, как свои пять пальцев, вышла к калитке, ведущей к небольшому особняку. Пошел снег. Кружась белыми хлопьями, он падал на сырой асфальт и мгновенно таял, устилая тонким ледяными слоем пожухшую траву перед домом. Фрау Мейер поспешила войти внутрь, недовольно отряхиваясь и фыркая. Такая зима ей категорически разонравилась. Но здесь не Трансильвания, так что с промозглой погодой приходилось мириться и прогонять мысли о том, что оставлено позади. Сняв верхнюю одежду и поправив прядь волос, выбившуюся из тугого пучка, Анна прошла в гостиную и приблизилась к камину. Теплое пламя согревало руки и лицо, от чего щеки девушки порозовели. – С возвращением, – поприветствовала ее старая экономка, мадам Шульц, задремавшая у себя в комнате. Фрау Мейер обернулась и мягкой улыбкой кивнула. – Как прошли занятия? – Превосходно, – ответила она. Этот вопрос она слышала с тех самых пор, как вновь начала учить детей в частной школе, а потому ответ был вполне ожидаемым и будничным. Что могло произойти на занятиях? Дети учились, иногда слушались ее, иногда нет. Все шло своим чередом, наполняя жизнь Анны бессмысленной рутиной. Экономка поджала губы, видимо, желая что-то сказать, возможно, выразить свою обеспокоенность относительно душевного состояния фрау Мейер. Она не раз слышала, как молодая хозяйка кричит по ночам, взывая к некому невидимому гостю, которого и желала найти и боялась встретить одновременно. Она очень мало разговаривала. Она могла застыть и подолгу смотреть в одну точку, не обращая внимания на испуганные взгляды домочадцев. Когда оцепенение спадало, она занималась шитьем, чтением, работой, чем угодно, лишь бы избежать общения с людьми, окружавшими ее, будь то экономка или же тетушки, не слишком-то обрадовавшиеся возвращению девушки на родину. Все, о чем рассказала Анна, так это о своем брате, Альфреде. Его она так и не нашла, и путешествие ее было напрасным, долгим и весьма утомительным. Вот только что ее тогда так задержало там, ответа не последовало. Экономка чувствовала, что фрау Мейер чего-то недоговаривала. Она словно хранила страшную тайну, разгласив которую могла потревожить ужасающие силы, способные уничтожить все вокруг. Поэтому, будучи умной и тактичной женщиной, мадам Шульц старалась делать вид, что все в их доме хорошо, и задавала исключительно важные по хозяйству вопросы, не более того. Но сегодня, она позволила себе чуточку больше, ибо фрау Мейер выглядела печальнее и задумчивее обычного, что встревожило женщину и заставило нарушить молчание. – С Вами все хорошо? – Да. Все замечательно, – Анна вновь улыбнулась, но улыбка эта выглядела натянутой и фальшивой. Ей хотелось, чтобы мадам Шульц поскорее покинула гостиную. Она с искренней теплотой относилась к этой женщине, но ее общество становилось фрау Мейер в тягость, как и любое другое. Каким-то чудом она забывалась в окружении детей, проводя с ними большую часть своего времени. Дома же она чувствовала себя в клетке среди людей, не способных понять, что творится у нее на душе. «…даже в толпе бессмысленных людей единственным спутником моим было одиночество», – вдруг вспомнила она строчку из дневника графа фон Кролока и побелела. Сердце гулко забилось в груди. Почему разум вдруг вернул ее в тот кабинет, где она стояла и читала записи вампира, ей было не ведомо. Но слова эти каленым железом отпечатались в ее разуме, заставляя девушку вновь замереть подобно статуе, не слыша взволнованного голоса экономки. – Мадам Анна? Мадам? Вы слышите меня? Наконец, ей удалось вынырнуть из ледяного озера воспоминаний и, быстро заморгав, Анна посмотрела уже вполне осмысленным взглядом на пожилую женщину. – Да. Прошу прощения. Задумалась. Принесите мне, пожалуйста, чай в комнату. – А как же ужин? – Ужинать я сегодня не буду, благодарю. – Как скажете, – смущенно проговорила мадам Шульц и крепко сжала толстые пальцы. Это опять произошло. Когда фрау Мейер застывала, а черные глаза ее становились пустыми, словно неживые, экономка приходила в ужас. Ничто на свете ее так не пугало. Ей следовало поговорить с герром Леманном, приходившимся когда-то семейным доктором супругов Мейер. Быть может, он скажет, что это за странные припадки. Но ведь это не ее дело, напомнила себе в очередной раз женщина, наблюдая за тем, как молодая хозяйка медленно поднимается по лестнице наверх, в свою спальню. – Мадам, Вашу почту я положила на столик, рядом с кроватью. – Много писем пришло? – спросила Анна, не останавливаясь и не оборачиваясь. – Пара-тройка. –Спасибо. Поднявшись наверх, фрау Мейер прошла мимо комнаты сына, в которую не заходила с тех пор, как маленький Нитс скончался, и открыла дверь в свою спальню. Здесь так же ничего не менялось с того момента, как она вернулась из путешествия. Вещи были разложены по шкафам, книги возвращены на полки. Медальон с портретами и крестиком, который она не забыла забрать у мадам Шагал, Анна спрятала в самый нижний ящик тумбы, дабы они больше никогда не попадались ей на глаза. Взгляд мельком задержался на зеркале. Внешне она изменилась. Болезненная худоба исчезла, кожа приобрела красивый молочный оттенок. Анна стала похожа на саму себя до всех трагичных событий, что произошли с ней за последние несколько лет. Вот только глаза были мертвыми. Черные, бездонные колодцы не выражали интереса ни к чему происходящему вокруг, оживая, разве что, лишь во время занятий с детьми, единственными лучами света в этом холодном сумраке. Она не жила, она просто существовала, повинуясь инстинктам, нежели своим истинным желаниям, которым не суждено сбыться. Анна опустилась на край кровати и взяла конверты, что лежали на столике. Одно письмо от герра Шнайдера, близкого друга и коллеги ее покойного мужа. «Интересно, что ему нужно?» – подумала фрау Мейер и отложила его письмо на потом. Следующее письмо принадлежало профессору Абронсиусу, при мысли о котором Анна испытала смешанные чувства. Она скучала по старому ученому. Когда они вернулись из Трансильвании, он пробыл в Кенигсберге около двух месяцев, после чего вновь отправился в путешествие. Адрес гласил, что на данный момент профессор пребывал в Лондоне. Анна прикусила нижнюю губу и положила письмо на колени, намереваясь прочитать его, сразу после того, как пробежится взглядом по оставшимся посланиям. Следующее улетело в сторону, так как принадлежало оно мадам Ригер, чрезвычайно надоедливой, болтливой светской львице, которая весьма тесно общалась с тетушками Агной и Оделией. С глубоким раздраженным вздохом Анна перешла к следующему конверту, на котором не было написано имя отправителя. Изогнув правую бровь, девушка аккуратно оторвала края и вытащила листок, после чего развернула его и обомлела. Глаза ее округлились, загоревшись ярким пламенем. Руки задрожали, крепко сминая бумагу. Она узнала этот почерк.