Август. 1520 год. Близ Эдирне
Роксан Султан неслась верхом на белоснежном арабском скакуне — Зевсе, ловко минуя других всадников, сопровождавших их с повелителем. Горячий воздух приятно овевал лицо, бережно прикрытое ярко желтой шалью, прикрепленной к большому тюрбану, излюбленному головному убору султанши, который она заимствовала у туарегских бедуинов. И хоть вездесущая пыль, вперемешку с песком, то и дело попадала в глаза, она была безумно рада, наконец вырваться из четырех стен дворца. Больше всего, как и её отец, она ценила чувство свободы, что дарила ей быстрая езда, а ему — выходы в открытое море. Чем дальше, они отдалялись от столицы, тем раскованней она становилась. Лишившись контроля, осуществляемого матерью и бабушкой, что пытались сделать из неё идеального человека, она, впервые за долгое время, смогла стать самой собой. Без дорогих платьев и украшений, без сложных причёсок, вместо них, только светлые штаны, рубаха и кафтан, поверх которого её воображению захотелось надеть яркий оранжевый плащ с белой шелковой вышивкой на капюшоне, она все ещё оставалась женщиной и султаншей, но уже не выглядела так хрупко и дорого. Она скакала уже не первый час, наслаждаясь красотой природы этих краев. Густые леса. Цветущие луга. Увидев их собственными глазами, Хатидже стало понятно, почему именно здесь предпочитали проводить своё время султаны. Невозможно не влюбится в эти пейзажи. Они отправились в путь рано утром, и должны были скоро прибыть в пункт назначения, во дворец Эдирне, построенный её прадедом — султаном Мехметом. Константинополь был древним городом, с древними постройками, дворцами и крепостями, но не мог сравниться с природной красотой бывшей столицы. Салиха Султан, рассказывая о великом завоевателе, говорила, что он пытал особую привязанность к этому месту, где родился и вырос. Немного сбавив темп, Хатидже повернула голову, дабы посмотреть как далеко отдалилась от группы. Как всегда, спокойный и невозмутимый Аран, и её кузен, которого мать практически вытолкала с дома, заставив ехать с ними, были далеко позади, и не пытались нагнать её. Кажется всех мужчин только забавляли её попытки вырваться вперед, и соревноваться с ней никто не собирался. Это злило её до глубины души. Родится в мире, где женщин не воспринимали всерьёз, и единственным их предназначением было рождение и воспитание детей, не устраивало её. Она хотела большего. Она могла больше. Она была на голову умнее любого мужчины. Она была на голову сильнее любого мужчины, и намного опаснее. Обиженная через их завышенную мужскую самооценку, которая не позволяла им опуститься к тому, чтобы проиграть женщине, она не выдержала, и, решив проучить их, дабы показать свой характер, она резко ударила Зевса, и помчалась вперед, оставляя султана и его свиту далеко позади. Может, исчезнув из поля зрения своих сопровождающих, она заставит их понервничать. — Ты собралась добраться к городу до обеда, — послышалось позади, и в тот же момент, в поле её зрения, появился султан на своем белёсом скакуне. В походной одежде, он выглядел иначе, нежели в дорогих кафтанах, шитых золотыми нитями, его облик становился более суровым и пугающим. — Спешишь куда-то или к кому-то? — издевательски бросил он, криво улыбаясь. Не уменьшая скорости, она кинула мимолетный взгляд на повелителя, полный задора и вызова к нему, и дерзко отчеканила: — Вас, конечно, если будете так медленно ползти, — и прибавила ход, от чего в ушах начал слышаться звонкий свист в ушах. Разгорячённый её явным вызовом, султан помчался за ней, желая перегнать взбалмошную сестру, что хотела посоревноваться с ним в прыти. Он не любил проигрывать. Он любил быть первым всегда и во всем. Наблюдая как братья осваивали философию, географию и естественные науки, он с двойным рвением и упорством изучал их, дабы доказать отцу, что не взирая на его ненависть, именно младший сын является самым умным и талантливым из всех его детей. Когда старший братья только взяли в руки меч и стрелы, тренируясь и оттачивая навыки, он уже во всю махал клинком и попадал в мишень, не промахиваясь. Он был лучшим принцем и наследником, нежели его братья, в итоге получив желаемое. И уступать своё первенство, подавшись ей, он не собирался. Он — султан. Тот, кто стоит на вершине мира, и правит им. Никто не сравниться с ним и не победит.***
— Кажется Роксан нашла себе достойного противника, — смотрел ей вслед Баязид, неспешно ехав верхом, сопровождая маленького шехзаде, пока его отец и тетушка мерились своей силой. Его сестра ненавидела чувствовать себя бесполезной, будучи женщиной, её возможности были ограниченными. Пусть она была хороша в политике и экономике, даже в бою, её происхождение не меняло того, что она девушка, чье предназначение стать хорошей женой и матерью, позабыв о своих умениях и желаниях. — Как дети, честное слово. — Хатидже Султан нужно было родится мужчиной, — заключил Умут-ага, наблюдавший за ней последние несколько недель. После завершение священного месяца Рамазана, она стала частой гостьей в Топкапы, навещая повелителя и старших принцев, которым безумно понравилась. Она учила играть их в шахматы, бегали с ними, разговаривала на персидском и итальянском, пока они не уставали, валясь с ног и засыпая на ходу. После чего, она приходила в покои к султану, где они, подолгу, беседовали на разные философские темы. Впервые в жизни, его господин подпустил к себе так близко женщину: откровенничал с ней, делился планами и просил совета. После Халиме Султан, хранитель покоев не ожидал, что султан сблизится с кем-то из своих родственниц, не страшась попасть под их влияние. — Её отец тоже так часто говорит, — пояснил Чандарлы к хранителю покоев, бессознательно улыбнувшись после вышеупомянутого. — Она унаследовала красоту своей матери и ум отца, к тому же, она свободолюбивая как он. Дай ей корабль, и она будет бороздить моря вечно. Семейная жизнь не для неё, она не похожа на Алию Султан, что всецело посвятила себя детям и мужу, практически не видясь с братом. — Их связь крепка, но наша султанша очень любит Мустафу-пашу и своих детей. Они для неё на первом месте, и повелитель понимает это. Он сам отец. Я попал во дворец ребенком, и хорошо помню сестру падишаха, они отчасти похожи — Алия Султан и Хатидже Султан, — уточнил Умут-ага, косясь на племянника великого визиря. — Когда она влюбится, остальное отойдет на задний план. — Это должен быть исключительный мужчина. Вы знаете, сколько раз ей делали предложение руки и сердца? — оживленно спросил того Баязид, и, с притворным ужасом, заявил: — Десять. Десять раз. К ней сватались десять раз. Один раз был даже арабский шейх. Она отказала всем до единого и возвращала подарки, что ей преподносили, кроме Зевса, что ей преподнес тот самый шейх Амир. Помню, они долго о чем-то беседовали в саду, а когда он вышел, то молча откланялся и ушёл. Но конь остался. То был первый и последний раз, когда она приняла подарок. Умут-ага был удивлен таким количеством претендентов за руку султанши. Для хранителя покоев оставалось загадкой, что делало её такой особенной и желаемой для многих мужчин. Он был частым посетителем публичных домов, всё-таки мужское начало берет своё. Он любил женщин, и видел много красивых, не хуже её, но по какой-то неведомой причине, все окружающие его мужчины были сражены Роксан Султан. Внутри рождалось жгучее желание разгадать тайну этой молодой особы, чтобы потушить огонь любопытства, завладевший им. Хранитель султанских покоев любил загадки, а ещё больше отгадывать их. Это держало разум в тонусе, и делало жизнь более увлекательной. И ему предстояло разгадать новую, не менее интересную.Стамбул Дворец Алии Султан
Попивая сладкий эфиопский кофе, купленный в пресловутой лавке «Кива Хан», Алия Султан и её ставленница Джанан Султан обсуждали недавние события, произошедшие в столице. Сестра султана была крайне недовольна поведением своего брата, что вытворял невесть что в последний месяц и не советовался с ней. После смерти Хафиза-паши, который заменил ему отца, Мурад закрылся, перестал спрашивать её мнения, действуя по-своему усмотрению. — Он снова принял у себя Халиме Султан, — раздосадовано сообщила ей бывшая служанка, обиженно надув губы. — Ладно, эта Шемспери. Она глупая и недалёкая. Ещё год, и она надоест султану, но Халиме Султан совсем другое дело. — Что ты так волнуешься? — полюбопытствовала Алия, вдыхая аромат жаренных зёрен, исходящий из чашки, и сделав глоток, колко отпустила: — Сколько бы раз она не прошла по золотому пути, результат будет один и тот же — никакой. Она бесплодна, и никогда не подарит ему ребенка, а ты можешь. Потерпи. Все таки, она его законная жена. Хочет он или нет, но традиции вынуждают его принимать её у себя. Не исключено, что он просто хочет угодить Япрак Султан. — Я терплю, госпожа. Я только это и делаю последние четыре года, что терплю очередную хатун в его постели. — Существует много разновидностей любви. И если любишь человека, который в чем-то не дотягивает до выдуманного идеала, нужно быть снисходительным, потому что существует огромная разница между мечтой и действительностью. Так мне написала Салиха Султан перед моей свадьбой. Она с моим покойным дедом прожили вместе сорок лет, и жили они без ссор и скандалов. У покойного султана Мустафы было много наложниц, но Салиха Султан ни разу не упрекнула его в этом, именно она отправила к нему Гюльнихаль Султан, и была дружна с нею. Помогала. Взяла её дочерей к себе, когда та умерла, — поведала ей Алия Султан, поучая её. — Быть единственной — не главное. Нужно быть незаменимой. Ценой для него. Жизнь заставила дочь покойного султана рано повзрослеть, ведь заботится о ней было некому, и, как бы не старался её брат, но отгородить её от бед, принимая удары на себя, не получилось. Алия очень напоминала свою мать внешне — мягкие каштановые волосы, полные чувственные губы и лицо сердечком. Внутри она была её полной противоположностью, которая была нежной, доброй и покладистой, и открытой с людьми. Она же не доверяла людям, опасаясь сходить с кем-либо. Единственными людьми в которых она была полностью уверенной были её муж и брат, а с недавнего времени и фаворитка её брата — Джанан, которую та опекала в своё время. — Ты размышляла над моими словами по поводу Шемспери? — бесстрастно поглядывала на черкешенку Алия Султан, в глазах которой играло ледяное спокойствие. Положив на место чашку с допитым кофе, она выжидающе начала теребить рукав своего василькового платья, бережно расшитого тонким белым кружевом, давая ей время на раздумья. — Нужно избавиться от неё, пока все внимание нацелено на Халиме. — Да, госпожа, — коварно блеснув глазами, вежливо улыбнулась Джанан. — Сыграю на её глупости. Она жутко ревнует повелителя ко всем, и готова пойти на всё, чтобы его удержать. Кину ей приманку. Когда она ухватиться за неё — затяну удавку. — И кто же станет приманкой? — Та, кто без сомнения вызовет в ней безумную ревность… Хатидже Роксан Султан.Стамбул Топкапы. Зал заседаний совета дивана
— Состояние армии крайне не удовлетворительное. Никакой дисциплины. Никакого порядка. Султан Мурад создавал янычарский корпус не для того, чтобы они сидели без дела, не тренировались, и превращались в изнеженных кукол. Государство не будет платить им за их безделье, — выкрикнул великий визирь, кружа вокруг двух предводителей янычар: Харуна-аги и Сердара-аги. Оба были почитаемые в своих кругах, в особенности Сердар-ага, что отличался высокими моральными ценностями и стремлению к справедливости. Он преимущественно занимался подготовкой новобранцев, что поступали к нему на службу из дервишме, и старался прививать им чувства долга перед государством и абсолютную преданность султану, которой не было в старожилах, что, за последние годы, распустились и творили всё что душе угодно. Словно свет и тьма, светловолосый командир новобранцев укоризненно сверлил глазами собрата, что, с явным пренебрежением, слушал тираду Куюджу-паши. Темные глаза Харуна-аги рассеянно разглядывали остальных визирей, присутствующих на заседании. Они явно были напряженны таким поведением главного визиря, что обычно был невозмутим и спокоен как удав, а сейчас свирепо отчитывал предводителей янычар, не боясь обрести в их лице новых врагов. — Османскому государству не нужны такие воины, — не унимался он, — если не сможете исправить ситуацию, я подам прошения повелителю об их казни. Ведь, как известно, оставить янычарский корпус можно только одним путём — умереть, — чем создал шум возгласов между пашами, обескураженными его речью. Бейлербей Анатолии — Заганос-паша был человеком робким по натуре, и не решался напрямую возразить великому визирю, хоть и был с ним не согласен. Страх за свою жизнь, за свою должность и репутацию, не давал сорокалетнему албанцу идти против людей, которые были на голову выше. Запустив руку в седеющую бороду, он нервически переглядывался со своим близким другом — Аязом-пашой, что стоял с каменным лицом, пытаясь спрятать, обуявшую его, панику. Оба прекрасно знали, что положения их шатки, и одно неверное слово или шаг могут стоить им жизней, потому решили держатся в стороне от интриг Беркера-паши и султана, задавшись целью, выждать окончательной победы одного или другого.***
— Он сошел с ума, Мехмет-паша. Заявлять такое. После этого, против главного визиря взбунтуются все янычары, а учитывая состояние сипах, и они подоспеют, — негодовал Ферхат-паша, оставшись наедине со вторым визирем. Прошел месяц, но султан так и не определился с кандидатурой первого визиря, чем придавал надежду остальным кандидатам, претендующим на это место. Невзирая на всеобщее неодобрение со стороны совета, Пири Мехмет-паша был на удивление весел и доволен проведенным великим визирем собранием. Его предшественники вели аккуратную и гибкую политику, подстраиваясь под других пашей, духовенство, армию, когда он действовал решительно и быстро. Исмаил-паша выбрал тактику наступления, и не дожидаться, пока янычары сами придут к нему с требованиями. «Убей или будешь убит» — принцип по которому живет каждый государственный деятель в Османской империи.Дворец Исмаила-паши у Ипподрома Главный зал
Они не виделись больше пятнадцати лет с момента свадьбы обеих. Между родными сестрами не было теплых родственных чувств, хоть и были рождены одной женщиной, и воспитывались тоже. Обе султанши были холодны и горделивы, чем-то напоминая их мать. Их мать — Гюльнихаль Султан была любимой наложницей покойного султана Мустафы, который воспылал всепоглощающей любовью к молодой фаворитке. Его законная супруга, понимая что больше не сможет подарить султану ребенка, выбрала степенную и тихую Елену, и самолично отправила к мужу. Такой поступок тяжело дался крымской принцессе, но в итоге принес и не мало пользы, потому что ослеплённый султан приблизил женщину к себе ещё больше, и жена с фавориткой стали его незримой тенью. Одна училась политической игре, а другая — первенству в гареме. После восьми лет спокойной жизни, их покой был нарушен смертью светловолосой фаворитки, по всей видимости отравленной старшей дочерью султана, что желала отомстить за смерть своей матери, но правда это или нет осталось загадкой для несчастных дочерей Гюльнихаль Султан. За годы скорби и жизни с законной женой султана, они обе убедили себя в том, что виновницей кончины их матери была Япрак, потому люто ненавидели её, а учитывая поведение старшей сестры, сомнения на этот счет отпали окончательно. Вновь встретившись спустя столько лет, они не узнали друг друга, точнее Михрумах Султан не узнала свою сестру, что сильно изменилась за эти годы. Сама же, она осталась прежней. Такой же красивой и молодой как в юности, и похожей на мать. Они осторожно осматривали друг друга, выуживая из памяти былые времена и воспоминания о детстве. — Твоя дочь — твоя копия, — с горькой завистью в голосе, отметила Шах Султан, сидя на тахте возле младшей сестры, с издевкой добавив. — Но, она намного умнее тебя. Михрумах обижено глянула на сестру, похвалившую и унизившую её одновременно, занизив её умственные способности и похвалив дочь. — Говоришь, что я глупая, — ответила на выпад она. — У меня было много лет, чтобы набраться и ума, и опыта. — За тебя больше думает твой муж и дочь, — подчеркнув последнее слово. — Она пытается втереться в доверие нашей сестрице, и пока у неё все получается. Тебе бы поучится у неё. — Ты пришла оскорблять меня или учить жить, — начала возмущаться Михрумах Султан. — Если так, тогда уходи Шах. Хоть мы с тобою и сестры, но мы не близки достаточно, чтобы я прощала тебе унижение. — Я пришла заключить сделку. — Сделку? — недоумевая уставилась на сестру Михрумах Султан, и бегло поразмыслив зачем Шах нужно объединяться с ней, полюбопытствовала: — Хочешь убрать Япрак со своего пути? Ты и так подложила под султана свою девицу. Или хочешь стать управляющей в гареме. Может её власти? Лицо Шах-и-Хубан Султан вмиг помрачнело и наполнилось тягостной печалью и скорбью. Что она хотела? Она знала, что ей нужно. — Смысл моей жизни покоится в темной холодной земле. Я хочу не власти, а возмездия. Теперь смыслом моего существования является месть. У нас общий враг и хотим мы одного и того же — её смерти. Она достаточно крови попила у нас обеих, ссылаясь на детские обиды, пора бы и ей узнать, как жестока жизнь. Михрумах Султан смерила сестру недоверчивым взглядом, сложив руки в замок. Она двадцать лет прожила с мужчиной, спящим с кинжалом под подушкой. Доверие — роскошь. Султанша давно перестала верить людям, а особенно членам династии. Сыновья убивали отцов, а отцы — детей. В борьбе за власть, грань между кровными узами стирается. В игре престола, ты либо побеждаешь, либо погибаешь. — Хочешь убить её? — поинтересовалась, скептически настроенная, госпожа, вскинув светловолосую голову, увенчанную золотой короной, в ответ, получив загадочную улыбку. Лихой блеск в глазах Шах-и-Хубан Султан не понравился ей, вызвав страх и беспокойство, кой-она попыталась спешно отогнать от себя, дабы не дать сестре повода увидеть её смятение. Умная Шах умело манипулировала чужими эмоциями, заставляя других плясать под её дудку. Спустя десятки лет, она не забыла, как они конкурировали за внимания и любовь отца, который больше тянулся к ней. Улыбка, нежной и ласковой Михрумах, всегда топила лёд в его сердце. Шах же играла на чувстве вины и жалости, может потому и любил он её меньше младшей дочери. — Нет, — покачала головой кареглазая султанша, продолжая размышлять. — Я жажду отобрать у неё всё, что ей дорого. — Дорого? — издевательски процедила Михрумах, губы которой изогнулись в иронической улыбке. — Тогда с чего начнёшь? Власть? Гарем? Муж? Деньги. У неё немалое богатство. — Ты права. У неё есть, что и кого терять, — злорадно молвила Шах. — Известно, как сильно она любит своих дочерей. — Хочешь убить одну из них? — предположила Михрумах Султан, с отвращением взглянув на родную сестру, удивляясь её хладнокровию и жестокости в этот момент. Она — мать, и никогда бы не подняла руку на чужого ребёнка, даже на детей Япрак. — Ты совсем совесть потеряла? При чем здесь они? — Они — дети своей матери. Рано или поздно, они пойдут по её стопам. Не боишься за жизнь дочери? Она твой единственный ребенок. Что, если с ней что-то случится? — настаивала Шах-и-Хубан, давя на больные места сестры. Кое-что общее было у них обеих — они были готовы на все ради семьи, особенно своих детей, в случаи Михрумах. Для Шах светом в ночи был муж Ахмед, а для Михрумах таким светом была Хатидже, которую не взирая на взрослый возраст, она опекала чрезмерно. — Я не убийца детей, — рявкнула младшая сестра старшей. — Если хочешь моей помощи в борьбе с Япрак — я помогу, но убивать её дочерей не буду. — Ну, что же, твоё право.***
Удостоверившись, что в покоях никого нет, Махиэнвер аккуратно скрутила пару найденных писем и спрятала поглубже в лиф платья. Она хорошо помнила приказ Сулеймана-аги — следить за молодой госпожой и докладывать всё ему, а по возможности забирать её переписку. Все две недели, она добросовестно исполняла порученное ей задание, надеясь, что госпожа исполнит обещанное. — Красивая, — довольно протянула Михрумах Султан, поворачивая её лицо туда сюда, разглядывая девушку. Её серый металлический взгляд внимательно изучал приведенную к ней хатун, словно товар на базаре. В один момент, ей стало казаться, что она снова попала на рынок, где её раздевали, смотрели и щупали. Она — рабыня. Товар, что подлежит продаже. — Роксан сказала, что фаворитки султана черкешенки, а одна из Греции, и всё темноглазые шатенки. А это дитя откуда? — не обращая внимания на неё, обратила султанша к главному евнуху, что вчера подозвал девушку к себе и сказал, что хозяйка хочет завтра встретится с ней и поговорить, пока Джанфеда-калфа отвлекала Мелек. — Она албанка, моя госпожа. — А что другая девушку, которую ты отправил к моей дочери? — продолжила расспрашивать Михрумах Султан, мягко опустившись на тахту, не обращая на неё никакого внимания, словно она пустое место, или её вовсе нету. Махиэнвер недовольно поджала губы, устав стоять неподвижно, но отчётливо понимая, что ляпни она какую-то глупость, её мечта превратится в пыль на ветру, потому, взяв всю волю в кулак, Махиэнвер постаралась придать своему лица самый целомудренный вид из возможных, и опустилась на колени перед султаншей. Жалобно посмотрев, она взмолилась к Михрумах Султан, не забыв поцеловать подол её платья: — Моя госпожа. Повелительница. Сжальтесь надо мною. Ваша покорная и преданная раба Махиэнвер, узрев лик нашего повелителя, воспылала к нему огнем любви. Я молю вас — выберите меня. Я сделаю всё, что пожелаете. Польщенная её обращением к себе, Михрумах Султан самодовольно улыбнулась, а серые глаза наполнились холодной надменностью, смешанной с присущей ею гордыней, и язвительно отпустила: — Хочешь стать наложницей султана? Разве моя дочь тебе чем-то не угодила? Попав в плен, Мириам пришлось забыть о своей гордости, и подчиниться своим похитителям, только так, ей удалось выжить по пути в столицу Османской империи. Многие девушки, что не желали покоряться либо умирали, будучи выброшенными в море, либо были изуродованными до того, что покупали их только для тяжелой работы богатые старики или старухи. Она вела себя прилежно, исполняя приказы, потому купцы расхваливали её перед покупателями, поставив рядом с дорогим товаром, где её купил Сулейман-ага. — Что вы, луноликая госпожа. Я люблю нашу маленькую султаншу, потому с радостью помогаю вам, ведь понимаю, что так вы заботитесь о ней. — Хорошо. Готовься. Будь рядом с моей дочерью. Запоминай, что он любит, — объясняла султанша, — это тебе пригодится в будущем, а когда они вернуться с охоты, я приглашу его к нам и представлю тебя. Пока можешь идти, — и, под конец, добавила, метнув на неё суровый взгляд: — Надеюсь, ты не забыла своей прямой задачи. Я жду новостей. Приходилось прятаться по углам, чтобы вездесущая Ахсен-хатун не заметила, как она докладывает о происходящем Сулейману-аге или Джанфеде-калфе, что верно служили хозяйке дворца. Иногда, в её голове закрадывалась мысль о том, осведомлен ли паша о невидимой войне двух нравов этих женщин. Вряд ли. Обе горделивые. Упертые. Самоуверенные. Хатидже Султан предупредила её, что не прощает предательства и лжи. Если не убежит от них, тогда она плохо закончит, потому ей было жизненно необходимо стать наложницей султана и родить сына, войти в его семью, тогда они не доберутся до неё, даже если захотят.