Сильфида

А вокруг — ни машин, ни шагов, Только ветер и снег… В самом центре Москвы Не заснул человек. - А я в Ленинград еду на соревнования, - сказал Яков, сдувая с шапки Лилии снег. Зима еще пыталась заявить свои права, но день неумолимо становился длиннее, а люди все с большей надеждой искали в природе признаки наступления весны. Февраль всегда был самым трудным месяцем. Силы заканчиваются, холод уходить не хочет. И думаешь, что просто не доживешь до первого потепления. - ВэВэ говорит, что если там выложусь, то потом может и по республикам поедем. Может за границу. Доказывать капиталистическому миру, что советский народ непобедим, - Яков явно повторял слова своего тренера, потому что глаза его не загорелись даже на «непобедимом советском народе». - Так выложись, - Лиля не знала, хочет ли Фельцман, чтобы она его поздравила, - Разве не этого ты хотел? Снова отлично кататься. - Вот ты, Лилька, всегда хотела балериной стать? - Как попала в училище, то да. Знаешь, это не приходит сразу, наверное… - все красиво лишь на сцене, а когда попадаешь в этот самый мир, то многие совсем скоро убегают, не оглядываясь. Сегодня они выступали на большой сцене, а Женька подвел — чуть не уронил спиной. Но обошлось, вроде никто не заметил. Уже после ухода за кулисы Барановскую пробила дрожь. Именно после такой проваленной поддержки многие ломали себе позвоночник. - Хочешь сказать, что передумал? - Нет, я продолжу упорно трудиться, - взгляд Якова засветился знакомым упрямством. Вот чего было в нем предостаточно — силы воли. Он мог сесть, о чем-то рассуждать, а потом все равно вставал и делал. - Никогда не думал о том, чтобы бросить. Это дело принципа. И страну не подведу. Сказано все это было таким серьезным тоном, что даже смешно стало, однако Лиля давно поняла, что Фельцман ненавидит, когда над ним смеются. - Так что не подведи ВэВэ и Павла Ивановича, он на тебя, между прочим, время потратил! - Хотел бы, чтобы и ты там была. Лиль, хочешь я сразу после соревнований позвоню? - Ты телефона не найдешь. - Найду и позвоню! - молодой человек даже со скамейки встал, показывая серьезность своих намерений. - Тогда буду ждать, - поправила шапку на голове Барановская и вдруг вспомнила. - А можешь мне помочь? У меня письмо есть… для матери. Я думала почтой отправить, а ведь лучше будет, если лично в руки. И деньги передать. Сможешь? - Все сделаю, выноси конверт. - Барановская, это разве Сильфида? Это у тебя умирающий лебедь, а не дух воздуха, - Павел Иванович в определенные дни проводил отдельные тренировки для своих лучших выпускниц, которым весной предстоит станцевать крупные партии. - Ноги как поставила? Легче, воздушнее, не каланчу изображаешь. Сделай так, чтобы про рост вообще не вспомнили. Играй эту историю! Нога болела просто нечеловечески, при прыжке неправильно поставила и теперь за это расплачивалась. - Прыжки — твоя сильная сторона, так покажи им невесомые прыжки, а не так, чтобы сцена тряслась! Сделай с пуантами что-нибудь, но не отбивай чечетку! Лилии казалось, что чем ближе весна, тем недовольнее преподаватель. Но у того была причина — опозориться с выбором дебютанток не хотелось никому. Теперь, когда работа с Яковом Фельцманом была закончена, учитель классического танца мог полностью сосредоточиться на собственных студентах. «А Яков, наверное, сейчас уже в Ленинграде». - Он просто зверь, - выдохнула Света, наблюдая, как Лиля мокрой тряпкой вытирает кровь с ног. - Это я сегодня плохо занималась, - и думала она не об истории Сильфиды и ее смерти без крыльев, а о Фельцмане. А что было думать-то? Забрал конверт с письмом, уехал. Так приедет, ничего не случится. Никаких обещаний друг другу они не давали, да и виделись не так часто, как, возможно, хотелось. Не совпадали графики тренировок, иногда Лилю не выпускали из общежития, а Якова начинал третировать ВэВэ. Они и сами понимали, что так должно быть. Лиля всегда с легкостью отказывалась от встреч ради тренировок. Бросить все после восьми лет упорного труда вот так просто? Нет, жизнь свою она видит только в балете и только в Большом. - Как будто только ей одной плохо, - Наташа взяла с тумбочки сухарик ржаного и начала посасывать, чтобы утолить голод. - Тебя снова какие-то мальчики спрашивали, - Собакина переключила свое внимание на Наташу. - Пусть дальше спрашивают, зеленые еще, - девушке было совершенно все равно, она переживала сейчас совсем другую трагедию. - Ой, ну поставили тебя временно к середнякам, чего трагедию ломать? Нашлась Дидона тут. Коллектив-то не подводи. - Да какой тут у нас коллектив. Видели лицо этой Матвеевой? Торжествующее! Вот уж кто лицемерка. Да ее все наши мальчики еле терпят, не хотят в паре быть. И ноги кривые, - Наташа достигла пика своего кипения, метнулась к окну и начала открывать. Створки поддавались с невыносимым скрипом. Потом закрыть их так, чтобы не дуло, будет практически невозможно. - Ты что! - кинулись к ней Света и Лиля, но было поздно. Февральский ветер ворвался в комнату, где и так было нежарко. - У Матвеевой ноги кривые! - выкрикнула Наташа, забираясь на подоконник. - Кривоногая посредственность! Вовремя подоспела Настя, поэтому втроем они отодрали плачущую Наташу от подоконника и кое-как закрыли окно. Оставалось надеяться, чтобы выходка осталась незамеченной. Хоть скоро и конец обучения, наказать, а то и выгнать насовсем могли и не за такое. Вечером все собрались у телевизора. Прошел слух, что будут показывать «Дикую собаку Динго», поэтому места занимали заранее. Кто-то успел отхватить себе краешек дивана, другие устроились на полу, прижавшись друг у другу. Из кабинетов натаскали стулья. - Барановская, а тебя к телефону! - Женя, шутка устарела, я с места не поднимусь, - любимый прием, чтобы кого-нибудь спугнуть с насиженного местечка. И обратно потом не пробьешься. - Межгород, Лилька! Из Ленинграда! - У-у-у, жених, - тут же раздались шепотки с нотками зависти. Все давно знали, что практически всю зиму их строгую Барановскую, которая и увольнительные в выходные редко брала, стал навещать симпатичный молодой человек, да еще и хороший спортсмен в придачу. - Если ты меня обманул… - Честное комсомольское, Лиль! - «Да уж лучше бы таким был, когда поддержку выполнял. Достался же партнер», - подумала девушка, но все же вылезла из кучи прижавшихся друг к другу девиц и юношей (детей все же пропустили на диван). - Алло! - Лиля! Это Яков! - слышно было плохо, мешал постоянный треск в трубке. Телефонный аппарат в училище был на последнем издыхании. - Лиля, я лидирую по очкам! Так давно этого не было! - даже сквозь помехи чувствовалась искренняя радость Фельцмана. «Ему нужен был стимул. Хоть какой-то результат, чтобы двигаться дальше», - решила Лиля. - Письмо сегодня позже отнесу или завтра утром. Но отнесу обязательно! - Ты молодец, Яша. Поздравляю. - Рано пока еще, мне другую программу откатывать. Удачи мне пожелай! - Удачи, Яша! Удачи! - Лиля, я… - короткие гудки дали понять, что звонок оборвался. Разъединили, или денег не хватило. Больше Фельцман не звонил, но приехал через несколько дней. И снова они сидели на излюбленной скамейке перед вечерней репетицией. Сначала Лиля думала, что не выйдет, потому что за время молчания успела надумать много различных вариантов. Его больше не пустили к телефону. Не было денег. Он не смог выполнить обещание. Он упал на соревнованиях. Но потом здравый смысл победил, и Барановская оделась и вышла. - ВэВэ очень доволен, говорит, что я давно так не катался, - делился впечатлениями Яков. - А еще… - он вдруг смутился, но протянул какую-то картонку девушке. Да взяла и поняла, что это коробка от грампластинки фирмы «Мелодия» - Артисты зарубежной эстрады. Там есть песня. Анна Герман поет «Танцующие Эвридики». Я когда услышал, то сразу тебя представил. Мне после отката эту пластинку подарили, представляешь… А эту, - в коробке лежала еще одна, просто Барановская не сразу ее заметила, - ты ее потом послушай, хорошо? Первая песня. Лиля хотела ответить, что не знает, где найдет проигрыватель, один у них стоял в одном из классов, но нельзя же без разрешения ставить свои пластинки. - Послушаю, Яша. Спасибо, - почему-то так приятно, что он не забыл. Не из-за пластинок, Лиля вообще не привязывалась к вещам, порядки общежития не приучили ее к такому. Дело во внимании. Раньше никто не дарил Лиле ничего. И поэтому дар хотелось прижать к себе крепче, а потом спрятать. Чтобы вдруг не отобрали, не испортили. Такая жадность было непростительной, но девушка не могла ничего с собой поделать. Сверху на них падал уже не снег. Капли. Весна на подходе. Немного помешкав, Лиля все же постучала в дверь кабинете музыки. - Дмитрий Борисович? Можно? - концертмейстер сидел за пианино и перебирал ноты. - Барановская? Что случилось? - музыканту было лет тридцать, выпускник училища, потом был отправлен в маленький городок по распределению. До сих по никто точно не знает, что там пошло не так, но Дмитрий Серегин вернулся в Москву и, наконец, нашел работу здесь, и ни одна репетиция без него не обходилась. - Пластинка… Можно я послушаю? Если разрешите, - Лилия показала взглядом на прижатые к груди черные круги. - Пластинку? - улыбнулся концертмейстер. - В углу проигрыватель, сама поставишь? Девушка кивнула. Дмитрий Борисович немного понаблюдал, про себя посмеялся и тихо вышел, прикрыв дверь. Грампластинка закружилась и кабинет наполнила музыка. Хорошо, но не та. Нужную песню она узнала сразу же. Приятный, но непривычный для слуха женский голос. W kawiarence na rogu każdej nocy jest koncert, zatrzymajcie się w progu — Eurydyki tańczące, zanim świt pierwszy promień rzuci sługą na ściany, niech was tula w ramionach — Orfeusze pijani. Текст непонятен, ведь по польски Лилия совсем не понимает, но как спето, какая мелодия. Под нее хотелось танцевать. «Можно было бы сочинить программу. Вот здесь прыжок, а тут крутить фуэте». И была в этом… легкость. Та самая легкость, которой не было в самой балерине. Не Сильфида, а умирающий лебедь, как выразился преподаватель. «Буду Эвридикой. Нет. Эвридика умерла и ничего уже не смогла сделать. Даже когда за ней пришел Орфей, ее тени оставалось просто следовать за ним. И эта песня напомнила Яше меня?» Другие песни на этой пластинке Барановская слушать не стала, а поставила сразу другую. На ней было всего две песни. Зимний город заснул уже,  В синем сумраке лишь одно  На двенадцатом этаже  Не погасло твое окно.  Я вхожу в автомат ночной,  Этот свет, как тревожный взгляд.  Набираю номер я твой,  И сигналы к тебе летят.  Тот же приятный женский голос, но уже на русском языке. Лиля подошла к окну и посмотрела на пустовавший внутренний дворик. Зима скоро уйдет, уже сейчас снегопад сменяется дождем, а если подморозит с утра, то все дорожки превратятся в каток. Голос в трубке слегка дрожит,  Я волненье твое ловлю.  «Что с тобой случилось, скажи?»  Отвечаешь ты мне: «Люблю».  Я молчу… Я готов обнять  Даже дом у Москвы-реки.  И Лиля понимает, почему Яков сказал послушать эту пластинку обязательно.