Пленник Его Величества

       Чертова кисейная барышня! Судорожные рыдания раздражали, и хотелось взять и выбросить шлюшку за борт, но ведь тогда она просто уйдет на глубину, сбежит от него. И Себастьян тащил Клэри по палубе, не обращая внимания на то, что рвет платье, а медный хвост оставляет чешую на всевозможных мелких засечках и шляпках гвоздей.        — Заткнись, тварь! — прикрикнул он. — Или я посажу тебя в бочку с морской водой.        Судорожно всхлипнув, девушка умолкла, вероятнее всего, понимая, что из такой простой, но такой сложной в ее положении ловушки ей будет просто не выбраться. Себастьян усмехнулся уголком губ. Благо, на этих тварей тоже были методы воздействия, не требующие, впрочем, больших усилий. А может, она просто почувствовала омерзение, с которым на нее смотрели моряки на палубе, пусть до сих пор и не открывала лица?        Затащив Клэри к себе в каюту, он убрал руки от ее лица и отвесил две хорошие пощечины наотмашь:        — Грязная шлюха! — прошипел он, вдруг рванув ворот ее платья и застывая, пораженный неожиданной мыслью и красотой открывшегося зрелища. Красивая. Черт возьми, какая же она красивая! Зареванная, израненная, растрепанная — она была потрясающей. Медные локоны ниспадали на красивую грудь, что девушка прикрыла руками. Мысль о том, что грязный похотливый англичанин касался ее, что сестра позволяла ему это, сводила Себастьяна с ума. Хотелось убить его. А потом ее!        Медленно выдохнув, Себастьян отошел к окну и глубоко вдохнул ночной воздух, прежде чем запереть окно. По полу сквозило. И почему его это заботит? Зло цыкнув языком, он вернулся обратно к сестре и, подхватив на руки, небрежно закинул на кровать, сжавшуюся, словно котенок, в клубочек. Ну, или ей так казалось… Маневренный и незаменимый в воде, на суше хвост был хоть и сильным, но совершенно неповоротливым. А еще до безумия красивым. Его мерцание манило к себе. Коснуться… Провести вдоль чешуек. Себастьян не мог, да и не хотел, себе отказывать, и пальцы почти в нежной ласке заскользили по этим переливам, собирая с них неуместный алый цвет.        — Неужели он так хорош? — вопрос сорвался будто сам собой, но черт дери всех морских созданий, его это действительно интересовало. Нет. Ему было важно знать: чем был так хорош тот выродок, понять, почему Клэри выбрала его.        — Прекрати, — всхлипнула Клэри, пытаясь отодвинуться, но какое там… руки Себастьяна были настойчивы и достаточно сильны, чтобы удержать даже такую крупную рыбку, как она. — Что ты такое говоришь?..        На бледной от страха коже расцвел румянец стыда.        Хотел бы он ответить, но вот только как? Как было объяснить самому себе, почему ему физически необходимо касаться ее, любоваться ею, а любое внимание к сестре со стороны вызывало приступ бешенства? Себастьян не знал. Только рука его против воли скользнула по хвосту еще раз, запоминая это ощущение, наслаждаясь прохладой чешуи. Чертова дрянь! Она сводила его с ума.        — Себастьян, — окликнула Клэри, напуганная его странным поведением. Ей и так было неловко во второй своей ипостаси, в которой в своей жизни находилась не так часто, а тут еще… поведение брата. Уж лучше бы он был привычно жесток и полон ненависти и презрения, чем видеть этот горящий, полубезумный взгляд, наполненный… желанием? Нет. Не может такого быть! Не может ведь?..        Бывало ли такое прежде? Она не была уверена, если и были взгляды, наполненные чем-то, кроме ненависти, то они были незначительны и мимолетны. Никогда прежде он не смотрел на нее так, не касался подобным образом. Он вообще старался к ней не прикасаться без особой надобности. Прежде.        — Я убью его, слышишь? — пообещал Себастьян, скользнув взглядом вверх, чуть дольше задержавшись на ее груди, пытаясь, видимо, рассмотреть что-то под медными локонами, заставляя сестру зажиматься под этим взглядом сильнее. — Не ходи к нему больше.        Клэри испуганно всхлипнула, не зная, как интерпретировать эту информацию. У нее не было причин не верить его словам, но и мотивов она не понимала. Это было странно даже для него.        — Посажу в бочку… — прошептал он, снова медленно скользя пальцами по хвосту. — Он так идет тебе. И ноги не раздвинешь…        Себастьян вдруг засмеялся, но не жестоко, а будто пьяный, хотя таким Клэри не видела брата никогда. Впрочем, она старалась избегать его общества, так что в этом не было ничего удивительного. К тому же слова вызвали приступ возмущения, который заставлял ее задыхаться. Как он… Как он смеет так?! В приступе праведного гнева девушка смогла даже ударить брата хвостом, скидывая руки. Конечно, для моряков русалки всегда будут лишь шлюхами, но так обращаться с собой она больше не позволит.        Однако Себастьян лишь снова рассмеялся, на этот раз зло:        — Не нравлюсь? Чем я хуже англичан, не так хорош?        Неожиданно он схватил ее запястья и прижал к кровати над головой, склонился, почти касаясь губами дрожащих от гнева и страха губ Клариссы.        Она готова была кричать, но только понимала бессмысленность своих действий. Никто не поможет ей на этом треклятом корабле. Лишь поглумятся в довесок, но, видят боги всех миров, она отчаянно не желала того, что могло произойти дальше, а потому рвалась, шепча словно заведенная:        — Ты мой брат, Себастьян! Прекрати!        — К черту… — шептал тот в ответ, ловя ее губы и, в конце концов, вовлекая в жесткий односторонний поцелуй, который, казалось, длился вечность. Он ласкал и терзал ее губы, пытаясь вовлечь в свою игру, но упрямая девица стискивала зубы, пытаясь оттолкнуть от себя брата. И он отстранился, давая ей передышку. Выдохнул в губы: — Просто не станем делать детей, хотя я знаю, для вас, дочерей Посейдона, одно неотделимо от другого. Маленькие хвостатые шлюшки…        Его шепот, глумливый, но одновременно благоговейный, обжигал нежную кожу, рука скользнула вниз по девичьей шее, чтобы трепетно коснуться обнаженной груди. Наслаждаясь каждым мгновением. Боги, как же он завидовал всем тем, кому она, что должна была принадлежать только ему, готова была отдаться, удовлетворить самые низменные свои потребности.        Мысли обжигали, ее губы были слишком манящими, чтобы отказаться от них, но от осознания, что они добровольно целовали английского ублюдка, Себастьяна передергивало и, не выдержав диссонанса, он с размаху нанес сестрице очередную пощечину, мечтая стереть с нежных губ чужие поцелуи. Но лишь окрасил их в алый. Этот цвет всегда возбуждал Себастьяна, он любил красный, когда им расцветает чья-то нежная кожа, и снова впился в губы Клэри, деля с ней этот восхитительный вкус… Воображение уносило его все дальше в страну, полную сказочного удовольствия, которое они разделят на двоих, но в дверь неожиданно постучали. Он пытался игнорировать этот звук, но визитер был настойчив.        А потому Себастьян зарычал от злости, с огромным сожалением отстраняясь от шокированной и перепуганной Клариссы и, на ходу вытирая губы, распахнул дверь, чтобы увидеть за ней несчастного перепуганного юнгу. Гаркнул, прикрывая мальчугану вид на рыжеволосую красавицу:        — Что тебе?        — Ка… капитан зовет, сэр, — пролепетал тот, невольно спеша сделать шаг назад и сбегая по единому кивку головы Моргенштерна-младшего.        Повернувшись к сестре, замершей с выражение страха и надежды на смазливом, перепачканном кровью личике, удрученно вздохнул:        — Я скоро вернусь, — пообещал он, в последнем жесте стирая кровь, а затем выходя из каюты, впрочем, не запирая двери. Сбежит — не беда, поймать ее на корабле не будет проблемой. А если он сделает это рядом с этим английским ублюдком, так ему будет только на руку.        Интересно, а как тот отреагирует, поимей Себастьян сестрицу у него на глазах?.. Мысль была, несомненно, нездоровой, он понимал это, конечно, понимал, но такой возбуждающей и сладкой, что от нее почти закружилась голова.        Оказалось, что отец ждет в каюте пленного капитана, еще одного английского ублюдка. О, с каким удовольствием он вздернул бы их всех на рее… Впрочем, Себастьян лелеял надежду, что когда пленники станут не нужны, его желание осуществится. А этот момент когда-нибудь да настанет. Губ коснулась довольная улыбка, с которой он и перешагнул порог каюты, стискивая в предвкушении пальцы в кулаки. Впрочем, он понимал, что не ему здесь принадлежит первая скрипка. Не ему. Он был лишь наблюдателем в этой борьбе титанов, и иногда верным подручным своего отца. Который, казалось, за более чем неделю бесплодных допросов готов был высадиться где-нибудь в порту только для того, чтобы отыскать профессионального инквизитора. Впрочем, может быть, для этого он и позвал сейчас сына? О… от этой мысли кровь вспыхнула словно масло. Жаль на борту не было замечательных приспособлений, что остались в подземелье родного особняка, сделанных по образу и подобию орудий пыток Ватикана… Однако существовало и множество других не менее болезненных и эффективных способов, которые он собирал, путешествуя вместе с отцом по миру.        С каким наслаждением Себастьян вгонял иглы под ногти упрямого капитана, думая в этот момент о его сыновьях, которые имели наглость смотреть и даже прикасаться к сестре… Прижигал его кожу раскаленным прутом, мечтая выжечь им глаза блондина, что целовал ее сладкие губы, беря то, что по праву принадлежало ему, Себастьяну Моргенштерну. Он хотел раздавить, сломать проклятого Лайтвуда, но тот был тверд, словно кремень. И когда казалось, что его проще убить, чем выведать необходимую информацию, отец вдруг остановил его:        — Достаточно. Ты убьешь его, а методы воздействия еще остались, — устало потерев лицо и с презрением взглянув на капитана английского флота, Валентин приоткрыл дверь и окликнул вампира:        — Рафаэль! Прикажи подготовить все для купания с реи и приведи младшего Лайтвуда. Возражений врача не слушай. Он хоть и врач, но все еще подчиняется мне.        Сантьяго хотел бы возразить, но тон капитана не оставлял и шанса оспорить его решение. Слишком зол был Моргенштерн и горел желанием во чтобы то ни стало сломить сопротивление старшего Лайтвуда. Кроме того, это все-таки не тридцать ударов плетью…        — Как прикажете, — ответил он, так же все еще подчиняясь своему капитану.        Тихо пройдя мимо кают, в одной из которых, ничего не подозревая, спал Магнус, Рафаэль прошел в лазарет, чтобы, бесшумно миновав задремавшего врача, растолкать Лайтвуда. — Поднимайся. Идем.        — Что? Куда? — сонно пробормотал тот. Его было даже жаль в каком-то смысле, только начал нормально спать… Рафаэль не ответил, хотя мысли о таких мелочах отвлекали от главной проблемы: купание с реи закончится так, как того желает капитан. И главной проблемой для Сантьяго будет как-то все объяснить несчастному Магнусу.        А может, и не будет. Когда он вел пленника по коридору, дверь в каюту мага оказалась распахнута, а спустя мгновение Бейна буквально вытолкнули оттуда. Следом вышел Себастьян, усмехнувшись Лайтвуду. Маг выглядел растерянным и измученным, без грима были видны следы от прошлого визита капитана и глубокие тени бессонницы, залегшие под глазами. Прикрыв на мгновение глаза, вампир то ли взмолился всем богам об избавлении, то ли проклял их же за страдания, ниспосланные на их головы.        — Магнус.        Алек было подался к магу, но вампир удержал его, бросив быстрый предостерегающий взгляд, толкнул вперед себя, разделяя пленников. С Моргенштерном-младшим не стоило нарываться, даже если для несчастных влюбленных это последняя возможность побыть вместе перед вечной разлукой… А впереди Лайтвуда поджидала еще одна, не менее болезненная встреча.        Ведомый жесткой рукой Себастьяна, вероятно, до синяков сжавшей чужой локоть, Магнус то и дело затравленно оглядывался. То на возлюбленного, за которого наверняка вознес сейчас с десяток молитв всем богам и демонам, напрочь забыв все обиды, то на бывшего подопечного, словно надеясь найти ответы на чужом смертельно бледном лице, но Сантьяго не мог их дать. Как не мог давать и ложных надежд на то, что все обойдется. Неприятное чувство грызло изнутри. Сочувствие? Сожаление? Разве Рафаэль не распрощался с этими воистину человеческими чувствами? Похоже, не до конца. И если бы час назад он даже обрадовался такому открытию, то сейчас, выводя юнца на палубу, что едва-едва алела, залитая красками рассвета, он действительно был не рад проснувшимся противоречиям.        Все было уже готово, и Лайтвуда-старшего уже выволокли на палубу, поставив на колени. Увидев измученного отца, Александр дернулся, порываясь освободиться от ледяной ладони, что опустилась на плечо, предвидя этот неразумный шаг. Пальцы здоровой руки сжались в кулак при виде усмешки на губах Валентина Моргенштерна, повернувшего лицо капитана Лайтвуда туда, куда следовало смотреть.        — На рею его, — велел он, не уточняя, собирается ли вешать пленника или сообразить что-нибудь поинтереснее.        Алек в ужасе дернулся, видимо, представив, что может произойти с отцом, не думая, что капитан имел в виду его самого. Рафаэль же лишь порадовался тому, что не дышит, и дыхание не выдаст его состояния, когда он словно котенка за шкирку вздернул юнца на ноги и поволок к мачте, где матросы уже ждали со всем необходимым. Треклятый нечеловеческий слух все же уловил не только, как сбилось с ритма сердце юного офицера, но и как Магнус издал едва различимый полупридушенный звук, видимо, не в силах выразить свое отчаяние как-то иначе.        Сделав скидку Лайтвуду за сломанную руку, его не заставили забираться на рей самостоятельно, обвязав канатом ноги еще на палубе, и в таком виде втянули наверх, удерживая на самом краю, словно демонстрируя всем собравшимся, на самом же деле ожидая сигнала капитана. Сантьяго буквально кожей чувствовал напряжение, образовавшееся вокруг собравшихся, отчаяние Магнуса и тупую боль английского капитана, который не мог выбрать между сыном и долгом. А Валентин Моргенштерн ждал достаточно долго, прежде чем взмахнуть рукой, провоцируя толчок в спину, от которого Александр Лайтвуд полетел головой вниз.        И мертвую тишину, царившую на палубе, в то же мгновение разорвал полный ужаса вскрик мага, которого Рафаэлю пришлось удерживать от глупостей, применив всю немаленькую силу и нечеловеческую скорость. Лучше он, чем Себастьян, что наверняка прервал бы зарождающуюся истерику очередным метким и болезненным ударом. Руки бы пообрывал…        — Нет, пожалуйста, нет! — скулил Магнус, пытаясь вырваться и в то же время цепляясь за руку вампира, как за последнюю соломинку, когда его возлюбленный офицер, после мощного удара о морскую гладь, камнем ушел под воду.        — Думаешь, жизнь щенка зависит от меня, маг? — спросил его Валентин, глядя в пучину, где сейчас боролся за жизнь младший Лайтвуд. Покачал головой. Затем все же взмахнул рукой, подавая знак, и Алека буквально выдернули на поверхность, оставляя висеть до очередного распоряжения. Моргенштерн же повернулся к капитану, теперь уже бывшему, Королевы Анны. — Ну же, Роберт. Ты разумный человек. Только от тебя зависит, уйдет ли твой сын окончательно на дно морское или ему уже хватит промокать.        Не отводя взгляда от сына, пытающегося откашлять морскую воду, попавшую в горло, тот качнул головой:        — Прости, Алек… Я не могу.        Ведь он всегда служил королю верой и правдой и сейчас, когда речь шла о наследнике… нет, речь шла о ребенке, чужом, но не повинном ни в чем маленьком ребенке. А Александр — солдат, так же верный Его Величеству.        Хмыкнув, Валентин дал очередную отмашку, и Алек уже во второй раз кряду ухнул в морскую пучину под тихий отчаянный скулеж мага. Не было ли у него на большее сил?.. Рафаэль бы так не сказал, чтобы удержать мага, ему приходилось прилагать усилия, иначе, и он всерьез этого опасался, Бейн бы просто придушил Лайтвуда голыми руками, наплевав на отсутствие магии, а так ему только и оставалось, что скулить да извиваться, словно ужу на сковородке.        Казалось, это погружение длилось целую вечность, когда Алека, наконец, подняли. Почти лишившегося чувств, задохнувшегося, так что даже не сразу стали заметны признаки жизни.        — Следующий раз будет последним, — жестко предупредил Валентин, чтобы у строптивого пленника не возникло и мысли, что он отступится от своего слова.        Рафаэль буквально сжал несчастного мага в своих объятиях, держа его руки так, чтобы он не смог навредить никому, включая себя, но вот чужая магия не была послушна вампиру. Обжигающими искрами срываясь с изящных пальцев, она ранила своего же хозяина, чьи кисти тут же расцветали иссиня-черными гематомами. Ужасающее, почти тошнотворное зрелище, но даже оно пугало дитя ночи куда как меньше, нежели ритм чужого сердца, которое грозилось вот-вот остановиться от таких перегрузок. Но Рафаэлю не оставалось ничего, кроме как оставаться безмолвным свидетелем трагедии, что могла унести с собой сразу две жизни, и тогда он не был уверен, что сможет сдержаться и не разорвать клыками горло старшего Моргенштерна.        Александр Лайтвуд отчаянно закашлялся, захлебываясь водой, что все еще стояла в горле, одновременно рука Валентина Моргенштерна дрогнула, готовясь дать отмашку, но его жест прервал жесткий голос Роберта:        — Нет. Хватит, Валентин, — последующий выдох получился надтреснутым, но так и не сломленным до конца. Это было видно и по самому капитану, что по-прежнему держал спину прямо, пусть плечи его едва заметно поникли под тяжестью принимаемых решений. — Я все скажу. Оставь моего сына.        Вы когда-нибудь слышали, как люди выдыхают от облегчения так, будто вместе с этим выдохом отдают Богу душу? Рафаэль теперь с полной уверенностью мог сказать, что слышал. И пусть Магнус не человек, и душа его после смерти попадет далеко не в царствие небесное, сути дела это не меняло.        Валентин усмехнулся, но было заметно, что и он испытал облегчение, правда, по совсем другим причинам. Он устал сражаться с чужой непоколебимой верностью и упрямством вражеского капитана.        — В таком случае, я тебя слушаю. И не вздумай солгать мне, тогда я убью не только твоего сына, но всех, кого поднял на борт, — предупредил он, сделав знак, чтобы Лайтвуда-младшего вытащили на палубу.        — Мне нужны карты, чтобы выстроить точный маршрут, — сухо отчеканил старший Лайтвуд, но в голосе его были слышны рычащие нотки. Он явно наступал себе на горло.        Впрочем, если быть до конца честным, Рафаэлю было глубоко наплевать на политику и военные перипетии смертных. В данный конкретный момент его беспокоил один совершенно неугомонный маг. Опалив таки вампира магией, причинив боль не только Сантьяго, но и себе, Магнус вырвался из чужих рук и через пару секунд уже оказался на коленях подле несчастного Лайтвуда-младшего. Который в очередной раз завис между тем миром и этим, со стороны больше напоминая слепого полуутопленного котенка, над которым хозяин все-таки сжалился в последний момент. Впрочем, примерно так оно и было.        — Алек… — выдохнул Магнус, склоняясь над ним, точно собираясь сделать искусственное дыхание, но вместо этого отчаянно нежно коснулся губами губ Лайтвуда, перенимая их дрожь.        Почерневшие пальцы коснулись бледного лица, стирая влагу, и ресницы офицера дрогнули. Увидев мага, тот слабо улыбнулся, одними губами прошептав имя любимого. Попытался сесть и закашлялся, чувствуя, как Магнус поворачивает его на бок, способствуя очищению легких от воды.        Моргенштерн кивнул и, не глядя в сторону пленников, распорядился:        — Капитана в мою каюту, щенка Лайтвуда в трюм, хватит на него лекарства переводить.        Сантьяго кивнул, не заботясь о том, увидит ли капитан молчаливое выражение согласия или нет. Присел рядом с Александром, помогая тому подняться и придерживая, чтобы не повалился обратно. К счастью, хоть дышать тот мог самостоятельно, а то воскрешать было некому. Позволив несчастному опереться на свое плечо, повел его прочь, пытаясь справиться с раздражением, которое вызывал Магнус, не отходящий от возлюбленного ни на шаг, утешая, скользя дрожащими от боли и нервного потрясения пальцами по мокрым волосам. Маг шептал, что все будет хорошо, убеждая в этом не столько англичанина, сколько самого себя, потому как мальчишка, шокированный произошедшим, вряд ли понимал хотя бы половину из того, что шептал, сбиваясь, маг. Его дрожащий голос будил в Рафаэле желание убивать, а может, это всего лишь разыгралась жажда. Поэтому дальше отведенной ему каюты идти Рафаэль магу не позволил, пообещав напоследок:        — Я принесу ему теплое одеяло.        Магнус закусил губу, но ему не оставалось ничего, кроме как кивнуть и, коснувшись губами продрогших губ возлюбленного, послушно скользнуть в каюту. Рафаэль мог поклясться, что он беззвучно разрыдался от облегчения, едва за ним закрылась дверь. И как бы Сантьяго не хотелось все изменить, он не мог ничего, лишь сопроводить продрогшего офицера, а по сути, всего лишь мальчишку в трюм, делая ему небольшую поблажку и придерживая так, чтобы основной вес приходился не на ослабшие от потрясений ноги Лайтвуда, а на самого Рафаэля.        — Спасибо, — почти беззвучно и хрипло выдохнул Александр, когда вампир на миг прислонил его к стене, чтобы открыть ключом дверь. В конце концов, тот не обязан был заботиться об английском офицере. И пускай вампир, скорее всего, старался ради мага, Лайтвуд не мог не испытывать благодарность, не представляя, как добрался бы самостоятельно.        — Благодарить будешь, когда мы выберемся отсюда, а теперь шагай вперед и больше никаких глупостей, — на грани слышимости прошипел вампир ему на ухо, прежде чем вновь подхватить за локоть и втащить в трюм, где при свете почти погасшей лампы дремали остальные пленники.        Алек открыл было рот, чтобы спросить, но не спросил, вспоминая пресеченную на корню попытку побега — кто-то сдал их тогда… Лишь незаметно улыбнулся вампиру уголками дрожащих губ. А может, просто боялся поверить словам того, кого вряд ли мог назвать их другом. Довериться существу, что служило злейшему их врагу и пило человеческую кровь… Алека невольно передернуло, впрочем, это вполне могло быть от холода. Когда дверь за его спиной закрылась, он начал медленно оседать по стене на свою лежанку, но тут его подхватили сильные руки младшего брата, вырванного из дремы легким шумом.        — Господи, Алек, ты жив! — выдохнул Джейс, крепко обнимая Лайтвуда, но почти тут же отстраняясь и силясь разглядеть его в темноте. — Господи, почему ты мокрый? Хоть выжимай!        Лайтвуд-младший зажмурился, чувствуя, как его начинает потряхивать от запоздалого осознания всего случившегося и не успевшего. Он не знал, как сможет признаться, но губы сделали все сами:        — Купался с реи… Джейс… отец собирается рассказать Моргенштерну, где прячут наследника. Из-за меня…        И положение, в котором он оказался, рождало в душе диссонанс, хоть от него ничего и не зависело. Он понимал позицию отца, и не стал бы винить в случае своей смерти, но и умирать не хотелось. Особенно сейчас…        У Джонатана, кажется, не нашлось слов, он лишь неотрывно и с абсолютным ужасом во взгляде смотрел на старшего брата, будто пытаясь понять, он ли перед ним или лишь душа, не нашедшая покоя на дне морском. А спустя мгновение крепко обнял, забыв и о мокрой насквозь одежде и вообще обо всем, лишь гладил брюнета по волосам, загнанно дыша, будто это его сейчас пытались утопить.        — Не смей винить себя, слышишь? — спросил он, наконец, чуть отпрянув, но лишь для того, чтобы упереться лбом в чужой лоб, сжимая мелко подрагивающими пальцами темный затылок. — Ты никак не мог повлиять на ситуацию. Это не твоя вина, понимаешь?        Алек качнул головой. Понимать-то он понимал, конечно, как и то, что стал слабым местом, причиной будущих трагедий, которые постигнут как страну, так и их семью в частности. И пусть он сам не открывал государственной тайны врагу, камень ляжет на его плечи.        — Отец… Клэри не лгала — его пытали, Джейс, — выдохнул он, наконец, подкашливая. — Он ужасно выглядит…        Пальцы юного Лайтвуда отчаянно сжимали ткань чужого камзола, выдавая, что, несмотря на все разногласия, он любит и глубоко уважает своего отца. Так что мысль о его страданиях причиняла боль и сыну. Он мелко дрожал от холода и, отчаянно ища тепла, все же не спешил прижиматься к брату, чтобы не сильно намочить его. Вздрогнул, когда дверь неожиданно снова открылась, и в камеру полетело свернутое одеяло.        — Раздевайся уже, — велел вампир точно малому ребенку.        — Что? — Алек, чего греха таить, вздрогнул от этих слов, не представляя, что за ними может таиться. А может, и представляя, поэтому и вздрогнул.        Вампир раздраженно прикрыл глаза, и в слабом свете бликанули клыки.        — Сними мокрую одежду и укутайся в одеяло. От твоего воспаления легких легче никому не станет, — рыкнул он и перевел взгляд на блондина. — Вэйланд, не стой столбом. Помоги брату.        Тот кивнул, глядя на Алека, все еще пребывающего в потерянном состоянии, и решительно начал избавлять брата сперва от камзола, а потом и от рубашки, краем глаза отмечая, что вампир пошел дальше, туда, где томился испанский матрос. От штанов Алек избавился сам, кутаясь в одеяло по самые уши. Чтобы согреться, чтобы спрятать владеющие им эмоции от зашевелившихся от крика испанца офицеров.        — Что-то он зачастил сюда, — мрачно хмыкнул Мэтт, присев и рассеянно запустив пальцы в волосы. — Бедняга Саймон… Видимо, его он уже доел.        От этой реплики молодой офицер и сам передернулся. А потом его взгляд упал на Лайтвуда, наверняка сейчас со стороны напоминавшего нахохлившегося воробья. — Алек? Черт. Ты как?        — Лучше Льюиса, — столь же мрачно усмехнулся Лайтвуд, пряча свое истинное состояние. Когда-то он хотел лично убить нового матроса, которого привел Мэтт на корабль перед самым отплытием, это правда, но такой участи ему не желал, нет.        Замолчал, не желая разговаривать о том, что было, но мыслями все еще там.        — Хэй! — резко вскинулся на него Мэтью.        Однако Джейс остановил его, неловко обняв брата.        — Прекратите оба! Мы разберемся с этим позже.        Только Алек не собирался молчать, таки озвучив то, что просилось с языка:        — Это было лишь сравнение состояний, Мэттью. Но знаешь, иногда и мертвым можно позавидовать…        Устроив голову на плече брата, обессиленно прикрыл глаза.        — Ну все, тише, отдыхай, — шепнул Вэйланд, прежде чем поцеловать брата в макушку и предупреждающе шикнуть на остальных. Сейчас было не до разговоров.