Из сумрака Севера вновь в колдовские леса Вернулась твоя звезда, о Даэрон. В вечерней тени зазвенят соловьев голоса, Умолкла твоя весна, о Даэрон…
Я кратко улыбнулась Владыке и присела в тонкое плетеное кресло рядом с Эйрионом, который, в свою очередь, расположился возле Элронда. Был вечер. Закатные лучи окрасили небо алой дымкой, и птицы звонко пели в тени деревьев. Небольшая трапезная беседка шумела — тут и там раздавались праздные голоса эльфов, слышался мягкий переливистый смех, да рокотал стройный звон соприкасающихся винных бокалов. В Ривенделле всегда царило размеренное веселье, здесь никто не печалился, никто не зрел опасной тени — только звучно шептались арфы и фонтаны. — Сегодня был прекрасный день, и вот настало его не менее прекрасное завершение, — Лорд Элронд наслаждено оглядел пирующих эльдар. Темные волосы его, обрамляющие лицо, на сей раз были забраны назад, и золотые одежды сменила нежная туника цвета сирени. — На землю опускаются прозрачные сумерки, и Линдир наш затеял грустную песню. Я чуть дрогнула, но, благо, две пары внимательных глаз не уловили моего не спокойствия, и все продолжило идти своим чередом. Я посмотрела на малые ряды менестрелей. Тонкие руки эльфов держали флейты, ласкали лютни и проводили по арфам. Он сидел в центре, в окружении нескольких молодых дев и юношей — облаченный темно-синим бархатом. Я тихо ловила глазами каждое незначительное движение тонких кистей, каждый изгиб полуулыбки и каждое подрагивание точеных плеч. Мне кажется, я могла бесконечно любоваться им, подобно, как любуются чудесной статуэткой, подобно, как совсем юная несмышленая эллет смотрит на красивого молодого эльду — впрочем, должно быть, так оно и было. Я спешно отвела взор. — На кого ты смотришь, muinthel? — Ах, брат… — я растерянно улыбнулась, хаотично придумывая вразумительный ответ. — Да — это не серьезно, я лишь наблюдала за тем, как та эллет играет на флейте, это потрясающе, правда? — Неубедительно, — отстраняясь, заметил Эйрион. — Но считай, что я благородно поверил. — Вы очень добры ко мне, aran nin*, — я сдавленно рассмеялась и аккуратно перекинула волосы на другую сторону. Взяла серебряные приборы и поддела ими тонкий лист салата.Цветы и звезды в венок вплетай, Как сердце бьется пламя свечи. Прощай, любовь моя, прощай, О, Лютиэн Тинувиэль…
— Но я не имею желания его останавливать, мой лучший менестрель — крайне ранимая душа, — смеющиеся глаза Элронда смотрели сквозь приподнятый пальцами темно-алый бокал. — А вы, mell hin, имеете слабость к музыке? Помнится, в детстве ты, Эйарвен, часто отбирала у него, — он кивнул в сторону поющих менестрелей, — лютню. — У кого — у него? — приподняв брови, медленно переспросила я, ощущая, как щеки постепенно становятся горячими. — У Линдира, конечно. Разве ты не помнишь? — Сомневаюсь, что я вообще могу что-либо помнить о тех временах — мой, тогда еще бессознательный, разум не особенно тщательно сохранял память о событиях, — попытавшись отшутиться, я нервно схватила со стола салфетку и — чтобы заполнить неловкую паузу, — вытерла ей чистые руки. Надо же, как порой бывает непредсказуема судьба и занимательно прошлое.Как под ноги сердце, ты песню бросаешь свою, Последнюю песню, о Даэрон!.. Легенды слагают о птицах, что лишь перед смертью поют, Но смерть не излечит тебя, о Даэрон…
И тут в мою голову закрылась одна весьма и весьма прозаичная идея. — А что, если эти слова — эта песня, — что-то значат для него? — я ненавязчиво пожала плечами и чуть подалась вперед. — Увы, моя леди, я не привык интересоваться делами сердец моих поданных, — Элронд смягчил свои слова легким движением губ. — Линдир — тайна за семью печатями; даже для меня. — Тебе не стоит волноваться, — проговорил Эйрион, склонив голову и воззрившись на меня своими большими серо-зелеными глазами — глазами, так похожими на мои собственные. Он что-то понял. — Песня пройдет, как и все проходит на белом свете. Лорд Элронд согласно кивнул. — Должно быть, — я задумчиво прикусила губу — Владыка ничего подобного не знает, Линдир находится на постоянной придворной службе. Внутри на мгновение вспыхнул яркий огонёк. — Должно быть, мне не стоило подобным грубым образом интересоваться делами, касающимися только Линдира. — Верно, — насаживая легкую еду на тонкую длинную вилку, согласился Эйрион. Я едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза — к Морготу всю его чувственность!..Полынью песню в венок вплетай, Горчит на губах золоченый хмель. Прощай, любовь моя, прощай, О, Лютиэн Тинувиэль!..
Внезапно обнаружив, что совершенно не притронулась к еде — если не брать в расчет тот несчастный лист салата, — что это может сыграть против меня, я последовала мудрому примеру брата и без особого аппетита стала поглощать летний ужин. В моей голове вновь засела очередная безумная идея — нужно попросить прощения. Спустя пять веков. За то, что отнимала лютню