На следующий день… Топкапы. Главные покои
Солнце ещё не успело взойти, а султан Мурад уже оживленно изучал свитки об военном и финансовом состоянии империи, что несколько дней назад преподнес ему великий визирь и Пири Мехмет-паша. За последние недели, дворец привык просыпаться вместе с султаном, который всегда был ранней пташкой. Засыпая в материнских объятьях, чувствуя её теплое дыхание на своих волосах, Мурад мирно спал всю ночь, а когда, на рассвете, она вставала, не чувствуя её присутствия, вставал и он. Со временем, это переросло в привычку, и даже со смертью валиде, он просыпался с первыми лучами солнца. Услышав шелест и подняв голову, он с удивлением и недовольством, встретился с парой зелёных глаз, что сосредоточенно сверлили его взглядом. Не изменяя своей привычке, Япрак Султан, без предупреждения, бесшумно зашла в его покои, отрывая от дел. Встав посередине комнаты, она внимательно рассматривала работающего султана. За каменной маской на лице, не было заметно ни оттенка каких-либо эмоций, словно бездушная статуя, она молча возвышалась над ним в своем дорогом коралловом платье, усеянном золотыми цветами. Смотря друг другу в глаза, ни один из них не решался нарушить воцарившуюся тишину. В памяти обоих всплывали события минувших дней — крики и обвинения, звучавшие в этих покоях. В ушах Мурада, до сир пор, звучали её слова о том, что он никто и был бы мертв, если бы она не вмешалась. А ведь, когда-то, он горячо любил Япрак Султан, что заменила ему умершую мать, относилась с теплотой и заботой, дарила своё внимание и любовь, которыми он был обделен благодаря черствости отца. Тогда, ему казалось, что он нашёл в этой женщине родственную душу — человека, познавшего на себе тоже, что и он, но все те чувства, что он испытывал вмиг разбились, стоило ему захотеть расправить свои крылья и взлететь самому. Первое время, султан пытался достучаться до неё, заставить отступить и дать ему дорогу. Говорил, что она важна для него и её советы бесценны, но все его старания разбились об скалу непомерного властолюбия, и, жаждущего воплотится в жизнь, возмездия. Он доверился женщине для которой был лишь инструментом достижения собственных целей, не более. Но как бы, он не ненавидел её, но лишить жизни не смог. Для него это было бы идеальным вариантом решения всех проблем, и тех, что ждут его впереди, но нечто внутри него не давало ему разорвать эту тонкую нить — его привязанность к этой жестокой и беспощадной женщине, что растоптала его чувства, выбросив их прочь. — Какие-то проблемы в гареме? — напомнил ей их соглашение, по которому, она больше не могла совать свой нос в государственные дела, взамен сохранения остальных привилегий. — Как я уже говорил, здесь ваши руки вольны делать всё, что вашей душе угодно. Вы остаетесь полноправной хозяйкой дворца, и хранительницей домашнего очага. Я никогда не имел претензий к вашему выбору и решений в этом плане. — Нет. Я хотела поговорить о другом, — тихо начала она. Лицо её приняло виноватый вид, что напрягало, негативно настроенного султана. Он не мог взять в толк, от чего её лик, вдруг, стал таком подавленным и виноватым, ведь для неё было не свойственно признавать свои ошибки. Смотря, из-под ресниц на племянника, она пониже опустила голову и плечи, и немного помедлив пролепетала: — В последнее время, я много думала о том, что произошло с нами. Что стало причиной нашего разлада? — Я скажу вам, — перебил её Мурад, быстро поднявшись из-за стола, и подойдя к ней. Его голос был спокойным и уравновешенным, а на лице царствовала печаль. — Ваша жажда власти. Я боготворил вас, ведь для меня вы были ангелом спустившимся с небес. Никто не видел, только я — те крылья за вашей спиной. Вы оберегали нас, укрывая ими ото всех бед и невзгод, — с неким благоговением объяснил он, дотронувшись к щеке султанши, вспоминая, как любил обнимать её и засыпать на коленях. — До тех пор, пока я не захотел летать на собственных крыльях, вы в тот же миг обломали мне крылья, выщипали все перья. В тот миг, я понял, что был просто игрушкой в ваших руках. Я не был нужен вам. Вы оберегали не меня, а мой трон. Власть, что он несет. Медленно опустив руку, он грустно усмехнулся, вглядываясь ей в лицо. — Я знаю, что совершила много ошибок. Густая пелена застелила мой взор, не давая увидеть очевидное. Я бы много отдала, чтобы изменить всё, что натворила до сих пор, но это невозможно, — удивив и насторожив султана своей искренностью, молвила Япрак Султан, — потому, я хотела сказать, что не буду вмешиваться в твои дела, и посвящу себя семье, но ты всегда сможешь прийти ко мне, если я буду нужна. — Вы были… когда тяжесть трона легла на мои плечи, но не сейчас. Как я вам уже говорил, вы можете управлять гаремом сколько вашей душе угодно, но за советом, я не приду к вам никогда. Вы сами оттолкнули меня. Пора столкнутся с последствиями своего решения, но я дам вам шанс смягчить своё положение, — сделал паузу повелитель, повернув голову в сторону террасы, — я приказал устроить праздник в саду, дабы отметить конец месяца Рамазан, и хочу, чтобы вы тоже там были. Придут Салиха Султан и ваша племянница Хатидже Роксан. Вы хотите исправить свои ошибки — начните с сестер.Топкапы. Дворцовый сад
Дворцовый сад был расположен позади третьего двора, где проводил аудиенции султан. Окружённый высокими стенами, он открывал для обитателей дворца красоты растительного мира. Вдоль изгороди были посажены кусты, всевозможных оттенков, розы. Высаженные пальмы, кружевные и гранатовые деревья наполняли воздух приятным благоуханием. Ветер легко шевелил их шумящие изумрудные листья. На вымощенных камнем аллеях, зацветали амбровые цветы и пионы. В тени деревьев были раскинуты несколько шатров, под которым, укрываясь от палящего июньского солнца, на мягких подушках, султанские кадыны сверлили друг друга, испепеляющими взглядами. Во взоре каждой играла своя палитра эмоций: высокомерие и отвращение в черных, зависть и раздражение в карих, тревогу и насторожённость в серых. Они редко собирались все вместе, предпочитая, избегать компании друг друга, так, как ни одна из них не могла удержаться от оскорблений. — Птички напели, что ты осталась за дверью, Джанан, — злорадствовала Шемспери Султан, на лице которой играла победная улыбка. Повелитель не принял её впервые за три года, хоть прежде никогда не отказывал. Он по своему уделял внимание всем своим жёнам, но последний год борьба за его внимание и постель, велась только между Джанан и Шемспери. — Видно ты окончательно надоела нашему повелителю, раз он и лица твоего не захотел увидеть. — Не сравнивай меня с собой, — раздражённо парировала черкешенка, — кто может наскучить, так это ты. Кроме того, что распускать сплетни и сквернословить, ты ведь ничего не умеешь, лучше займись чем-то полезным — книгу почитай, хоть одну. — Мне некогда, дорогая. Повелитель не даёт мне передохнуть, как тебе. — Ну да, ты же сразу из его покоев спать идёшь. Ему ведь и поговорить с тобой не о чем, — язвительно шипела Джанан, смерив соперницу ледяным взглядом, издевательски бросив: — Не боишься, что однажды и ты останешься за дверью? — Султану хорошо со мной. Он любит меня. — Лейла тоже себе так говорила, пока я не появилась, не правда ли? — обратилась Джанан Султан к первой фаворитке, заставив молодую женщину поморщиться от воспоминаний. Лейла не была столь стойкой для борьбы за сердце любимого, потому и проиграла в своё время Джанан, но, неоспоримо, приходилась матерью наследников, что грело душу по ночам. — Конечно, но мне в отличие от вас двоих, есть чем заняться. Например, воспитывать престолонаследников, — гордо изрекла Лейла Султан, криво улыбаясь им. Ступая по довольно знакомой аллее, Салиха Султан, с горечью, вспоминала моменты своей молодости. Взглянув на сад, она подметила, что в нем не осталось ни одного посаженного ею деревца или растения. Видимо, Япрак Султан постаралась искоренить любое напоминание о ней в этом дворце, не обойдя стороной даже её любимый сад. — Внимание! Валиде-и-Муаззама Салиха Султан Хазретлэри! — послышался голос аги, заставив султанш перестать обмениваться колкостями и обратить свой взор на прибывших гостей. С высоко поднятой головой, рыжеволосая султанша, смерила всех присутствующих оценивающим взглядом зелёных глаз, недовольно поджав губы. Она давно утратила свою красоту, но прямая осанка и гордый взгляд на её худом лице, делали облик госпожи царским и величественным. Сапфировая корона венчала её голову, и волоча подол длинного пурпурного платья, расшитого золотой нитью, она важно прошлась между кадынами султана, усевшись в центре на диванчике. Белокурая девушка, сопровождавшая её, уселась рядом, радостно улыбаясь. Пышная диадема безупречно сверкала на длинных золотистых волосах молодой султанши, обрамляющих идеально круглое лицо, а драгоценные камни на ней подчёркивали голубизну её глаз. Лазурное платье, лиф которого был украшен замысловатыми узорами, плотно охватывало стан османской госпожи, подчёркивая её красоту. Она, то и дело, улавливала на себе, настороженные взгляды, жадно разглядывающих её. Своим светлым обликом, создавая яркий контраст между темноволосыми наложницами и нею. — Султанша, добро пожаловать! — первой отозвалась Лейла Султан, тепло, улыбнувшись горячо любимой бабушке султана. — Здравствуй, дочка. Как поживают мои правнуки — Мехмет и Махмут? Хорошо ли учатся? Не ссорятся, я надеюсь? — Нет, госпожа. Они знают, как должны вести себя шехзаде. Они не дерутся и прилежно учатся. — Прилежно? Как же? Учителя совсем другого мнения, — ядовито вставила Джанан Султан и одарила ту издевательским взглядом, продолжив спокойно попивать шербет. — Не тебе судить — прилежно или нет. Джанан, верно? — хмыкнула Салиха Султан, вызвав бурю негодования у ледяной королевы. Черкешенка смерила Валиде султан тяжёлым взглядом, пытаясь скрыть нарастающее раздражение и сохранить невозмутимый вид. Будучи ставленницей любимой сестры султана, Джанан имела толику власти и уважения во дворце, и мало кто осмеливался грубить ей, а тем более перечить, если не хотел разгневать султана и его сестру. Она была воплощением спокойствия, уверенности и грации, спокойно сносила новых фавориток, и не лила слёзы, как её предшественницы, чем заслужила благосклонность повелителя к себе. Пытливый взгляд голубых очей внимательно разглядывал присутствующих, занятых словесной перепалкой, пытаясь уловить скрытые, за невидимыми масками, эмоции. Хатидже Султан пыталась разглядеть в наложницах султана, скрытых за невидимыми масками, шакалов, искусно плетущих интриги, и готовых перегрызть друг другу глотки за толику власти. Больше всего, Роксан Султан хотела увидеть небезызвестную Япрак Султан, что много лет считалась самой влиятельной женщиной в империи, и о которой её мать отзывалась не самыми лестными словами. С рассказов бабушки, ей стало ясно, что мать и её сестра долго боролись за внимание отца-повелителя, что отдавал явное предпочтение младшей из дочерей, за что Япрак Султан потом долго мстила её матери. — Перестаньте, валиде, — решила высказаться Роксан Султан, перебив, желающую возразить Джанан, — они ещё малы. Вот когда они отправляться в санджак, тогда уже можно будет судить об их успехах. Вы сами говорили, что наш султан не был старательным учеником, и часто сбегал с уроков, предпочитая компанию молодых янычар. В итоге, именно он стал султаном, а не старший шехзаде Ахмет или, усердный в учёбе, шехзаде Коркут. — Спасибо, султанша, — благодарно улыбнулась Лейла Султан, бросив торжествующий взгляд на свою соперницу. — Я много времени уделяю их образованию, чтобы повелитель мог гордиться своими сыновьями. Первая кадын была мудрой молодой женщиной. Она прекрасно понимала, что потеряла расположение султана навсегда и бесповоротно, и не пыталась вернуть всё, как было раньше. Теперь её заботой было воспитание шехзаде, которые были единственной отдушиной благородной черкешенки во всем этом аде интриг и смертей. Дворец Топкапы издавна был залит кровью невинных людей, что пали жертвами борьбы, беспощадных и честолюбивых обитателей дворца, за власть и превосходство. Шемспери Султан ошеломленно ахнула, устремив взгляд в сторону дворца, где увидела странную картину. Её султан, её повелитель идёт за руку с Халиме Султан, а рядом с ними, на полшага позади, шагала и Япрак Султан с довольным выражением лица. Законная супруга падишаха мира с трепетом смотрела на своего возлюбленного мужчину, радуясь как ребенок, ещё с того момента, как он нежданно заглянул в её покои, и предложил присоединится к ним в саду. Лейла Султан отрешенно глядела на сложившуюся картину, как пришедший султан, с непроницаемым лицом, подвел свою жену к шатру, и усадил рядом с собой. Казалось, после приобретения власти его взгляд на многие вещи, в том числе и законную супругу, переменился. Почувствовав свободу, он смягчился к ранимой и давно забытой жене, что уже не имела никакой силы, и решил одарить её своим вниманием. Зная, как себя чувствовала Халиме Султан оставаясь всегда за дверью, в тот час, когда она наслаждалась любовью и лаской султана, а потом побывав в её шкуре, Лейла, позабыв все оскорбления и наказания, даже порадовалась за несчастную женщину. Кроме повелителя у неё никакой семьи и не было, мать использует, сестра презирает, а дети у неё вряд ли будут, если за девять лет брака, они так и не появились. Центром её жизни был султан, и будет им всегда. То, что он сейчас любезничал со своим врагом, пытаясь вести непринужденную беседу с династийками, вызывало, у сверлившей их глазами Джанан Султан, дикое раздражение. Ей казалось, что жизнь после минувших событий изменится, но султан опять смог всех удивить, оставив этих гиен на своих местах. Она столько сил приложила, чтобы настроить его против Япрак и Халиме, желая растоптать их, и прибрать к рукам гарем и султана, терпела его измены, даже эту недалёкую Шемспери, а он так и ничего не сделал. — Султанша, я много слышала о вас в Египте. Ваша слава идёт впереди вас, — почтенно отозвалась Хатидже Роксан Султан, сидя, по правую сторону от султана, рядом с Валиде Султан. — Вы именно такая, как я себе представляла. Япрак Султан, вопросительно вскинув бровью, обвела глазами племянницу. Та была дико похожа на свою мать, такая же светловолосая, с приятным голосом с оттенками бархата, круглым личиком и большими глазами, а её улыбка, что неустанно сияла на алых губах, была открытой и светлой. В этой девчонке не было той спеси, что делала её мать ядовитой змеей, вопреки своей очаровательной внешности. Её дочь была простой и наивной, не познавшей тяготей взрослой жизни. — Неужто? И что же обо мне говорят? Твоя мать верно считает меня дьяволом, ведь то чего желала она, досталось мне. Вопреки, провокационной фразе, слетевшей с уст султанши, на общее удивление, Хатидже не стушевалась, а только неловко улыбнулась, и, как бы, невзначай, обронила: — Разве, вы не та султанша, доброта и благодетель которой известны всему свету, и вести о благих делах которой ширится быстрее, чем дует ветер, — невинно и по-детски посмотрев своими не то голубыми, не то синими глазами на Япрак Султан, недоумевая от чего заслужила колкости в свой адрес. — Верно. Дела моей валиде славятся по всей империи. Нету столь щедрой султанши на этом свете, чем она, — в приподнятой настроении, Халиме Султан мгновенно расцвела, и щеки её сияли также как платье спелой вишни. Она даже пришла в восторг от того, что в их скучной компании появился кто-то вроде Роксан, не вражески настроенный к ним, и не жаждущий власти. Впервые услышав о приезде своей тетки в столицу, она ожидала, что при встрече с сестрой увидит копию её матери, что по словам матушки была не самым приятным человеком, и была куда хуже Шах-и-Хубан Султан, которая уже год пребывала в Эдирне. — Я перестала заниматься фондом бабушки, и открыла свой. Удачные денежные вложения, позволили мне самой заняться благотворительностью, потому я безумно хотела спросить совета султанши, чей фонд известен далеко за пределами столицы. Вы построили столько медресе и больниц, а ваш вакф кормит половину столицы, что я решила непременно узнать секрет вашего успеха. — Право, наша Роксан находит в помощи людям своё истинное предназначение, — с гордостью добавила Салиха Султан, потрепав внучку за руку, стараясь не провоцировать Япрак, и не говорить лишнего, дабы не нарушить этот хрупкий мир, что кажется зародился сейчас. — Быть членом династии значит нести ответственность. Османский народ избрал нас своими правителями, доверил свои жизни, и мы должны соответствовать этому титулу. Забота о народе — наша обязанность. Мужчины защищают нас от врагов и внешних угроз, а женщины должны позаботится о благополучии народа, — вызвав удивление у собравшихся своей точкой зрение, деликатно высказалась Хатидже. Ей хотелось запомниться в глазах династии неким ангелом, даже недалёкой девушкой, что не интересуется политикой, а предпочитает благие дела. Она привыкла улыбаться и наивно смотреть на окружающих с детства, нося невидимую маску. Роксан Султан научилась искусно скрывать свои эмоции, переняв эту черту от отца. Никто никогда не знал о чем думает Исмаил-паша на самом деле, улыбаясь кому-то в лицо, он мог размышлять об их казни. Но, если отец носил маску спокойствия и невозмутимости, то она предпочитала скрывать свой острый ум и расчетливость, с которыми добивалась поставленных целей, за маской безмятежности и дружелюбия. Именно такие эмоции подкупали людей больше всего, не вызывая подозрений. Её отец любит говорить, что врага нужно держать ещё ближе, чем друга. Она будет держаться близко, став её тенью, не взирая на мнение матушки. Страшен тот враг, которого не видишь. Если она хочет стать самой сильной, дабы защитить отца и мать, она должна сломить самого сильного.Эдирне Дворец в Эдирне. Покои Шах-и-Хубан Султан
Солнце давно взошло на голубой небосвод, озаряя лучами бывшую столицу Османской империи — Эдирне. В павильоне Джиханнюма, что был построен султаном Мехметом Завоевателем, находилась комната старшей дочери Гюльнихаль Султан и султана Мустафы — Шах-и-Хубан Султан, что вот уже год находилась в трауре по покойному супругу. Отделанные в темных тонах покои отражали всю глубину мрака, что заполонил душу, некогда светлой и добросердечной госпожи. Она величественно сидела у окна, вглядываясь вдаль, и вспоминала об их совместной счастливой жизни, что разрушилась в один миг, стоило ей перейти дорогу старшей сестре. Окунувшись в омут воспоминаний, она тяжело вздохнула, в этот миг жалея, что так и не подарила паше ребенка, его частичку, кой бы напоминала бы ей о нем, и скрашивал горькое одиночество. — Султанша! — окликнула её Шукран-калфа, протянув письмо своей госпоже. Старая калфа застала правление троих падишахов, видя их взлеты и падения. Будучи хазнедар в гареме, она повидала много боли и слёз, потому искренне сопереживала Шах Султан, что вмиг потеряла всё дорогое в своей жизни. Она была глубоко несчастным человеком, которой приходилось выпрашивать любовь родителей, а когда, нашла того, кто любил её просто так, то потеряла. Читая, строка за строкой, лицо Шах Султан заполняла ярость от написанного в нем. Ей хотелось кричать от обиды и злости на всех, кто лишил её счастья и семьи. Она не может оставить все как есть, и позволить её обидчикам жить безнаказанно. — Что там, госпожа? Плохие вести? — прохрипела калфа, тревожно вглядываясь в лицо своей воспитанницы. — Он убил лишь Топала, а Япрак вышла сухой из воды. Она также царствует во дворце, когда я гнию здесь, и давлюсь слезами, — возмущалась Шах-и-Хубан, крепко сжимая в руке клочок бумаги со словами, убившими последние добрые чувства, что были в ней. — Выходит Япрак Султан и Беркер-паша остались безнаказанными? — поинтересовалась старая хатун. Шах злобно усмехнулась, взглянув на престарелую калфу, что опиралась на большую трость, искусно вырезанную из дерева. В её глазах горел не добрый огонь, смешанный с болью. — Как же, теперь муж моей сестры стал великим визирем, а этого человека не так легко убить. Он умен. Очень умен. Он двадцать лет дурачил смерть в самой опасной провинции империи, — ликуя, хотя бы от того, что Япрак столкнется с той, что не пожалеет её вопреки родственным связям. Михрумах была такой же опасной и безжалостной, как и сама Япрак, а тщеславия в ней было ещё больше. — Разве это не хорошо? Ваша сестра отомстит за вас. Резко поднявшись с тахты, Шах-и-Хубан Султан гордо вскинув темноволосую голову, играя желваками, свирепо изрекла: — Нет, уж. Я хочу лично вырвать её сердце с груди, как она сделала со мной. Собирайся, Шукран. Мы возвращаемся в столицу.Дворец Исмаила-паши у Ипподрома. Кухня
— Ты видела султана? — оживленно тараторила Мелек, смотря на результаты своих стараний — аккуратно выведенные буквы на бумаге, что дали ей ранее. Уехав во дворец, султанша приказала научиться их грамоте, дабы они умели читать и писать по-турецки. — Он такой красивый. Его называют грозным, но ты только вспомни, как он улыбался нашей госпоже. Махиэнвер слушала болтовню девушки в пол уха, погруженная в собственные мысли. Уже несколько часов, из её мыслей не шёл образ султана, который, вопреки всем сплетням, оказался вполне хорош собой и не так страшен. В душу девушки стали закрадываться предательские мысли о том, чтобы стать его наложницей. Ведь, по законам гарема, та девушка, что заслужит расположение султана и, в последствии, родит сына, станет султаншей. Госпожой, пред которой каждый обязан преклонять колени. Для, выросшей в роскоши, Махиэнвер это было выходом из положение. Ей бы не пришлось больше прислуживать и пресмыкаться пред другими. Хоть жизнь с Хатидже Султан не была плохой и тяжелой, но ей было этого мало. Поглощённая этой идеей, она не заметила, как попала в общую комнату, где обычно собирались слуги, чтобы посплетничать о господах. Сев рядом с Мелек, она внимательно оглядела присутствующих. Среди обитателей дворца, в противоположном углу комнаты, сидел пухлый и усатый мужчина, лет сорока от роду. Он тихо перешёптывался с небезызвестным им с Мелек, Сулейманом-агой. Именно евнух нашёл их на базаре и выбрал среди всех остальных. До этого девушек с их колоны покупали только хозяева борделей, и Махиэнвер ужасно боялась оказаться в их числе, потому была благодарна кастрату за спасение своей души и тела от такого позора, хотя и не желала для себя судьбы служанки. — Понравился наш султан? — поинтересовалась, сидевшая от них, в нескольких шагах, девушка. Её искренняя и светлая улыбка подкупали, и Мелек задалась откровенничать с ней. — Что вы? Как я смею. Просто удивилась. Девушки на корабле рассказывали совсем другое, будто бы султан старый и страшный. — Они были почти правы, — прочистила горло светловолосая девушка, — он красив, но страшен в гневе, и справится с таким мужчиной сложно. Это тебе могут доказать его законная жена и три наложницы, не считая многочисленных наложниц. Мелек пододвинулась ближе, и с опаской прошептала: — И наша госпожа его не боится, если он так ужасен, как вы говорите? Блондинка заговорщически переглянулась с Сулейманом-агой и остальными слугами. Обитатели дворца прекрасно знали о характере младшей госпожи. Та, ничего и никого не боялась. Свободно разгуливала улицами города, практически без охраны, и выходила в море, не страшась пиратов. Вряд ли, она станет подвергать себя опасности, вызывая гнев султана. Она умела красиво говорить, ведь не даром её мать, так пеклась об образовании дочери. — Скорее ему стоит бояться, — вырвалось из уст евнуха, невольно встрявшего в разговор. Уловив последнюю фразу, Махиэнвер вопросительно вскинула бровью. Роксан Султан не казалась ей страшной или пугающей, она часто смеялась, и ни разу не накричала на неё или Мелек. Была приветливой и даже немного снисходительной. — Если Хатидже Султан ужаснее падишаха, тогда его вообще не стоит бояться, — хмыкнула Махиэнвер, обратив всеобщее внимание. Десяток любопытных глаз устремились в её сторону, оценивающе разглядывая. Она была красивой и не глупой, и прекрасно знала о своих достоинствах, коими часто пользовалась. — Я не заметила, чтобы он был груб с госпожами, напротив, даже улыбался. Я думаю, он страшен только тем, кто перешёл ему дорогу. Светловолосая калфа, с интересом, оглядела её, и довольно улыбнулась. Теперь ей стало понятно, почему Сулейман выбрал именно эту албанку. Хороша собой и не глупа. Темноволосая и пышнотелая, как раз такие и нравятся повелителю. Если правильно обучить её, тогда она сможет завоевать сердце султана. — Сулейман, думаю я нашла идеальную кандидатуру, — тихо обратилась она к своему другу, наклонившись ближе, взглядом дав понять, что именно она имела в виду. — Нужно показать её султанше. Думаю, она ей понравится. Сулейман-ага недоверчиво зыркнул на Джанфеду-калфу, которая и разговаривала с девушками. — Ты уверена? — Она довольно дерзкая и смелая. Сможет выжить во дворце. Мне, конечно, больше по душе Мелек-хатун, она красивее и покорнее, но она больно ранимая, и ничем кроме внешности не запоминается. Сулейман-ага ещё раз измерил взглядом девушку, что перешептывалась со своей подругой, и одобрительно кивнул. — Так и быть, представлю её госпоже, а та уже решит.