Пленник Его Величества

       Джейс нашел Алека у бушприта, где тот предпочитал прятаться от внимания команды и от отца, глядя за край моря, которое бодро бороздила «Королева Анна». Где-то там, за прибрежными туманами, лежала их родина и конечная цель путешествия. Да, для него это больше не было тайной.        — Только не говори, что отец зовет… Я не хочу его видеть, — сказал Лайтвуд-младший.        Голос его звучал хрипло от долгого молчания, почти неслышно от пустоты, что поселилась в сердце. Она поселилась также и во взгляде невозможных когда-то голубых глаз. Это пугало. Его старший брат, конечно, никогда не был фонтаном эмоций, но и этого слома в нем прежде не было. Алек был несгибаем. Был. До того как несколько дней назад не вылетел из каюты пленника словно ошпаренный и, ни слова не говоря, не заперся в своей. И не выходил. Не реагировал ни на просьбы брата, ни на требования отца. Чем и напугал всех до чертиков.        Сейчас он выглядел бледнее, чем обычно, под глазами залегли глубокие тени, скулы обострились. Он не ел и, вероятно, не спал. Сердце Джейса сжималось против воли.        — Алек… Пойдем. Тебе нужно поесть, — твердо произнес он, кладя ладонь на плечо брата и чуть сжимая.        Тот вздохнул, будто Джейс разочаровал его подобным ответом, и снова устремил взгляд в море.        — Я не хочу.        И не лгал, аппетита не было, если он что-то и проглатывал, чтобы не свалиться без сил, это происходило через силу и без какого бы то ни было удовольствия. Он даже вкуса не чувствовал.        Джейс чувствовал, что закипает. Пальцы вцепились в плечо брата. Внутри поднималась волна гнева, на Алека, который вел себя как ребенок, на Роберта, что строил из себя горделивого индюка, на пленника, из-за которого все началось. Хотелось наорать на Алека, встряхнуть его, начистить рожу Роберту, утопить пленника в лохани, но только прекратить все это. Но он лишь перевел дыхание и настойчиво повторил:        — Алек, тебе нужно поесть. Я сказал «нужно», а не спрашивал: «хочешь ли ты?». Идем.        Не отстанет ведь… Наверное, поэтому Алек так быстро сдался, позволив увлечь себя в каюту, куда брат принес легкий ужин. Над которым Лайтвуд завис, не решаясь притронуться.        — Тошно… — выдохнул он, подпирая голову рукой.        Вздохнув, Джонатан откупорил бутылку вина и наполнил бокалы. Он не Изабелль и иногда жалел об этом. Иззи всегда тонко чувствовала старшего брата. Джейс же… Джейс тоже чувствовал, но не всегда понимал, как помочь, как подойти, облегчить чужую боль. Вздохнув, молодой мужчина присел рядом с братом и вложил бокал в его ладонь, осторожно спросил:        — Расскажешь?        Алек посмотрел на него, скептически и печально улыбнувшись. Он не хотел втягивать брата в свои беды, да и зачем Джейсу это? Помочь все равно не сможет, только переживать станет. С другой стороны, пребывая в неизвестности, тот беспокоится не меньше… Кивнув, осушил бокал одним залпом, надеясь, что алкоголь поможет ему хоть немного собраться с мыслями. А потом рассказал, утаив лишь происхождение пленника и имя, даже о том, что разделил с ним постель, разумеется, опустив всяческие подробности, слишком личные и смущающие. Закончив, качнул головой и провел руками по лицу, пытаясь смыть ночной кошмар.        Джейс смотрел на него мрачно и молчал. Осушив залпом бокал, даже не поморщившись, вновь наполнил. Взяв свой, не поднимая на брата взгляда, Алек покрутил его в руке, надеясь, что тот первым прервет молчание, скажет хоть что-нибудь, но нет.        — Презираешь меня?        — Алек, ну ты… — Джейс цыкнул, как делал всегда, когда злился, но сдерживал себя от гневных выпадов. — Ты вроде умный, но иногда бываешь таким… ох… Этот твой Пур… — как там его? — тебе жизнь спас. Да, жестоко, но пока ты забаррикадировался, Роберт тут рвал и метал. Мне казалось, он точно кого-нибудь на мачте вздернет. Если бы не пленник, он мог действительно тебя убить… К тому же… в ту ночь у него дежурил я, и…        Не договорив, Вэйланд вздохнул и сделал глоток.        Сердце болезненно екнуло, напоминая, что, пусть и отвергнутый, но Алек по-прежнему любит мага. Поднял взгляд, испытывающе посмотрев на брата:        — И? — требовательно спросил он.        Тот наградил его тяжелым взглядом и, отглотнув еще вина, признался:        — Я помогал ему обрабатывать глубокий порез на лице. Как росчерк сабли… кровь все не останавливалась.        Алек вздохнул и, отодвинув плошку с едой, поднялся, отойдя к окну:        — Как он сейчас? — дрогнувшим на миг голосом спросил он.        Ведь он все прекрасно понимал, и обида, что душила его, была иного плана, только вот рассказать об этом брату он не мог, слишком большая тайна стояла за этим признанием.        — Шрам останется, — Джейс передернул плечами. — Он так же, как ты. Не ест, не спит, не разговаривает. Только тает быстрее. Роберт распорядился кормить силой. Не в мою смену. Когда я вернулся, на запястьях у него были синяки.        Лайтвуда-младшего буквально затрясло, стоило ему представить эту картину, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Мысль, что Магнус страдает, была невыносима. Он должен что-то предпринять, и чем скорее, тем лучше.        — Ты еще будешь у него дежурить?        Джонатан кивнул:        — Сегодня. Что ты задумал?        — Не бойся, пока ничего, — с мрачной усмешкой успокоил его Алек, поворачиваясь к брату и смотря серьезно в глаза. — Просто записку от меня передай. Сможешь?        Джейс кинул на него оценивающе-подозрительный взгляд и осторожно кивнул, словно предчувствуя большое приключение со знаком минус. Снова усмехнувшись, Алек молча сжал плечо брата, благодаря за услугу, которая могла очень дорого стоить обоим. Достал перо, бумагу и чернила, возвращаясь за стол, чтобы написать записку. Записку, от ответа на которую зависело «их» будущее. Свернув вчетверо, протянул Джейсу:        — Пусть сожжет от греха. И… позволь ему написать ответ. Впрочем, он может ответить «да» или «нет»…        Джейс вновь кивнул и положил записку в нагрудный карман.        — Я все сделаю, не беспокойся, но при условии, что ты сейчас поешь.        Лайтвуд тяжко вздохнул, выражая этим звуком все, что он думает о подобном шантаже, но все же притянул к себе плошку с успевшим остыть рагу. В душе затеплилась робкая надежда, но он боялся ей верить — взлетев высоко, больно падать… Запив застрявшую в горле еду вином, устало потер лицо.        — Я вздремну немного?        — Конечно, — Джонатан улыбнулся ему осторожно, точно и сам испытывал робкую надежду, что все наладится.        Проследив за тем, что брат лег, тихо вышел, оставляя Алека наедине с самим собой.        И мысли Лайтвуда устремились туда, где так же страдал в разлуке любимый человек. Только бы он принял его предложение, только бы решился на этот, чего уж, отчаянный шаг, ведь свобода и любовь стоили риска. Представлял, как поцелует каждый синяк на его прекрасном теле и, конечно, шрам. Воскрешал в памяти строки письма, точно повторяя молитву, пока сон не сморил его, унося в мир странных и беспокойных видений.        Далеко не сразу Алек осознал, что грохот пушек и свист ядер ему не снится. На них напали. Быстро вскочив и собравшись, благо он уснул в одежде, он выскочил на палубу, чтобы увидеть громадный испанский галеон, что стремительно нагонял «Королеву Анну».        Алека невольно передернуло. Чертовы испанцы. И пусть времена великой армады, которую враги так бездарно растеряли — шутка ли, из шестидесяти погибших кораблей лишь семь были утеряны в бою, остальные истаяли во время шторма, — канули в лету еще до рождения Алека, война шла до сих пор. Война за владычество на море, не такая ярая, как прежде, но тем не менее. И то, что очередное ядро повредило одну из мачт, подтверждало это.        С их борта последовал ответный стройный залп, но все же корабли находились еще слишком далеко, чтобы нанести друг другу серьезный урон. Впрочем, это лишь дело времени, ведь у галеона парусов было больше, а у них вышел из строя грота-рей. В бою не до разногласий и, явившись пред очи отца, Алек встал под его командование, отрабатывая те немаленькие деньги, что им платили.        Несмотря на все усилия, скоро вражеский галеон поравнялся с «Королевой Анной» и разразился настоящий ад, в котором можно было оглохнуть. Испанец не мог так легко маневрировать, но превосходил их количеством пушек. Разность этих преимуществ позволяла каждому из участников сражения надеяться на удачу, но она улыбалась отнюдь не «Королеве Анне»… Когда галеон приблизился к поврежденному судну на расстояние пистолетного выстрела, над шумом схватки прозвучала вражеская команда: «На абордаж!» и Алек выхватил из ножен саблю, чтобы тут же скрестить ее с черноглазым и мертвенно бледным парнем, который как-то хищно улыбнулся и провел несколько выпадов, заставляя Алека уходить от нападения. И хорошо, что краем глаза Лайтвуд успел заметить стилет во второй руке вражеского офицера и не напороться на него во время уклонения. Вокруг шла яростная схватка, но смотреть по сторонам было некогда, таким опытным рубакой оказался черноглазый испанец. Впрочем, в какой-то момент бой разлучил их, и под удар вражеской сабли попал Льюис, к счастью, успевший подставить свою. Алек быстро пробежался взглядом по сражающимся, ища брата, о котором беспокоился, но не нашел. Зато его нашел новый противник. И пусть Алек никогда прежде не видел его, но эту блондинистую тварь он узнал сразу. Перед ним был Себастьян Моргенштерн. И внутренности Лайтвуда свернулись в узел, значит, их врагом был предатель, перебежчик и подлец Валентин Моргенштерн.        Алек сделал несколько шагов назад. Нет, не из страха, хотя ублюдок Моргенштерн был опасен, как и любой психопат, а чтобы освободить место для маневра и не позволить противнику загнать себя в угол, где тот просто зарежет. Проигнорировав кровожадную усмешку противника, контратаковал. Но тот ушел из-под удара словно гадюка, которой, по сути, и являлся, чтобы вновь атаковать Алека, беря и мастерством, и силой. Сражаясь, точно одержимый — кровью врага, Моргенштерн не давал ему контратаковать, и вскоре Алеку оставалось лишь защищаться, парируя удары противника. Один из которых отбросил его к полуюту, и их сабли сошлись у перекрестия клинка и рукояти, и с каждым мгновением лезвия становились все ближе к его лицу.        — Чертов ублюдок! — тихо выругался Лайтвуд.        И противник засмеялся в ответ.        Приложив максимальное усилие, Алек отпихнул от себя врага, выворачиваясь из его тисков за мгновение до того, как изящный, но смертоносный клинок рубанул древесину, на которую прежде Алек опирался спиной. Аж щепки полетели! По спине пробежали мурашки, но промедление было смерти подобно и он стремительно атаковал, пока противник не до конца развернулся и не предпринял встречных действий. И клинок по касательной прошелся по чужим ребрам. Себастьян вскрикнул и, взбешенно сверкнув глазами, перехватил клинок, чтобы свободной рукой зажать рану и пойти в атаку подобно раненому зверю: отчаянно и яростно. Лайтвуд едва успевал парировать чужие удары, только чудом отделавшись лишь порезами на камзоле. Почувствовав, что начинает задыхаться от такой гонки, потратил секунду, чтобы расстегнуть ворот. Слух подсказывал ему, что сражение идет на убыль, но бросить взгляд в сторону не решился.        Лишь отчетливый вскрик Джейса заставил его дернуться и обернуться на рефлексе, и в это мгновение чертов демон подловил его. Алек буквально услышал, как клинок прорвал ткань и вошел в ключицу. Боль пришла мгновением позже, первым его накрыл ужас, когда он увидел упавшего на колени брата.        — Джейс… — хрипло выдохнул он.        Подался назад, соскальзывая с чужого клинка, и, зажав рану, попытался отползти. Собственный клинок еще был зажат в ладони, но поднять руку, а тем более сражаться, он был уже не в состоянии. Бой был проигран. И не только его. Отец потерял оружие за мгновение до того. Судно принадлежало противнику. Криво усмехнувшись, Себастьян носком сапога ударил по запястью Алека, выбивая клинок и дробя тонкую кость. И Лайтвуд вскрикнул, от боли потемнело в глазах, сознание затянуло туманом, но он не позволил ему ускользнуть, упрямо глядя победителю в лицо, не признавая поражение. Время замедлилось, а может, ускорилось, а может, Алек просто выпал из реальности, но когда пришел в себя, на палубе уже стоял Валентин. Себастьян Моргенштейн, усмехнувшись поверженному англичанину, направился к отцу и, прижимая к груди покалеченную руку, Алек подполз к Джейсу.        Тот был бледен словно мел, зажимая глубокую рану на бедре. Только это не помогало. Кровь толчками выходила из раны вместе с жизнью, утекая сквозь пальцы.        — Все будет хорошо, — Джонатан нашел в себе силы подмигнуть брату.        — Да, если на морском дне будем лежать рядом, — криво усмехнулся Алек.        Заметив короткий клинок, кем-то оброненный, отлетев к стене полуюта, не меняя положения, даже не глядя больше в его сторону, дотянулся, обвивая липкими от крови пальцами. Подтянул к себе, пряча за голенище сапога до поры. А вдруг и подвернется момент воспользоваться, хоть одного врага, но забрать с собой. Рядом распахнулась дверь, и его первый, черноглазый противник вытащил на залитую кровью палубу Магнуса. И сердце ухнуло вниз. Нет. Нет-нет-нет! В пылу сражения Алек и подзабыл, что на корабле были гражданские. К своей смерти он был готов. К его — нет.        Магнус пытался вырвать руку, но испанец сжал ее, заставив скривиться от боли. А стоило ему натолкнуться взглядом на Лайтвуда, как глаза испуганно распахнулись, а с губ слетело:        — Алек…        Тот попытался ободряюще улыбнуться, чтобы убедить, что с ним все в порядке, но понимал, что залитая кровью одежда и рука не позволят магу обмануться. Перевел взгляд на захватчика, надеясь, что те не тронут гражданского, особенно если за него можно получить выкуп…        На выразительный вопрос Валентина Моргенштейна одними глазами черноглазый передернул плечами:        — Больше никого, капитан.        И тот обратил свой взор на Роберта Лайтвуда, которого его матросы поставили на ноги, предварительно тряхнув, как следует:        — Где наследный принц?        Роберт криво усмехнулся, насмешливо и гордо смотря на бывшего когда-то союзника и личного друга:        — Ты ошибся целью, Валентин. Его здесь нет и никогда не было.        — Врешь! А если нет, назови корабль, что его везет, и маршрут. В противном случае…        По кивку его головы, Моргенштерн-младший вновь приблизился к Алеку и, грубо схватив, разбудив притихшую было боль, выволок его на всеобщее обозрение, приставив к горлу клинок.        Роберт лишь слегка побледнел и не более того. Поджав губы, он вздернул подбородок и с ледяной ненавистью взглянул на перебежчика.        — Что есть жизнь одного офицера против жизни наследника престола?        — А жизнь собственного наследника? — с усмешкой поинтересовался тот. — Впрочем, как пожелаешь… Себастьян, отрежь выродку голову, я подарю ее капитану.        Холодный металл прижался к его горлу. Из-за шума в голове Алек с трудом воспринимал происходящее. Паниковал ли он? Да, черт вас дери! Словно в отдалении он слышал почти истеричный крик брата, ощущал, как кровь со вспоротой кожи стекает на грудь… Кинуть прощальный взгляд на любимого за мгновение до того, как… Себастьян отлетел прочь, отброшенный словно бы по волшебству.        — Магнус, нет… — выдохнул он, осознавая, что произошло, и прекрасно помня рассказ ювелира, что приоткрыл ему тайну наруча.        Но тот уже был бледен словно сама смерть. Наверное, он бы упал, если бы не тот испанец, что придержал его, чтобы рвануть рукав длинного одеяния и обнажить почерневшие вены пленника. На мгновение повисла тишина, а затем Валентин плотоядно усмехнулся:        — Кажется, здесь есть кое-что поинтереснее королевского отпрыска, — подойдя ближе, он подцепил пальцами подбородок мага. — Дитя демона…        — Я… — маг перевел дыхание. — Сохрани им жизнь, и я буду работать на тебя.        — Не надо, Магнус, он же…        — Заткнись, тебя никто не спрашивал.        Удар рукоятью промеж лопаток уронил Алека на четвереньки, и он, инстинктивно задержав падение пострадавшей рукой, не смог сдержать крика. Нервная система заискрила, прежде чем выйти из строя. В глазах все же потемнело на несколько мгновений, а из мрака его вытянуло ласковое прикосновение к щеке.        — Алек…        — Магнус, — выдохнул тот, конечно же, узнавая эти ласковые пальцы. Он так много хотел ему сказать… но, открыв глаза, обнаружил, что все еще на палубе. Маг стоял перед ним на коленях, с ужасом смотря на искалеченную руку. — Не верь Моргенштерну.        Тот кивнул, но вряд ли слушал. Из-под его дрожащих пальцев вырывалось синее свечение, неся облегчение, но в плечи магу впились цепкие пальцы, оттаскивая прочь.        — Нет, нет, нет, — усмехнулся Валентин. — Побереги силы для более великих дел, дитя демона, этот выродок того не стоит. Кинуть офицеров в трюм, — велел он своим людям. — Матросов, которые не согласятся встать под наши знамена — отправить на корм рыбам.        — Им нужна помощь! — возмущенно прошипел Магнус, в то время как люди Валентина согнали матросов на корму и просто скидывали за борт, не пачкаясь их кровью — да и зачем, усталость и акулы скоро сделают свое дело…        Как сквозь вату, Алек слышал, как поносил испанцев, на чем свет стоит, и проклинал убийц Джейс, которого уже тащили к шлюпке, крики людей, от которых хотелось зажать уши ладонями. А подняться не мог. Черноглазый испанец поставил рядом на колени вякнувшего что-то Льюиса, крепко держа за шкирку, и повернулся к Валентину.        — Оставлю его себе с вашего позволения, капитан.        Валентин окинул матроса заинтересованным взглядом, явно не понимая, чем тот привлек внимание его офицера.        — Зачем он тебе?        Испанец плотоядно улыбнулся:        — Для самых низменных целей.        И Льюис мог поклясться, будто у того немного удлинились клыки. Кажется, его слишком сильно приложили головой… Да и вообще, для каких таких целей? Саймон не был согласен! Только кто его спрашивал…        Валентин усмехнулся, вот кто наверняка догадывался, что за участь уготовил для Льюиса чертов испанец, что тут же поволок его следом за офицерами. Саймон пытался вывернуться и даже избавиться от камзола, за который его волокли, но тщетно.        — Мага ко мне в каюту, — распорядился Моргенштейн, толкнув сапогом Алека, который оказался у него на пути. — Уберите его уже кто-нибудь…        Льюис закусил губу в ответ на сдавленный хрип молодого Лайтвуда. Пусть они и были не в самых лучших отношениях — ладно, хорошо, Лайтвуд почему-то хотел убить Саймона, так что отношения были отвратительными, — но такого молодой офицер явно не заслуживал. Краем глаза матрос заметил, как некое яркое пятно, судя по всему, пленник, рванулось к Александру… Зрение подводило его вновь, но в том, что видит синий свет, был уверен.        Оказавшись в шлюпке, спрятал взгляд, не сумев посмотреть в лицо капитану и связанным офицерам, точно испытывая вину за то, что находится сейчас среди них, а не рядом с другими матросами, которым предстоял безнадежный бой со смертью. Он еще раз отчаянно рванулся, и испанец обвил рукой его шею, шепнув на ухо:        — Не дергайся, птенчик. Ты же не хочешь, чтобы я тебя слегка придушил?        Саймон обмер. Нет, он не боялся умереть, тем более так быстро. Просто во время шепота его кожу не обожгло чужое дыхание, хотя испанец почти касался губами его уха.        — Господи Иисусе…        Тот засмеялся, сжимая ледяными пальцами плечи Льюиса почти до боли:        — Он не поможет тебе. Теперь ты принадлежишь мне и еще пожалеешь, что остался с остальными. Обещаю.        Льюис же лишь зажмурился, надеясь, что ему удастся очнуться от этого кошмара, но шлюпку все так же качало на волнах, а тонкие пальцы, казалось, вот-вот пробьют его плечи насквозь.        Когда они достигли борта чужого судна и сверху им сбросили веревочную лестницу, первыми наверх доставили офицеров, и они остались в шлюпке одни, не считая двух матросов.        — Открой глаза, — велел испанец, кем бы он ни был, наконец, разжимая пальцы. — Лезь наверх и без глупостей.        Напуганный до полусмерти — будем честными, Саймону было очень страшно, — Льюис кивнул и послушно полез наверх, хотя дрожащие руки так и рисковали разжаться. А может, так оно и лучше? Полететь вниз и покалечиться о шлюпку, а там добьют. Жуткое малодушие… А ведь он обещал маме быть сильным. Сам себе обещал. Жаль только, не вернется к семье, которой так хотел помочь, хотя бы деньгами…        Наверху его затащили на палубу в четыре руки и обступили вражеские моряки, впрочем, немедленно образовав пустое пространство, стоило там появиться его пленителю. Впрочем, с некоторых пор он догадывался, почему… От воспоминания о сделанном открытии Саймона снова передернуло. И еще раз, когда шеи сзади коснулись ледяные пальцы, контролируя.        — Шагай в кубрик.        Саймон передернулся от противного ощущения. Еще и синяки останутся… Конечно, это была меньшая из его проблем, но именно эта мелочь помогала отвлечься от одной глобальной проблемы — его взял в плен не просто испанец, но нечто… нечеловеческое.        Не прошло и пары минут, как его бесцеремонно втолкнули в каюту и закрыли дверь… на ключ. И щелчок замка разнесся в тишине, точно росчерк пера на смертном приговоре. В каюте стоял полумрак, разгоняемый только свечой на серебряном подсвечнике, да и дневным светом, едва-едва проникавшим сквозь плотные шторы из дорогой ткани. Льюис был уверен, что из дорогой. Даже со своим куриным зрением. Тут просто не было того, что могло бы попасть в категорию дешевого. Элегантная мебель из красного дерева: кресла, письменный стол и огромная двуспальная кровать с кроваво-алым балдахином. Все это было закидано подушечками из красного бархата, в углу, рядом с книжным шкафом, виднелось нечто, смутно напоминавшее алтарь и прикрытое черным шелком.        Саймон невольно сглотнул, оборачиваясь к испанцу, который снова плотоядно усмехнулся, точно раздевая глазами, заглянув в которые, можно было утонуть во тьме. И потому он избегал смотреть существу в глаза.        — Располагайся, — гостеприимно предложил испанец. — Предлагаю сразу переместиться на кровать. Не люблю таскать бесчувственные тела.        И в очередной усмешке Льюису снова почудились удлинившиеся клыки. И Льюис отшатнулся прочь. Ладно, он шарахнулся прочь, спасая себя от нечистого, но из-за своей врожденной ловкости, будь она неладна, тут же врезался бедром в стол. Под рукой у него оказалась холодная сталь стилета. Действуя скорее по наитию, не имея плана, ни на что не надеясь, он схватил его и, развернувшись, метнул в нечисть. Лезвие вошло в плечо испанца по самую рукоять, однако тот лишь рассмеялся, делая шаг вперед, на ходу вытаскивая клинок из раны, точно из куска масла. Прошелся языком по лезвию, собирая темную кровь:        — Какой прыткий птенчик, — заметил он, засаживая клинок по рукоять в стену и снова поворачиваясь к пленнику. — Мне нравится, что ты трепыхаешься.        — Господи Иисусе, — пролепетал Льюис, пятясь прочь, вот только некуда было на самом-то деле. — Господи…        Что, черт возьми, он такое?!        — Я уже говорил, что он не поможет тебе. — Он медленно наступал на пленника, то ли с осторожностью, что вряд ли, то ли пытаясь сильнее деморализовать, хотя куда уже… Схватил за горло, шепнув в самые губы: — Вид крови меня порядком возбудил, так что ты очень кстати, птенчик.        И его швырнули на кровать, точно он был тряпичной куклой, а в следующий миг и так слабый свет заслонило тело испанца.        Парнишка закашлялся, держась за горло. Хорошо хоть голову не оторвал… А может и плохо, ведь участь его была явно незавидной. В голове всплыли пьяные разговоры других матросов. Ох, черт… Саймон попытался отползти подальше от нечисти. Только куда ему было деваться, и, тихо засмеявшись, испанец схватил его за щиколотку, сдернув вместе с подушечками к себе, навис. Холодные пальцы скользнули по щеке вниз, точно утешая, чтобы крепко ухватить пленника за подбородок и отвернуть голову в сторону, открывая шею с неистово бьющейся жилкой. Кажется, испанец сглотнул, прежде чем склониться, касаясь кожи зубами.        И тут паника вырвалась наружу, Саймон закричал, упершись ладонями в чужие плечи, пытаясь оттолкнуть, но испанец держал его мертвой хваткой. Раздраженно фыркнул что-то по-испански, соединяя запястья пленника вместе, легко удерживая одной рукой. Провел по шее Саймона языком, вырвав тихий всхлип, а в следующее мгновение Льюис отчетливо почувствовал, как коснулись кожи… острые клыки.        На мгновение распахнув глаза, Саймон после крепко зажмурился и едва слышно зашептал, надеясь спасти раз не тело, то бессмертную душу:        — Отче наш, сущий на небесах!        Да святится имя Твое;        Да приидет Царствие Твое;        Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…        Но мгновением спустя вскрикнул, не сумев завершить молитву. Нечестивый вонзил в него свои клыки и сделал первый глоток. Первый, но не последний. Саймон чувствовал, как жизнь покидает его.