Календарь судеб

      Глаза еще слипались. Чтобы быть на работе вовремя и выглядеть прилично приходилось вставать в шесть утра, но Маргарита считала это малой платой. Тишина и темень за окнами, и овсяные хлопья в тарелке обычно настраивали ее на философский образ мышления. Вспоминая то нетерпение, с которым ее подруга по работе Аллочка ожидала начала новогодних праздников, сопряженных с отдыхом в Таиланде, и другая подруга, тоже по работе, Ниночка, ждала поездки на Кипр, она улыбалась. В ее планы на новогоднюю неделю входила ударная работа. Маргарита видела каждый жалостливый взгляд, брошенный в ее сторону, слышала каждый вздох — «вот оно как, без мужика-то» — и только фыркала про себя. Всех их впереди ожидала одна перспектива: муж, бесконечные, по нынешним временам дети, четыре стены. Интересно, насколько богатым нужно быть мужику, чтобы вывозить на Кипр жену и пять, например, ребятишек? Аллочка и Ниночка были бабочками-однодневками. У нее же был четкий карьерный и денежный план. Через пару лет она станет директором по развитию. А спустя еще два-три года откроет собственную фирму. Лет пять уйдет на то, чтобы встать на ноги, раскрутиться, зато потом… К сорока годам она сможет поехать куда-нибудь подальше Кипра и Турции. На постоянной основе. Постоянный мужчина, семейный очаг — всему этому в плане не место. Быть может когда-нибудь, само реализовавшись в карьерном и личном планах, она осядет где-нибудь в Австралии или Новой Зеландии, и создаст семью. Правила, в которой, будет устанавливать сама. Вот тогда, она с сочувствием вздохнет о сегодняшних подружках, запертых в кухонных клетках, в кандалах из нелепых Российских законов.       Поднеся ко рту ложку овсяных хлопьев, Маргарита машинальным жестом нажала кнопку телевизионного пульта, лежавшего под рукой. Шла новостная передача — интервью с депутатом партии «Святая Русь», Березиной. В этой женщине средних лет, с высокой прической, в строгом сером костюме и очках, Марго видела школьного завуча, строгую математичку и классную даму, образ верующей к ней никак не клеился. И эта помада! Маргарита решительно не понимала дам за сорок лет, выбиравших такой кричаще алый ее оттенок. Кричащие и броские тона казались ей безвкусицей. — Не всех ожидаемых результатов удалось добиться, я первая готова признать это, — вещала классная святая, — но нами проделан большой, нет, огромный труд! Многое еще предстоит, но в целом, могу сказать, я довольна достигнутым. — На чем вы собираетесь сосредоточиться в дальнейшем?       Молоденькая девчонка, возможно, едва окончившая институт поднесла микрофон поближе к лицу дамы спикера. Та слегка отодвинулась. — К сожалению, у нас остаются проблемы в сфере здравоохранения. Рождаемость за последний год существенно возросла, но из-за низкого уровня бесплатной медицины, все еще имеет место повышенный уровень смертности. Так же, мы планируем заняться вопросом безработицы. — Расскажете по подробнее? — По новому законопроекту, который мы хотим предложить к принятию, работодатель, принявший на работу иностранного гражданина, должен будет уплатить налог в размере десяти процентов от получаемой прибыли. Это подстегнет компании брать на работу наших сограждан. — Многие обеспокоены возросшим уровнем преступности. Собираетесь ли вы предпринять что-то по этому поводу? — Безусловно,— пообещала дама с экрана. — Отчасти, проблема эта связана с уровнем безработицы и низкими материальными доходами наших сограждан. В первом квартале наступающего года, мы планируем повысить прожиточный минимум. Так же, повысятся пенсии неработающим пенсионерам и социальные выплаты матерям одиночкам. Но проблема эта гораздо глубже, чем может показаться. — Что вы имеете в виду? — Здесь все играет свою роль. Нехватка рук в правоохранительных органах, коррупция в высших рядах, но главная беда — недостаток духовности. В Библии говориться…       Маргарита поняла — Березина села на своего любимого конька. Так происходило со всеми представителями партии. Каждое интервью, и в том случае, когда давалось оно малоизвестным, малотиражным газетенкам, каждое выступление рано или поздно переходило на рельсы Библии и Бога. Девушка непроизвольно зевнула. Зубодробильная скука — слушать это. Казалось бы, и дураку понятно: дети алкашей и проституток, наркоманов, материально неблагополучных семей, с младых ногтей пристращаются не к религии, а к сексу за деньги, выпивке и героину, пополняя армии криминальных элементов всех мастей. И плодится их теперь не меньше, чем крыс на помойках. С легкой руки Березиной и партии, просто существовало два мира: тот, что по телевизору, где верят в Бога, и другой — темный и грязный, зато реальный, дышащий каждому в затылок. За минувший год, Маргарита не раз успела порадоваться тому, что живет не на первом этаже, и в квартиру ее проведена сигнализация.       Тревожно громко запел сотовый, отрывая хозяйку от размышлений. — Слушаю? — Маргарита убавила звук телевизора, теперь дальнейшие рассуждения о морали и нравственности не отвлекали ее от, возможно важного, разговора. — Рита… Ты? — послышалось в трубке.       Опознать в этом сиплом, сорванном голосе материнский удалось не сразу. А стоило узнать, как внутри что-то болезненно дернулось. — Мама? Да, это я. Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась девушка. — Рита, — мать говорила, чуть не плача, — я боялась, ты номер поменяла. И я не смогу… тебя найти! — Мам… — Рита, отец… Твой папа — умер.       Маргарита застыла, продолжая держать телефон возле уха. В нем слышались всхлипы — мать плакала. Не смогла удержаться. Марго не могла понять, что чувствует теперь, после стольких лет узнав, что его нет. Семь лет назад, только поступив в институт, она сбежала из дома, чтобы не видеть его заплывшее, вечно красное лицо. Не слышать криков, не видеть, как он раз за разом срывается на матери, забыть поучения, начинавшиеся с одного и того же тезиса: мужчина — глава семьи и уже только по этому всегда прав. Семь счастливых лет. И вот его нет. — Как? — спросила она ровно.       Мать перечисляла весь список диагнозов, поставленных врачами, но девушка не слышала. Ей вспоминались свои шестнадцать, когда спеша после школы в бар, в котором допоздна подрабатывала официанткой, ради некоторой финансовой независимости, она думала, что ненавидит этого мужчину. Была ли то правда ненависть? Или просто детская обида? — Похороны прошли? — Завтра в полдень. Затем и звоню, не пропускать же тебе… — Хорошо, я приду, — быстро ответила Маргарита, морщась от осознания необходимости отпрашиваться с работы.       Повесив трубку, девушка выключила телевизор и долго всматривалась в темень за окном, где, не удержавшись, некто запустил в небо салют. Она точно не испытывала радости. Только пустоту. Еще скреблась мысль, что следует подселить мать к себе — Маргарита помнила, та плохо переносила одиночество. Теперь, когда отца нет, она не заведет новых знакомств, не займется саморазвитием, такой уж воспитана, — она станет сидеть дома одна, сходя с ума от одиночества. И, в то же время, мысль эта была невыносима. Маргарита уже слишком свыклась со своим укладом, жить ради себя, планировать только свое будущее. Да и мало ей было приятельниц, с их красноречивыми намеками о времени свить семейное гнездышко?       На работу она шла с тяжелыми мыслями.

***

      Ледяные порывы ветра пронзали одежду насквозь, до последней ниточки. Не спасала пара надетых друг на друга свитеров. Хотелось со всех ног бежать домой, к горячему чаю, но детские ноги плохо преодолевали бесконечные снежные наносы. И с оттягивающими руки сумками не разбежишься. Путь, от угла дома до родной парадной, казался трижды длиннее, чем есть. — Алён! — перехватив пакеты в левую руку, Шурка правую протянула едва перебиравшей ногами дочери.       Илья брел впереди всех, спрятав руки в карманах, чуть согнувшись под рывками ветра и весом под завязку набитого консервами рюкзака. Кирилл брел рядом с женщиной, не переставая канючить: — Хочу на Елку! Хочу, где Дед Мороз! — при этом забавно надувая щеки.       Шурка вздыхала. Младшие дети плохо осознавали, насколько тяжела их денежная ситуация. На праздничном столе, кроме традиционного «Оливье» у них будут консервы — все, чтобы дать детям малую искру Новогоднего волшебства — подарки под елкой. Кира увидел яркий рекламный плакат, с лучившимися улыбками детьми, Дедом Морозом и Снегуркой, обещавший подарки, аттракционы… Путешествие в сказку. Естественно, он загорелся пойти, и ответ: «слишком дорого» пока не был для него аргументом. Необходимость отказывать собственным детям, огорчать их, заставляла женщину чувствовать беспомощность. Ей вспоминалось собственное детство, из дали минувших лет, напоенное ароматами хвои, мандаринов и свежей материнской выпечки, оно казалось волшебным. — Маам, — потянула Алёна, подергав за рукав, — А к нам Дедушка придет? — Дедушка?       Шурка не сразу поняла, о каком «Дедушке» речь. Ее собственный отец был уже пять лет как мертв, а Валерин не пылал желанием общаться с их семьей. — Тот, кто по домам подарки носит. Он придет? — Придет конечно, — не задумываясь ответила женщина.       Задумалась она вечером, пока готовила ужин для Валеры. Вдруг вспомнилось, как в школьные годы, мать шила ей карнавальный костюм на классный вечер. Шить она умела не хуже. Старые занавески, вельвет, доставшийся по наследству от, страшно подумать, пра-прабабушки, но все еще недурного качества, вата — образ Деда Мороза легко давался собственными руками. Валера же так часто пропадал на работе, что дети его отсутствию не будут удивлены. Для домашней Елки не хватало только одного персонажа — Снегурочки. И, к сожалению, сама Шура не могла сыграть эту роль. Нужен был человек со стороны, и она позвонила Владе. Чего у той было не отнять, это организаторского таланта. Она перезвонила уже на утро, сообщив довольным голосом: — Нашла я тебе студентку. Ищет подработку на праздники, дорого не возьмет. Мы с ней уже договорились, осталось детали утрясти. Это на тебе. — Спасибо, Владочка! — растрогалась Шурка. — И от детей тоже! — Для друзей ничего не жалко, ты знаешь. Пиши — диктую номер.       Шурка записала продиктованный номер. — Зовут ее Светлана Сотникова. Если что — ссылайся на меня. — Спасибо тебе, еще раз. Прямо выручила. У меня сил не хватает смотреть на их несчастные личики. В классе у Кирюхи большинство деток на Елки ходят, а он у меня бедненький… А помнишь, как мы с тобой в школьные года ходили? — Да предание это пылью уже покрылось, — отозвалась Влада, шурша бумагами. — Нам от школ тогда билеты доставались, — все жалела Шура. — Тогда, дорогая, государство наше деньгу на это школам выделяло! Ладненько, дела не ждут. Созвонимся еще.       Голос Влады сменился гудками, а Шурка тотчас набрала номер Светланы. Роившиеся в ее голове идеи просили выхода.

***

      Кладбище давило своей атмосферой. В морге Маргарита не была, хватило смутного припоминания толп людей и восковой духоты с похорон бабушки. Проститься с отцом пришло вдвое меньше, но все равно, столпотворение казалось девушке огромным. И большинство этих лиц не были ей знакомы. Мужчины в годах, плохо выглядевшие, с помятыми лицами и желтоватыми белками глаз, выглядевшие уныло единообразными.       Поддерживая под руку хрупкое тело матери, не отнимающей от губ платка, она бросила в могилу горсть промерзшей до каменной твердости почвы. В своих черных одеждах, обе они сейчас напоминали взъерошенных галок. Маргариту удивил священник, зачитывавший отходную. — Он был крещен? — тихо поинтересовалась она у матери.       Сколько сама она помнила этого человека, не замечала за ним религиозности. — Ты уже ушла от нас. Три года назад, твой папа заболел и едва не попал в аварию, выжив, он принял веру.       Маргарита молчала, не имея ничего ответить. В ее сознании не связывались эти слова: отец и религия. — Он сильно изменился после этого, — сказала мать, — так мало стал на себя похожим. Совсем другой человек. Тихий.       Маргарита вздохнула. — Теперь всегда будет эта тишина… — мать опять беззвучно расплакалась. — Я буду заходить.       Все еще стыдясь своего эгоизма, девушка достала из сумки кошелек, а из него четыре новенькие хрустящие купюры — всего двадцать тысяч. — Возьми, — коротко предложила она. — Нет, что ты, Риточка, не нужно… На что они мне? Одной мне многого не нужно. — Возьми, — Маргарита отклонила протест, — Много никогда не бывает. Я хочу, чтобы они у тебя были. Мало ли. На одну пенсию по-человечески не прожить.       Долго мать возражать не смогла, не желая спорить и препираться на похоронах. Маргарита вздохнула с облегчением.

***

      Праздник прошел на ура, повеселив и мать и детей. Сотникова оказалась живым чудом, не только замечательно исполнив свою роль, и поддержав задумку Шурки свежими идеями, но и просто очаровав всю семью. Алёна, первые минуты державшаяся скованно, под конец радовалась и смеялась громче всех.       Распрощавшись с гостьей и уложив спать младших детей, почитав каждому на ночь, Шура нашла на кухне Илью, стоявшего возле окна, и хмуро вглядывавшегося в ночь. — Ложись спать, — предложила она. — Не вышли, — как бы подытоживая некую мысль, отозвался сын. — Они волшебники и не выходят через двери, — возразила Шурка, понимая мысли ребенка. Положив ладонь на голову мальчишки, она слегка взъерошила жесткую шевелюру сына.       Илья обернулся, насупленный и хмурый. — Я не маленький! Я узнал папу! — заявил он. Затем добавил, — и никакого Деда Мороза нет…       Но увидев, что мать опечалена, Илья смутился, почесал нос и тронул ее за руку, очень серьезно пообещав: — Я вырасту, и заработаю много денег, и мы все пойдем на настоящую Елку!       Обнимая сынишку, Шурка испытывала умиление и страх от не детской серьезности его слов. — Конечно, милый, — губы женщины коснулись русой макушки сына — А сейчас иди спать.       Валера, когда женщина вернулась в гостиную, дослушивал речь президента. Не требовалось задавать вопрос, чтобы понять его мысли. Он был раздражен, не верил ни единому звучавшему слову. Ей самой с трудом во что-то верилось. — Славно вышло. Тебе понравилось? — Шура присела рядом на диван. — А? — муж ее, похоже, не сразу сумел переключиться со своих мрачных размышлений на жену. — Да, — наконец, он понял, — это ты неплохо придумала. Даже вспомнил себя мальчуганом, который под стол пешком ходил. — Наливай, — Шура кивнула в сторону шампанского. — Скоро куранты.       Эта ночь выдалась бурной, как двенадцать лет назад. Засыпающую под боком у мужа Шурку обволакивало расслабленное умиротворение, столь редкое для последних лет. И совсем тоненькой ниточкой пульсировала тревога: не ошиблась ли она в подсчете дней.

***

      Света спешила поскорее вернуться. Путь домой по спальным районам напрягал и нервировал даже в Новогоднюю ночь. Только крупные улицы и проспекты оставались прилично освещены, большинство маленьких улочек и проулков тонули в неверных тенях. Всюду сновали подвыпившие люди, поодиночке и группами, не все казались девушке адекватными. Оглушительный грохот перекрывал все звуки, могло случиться что угодно, и кричи не кричи — тебя даже не услышат. С каждой минутой, чувствуя себя все неуверенней, она ускоряла и ускоряла шаги, переходя почти на бег. Оставалось не то, чтобы долго, но она уже сожалела об этой идее с подработкой. Ни за что на свете она больше не потащится поздно вечером на другой конец города. Еще она жалела, что отказалась от помощи Вадима. Прошло чуть больше месяца со времени их знакомства, но Света все не хотела признавать того факта, что парень ей понравился. Упрямство часто мешало ей в жизни. Может, еще не поздно?       Для того, чтобы нащупать и вытащить старенький телефон пришлось замедлиться. Аппарат провалился в подкладку, и извлекаться не хотел, выскальзывая из подмерзших в тоненьких перчатках пальцев. Было невероятно холодно, мороз, какого не мог припомнить ни один житель европейской части России, ударил по городу ледяным молотом. Где-то недалеко в подворотне разорвалась петарда, справа за домами громыхал салют, от которого почти закладывало уши. Различить вовремя скрип тяжелых шагов за спиной она не смогла. Света не успела ни испугаться, ни удивиться, когда, сопровождаемый мерзким хрустом, удар по затылку выключил для нее уличную подсветку.

***

      Тетя Зина никогда не была особо умной. Тетя Зина и в двадцать первом веке имела за спиной десять классов киргизской школы. Всю жизнь тетя Зина мыла лестницы в подъездах, сменив, к сорока пяти годам четырех мужей, и вырастив двоих сыновей, вернувшихся к своему отцу в Киргизстан. Сейчас, имея комнату в коммуналке и честные пятнадцать тысяч в месяц, она ни к чему не стремилась, кроме ожидавшего ее дома телевизора.       Сегодня тетя Зина заканчивала вторую вахту, как сама любила это называть. Старенький ее телевизор давно дышал на ладан, приходилось думать о покупке нового, и для того, работать больше. В Новогоднюю ночь подъезды пачкали быстрее, чем она успевала оттирать, и тетя Зина мысленно уже подсчитывала денежки, которые к утру окажутся в ее карманах.       Она поднялась на последнюю, полутемную лестничную площадку, выводящую на чердак. Здесь как всегда было сильно намусорено, сказывались частые посиделки пьяной молодежи и не только. Оглядывая сваленные в углу жестяные банки из-под пива, рассыпанные сигаретные бычки и ругаясь себе под нос, среди засохших следов мокроты и выпотрошенных пачек чипсов женщина заметила странный предмет. При ближайшем рассмотрении он оказался узкими джинсами очевидно женской модели. — Да что ж вы, ироды, тут делали? — бормотала тетя Зина, рассматривая находку. Джинсы выглядели не новыми, но чистыми, и целыми. — Без штанов, что ли, ушли? Совсем стыд потеряли!       С долей сожаления она затолкала штаны в мешок к остальному мусору. На себя при всем желании не надеть, а договариваться ради единственной вещи со скупщиком на развале не хотелось. А затем заметила сбитый дверной замок. Нехорошее предчувствие тот час закралось в душу тети Зины. Оставив мешок, она тихо приоткрыла дверь, осторожно заглядывая в полутьму чердачного помещения. И тут же попятилась обратно, крестясь, и взывая к Пресвятой Богородице. Запнувшись о выроненную из ослабевших пальцев швабру, она заголосила на всю лестницу: — Люди!!! Помогите, люди!       На чердаке, на голом полу среди обрывков газет и крысиного помета лежала девушка, чья поза, нагота и темные пятна крови красноречиво рассказывали о свершившемся надругательстве. — Спасите, — уже скулила тетя Зина, оглядываясь по сторонам в поисках притаившегося злодея. Ей казалось, он вот-вот вывернет из-за лифта, спустится с крыши или поднимется по лестнице снизу.

***

      В доме Ады стояла почти звенящая тишина. На, совсем не похожем на праздничный, столе, горели три толстые свечи. Женщина молилась, обратившись лицом к иконе в углу. Закончив, она с постным лицом принялась за еду, поглощая ее медленно, небольшими порциями. Все средства связи были отключены, а окна плотно занавешены. Ада желала оставаться в тишине и покое, в недосягаемости мирской суеты. Конечно, до ее слуха долетали звуки всеобщего праздника, но женщине удавалось от них абстрагироваться. Вместо них, она вслушивалась в детское пение, поднимавшееся из глубин ее сознания. Веселый девчачий голосок напевал и напевал, пока из глаз Ады не начали катиться крупные слезы. — Маленькая моя, — шептали ее губы в беззвучии комнаты, а руки непроизвольно опускались к животу.       Затем затуманенный слезами взгляд скользил дальше, к фотографии сына в траурной рамке. Ее долго длившаяся скорбь оставляла в душе кровоточившие язвы, которые Ада неосознанно лелеяла, черпая в них религиозное рвение. Глядя на сына, она снова принялась шептать, перемежая молитвы с обещаниями.

***

      Андрей уехал под Новый год. Место, занимаемое им в душе Насти, вопреки всем ее ожиданиям не заполнилось вязкой пустотой, или еще какой-то ерундой из романов. Под Рождество, спустя неделю, она с уверенностью осознала, что не может считать свое сердце разбитым. Оно стучало ровно, по-бойцовски подталкивая ее к свершениям. Прогуливаясь, день за днем мимо привычного места их свиданий, девушка все чаще бросала взгляды в сторону ближайших камер наблюдения. Могла ли она их разбить? Заряженный льдом снежок казался сомнительным средством, и был быстро отброшен в сторону. Но план, уже, как на дрожжах, зрел в уме, на руинах отбракованных идей вырастали новые, более стройные.

***

      Новогодняя неделя пронеслась быстро, подарив парочку приятных и не очень сюрпризов. К приятным можно было отнести нового сотрудника их фирмы. Розовощекого улыбчивого логиста подружки по работе с первых дней окрестили Степочкой, хихикая за спинами и в уборных, как стайка глупых школьниц. Степан не обращал на них внимания, держась со всеми в равно вежливо-деловой манере. Но Маргарита замечала взгляды, изредка направленные в ее сторону. Это грело. Встречаясь волей случая на корпоративной кухне в перерыв, она подумывала, не дать ли парню зеленый свет? Минул месяц с лишним с тех пор, как она рассталась с Игорем. Отсутствие физической близости сказывалось негативно.       Прошло еще несколько дней до новой «нечаянной» встречи в кофейне на углу проспекта. Маргарита желала немного расслабиться после напряженного рабочего дня. Заказав чашечку кофе по-венски, и не торопясь, отхлебывая маленькими глотками вприкуску с круассаном, в завихрениях снежных хлопьев за окном, она разглядела быстро шагающего Степана и помахала ему рукой. — Привет, — оказавшись рядом, парень широко улыбнулся.       Вольготно устроившись напротив девушки, он по-хозяйски кликнул официанта, и уже через минуту можно было наблюдать, как дотошен и въедлив их логист. Несчастную студентку, обслуживавшую их столик, он замучил расспросами, как и из чего, приготовлено каждое наименование в менюшке. — Вам бы бухгалтером быть, — отметила Маргарита, когда заказ состоялся. — Предпочитаю финансового директора, — лучась все той же улыбкой, ответил Степан, — Но, вообще-то, планирую занять пост генерального. Лет через пять. Наверное. — Наш человек, — ответ был кошачье мягкой полуулыбкой чеширского кота.       Ее коллега удивленно приподнял брови. Казалось, он затем обдумал нечто, и придя к решению заговорил. — Непривычно видеть девушку с карьерными амбициями. Не обижайся, Рита. Можно, мне называть тебя так?       Она слегка покусала губы. Нет, быстрый переход на «ты» не оскорбил ее чувств, как и выбранный им вариант «Риты», тогда как большинство ее бывших ухажеров избирали более аристократичные варианты: «Мари», «Марго». Обидным казался комментарий о ее амбициях. — На Риту — не обижусь. Но чем так удивительна девушка с амбициями? — Рит, у девушки вполне могут быть амбиции, если они здоровые. Сейчас — у тебя хорошая позиция. Для женщины — правда, очень хорошая. — А для мужчины? — Для мужчины низковата. Но таков уж наш мир, — Степан взялся объяснять, чувствуя, что слова его задели собеседницу, — Если у начальника есть выбор, кого повысить, женщину или мужчину, кого, как ты думаешь, он выберет? — Того, кто результативней, это естественно, — ответила раздосадованная девушка. Беседа задалась не в том направлении, в каком ей хотелось бы. Теперь, она не была уверена, желает ли продолжать знакомство. — Нет, он повысит мужчину. — Даже, если женщина лучше справляется с работой? — не верила Маргарита. — Даже так, — кивнул Степан. — Чтобы прийти к финишу первой, ей нужно не просто делать свою работу лучше, а лучше в разы. В десятки раз. — Даже, если этот начальник — женщина? — в ее голосе скользнула пара ехидных нот. — Даже так, — слова поддержал новый кивок. Степану уже принесли его заказ, который парень и поглощал с немалым аппетитом. — Так тем более, — фыркнул он. — Это почему? — теперь, уже удивилась Маргарита. — Личные симпатии, полагаю. Так что, если ты решила стать директором, мой совет, потрать лучше время на что-то еще. За границу съезди, отдохни. Потрать больше времени на семью. Семья это как несгораемый актив, всегда зачтется. Кроме того, — Степан опять лучисто улыбнулся, — это как раз та сфера, в которой любая женщина сможет реализовать все свои амбиции. — В этой сфере, у меня амбиций нет, — Маргарита поднялась, допив свой кофе. Продолжать начатую тему не хотелось. — Не обижайся, Рит. Я говорил это не для того, чтобы тебя оскорбить. У меня сестра такая же. От половины жизни отказалась ради кресла руководителя проекта. И что ей это принесло? Счастье, радость? — Не знаю. Я не знаю твоей сестры. У меня есть цель, и к ней я собираюсь идти. До завтра. — До завтра.       Всю ночь она лежала и думала. Слова Степана вызывали в ней неприятие, раздражение, и вместе с тем не отпускали. В частности, мучил вопрос, почему все так уверены, что призвание женщины — семья. Женщина с карьерными устремлениями, женщина без семьи, в ее окружении, с детства, воспринималась как нечто извращенное. Или нереальное, наподобие марсианина. Так, новое утро девушка встречала со слипающимися глазами и головной болью.       На работе, прямо на проходной, ее поджидал на стене некролог. Не веря глазам, Маргарита смотрела на буравившую ее с фотографии Аллочку. В выражении бумажного лица чудилась укоризна и попытка пристыдить. Пятно красной гвоздики выглядело кровавой раной в том месте, где принято видеть человеческое сердце. — Неожиданно, а?       Шокированная Маргарита с трудом узнала голос Жени с ресепшена. Оторвавшись от фотографии Аллы, еще неделю назад веселой, щебетавшей как птичка о поездке в Таиланд и строившей планы на будущее, она сухо кивнула. — Вы дружили, Маргарита Вячеславовна? Мне жаль… — Из-за чего это случилось?       Наверное, глупо было ожидать, что девчонка, числившаяся на штате младшим секретарем, может что-то знать. Но Женя, воровато оглянувшись, приблизилась едва не вплотную и зашептала: — Я слышала, Алла залетела, а мужик ее сказал ей, что с грузом в подоле она ему не нужна. Она нашла тетку, которая согласилась ее от ребенка избавить. Но, видимо, срок уже слишком большой был…       Женя замолчала, а Маргарита чертыхнулась про себя, еще раз усомнившись в умственных способностях политиков, и помянув их недобрым словом. До принятия их дурацкого закона, подобные ситуации были невозможны вот уже пару веков. Но святошам от партии нужно было вернуть на двор девятнадцатый век. — Спасибо, Женя, — слова благодарности сопроводила натянутая улыбка. Сопоставляя новость со вчерашними словами Степана, можно было прийти к очень нехорошим выводам. Потому стоило сосредоточиться на работе. Не хотелось ошибиться, например, в отчете начальству.