***
Тем же вечером я, наконец, выбралась на кухню. Состряпала Кукловоду какое-то подобие ужина. Надеюсь, он, бедняга, не голодал тут все это время. Вроде, не должен был. Как-то же он жил, до моего появления. Мой поздний ужин, смутно напоминавший лазанью, я решила занести к нему в мастерскую. Хоть и зареклась не соваться туда. Но, к моему величайшему удивлению, на привычном месте я хозяина не обнаружила. Да и дверь мастерской была открыта. Тогда пришлось прямо с тарелкой в руках топать к его комнате и, набрав полную грудь воздуха, стучать в дверь. И он даже сразу открыл. Я с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть в кулак. Помогло только то, что руки были заняты, кулак временно оставался недоступен. Кукловод предстал передо мной в самом домашнем образе. В тапках, однотонной слегка помятой пижаме. И все еще в маске. Он в ней и моется?! — Я тут это, ну… ужин тебе сделала. Ты ничего не ел с тех пор, как мы вернулись, — сквозь силу выдавила я из себя. Он молчал. Просто сверлил меня усталым, и каким-то по-домашнему добрым взглядом. Даже на мгновение дрогнули уголки губ, словно он подумывал о том, чтобы улыбнуться. — Так! Либо ты забираешь тарелку и ужинаешь у себя в берлоге, либо я сваливаю на кухню и устраиваю тебе интересные поиски еды! — вспылила я, устав стоять на месте. — Проходи, — устало вздохнув, улыбнулся Кукловод, возвращаясь в недра комнаты и оставляя меня у открытой двери. — Не бойся. Так я впервые попала в его комнату. К моему удивлению, эти апартаменты были ненамного больше моих. Даже, казалось бы, меньше. Но я понимала, что это было только визуальным обманом, поскольку комната Кукловода была обставлена большим количеством всяких столиков, на которых громоздились горы всякого барахла, макулатуры и прочих полезных вещей. Он улегся на кровати, и довольно быстро расправился с ужином. Затем отставил тарелку на прикроватный столик. И… Я не успела опомниться, как серебристые нити подхватили меня за руки, вложили туда тарелку и выставили за дверь. Только в спину прилетело ленивое: «Спасибо!» Видимо, он очень хотел спать. Или вкрай растерял остатки вежливости! Потому что буквально спустя несколько часов, когда я только позволила себе уснуть, под своей щекой я обнаружила нечто инородное. Мягкое, это нечто прильнуло к моему плечу, прижимаясь. Мой вскрик в очередной раз утонул в ладони Кукловода. А ведь это был он. В моей кровати?! — Спи, прошу, — пробормотал он, явно не желая просыпаться, — я просто захотел прилечь здесь. Рядом с тобой чувствую себя не так одиноко. И… я не смогла отказать. Не после слов Рикки.10
7 января 2019 г. в 07:17
Я, наверное, несколько дней молчала. Ну, мне не в тягость. А вот Кукловода, судя по всему, это напрягало. Виду он, конечно, не подавал. Но после произошедшего я не могла выдавить из себя ни единого слова. Особенно после диалога с Риком. Он говорил какие-то непонятные, страшные буквально вещи. И мне было страшно. Глупышка.
Никого в произошедшем не винила. Ни себя, за тупость, ведь я была испугана, а страх — естественное чувство. Практически для всех, да, кроме кукол, я знаю, проходили. Ни Кукловода, за то, что напугал. Он не хотел. Привык к такому. Да и не знал, как я могу среагировать.
Мы ведь друг другу совершенно чужие, хоть и живем под одной крышей. Он человек, волшебник, умный и, наверное, красивый. Привык проживать свою жизнь так, чтобы ему это нравилось. А я? Кусок пластика, созданный его руками для последней цели. Просто пустышка, которой нравится познавать мир. Которая так отчаянно хочет чувствовать себя нужной хозяину, но в ответ получает лишь… а я даже не знаю, как это обозвать. Потому я и молчала. Думала, да так ничего и не выдавила из себя. Осознала только, что наши миры были оглушительно разными. И в какие-то моменты я слишком ясно осознавала, что в его мирке нет места для такой, как я. Но одно я понимала точно: мы оба были жуткими эгоистами. И предстояло как-то с этим мириться.
— Прогуляемся? Погода хорошая.
Я вздрогнула, когда Кукловод появился в моей комнате. Вид у него был какой-то помято-уставший. Даже слегка нелепый, кажется. Хотя одет он был, как и всегда, идеально. Даже, возможно, купил новый пиджак или рубашку. Но вот легкая щетина на щеках, которой я отродясь на нем еще не видела, нет-нет, а о чем-то говорила.
Не видя поводов отказываться, и, действительно желая вдохнуть свежего воздуха не через форточку, я кивнула, сползая с кресла. После того случая, произошедшего незадолго до моего побега, я больше не раздеваюсь в доме. Мне и так неплохо, как оказалось. Даже удобно. В ноги не мерзну.
Мы вышли на свет божий ближе к самому вечеру. На улице еще не серело, но воздух был буквально пронизан какой-то вечерней романтикой. Возможно, со стороны мы даже были бы похожи на парочку, если бы шли за руку. И если бы общую картинку не портило мое безучастное лицо. А я почти уверена, что в тот момент оно таким и было.
Кукловод вывел меня на какой-то мост. Небольшой, полукруглый мостик над узким каналом в котором плавали разноцветные листья. В душу тут же заползла осень. Осмотрелась там, да так и выползла, ведь души она там не нашла. Ведь если бы у меня была душа, то ее забрал бы Пустота. Еще при нашей первой встрече. А с тех пор он больше и не появлялся. Словно даже темный дух бросил меня.
Не знаю, почему я так в этом уверена. Но в голову залезла мысль о том, что я как-то невыносимо люблю осень. Хотя никогда до этого ее и не видела, но… Эти оглушительно холодные, пронизывающие дожди. По-детски радостное утреннее солнце, которое еще пытается оставаться теплым. Какое-то само по себе колючее, уютное чувство селится в душе, заматывает ее в плед, на шею цепляет шарф, который кусается, в руки вручает чашку горячего шоколада или какао с зефиром, и заставляет тебя смотреть на дождь.
Слушать дождь.
Жить дождем.
Смотреть на то, как он размывает картину твоего уютного и теплого летнего мирка. Как по стеклу бегут капли, встречаются, и дальше бегут уже вдвоем. Возможно, поэтому осенью так чертовски хочется чужого тепла.
Осень — это увядание старого мира, рассвет нового. Ведь после нее все это укроет снег. А снег — это смерть. Поэтому осень — особенное время года. Отдельный маленький мирок, скрытый ото всех за яркими листьями. Это время слушать тишину, и научиться слышать самого себя. Находить себя в дожде и мокрых листьях, в лужах под ногами и в предрассветных туманах. Осенние дожди — это не грусть. Грусть — это мы. В особенности я. А осенний дождь — такой же, как и любой другой. Ну, может, чуточку холоднее.
— Осень, — я не знаю, что внезапно вынудило меня разлепить губы, пока мы стояли на этом каменном мостике. Волшебная сила искус… осени?
Кукловод вздрогнул, удивленный, судя по всему, моей внезапной разговорчивостью, а потому обернулся, сверху вниз глядя на меня. Без упрека. Не покровительственно. А как-то по-человечески. Словно только и ждал, пока я выдам гениальное умозаключение о том, что на улице, оказывается, осень! Конечно, ноябрь месяц.
— Красиво тут. Листья по воде плавают, — отвожу взгляд, чтобы, наконец, выдохнуть. С трудом, но выдохнуть. — Правда?.. На рыбок похожи. Или, ты не хотел говорить? Тогда я…
— Говори, Одетта, — эхом отзывается он, опираясь о перила и закрывая глаза. — Говори, как умеешь. Тихо, неразборчиво, кричи, как тебе угодно. Просто… — голос неожиданно сорвался и ухнул куда-то в бездонную пропасть, — не молчи.
Это впервые было похоже на просьбу, а не на приказ. В этот момент мне показалось, что мы с Кукловодом на миг, но стали ближе. Ненамного, но это уже прогресс. Спустя почти месяц, конечно. Только вот, как понять, стали ли мы ближе и для него?
— Листья плавают. На рыбок разноцветных похожи, — какой же несусветный бред я несу. И к тому же повторяюсь, до кучи. — И дождь, кажется, скоро будет.
— С чего ты взяла?
— Птицы низко над землей летают, — флегматично пожала плечами, возвращая все свое внимание тяжелому небу, разодранному лучами заходящего солнца.
Меня, на самом деле, не особо впечатляло. Вообще практически ничего не впечатляло. Хотелось говорить-говорить-говорить. Но я не могла выдавить из себя абсолютно ничего подходящего. Хоть и не понятно было, что следовало бы сказать в этой ситуации. Ну, глупость про красоту я уже сморозила, молодец.
— Больно? — внезапно поинтересовался Кукловод, как-то слишком спокойно глядя в непонятную серую даль улочек.
— Больно, — призналась я, понуро роняя голову на руки и упираясь локтями в холодные каменные перила. — Понимаешь, когда ты меня напугал до полусмерти…
— Прости, — грустно вздохнул он, — со мной бывает такое. Приступы ярости.
— Приступы тупости, — исправила, победно улыбаясь. — Забудь. Так вот, тогда ты спросил меня, каково это, жить без воспоминаний, и…
Я удивленно наблюдала за реакцией Кукловода на мои слова. Он вначале вздрогнул, потом практически незаметно поежился, заламывая пальцы и недовольно отводя взгляд. О, даже губу легко укусил. Какой спектр эмоций. Неужели у него тоже с этим проблемы?..
Ага, и создал он меня по образу и подобию своему, как же. Уже через секунду лицо вновь превратилось в восковую маску.
— …пока я молчала, я кое-что вспомнила, — нервный рваный вздох, — не знаю, как это возможно! Даже не спрашивай!
— Что вспомнила? — в его голосе даже проскочили какие-то две одинокие нотки заинтересованности.
— Театр вроде какой-то, — не, правда, там все было очень неразборчиво. — Ну, там люди какие-то, которых я не знаю. Вокруг снуют, обсуждают что-то. А я с ними.
— Тебе сон приснился, может? — скептично скрестил на груди руки.
Так, погодите-ка, а он ведь напрягся. Только вот я не уловила, в какой именно момент. Но напряжение в голосе проскочило. Вот, да, улавливать изменения в его настроении я научилась просто феноменально быстро.
— Я же не спала все эти дни, — понуро опустила голову, кончиком пальца ковыряя каменные перила. — Там еще занавес такой был. Ну, вот такой…
— Какой? — о, заинтересовался.
— Ну, даже не знаю, красивый очень. Вышитый не то перьями, не то еще чем-то. Но точно смарагдовый, с какой-то позолотой, — я сделала какой-то неопределенный жест рукой, практически отмахнувшись от этого воспоминания. — Обидно как-то. Воспоминания какие-то есть, а я даже понять не могу, моя ли это больная фантазия, или действительно какой-то бред получается?
Кукловод с прищуром смотрел на меня несколько минут. Выжидающе. Изучал словно. Ладно уж, к таким взглядам я давно привыкла. Правда, на этот раз он уж как-то максимально пристально вглядывался куда-то. Будто бы пытался воспоминания где-то в недрах моей черепной коробки высмотреть.
— Такой занавес? — засунув руку во внутренний карман плаща, он извлек оттуда потертую фотокарточку.
Я забрала ее, тут же с интересом разглядывая. Мать моя, прости, не знаю, как тебя зовут, это же действительно то самое место, которое я видела. И перья на занавесе, и даже стулья в зале такие же. И маленькая керосиновая лампа посреди сцены.
Полюбопытствовав, я сразу же перевернула фото, надеясь найти там какую-то подсказку.
— «Лебединое озеро».
Кукловод тут же выхватил у меня снимок, пока я не успела прочитать еще что-то из того, что было дописано внизу мелким шрифтом. Номер партии и дата производства снимка? Ха-ха, да я просто мастер-юморист.
— Ладно-ладно, не волнуйся. Нельзя смотреть — не буду, — пожала плечами, поднимая руки на уровень груди. — Да, тот самый театр. А как ты?..
Он сглотнул. Словно внутри колыхнулось что-то. А затем вздохнул, глядя на снимок. И, возможно, мне показалось, но где-то в уголке его хитрого глаза блеснула слеза. Но это все могло быть лишь причудливой игрой света.
С этим снимком у него определенно было связано что-то душераздирающее. И для самого Кукловода колоссально важное, наверное. Слова Духа проскочили в голове. Зачем ему этот снимок, если он причиняет боль? Напоминание о том, что кто-то когда-то, возможно, любил его? Рик, зачем ты подсыпал в мою черепушку новой головной боли. Только же пыталась успокоиться.
— Пойдем домой, — отрешенно бросил Кукловод, убирая снимок в карман. — Темнеет уже. Скоро на улицах будет опасно.
— А ночью всегда опасно?..
Я решила не возвращаться к теме со снимком и занавесом. Захочет — сам заговорит. Сейчас по нему было видно, что тема для него была явно не самой подходящей. Возможно, у Кукловода что-то было связано с самим театром? Кто его знает.
— В последнее время все опаснее, у нас в квартале объявился какой-то новый демон, — отозвался он, сжимая мою руку. — Идем, прошу.
Не хочу опять искать тебя по ночным улицам.