***
Утро, которым Настя прибыла в Москву было бесшабашно солнечным, и теплым. Сойдя с подвезшего ее состава, девушка остановилась, пройдя лишь пару десятков метров, и скрывшись с глаз машиниста и его помощника. Эти люди были столь добры, что под конец, даже подкинули ей денег. Но не показывать же им свое смятение? В сравнении с Угличем, столица подавляла своими размерами, многолюдностью, всеобщей суетой. Люди вокруг нее неслись куда-то в не стихаемой чехарде, не замечая друг-друга, и одиноко озирающейся по сторонам девчонки. Куда идти? Как искать семью Андрея? Вопросы выросли перед ней во весь свой могучий рост, под их суровым давлением, Настя вынуждена была признаться себе, что так далеко в своих планах не заходила, и ответов не знает. Глаза мерзко защипало. Не хватало конечно, разреветься посреди улицы, но сейчас, на то, чтобы сдерживаться не хватало моральных сил. Слишком много сил было вложено в мечту, которая, буквально разлеталась вдребезги под ногами. Ожесточенно протерев глаза, Настя упрямо побрела вперед. Не сдаваться! Ни за что не сдаваться! Если понадобиться, она обшарит каждый дом, каждый камень перевернет… С пол-часа она металась по незнакомым улицам, как мышь в лабиринте. Потом, заприметив ларек с выпечкой, перекусила купленной сосиской в тесте, поразившей девушку своей дороговизной. В Угличе она стоила в полтора раза дешевле. Повинуясь внезапно осенившей ее мысли, Настя извлекла из кармана телефон, отключенный во время побега — краем уха, она что-то слышала о том, что по включенной мобилке можно отследить человека. Но на таком-то расстоянии вряд ли? Отыскав скамейку, чтобы было куда примоститься, Настя полезла в социальные сети. Жаль, что не все оценивают по достоинству это изобретение человечества. Фамилией Андрюши она поинтересоваться, в свое время, не озаботилась, работы предстояло очень много.***
День за днем, неделя за неделей, Таня, взявшая академ-отпуск в вузе, ходила к подруге. Как на работу. Целый месяц, Света оставалась ко всему, практически безучастной, и тем не менее, хлопоты о наследстве давали результаты, квартира не зарастала грязью, и, стоило минуть первой весенней неделе, у Татьяны забрезжила надежда. Неразговорчивая, страдающая жесткой формой интоксикации Света, снова взялась рисовать, вернув себе былую увлеченность. — Покажешь? — не вытерпела как-то снедаемая любопытством подруга. В лучшие дни, она не раз громко называла себя «первой поклонницей» творчества «Светика». Повисла тишина, нарушаемая шорохом мягкого графитного стержня по альбомной бумаге. Художница механически вела руку, никак не показывая, что слышала вопрос. Решив не давить, Татьяна отступила, оставив подругу на вечер одну. На следующий день, Светлана, со слабой улыбкой на нездорового цвета лице, предложила прогуляться в Коломенском. В отличие от Тани, Света предпочла бы навсегда остаться безучастной, бесчувственной куклой. Не думать и не переживать. Но с началом весны, чувства полезли пробиваясь сквозь снег прострации отвратительными подснежниками ненависти и страха. Шагая вместе с подругой по еще покрытому снегом парку, с голыми, в ожидании тепла тянущими ветви к небу, деревьями, Света понимала, что не может смотреть на мужчин. Когда те оказывались рядом, ей хотелось свернуться тугим калачиком, стать, как можно незаметнее. Прогулка закончилась быстрее, чем планировала каждая из девушек, а на обратном пути Светлана просто отказалась войти в метро. А ночами, она предавалась своей ненависти, оставаясь с ней наедине. Света ненавидела своего насильника. Не зная кто он, она истово желала его смерти в мучениях, представляя ее в деталях и подробностях. Она ненавидела его отпрыска, поселившегося в ней паразита, выпивающего из нее то, чем побрезговал отец. Наконец, она ненавидела себя, собственное тело, отражение в зеркале… В последнем убедил очередной нечаянный взгляд в зеркало за спиной. Вчера, она кинула в него флакон с шампунем, но стекляшка оказалась крепче. Света крупно вздрогнула, и вместо нового эксперимента, потянулась и повернула кран, добавляя кипятка в искрящиеся струи душа. Крохотное помещение ванной вскоре заполнилось паром, заставив покрыться белым налетом ненавистные зеркала. Схватив мочалку, девушка принялась яростно тереться. Раз за разом, словно горя желанием содрать кожу. Того и правда, под час хотелось, но не снимешь собственную плоть. За дверью щелкнул замок, заставив обитательницу квартиры напрячься, но голос Тани успокоил ее. По крайней мере, в квартиру никто не забрался. Девушка опасалась не кражи вещей, а того, что за ней придет ее «старый знакомый». Иногда она хотела просить подругу остаться ночевать, но за день очень уставала от любого общества. Так каждый вечер: радость от свободных минут наедине с собой сменялась ужасом от пустой квартиры. Спустя несколько дней была предпринята еще одна попытка выйти наружу. Света опасалась, как бы деятельная Таня не притащила к ней еще одного психолога. Разговоры об этом поднимались и так часто, приводя в отчаяние обеих подруг. — Тебе же станет легче, дура! — восклицала, не сдерживаясь, в такие минуты Таня. В возгласе выплескивались наружу: вся ее усталость, растерянность, отчаяние, вызывая в Свете новый всплеск ненависти к себе самой. Но слишком хорошо помнилась больница. Девушка не хотела еще раз окунуться в то же море грязи, в котором купали ее врачи и психологи. И, сцепив зубы, она шагнула на тонкий лед, вновь угрожающе покрывшийся трещинами. Наблюдая за этими мучениями, Таня все больше впадала в бессильное отчаяние. Она не узнавала Свету. Вместо милой, немного наивной и витающей в облаках девушки, в знакомом теле словно поселился чужой человек. Только упрямство, проявлявшееся не в лучшем виде, напоминало что-то о днях, казалось, столетней давности.***
Почти две недели Шура размышляла над советом Влады. Временами начиная мысленно соглашаться, и снова отбрасывая. Как порядочная мать, она — должна была думать о благополучии своих детей: Илье и Кириллу был нужен отец, а Алёне — Алёне она не могла подать дурной пример шатания по мужикам и разрушения семьи. Размышления помогли решиться. Валерий узнает! Женщина ждала прихода мужа в состоянии необычайно жизнерадостном, сквозящим нервозностью, расторможенностью, характерных для людей поддатых, опрокинувших не первую рюмку. Да, и она, с радостью, выпила бы рюмочку-другую для храбрости, если бы было что дома. Время, словно в издевку, тянулось бесконечно медленно. Так, что раздавшийся дверной звонок, заставивший женщину нервно дернуться, в восприятии ее ознаменовал конец эры. Открыв дверь, Шурка замерла с примерзшей к лицу улыбкой. — Что лыбишься? — кратко бросил, проходя в квартиру Валерий, мрачный, как никогда. Над ним словно кружили, невидимые глазу, грозовые тучи, готовые извергнуть на неосторожного град, гром и молнии. — Я хотела, … — под хмурым взглядом мужчины, Шурка покрылась испариной и сникла, поспешно пробормотав, — Ужинать будешь? — Разумеется. — Суп? Или только гречу с тушенкой? — Опять тушенка? Хоть бы куру в магазине купила. — Валер, Илюша опять из обуви вырастает, я думала отложить. Но, если хочешь,… Мужчина в ответ с горечью хмыкнул: — Если бы все в мире определялось желаниями. Горькие ноты в голосе мужа испугали женщину сильнее его настроения. Она чувствовала — что-то стряслось. Шестое чувство подсказывало ей злые догадки, но Шура старалась отметать их, заговаривая и уверяя собственные чувства в том, что у Валеры просто не задался день. Лицо ее застыло в напряженном ожидании, глаза следили за каждым движением мужа: как он двигается по кухне, наливает себе крепкий чай, тяжело опускается на шаткий, скрипящий под ним стул, придвигается к столу и берет в руку вилку. Ест. Ел Валерий быстро, молча, только стучала о край тарелки вилка.Шура ждала, примостившись на табурете возле окна, ночь за которым была по-зимнему темной. — Короче, поперли меня с работы, — выдал, насытившись, мужчина, глядя на стол с пустой тарелкой такими глазами, что оставалось дивиться, как те не рассыпались в пыль. Шурка не нашлась с ответом, лишь почувствовав, как что-то давит, сжимает грудь, и свет в глазах меркнет. Получился только судорожный вздох, в попытке глотнуть побольше воздуха. — Так что, экономим на всем. «Валера». Обращение осталось невысказанным. Женщина молча поднялась, принявшись за уборку кухни. Пока теплая вода ласкала ее руки, мысли метались беспорядочно, как попавшая в паутину муха. Этой мухой и ощущала себя Александра.***
— Привет! Танька ввалилась в квартиру помятая и растрепанная, но, как всегда сияющая улыбкой. Натянутой, конечно. Света хорошо знала свою подругу. — Привет, — кивнула она в ответ. С утра ее страшно мутило, час до визита девушка провела в обнимку с унитазом, и сейчас, наверное, выглядела зеленой квакшей с ближайшего болотца. В этой мысли ее утверждал пристальный взгляд, которым ее, буквально ощупывала подружка. — Голодная? — Не очень, но если ты еще не завтракала, с удовольствием составлю компанию! — за словами последовала привычная теплая улыбка. Таня была приятно и странно удивлена поведением Светы. Еще недавно вялая амеба, она вела себя по-деловому, собрано, подтянуто. Направляясь сюда, она настроилась застать девушку в постели — последнее время Света никогда не поднималась раньше полудня, готовить еду, убирать то, что осталось с вечера на кухне. — Хорошо. Отдохни. Не легко со мной, наверное… Фигура хозяйки скрылась в кухонном проеме, откуда через минуту послышался плеск воды, шипение электрического чайника, и стук ножа по дереву разделочной доски. Раздевшись, Таня прошла в комнату Светланы. Помещение навевало щемящую сердце память о временах, куда светлее злого настоящего. Те же обои, те же стол и диван, занавески. Девушка раздвинула их, впуская в комнату солнечное утро. Казалось, вместе с ними возвращалось предательское прошлое, отправляя душный мрак последних месяцев на дальние задворки, словно не было. На столе лежал альбом, испытывая волю Тани. Его закрытые листы, заложенные карандашом, притягивали взгляд, побуждая заглянуть внутрь. Раньше, Света всегда показывала свое творчество, но когда Таня просила последний раз — промолчала. Значило ли это, что личный тяжелый опыт повлиял на Светину работу? Что произойдет, если она все-таки заглянет? Таня подошла к столу, замерев над ним. Отвернулась. Нет, нельзя. Такое любопытство, все равно, что залезть без спроса в чужую душу, но рука уже сама собой тянулась, перелистывала плотные листы. Замерла только на миг, дойдя до места, которое помнила. Дальше нельзя — думала она, и все равно, как загипнотизированная, перевернула страницу, за ней другую. Постепенно, лицо ее вытягивалось все больше и больше. Листы альбома, сначала ровно заштрихованные в черный, к последним страницам начали содержать один и тот же рисунок: человек трудно определимого пола, но, как все же предположила Таня — мужчина, безлицый, повешенный на невидимой перекладине. От рисунка к рисунку появлялись новые страшные детали: кровь, отрезанные конечности, вскрытая полость живота… Татьяна, не выдержав, захлопнула альбом. Увиденное ей совершенно не понравилось. Кажется, ей все же стоило поговорить с подругой. — Света! — позвала она. Та не ответила. Прислушавшись, Таня отметила, что звуки на кухне стихли: не журчала вода, не шкворчала сковорода, не шуршали пакеты с крупами и приправами. Ничего. Почти мертвая тишина, если не считать долетавших с улицы, сквозь закрытые окна, звуков. — Света?! Что-то кольнуло Татьяну. Вылетев из комнаты, девушка в два прыжка оказалась на кухне. Открывшееся зрелище ужаснуло ее. Светлана распласталось на полу, сжимая в подрагивающей руке мясной нож. На напряженном лбу подрагивала крохотная жилка, взгляд сошелся на тусклом лезвии, направленном в грудь, нижняя губа до крови закушена. — Дура! С диким криком, Таня кинулась отбирать у подруги нож, рухнув возле Светки на колени. Ни одна не заметила, сколько времени они боролись. Большей частью возясь молча и остервенело. В стремлении отстоять свое право свести счеты с подло предавшей ее жизнью, Света расцарапала подруге лицо, ушибла локоть, и оставила на запястье след зубов, быстро приобретший лиловый оттенок, но нож был у нее все-таки отобран. — Идиотка! — вопила Татьяна, не сдерживаясь. — Чертова идиотка! Зачем я тебя вытаскивала?! Мне жалко твою бабушку, столькое для тебя сделавшую. И на смертном одре сожалевшую, что не в силах тебе помочь. В институте тебе все навстречу пошли, я даже с твоим долбаным начальником обо всем договорилась! — Ты не понимаешь, … — хрипела Света, — я ненавижу: себя, ублюдка этого, отродье его! Мне каждый день хочется смыть с себя кожу. Я не хочу носить в себе это чудовище, пьющее из меня соки, всем своим существованием напоминающее, … — она содрогнулась. — Будто мало мне Вадика, теперь ты решила выбросить жизнь в мусорку! Тяжело дышавшая, и все еще силившаяся отобрать орудие сведения счетов, Света затихла. — Вадим? — спросила остолбенело. — При чем, … что с ним?! — Едва в тюрьму не угодил, — выдохнула Таня, выбираясь из-под навалившейся на нее хозяйки дома. В глазах Светланы зажглась тревога, разбившая обозленный, стремившийся к самоуничтожению эгоизм. Все это отразилось на лице девушки удивительно ясно. Она ужаснулась недавнему желанию прервать собственную жизнь. Прочитав не высказанный в слух вопрос, Таня пояснила: — У него отец же большое лицо в правоохранительных органах. Он отцу плешь проел, чтобы нашел урода… А как полицаи не смогли, сам искать начал. Стащил у отца табельный, сказал, что убьет, как отыщет. А еще к политику какому-то примотался, который РПЦ активно поддерживал, угрожал, только отец и отмазал. Он, как с тобой…стряслось, крышей поехал. Света с удивлением наблюдала, как увлажнились глаза ее неунывающей подруги, как катятся по щекам слезы. — Боюсь представить, что будет, если ты, … из жизни уйдешь. И я, … как мне потом жить? Света пристыженно понурилась. — Давай есть, — предложила она тихим голосом.***
Душное помещение, натопленное как баня, в которой Настя бывала в своей прошлой жизни, полнилось трезвоном стационарных телефонов, приглушенным гомоном десятков голосов, хлопаньем дверей. Отсюда хотелось поскорее слинять, но теперь у девушки не было уверенности, что ее вообще отпустят. Что ее ждет, обезьянник? Экстрадиция в родной Углический приют? Тетка в синей форме деловито строчила, заполняя какие-то бумаги. Настя тоскливо смотрела в потолок. — Ваше отчество — Юрьевна, подтверждаете? — спрашивала она не поворачивая головы. В ответ Настя кивала. Проходило еще несколько секунд, прежде, чем дама переспрашивала: — Не слышу? — Даа… — тянула девушка, упрямо вцепившаяся в находу придуманную легенду. Так они и беседовали уже больше сорока минут, если стоило верить круглым часам на блевотного цвета стене. — Фамилия? — прозвучало с той же, безразличной интонацией. — Метельникова. Замечательный закон устранивший анонимность в сетях, и заставлявший всех авторизовываться исключительно по паспортным данным, сослужил беглянке хорошую службу. Она узнала не только фамилию ненаглядного, но и адрес прописки, не спалившись. Спасибо системе детского дома, позволявшей воспитанникам использовать личные номера вместо фамилий и отчеств. На столе дамы зазвонил телефон, вынудив ее отвлечься. Насте оставалось лишь наблюдать со стороны, как раздраженно хватает трубку подростковый инспектор, как резко выдыхает в нее: — Слушаю? — и ползут вверх нарисованные брови. С минуту длится молчание. Затем тетка торопливо бормочет: — Да. Да, Игорь Витальевич. Конечно, Игорь Витальевич. Опять молчание, прерывающееся взглядом на Настю в упор, заставляющим девушку нервничать. — Да, девушка-подросток пятнадцати — шестнадцати лет. Худая. Да, рыжая, глаза карие, обильные веснушки, на левом крыле носа красная родинка, — оттарабанив все это, инспектор слегка нагнулась, добавив, — и справа под подбородком. «Ну все, каюк.» — Подумала Настя. — «Из детского дома, наверное, связались». Она набычилась, обхватив себя руками. Помещение как-то сразу перестало казаться жарким. — Одета в темно-коричневую куртку-пуховик, поношенную, серые джинсы, темные ботинки. — Продолжала тетка, потребовав у нее, — паспорт? — Потеряла, — буркнула девушка. — Говорит, что потеряла. Да, она утверждает, что из Москвы, что родители бросили ее в Угличе, где были проездом. Вы верите в эту чушь?! Настя вскинулась, тревожно и выжидательно разглядывая светлый затылок инспектора под шапочкой-пилоткой. — Свидетели? Мммм… Дальнейший разговор был малопонятным, но изматывающе долгим. Ерзая задом на жестком сидении, Настя стала похожа на вертящегося на сковородке угря. — Повезло тебе, — наконец снизошла до нее инспектор, вешая трубку не в пример аккуратнее, чем брала. — Нашлись твои Метельниковы. Они, искали тебя, в розыск подали. Если бы из Углича не сфинтила — уже давно дома была бы. Ладно, Игорь Витальевич им позвонил, скоро за тобой приедут, жди. Жанна! На зов явилась девушка, от силы тремя годами старше Насти. — Отведи ее в комнату ожидания. У меня еще дел невпроворот! Следуя за Жанной по узкому, скудно освещенному коридору, чем-то напомнившему ей родные детдомовские, Настя не знала, что и подумать. Кто мог искать ее? Разве что директор приюта… Семья Андрея точно не станет этим заниматься.***
У Ады выдался трудный месяц. Долго вынашиваемый, лелеемый законопроект о центрах материнства, не приняли коллеги в партии, а затем отклонило и законодательное собрание. Причиной женщина видела одного и того же человека, отношения с которым не складывались с первых дней ее членства в партии. Козлинский Иван Ануфриевич пришел в политику почти одновременно с Адой. Главой партии тогда был Василий Стройный, бывший дьяк, решивший, с какого-то момента, что на политическом поприще свои идеи ему будет продвинуть легче. Он же и основал партию «Святая Русь». В те далекие времена Ада и Иван были энергичны, активны, жаждали изменить мир к лучшему, каждый в том направлении, в котором видел. К большому разочарованию Ады, Козлинский не видел в нем работающих женщин. Тем более — женщин политических деятелей. — Замужняя женщина, что это по вашему обозначает? Она за мужем. Муж, мужчина — он не только глава семьи, что вы все семьей то ограничить пытаетесь? Мужчина — он вождь, охотник, воин. А женщина за ним, она не себя выпячивает, а прислушивается, что мужчина скажет. А вы все мужикам диктовать пытаетесь! Выступления на данную тему с ним случались частенько. Бывший дьяк Василий его не слишком слушал. Гораздо больше его интересовало положение Церкви в общественном мнении, и деторождение. Он боролся с неверием, истово ратуя за изучение в школах Слова Божия, и даже добился того, что многие сельские школы в конце-концов ввели этот предмет в обязательный образовательный перечень. «Отец Василий», как часто называли его между собой члены партии, так же люто боролся с женскими абортами, и теми мужчинами, что предпочитали блуд вне семейных уз, и спускали свое животворное семя в сортиры. И здесь, поддерживаемый многими добился оглушительного успеха. Но его призвал к себе Господь. Пару лет лидер партии менялся, и Ваня Козлинский подбирался к каждому из них все ближе и ближе. И готов был биться на смерть уже не с абортами и теми, кто им попустительствует, восставая против самой природы и высшей воли, а с женщинами вообще. Центр, помогающий матерям одиночкам, и вообще всем женщинам с детьми найти, например, работу, отклика у него не находил. Он готовил проект, обязующий девушек еще до двадцати лет выходить замуж. — Мужиков призывают в армию — это их долг, служить, родину защищать. А бабы хорошо устроились! Учеба, карьера… О своем долге они и не думают. А их долг каков? Правильно — детей рожать, мужа поддерживать, — вещал он на внеочередном партийном собрании. — Вот пускай и рожают! А для этого, замуж пусть идут. До двадцати лет времени им хватит, школу окончить, и жениха выбрать. — А если не успеют? — задала вопрос одна из активисток партии. — А будут менты в метро стоять и штамп в паспорте у девок проверять. Нет — штампа за 21 километр поедет. Или государство мужа выберет, это практичнее будет. — А может, лучше тоже в армию? Альтернативная служба, … — послышался тот же голос. — Армия сравняет бабу с мужиком. Нет, у каждого своя роль перед Богом, ее и нужно исполнять. Бабы — детей рожают, Илона Давыдовна. И работа им тоже не нужна, как думают некоторые, — взгляд Козлинского переместился к Аде, явно адресуя последний булыжник ей. — Мы не можем вернуться в средневековье. Как минимум, современная ситуация в мире такова… — женщина не собиралась молча соглашаться и глотать все это. Закончить ей не дали. — Вот только не нужно мне тут про экономику. Если все бабы выйдут замуж, и нарожают по пять-шесть ребятишек, мы и экономику поднимем. За примером далеко ходить не нужно, посмотрите на Китай. — Женщины там тоже работают. — А у нас не будут, — засмеялся Козловский. Все это сильно утомляло, мотало нервы. Приходя домой, Ада чувствовала, как силы физические и моральные утекают из нее, словно она пробитый бурдюк. Их не оставалось на то, чтобы есть, единственное, что женщина делала исправно — это молилась.***
Первый раз почувствовав дурноту, Маргарита списала все на съеденный накануне в дешевой забегаловке салат. Она сильно торопилась на встречу, потому подкрепилась в первом же заведении попавшемся ей на пути. И пожалела сразу же, как увидела таджичку, или узбечку — девушка плохо в них разбиралась, стоявшую за производным кассы и буфетной стойки. Еще больше она пожалела вечером, страдая разболевшимся животом. Ни «Смекта», ни что другое не помогало. На утро, после бессонной ночи, ее сильно, до головокружения мутило, но обрадовавшийся спавшей боли, Марго отправилась на работу как ни в чем ни бывало. «Пройдет», — думала она, и вроде, стало отпускать. Но к обеду все опять вернулось. — Ты какая-то бледная, Маргош, ты здорова? — интересовалась псевдо-участливым голосом Ниночка. Стоило повернуть голову, увидеть это лицо, как скулы сводило усиливающимся спазмом. Сказать этой крашенной дуре — так беременность — первое и единственное что посетит ее до звона пустую голову. Маргарите, чье самочувствие сильно сказывалось на настроении, представились слащавые поздравления, непременно следовавшие в случае, если становилось известно о залете той, или иной сотрудницы. Той, для кого залет был именно залетом, на всю жизнь, было не понять подобного ажиотажа и радости. Услышать подобное в свой адрес казалось унизительным злопыханием. — Все в порядке, — ответила она натянуто улыбаясь, — Вчера отравилась, но уже все прошло. Ниночка смотрела с сомнением. — Может, лучше покажешься врачу? — Ох, и что он скажет? Я говорила много раз, врачи — зло. Попади к одному, вовек не выпутаешься, а денег столько потратишь, что можно квартиру купить. — Как знаешь, — наконец отстала, пожав плечиками сотрудница. Но радовалась Маргарита, скрученная новым приступом, не долго. Рабочий день прошел для нее как в тумане. Звонки, подписания бумаг, встреча с начальником, который, так же отметив нездоровый вид, щедро предложил два дня за свой счет. — Нам нужна результативность, Маргарита Вячеславовна, — говорил он. — Я понимаю. Я приложу… Начальник оборвал ее: — Вы прикладываете, и еще приложите, разумеется. Я лучше дам сотруднику два дня отсидеться, и придти с новыми силами, чем он наломает дров и свалится на неделю! — Я в полном порядке, Сергей Иванович, вам не нужно беспокоиться. Все будет сделано в лучшем виде. — Будто у меня глаз нет, … — мужчина продолжил ворчать. В конце-концов они сошлись на том, что если завтра к утру Маргарите не станет лучше, она отзвонится. Девушка радовалась, что хоть Степан в командировке, и не вернется еще неделю. Препираться еще и с ним не хотелось совершенно. Новое утро облегчения не принесло. Мутило страшно. Теперь, предательские мысли о беременности, навестили саму Маргариту, пробежавшись по позвоночнику иглами страха. Этого не хватало… Решив таки воспользоваться предложением начальника и взяв день, она рванулась в аптеку, покупать тест. Цикл ее никогда не был ровным, не вызывая переживаний о каждой менструальной задержке, но береженого же Бог бережет, так? Если, конечно, допускать его существование и факт, что Богу действительно есть хоть какое-то дело до смертных. Тест показал проклятые две полоски. — Не может быть, — одними губами бормотала Марго. Она не могла быть настолько неаккуратной! Меры предосторожности принимались всегда, не ограничиваясь тайком привозимыми из-за границы резинками. — Не может… Она закрыла лицо руками. Спина и лоб покрылись мелкими холодными каплями испарины, пока тело бросало в болезненный жар. Сердце расстегайчиком колотилось в районе горла, затрудняя сглатывание. Девушка почувствовало одновременный посыл опорожнить желудок с кишечником. Только к полудню Маргарита смогла относительно взять себя в руки. Паника не поможет. Следовало что-то делать со сложившейся ситуацией. Рожать, и становиться примерной матерью, значило зарыть все свои планы на блестящую карьеру и счастливое свободное будущее где-нибудь в солнечной Австралии. Не вариант, она не готова отказаться от амбиций и своих мечтаний. Аборт — тюрьма или смерть. Был вариант родить и отказаться от ребенка — Маргарита вдумчиво взвесила такую возможность. Она была, наверное, не так плоха, золотая середина между перспективами жизни у плиты, либо за решеткой, но терять целый год времени… Время осознавалась девушкой высшей драгоценностью в изменчивом, беспокойном, бурном мире. Не обращаясь к врачу в консультацию, она снова вшила на работу на следующий день, к концу которого у нее созрел план аккуратно пошерстить знакомства покойницы Аллы. Состояние токсикоза казалось адом на земле, ночами же снились кошмары. Маргарита успокаивала себя тем, что еще не приняла окончательного решения. Сбор информации не сделает ее преступницей и не убьет. Сначала, шло трудно. Разговоры приходилось вести осторожно, не выдавая себя случайным словом или иным намеком. Легенда о том, что Алла была для Марго не только коллегой, но и подругой быстро обрастала деталями, требующими, чтобы всех их держали в голове. «Появился» и знакомый частный детектив, и связи в редакции газеты «Москва», и заинтересованность семьи покойной. Игра казалась бы увлекательной, чувствуй себя девушка хорошо. Первые зацепки пришли со стороны все той же Жени с ресепшена, нашептавшей по-секрету, что Алла последние перед скоропостижной кончиной дни часто имела дело с ее сменщицей. — Когда она будет в следующий раз? — обрадованно спросила Марго. — Послезавтра должна быть, — Женя замялась. — А какой он? — Кто? — Марго не поняла, о ком говорила девушка. Имелся в виду Степан? — Ваш знакомый детектив. Красивый? — Эм, нормальный…по мне. — Познакомите? Разговор заходил в совсем не то русло. Маргарита вспомнила, как часто видела собеседницу с детективным романом в руках: от Агаты Кристи и «крутых» американских детективов, до творчества Донцовой. Трудности из-за увлечения детективными историями совершенно не ожидались. — Он женат, — отмазка пришедшая в голову была не самой лучшей, но жалостно вздохнувшая Женя потупила глазки, всем своим видом проклиная собственную невезучесть. Маргарите стало искренне жаль ее. Сменщица рассказала ей о бабке, живущей где-то на окраине, которая должна знать, к кому обратиться. — Сама она всем этим не занимается, трогать ее не нужно. Тронете, … — тон девицы не предвещал хорошего, -… самим боком выйдет. И того, что вы мне отвалили здесь, покрыться не хватит. — А на тех, кто аборты проводит, тебе наплевать? Неожиданно… — Просто их я не знаю. А бабка та — она моей бабке подругой приходилась. Сестрой почти. Ей всех этих девок, что идут, жалко, мне на них — большой и толстый положить. Это все! — развела руками Женькина сменщица. Марго осталась довольна. Как бы ни топорщила иголки девица, пытаясь напугать ее, на руках ее был нужный адрес.***
— Готова? Света мрачно кивнула Вадиму. Они стояли в узком проулке, пропахшем мочой и гнилью. Под ногами во множестве валялся пищевой и бытовой мусор: раздавленные прокисшие овощи, коробки из-под мелкой техники, пружины от матрасов, шприцы, презервативы, кусок оторванного от куртки рукава. Все это во множестве летело сюда из окон образующей проулок старой и обшарпанной пятиэтажки, пара окон которой была разбита и заделана досками. На противоположной стене, темной и глухой, без окон, красовалась выцветшая граффити, изображавшая волосатые мужские ноги. Дойдя до ее торца, Вадик толкнул неприметную железную дверь, за которой оказалась уводящая вниз темная лестница. — Осторожней, не оступись, — парень зажег фонарь, подавая руку девушке. Света вглядывалась в темноту, холодившую ее изнутри, и навевавшую воспоминания. Частица нее внутри сжималась, желая бежать, девушка сжала зубы. Пускай в прошлый раз ей не стало легче, на этот раз все будет совершенно иначе. Не так. Она вернется душевно здоровее. Поспешно подав ожидавшему парню руку, замечая его хмурый, взгляд, Света одарила его нервной улыбкой. — Не переживай, — прошептала она быстро, приближаясь, прижимаясь губами к небритой щеке. Вадик хмыкнул, и они начали, показавшийся девушке бесконечным, спуск, в конце которого забрезжил, другой, цвета прогорклого старого масла свет. И послышались голоса. Внизу обнаружилось помещение примерно пять на пятнадцать квадратных метра, куда загодя приволокли старый остов стальной кровати с отпиленными ножками. Рядом, светила обычная настольная лампа, остальное — был замусоренный не меньше проулка пол. Было похоже что когда-то, здесь зимовали бомжи. К кровати — фактически пустой раме, была наручниками прикована женщина средних лет. Ни толстая, ни худышка, с гладкими, жирноватыми волосами, но хорошо одетая. Лицо ее, красное от натуги и пролитых слез, грязное, от потекшего макияжа, было трудно узнаваемо, но Света, проштудировавшая тонны фотографий и, с недавнего времени, смотревшая каждый выпуск новостей, знала своих врагов в лицо. Тем не менее, один из вставших у дальней стены людей представил пленницу: — Юлия Семошева, депутат, голосовала «за» принятие закона о запрете абортов, — голос его звучал равнодушно, пока девушка, взяв из рук Вадима пистолет, медленно приближалась к ней. Дама дико озиралась, переводя испуганный взгляд с одного незнакомого ей лица на другое. Вдруг ее прорвало: — Не убивайте. Что вам нужно? Что? Деньги? Я дам вам деньги… мой муж миллионер, сама неплохо получаю. Сколько, сколько вам надо? — Замолчи, — шипела Света, наставляя черное блестящее дуло на столь же блестящий от пота лоб. — Смилуйтесь, что вы делаете? Вы же люди… Я дам вам все, что потребуете, и никому ни словом не обмолвлюсь! Предыдущий депутат вел себя почти так же. Только тот сначала грязью поливал, а уж потом просил. Эта тетка сразу умолять начала, но результат от этого, знала Света, не изменится. Она плюнула в лицо женщины. — Дело не в деньгах. Ваш дурацкий закон сломал мою жизнь, — объяснила она, покачивая головой, — потому что вы, верующие «святоши» не можете не лезть в чужие жизни. Вас больше интересует жизнь нескольких неразумных клеток, чем взрослого, разумного человека. Заткнись! — истерично выкрикнула она под конец, увидев что жертва собралась спорить. — Это не политические дебаты, — голос ее теперь дрожал, от едва сдерживаемой злобы. — У них нет души, нет! А у меня — есть. Была. Вам все равно чей ребенок родится, нормального человека, или урода маньяка! Она спустила курок, огласив подвальчик эхом выстрела. — Я сломаю твою жизнь. Всех вас, — Свету уже трясло, отдав ствол Вадиму, она кинулась прочь, вверх, по едва различимым в темноте ступеням, наружу. Ей опять не стало легче. Почему? Может, и правда не станет, пока она не перебьет всех? Почувствовав руки на своих плечах она вздрогнула, лишь усилием воли заставив себя расслабиться. — Не сейчас, Вадик, … не сейчас, — шептала девушка. Она все еще не могла подпустить к себе кого-то так близко. Эта война началась на следующий день после памятного визита Татьяны. Лишенная возможности убить себя вместе с мерзким выродком, сидящем в ней, Света обрела холодную ярость, направленную на авторов пресловутого закона, и единомышленника в лице Вадима. Первую жертву они нашли неделю назад, тогда Света думала, что поквитавшись с кем-нибудь из этих толстосумов, живущих в явно слишком отличном от ее мире, зажравшихся, привыкших считать себя истиной в последней инстанции, смеющих диктовать, кому как жить, она обретет хотя бы некое подобие покоя. Чужая смерть принесла лишь краткий миг торжества. Вторая — не дала и того. Одна глухая пустота сопровождала ее до дома. Свой диалог она смогла возобновить спустя три дня, на старой, заброшенной за нехваткой средств стройке в одном из глухих спальных районов. Места Вадим всегда подбирал разные, такие, откуда легко и быстро уйти, где жертву долго не найдут, а когда отыщут, докопаться до виновников будет проблематично. Не по наслышке знавший о методах отца и его сослуживцев, проворачивал он все с легкостью. Свету подвез один из повязанных на этом деле приятелей Вадика — девушка подозревала, он когда-то сидел. Слишком говорящими были наколки на руках. Она не очень доверяла этому Ване, но с ней тот обращался вежливо, и лишнего себе не позволял. Вадим ждал их снаружи, запустив руки в карманы пуховика. Со вчерашнего дня похолодало почти до средне-зимних температур. Резкий ветер хлестал по лицам. — Ты как? — коротко спросил ее парень, пристально оглядывая. Света чувствовала себя неважно. Ее как обычно подташнивало по утру, голова слегка кружилась. — Если плохо, давай я сам все сделаю. Потом покажем тебя врачу. Ее передернуло: — Не надо. — Свет, не пререкайся. Он не станет задавать ненужных вопросов. Это я тебе обещаю. Хочешь, скажу что ребенок мой? Света молча мотнула головой. Он не понимал. Дело было не в лишних вопросах. Врач будет на нее смотреть, станет дотрагиваться до нее. — Харэ базарить! — вставил ее сегодняшний провожатый. Одет он был довольно легко, видимо успел замерзнуть. Брошенный Вадиком в ответ взгляд нельзя было назвать теплым. Тем не менее, они пошли. Незавершенное строение продувалось насквозь, не сильно спасая от ветра и холода. От привязанной жертвы их отделяло два крупных лестничных пролета и широкий, как проспект коридор. Света даже задумалась, каким было предназначение новостройки. Тетка, накрепко привязанная к стулу, была старше предшественницы. Верхнюю одежду с нее сняли, теперь она тряслась от холода. Уйди они, оставив ее здесь, она замерзла бы насмерть. Света приблизилась, вглядываясь в лицо, в глаза, она как собака, нет волчица желала чуять страх. Но женщина казалась не так уж сильно испуганной. Рот ее был заткнут кляпом, который внезапно захотелось сорвать, послушать, что жертва скажет. Так Светлана и поступила. — Я знаю вас, — были первые услышанные ею слова. Отчего-то, они злили. — Да ну? А я вас, Аделаида Эдуардовна Березина, — выплюнула девушка. Взгляд дамы сделался печальным. — Хочешь убить меня, как других? От этого легче? — Да… Да, да, да, легче! Легче! Спасители душ хреновы. Свои-то спасли?! — Все во власти Бога. — Заткнись! Не надо мне про Бога… Вы только прикрываетесь. А сами эпатаж вокруг себя устраиваете и деньги лопатами гребете. Власть. Власть и деньги, вот, что в действительности всегда и всем было нужно! Света протянула ладонь за оружием. Ей не нравился этот разговор. Он шел не так, как ей хотелось. — Моя дочь могла быть твоей ровесницей, — внезапно, жертва сказала то, чего совсем не ожидала распалившаяся Света. — Может училась бы с тобой. Или работа. Мой сын, … — вот теперь на глазах женщины блеснули слезы, -…мой сын… — Мне совсем не интересно! Твои дети, мужья, да кто угодно! Почему я должна стать матерью отродья?! Я ненавижу его! И вас всех! А он потом обрюхатит еще одну. И еще одну. А вы будете такие беленькие… Ее прервал звук сирен, летящий с улицы. — Атас! Менты! — вскричал Вася, наблюдавший за подходами из окна, и бросившийся наутек. Света растерялась, озираясь по сторонам. Дружки Вадима подхватились, и бежали как один, а с улицы уже слышались голоса, предлагавшие сдаться, лай собак, звуки новых и новых моторов. Пистолет во вспотевших ладонях как назло заклинило. Все происходило слишком быстро, словно кто-то поставил на перемотку фильм. — Бежим! — Вадик дернул ее за руку, но путь к отступлению преградили. Помещение начали наполнять люди в камуфляже, грубо повалив девушку, и прижав ее к полу. Другие держали вырывавшегося, и сыпавшего ругательствами Вадима. Третьи отвязывали Березину. Все походило на кошмарный сон.***
Подсказанная бабулька жила на самой окраине, в обычном с виду, многоэтажном доме, с разбитым вокруг чистым двориком. Ничто, по мнению Маргариты не напоминало о подпольных абортах и всяческих связанных с ними ужасах. — Здравствуйте, я Маргарита, — поздоровалась девушка, с выглянувшей из-за двери белой головой. — Звонила вам вчера. — Аа, Риточка, — Марго несколько удивило, как быстро пожилая дама отбросила формальности. И, она как Степан предпочла назвать ее «Ритой». — Проходи, проходи девонька, … — старушка зашаркала, шире раскрывая дверь, — Тебе от ребеночка избавиться да? Квартира, как и дом производила приятное впечатление. Небольшая, чистенькая, без часто сопутствующего жилью одиноких стариков запаха, с удивительно хорошей, добротной техникой. Должно быть, родственники хорошо помогали старушке. — Да, — скромно ответила гостья. Помня о том, что хозяйка квартиры жалеет приходящих к ней женщин и добровольно рискует, помогая им, это была самая естественная причина придти к ней. С журналисткой, или подругой погибшей от некачественно проведенного аборта дама могла не пожелать разговаривать. — Пойдем на кухню, милая. Чайку выпьешь? Пить или есть чего-либо совсем не хотелось, но девушка решила не превращаться в невежу, и кивнула. В конце-концов, хозяйка была мила, и похоже, расположена к гостье. Чай оказался крепким, немного терпким на вкус. С непривычки показавшимся девушке невкусным. Пила она маленькими глотками, млея в тепле квартиры, вызывавшем желание спать. Попытки бороться таяли втуне, Маргарита все чаща зевала, уже не всегда успевая прикрыть рот. Хозяйка же как назло куда-то запропастилась, рискуя, вернувшись, застать храпевшую гостью. — Вы заняты? — пришлось подать голос. Марго закатала рукав джемпера и пощипывала кожу на запястье. Не помогало и это. — Я тогда могу зайти завтра! Ответа не прозвучало. «Да что такое?» — сонно думала девушка. — «Как бы бабке плохо не стало. С меня же спрашивать станут. И девица та на работе…» Поднявшись со стула она не удержалась на ногах, тщетно пытаясь схватиться за стол. Конечности стали ватными, чужими. В сонный мозг ударила приливная волна паники, на краткий миг вернувшая ясность мысли. Чай! Проклятье на голову старой суки, она подмешала что-то! В следующий момент свет в глазах померк, а обмякшее тело грузно завалилось на пол.***
Ночь казалась холоднее, чем была. Ее ледяные пальцы пробирались даже под стеганое одеяло, которым накрывалась Шурка, лежа подле спящего мужа. Она так и не сказала ему ничего, а теперь, кроме ужаса за будущее своих детей, четверых, с еще не рожденным малышом, в сердце ее ворочалась обида. Чувство это разрасталось по мере того, как шли бессонные часы, а ей оставалось только вслушиваться в спокойное дыхание Валеры. Он был так спокоен лишившись работы, похоже, его совсем не трогало, на какие такие шиши они станут жить дальше. Что-то холодное и рассудочное, незнакомое самой женщине вспоминало неоднократный совет Влады: «Бросай своего мужика». Эта новая чужая Шура считала, что подруга не так уж неправа. Утром, Валерий ушел поговорить с какими-то своими друзьями, Шура не знала их, муж никогда не приводил своих друзей домой, дав женщине так нужное ей время. Не успел затихнуть отъезжающий лифт, как она уже набирала номер Влады: — Алло? Влад? Алло… — ожидать, пока подруга возьмет трубку, казалось пыткой. Слишком многое зависело от этого разговора. — Да, солнце? — послышался, наконец, знакомый уверенный голос, — Опять муж бузит? — Хуже. — Мрачно отрезала Шура. — Ох, я же говорила… — Я пожалуй так и сделаю, Влад. Но мне нужна работа. Валеру уволили. Помоги,… Пару секунд, Влада, на том конце провода молчала. Не было слышно даже привычного шуршания бумаг. — Что ж, сможешь подъехать ко мне завтра? Есть кое-какая мыслишка, на месте все увидишь. — Ой, Владочка, да я на все согласна! Спасибо тебе, спасибо! — Раскидываешься обещаниями, подруга. Но даже так, все равно приезжай. И захвати трудовую, если уверена, что согласна. Так Шурка оказалась устроена, фактически, разнорабочей в магазин Влады. Она принимала продукцию на складе, следила за ее наличием, а так же наличием в зале, мыла полы и иногда подменяла продавца. Работа с непривычки, после длительного перерыва, сильно утомляла, домой женщина еле дотаскивалась. После первого рабочего дня ее облепили дети, не желавшие отпускать минут двадцать. — Мамочка, мамочка, — приговаривала, прижимаясь Алёнка, — Ты больше не уйдешь? И прижимаясь губами к самому уху, шептала: — Я не хочу с папой, я хочу с тобой. Кирилл жался молча, Илья обнял скупо, но крутился рядом, не отходил. Когда младшие дети позволили, наконец, матери подняться, он спросил: — Теперь ты у нас будешь зарабатывать? Шурка, растроганная, с обливающимся кровью сердцем кивнула. — Да. — Яаасно, — протянул мальчишка. И тише добавил: — Я хочу вырасти. Валера встречать ее не вышел. Позже, когда покончив с приготовлением ужина она зашла к нему, тот молча смотрел в телек, где крутили очередной боевик. — Привет, — поздоровалась Шурка. — Ну, здравствуй, женушка, — тон не предвещал ничего хорошего. — Где была? — Меня Влада к себе в магазин устроила. Нам же нужны деньги. — Ах, Влада! А ничего, что дом не убран, обеда нет? Что мы жрать целый дель должны были, а?! — Ты был дома! — не выдержала женщина. — И хочу видеть дома свою жену! Ссора нарастала, как лавина в горах. Неизвестно, чем бы кончилось, не вмешайся, совершенно внезапно Илья, громко крикнувший: — Если вы не прекратите, я из дома уйду! На обоих слова ребенка подействовали как ушат холодной воды, после чего взрослые разошлись по углам, и весь оставшийся вечер не разговаривали. На утро, Шурка забрала детей, переехав, с помощью все той же Влады, в общежитие.