Луна расскажет...

Эрик бросил его несколько лет назад, тогда Чарльз чудом остался в живых. Так как он начал пить, употреблять наркотики и порывался покончить с собой. Ведь Эрик не только предал его, бросил также, как и все остальные до него , изранил и разбил сердце, которое уже никогда не склеить, но и забрал у него единственного друга. Друга, что вселял в него надежду. Да, он оставил Чарльза справляться одного с собственными чувствами, которые каждый раз, сколько бы дней ни прошло, набухшим горячим комом разрывают его грудь и превращаясь в солёную жидкость разливаются по телу, касаются застарелых рубцов души, вызывая нестерпимое жжение, а переполнив все его естество, выливаются из глаз теплыми слезами, орошают его лицо, медленно скользят по нему, оставляют после себя мокрые дорожки на коже и маленькие лужицы на подушке, иссыхая только к самому утру. Поэтому ученики, идя ночью по школе могут услышать тихие всхлипы, режущие слух, которыми же потом и пугают друг друга перед сном. Да, плачущего Чарльза теперь принимают за призрака и предпочитают не соваться в то крыло вообще. Действительно легко перепутать... Он даже внешне осунулся, похудел, кожа приобрела нездоровый оттенок, под глазами красовались природные синяки. Он оставил надежду, но не смог смириться с болью. Той, что корнями уходила в рану, которою нанес самый дорогой ему человек. * * * Чарльз видит лишь темноту. Мгновение спустя, он может детально рассмотреть коридор своего дома, своей школы. Единственным освещением являются лучи, прозрачными лентами тянущиеся из распахнутого настеж окна. Они падают на пол и, мягко оседая на нем, освешают деревянные половицы. Да, свет луны прекрасен, но как же он его ненавидит... Чарльз переводит взгляд на окно. Луна почему-то кажется пластмассовой, до жути неестественной и пугающей, будто она в очередной раз появилась, обещая перемены. *** А вот его уже сжимают в крепких объятиях, стискивают до боли его плечи. Он пытается вырваться, кричит, зовёт на помощь. Но не может издать ни единого звука, а его тело обмякло поддаваясь ласкам. Ему хорошо. Ему приятны прикосновения этих рук. Его дыхание сбивается, а поцелуи все углубляются и затягиваются. Мгновения превращаются в вечность, достаточную, чтобы прожить пару-тройку лишних жизней, коих у профессора не оказывается, и события ускоряются так же, как и ускоряет движения его партнёр. Перед глазами повисла непреодолимая пелена. Картинки сменяют друг друга, пока он в порыве страсти не начинает постанывать, срываясь на крик неожиданно прорезавшимся голосом: —Э-эрик... Эрик... Эрик. Эрик!