VS

Эмпирическим путем было доказано, что на дне океана не проживают ни губки в квадратных штанишках, ни белки в скафандрах. А вот упитанные морские звезды действительно кое-где валяются, но глубже, чем на глубине восьми с половиной километров, Чимин их никогда не встречал. По правде, единственное, что он стабильно встречал на дне океана – проблемы на свой коротенький салатовый хвост. Черного удильщика, в буквальном смысле этого слова, покусившегося на его задницу, идиаканта, настойчиво пытавшегося прожевать его плавник, и пахистомию. Ладно, последняя всего лишь тяпнула его за палец и сломала фонарик, так что теперь в наказание живет у него дома, она не в счет. Но сути дела это не меняет: углядел на дне океана что-то светящееся – тикай, пока это что-то не углядело тебя. Вы спросите, отец Чимина спросит, его мать так вообще заебет вопросом «какого хрена ты таскаешься так глубоко», а Чимин скромно напомнит, что учится на перспективном факультете антропологии. You never know, как глубоко могут ошибиться люди в своем желании покорить океан. Его дед, например, обнаружил затонувшую субмарину на глубине больше пяти километров и… – Ребят, расплываемся, в ход пошел легендарный дед. Чимин агрессивно сопит под звуки всеобщего смеха, пока его уха не касаются губы Тэхена. – У них мозги с икринку, – успокаивающе шепчет он, приобнимая его за плечи. Чимин всегда плохо умел держать себя в руках и поэтому очень благодарен, что его лучший друг справляется с этой задачей вместо него, потому что в гневе он похож на карликовую акулу. Искалечить не искалечит, но доставит м у ч е н и я. Они успевают свалить с вечеринки по поводу конца учебного года за пять минут до начала унижения людей как вида и за пять минут десять секунд до нанесения Чимином присутствующим тяжких моральных повреждений. Как вы могли догадаться, перспективным факультет антропологии считают только студенты факультета антропологии. И дедушка Пак, пусть песок ему будет илом. Какое-то время по ночному парку анемонов они плывут в гробовом молчании. Тэхен, кажется, чувствует себя виноватым, потому что идея пойти на вечеринку принадлежала ему. Но Чимин слышит, как тот пристыженно шикает на рыбку-клоуна, увязавшуюся за ним, и потихоньку теплеет улыбкой, потому что к Тэхену всегда цепляется все маленькое и жадное к ласке. В том числе и он сам. Вместе они составляют достаточно эксцентричную пару: статный, обвешанный жемчужными побрякушками богатый наследник голубее океана (и по масти, и по призванию) и юркий, обманчиво розовеющий щеками и макушкой ботаник, напоминающий по комплекции обломок коралла. Спонтанный прилив неуверенности в себе заставляет Чимина уткнуться носом в шелковистые волосы на затылке лучшего друга. – Опять накрывает? – деликатно интересуется Тэхен, пропуская его руки подмышками и удобно укладывая ладони к себе на ключицы. Чимин чувствует вибрацию его низкого голоса, прижавшись губами к шее у кромки волос, и утвердительно вздыхает, выпуская стайку мурашек на чужой позвоночник. Тэхен, может, и не очень хорош в выражении нежности словесно, но умеет укутать заботой, как моллюск песчинку, заставляя чувствовать себя настоящей жемчужиной. Он мягко придерживает его ладони, чтобы сонный грустный Чимин не свалился с его спины, и неспешно плывет в сторону своего дома. Чимин клюет носом, не вслушиваясь в его бархатистые ушушукивания, но инстинктивно мычит на словах –…а завтра мы поднимемся на поверхность пиздить с пляжа все, что плохо лежит, у обитателей отелей олл инклюзив… *** С одной стороны, воровать у кого бы то ни было – это очень плохо. С другой стороны, наука иногда требует этических жертв и добровольно-принудительных конфискаций. Так, сначала объект нужно отобрать у зазевавшегося человека, а потом у Тэхена, который прижимает добытую диковинку к груди так, будто хочет спрятать ее от Чимина в грудной клетке. И если честно, Чимин сомневается, в каком из случаев он ведет себя, как больший мудак. – Ради всего морского, отдай мне мобильный! Может, на нем нет блокировки, и я смогу наконец изучить его и потом описать в деталях, как он работает! – Это не мобильный, – Тэхен фыркает и поднимает вещицу над водой так, чтобы обезопасить ее от покушений. – Это украшение, и оно представляет собой культурную ценность, а ты ломаешь половину всего, что попадает тебе в руки. – Не ломаю, а разбираю на составные части, чтобы лучше изучить технологию! – Мое сердце все еще не оправилось от потери пудреницы, которую ты умудрился принять за переговорное устройство. – Это было в средней школе, а ты умудряешься принять телефон за украшение только из-за того, что он в чехле с камушками! – К а м у ш к а м и… По тому, с каким трепетом Тэхен касается украшений на телефоне, Чимин понимает, что связь с его мозгом была безвозвратно утеряна. Ладненько. Всего-то и нужно заново незаметно подплыть к берегу, найти еще одну спящую на солнце вдали от остальных людей жертву, разместившую по воле злого рока шезлонг максимально близко к воде, обжечь себе живот и локти о горячий песок, рискуя жизнью, подползти к ее вещам и… Чимин воет белугой и легонько бьется лбом о большой влажный камень за прибрежной скалой, на котором они с Тэхеном спрятались. Он подумывает над тем, чтобы все же выхватить из рук друга телефон и ловко отделить ему драгоценный чехол. Вот только понимает, что единственное, что он способен отделить ловко – свою голову от туловища, когда в потасовке по его вине чудо человеческой техники раньше времени захлебнется в воде… Анализ его гипотетических проебов прерывает надрывный крик, доносящийся откуда-то с берега. – ЛЕСЛИ!.. ЛЕСЛИ, ВЕРНИСЬ!.. Тэхен выходит из эстетического коматоза, оставляя гаджет раздора на камне, и мощным ударом хвоста сбрасывает их двоих в воду. Незаметно подплыв к скале, они осторожно выглядывают, чтобы посмотреть на бездушную сволочь, которая заставляет кого-то так отчаянно срывать себе горло, и, пока Тэхен в ее поисках любопытно шарит взглядом по поверхности пенистых волн, Чимин бессовестно залипает на чуть не плачущего человека. Нет, не так. Человека. Юного, несмышленого пиздюка с огромными влажными глазами и копной мягких темных волос, ни за что ни про что нещадно треплемых ветром. Паренек беспомощно мечется по пляжу, то и дело припадая на правую ногу, покрытую странным белым панцирем, и все зовет этого чертового Лесли, которого Чимину уже хочется придушить. В это мгновение Тэхен грубо тормошит его за плечо и указывает пальцем куда-то вправо, едва не скуля от восторга: – Щенок! Это же щенок, да? Смотри, смотри, вон там, совсем близко! Выныривает в волнах! Чимин подслеповато щурится из-за ярких солнечных лучей и действительно замечает умильную пушистую мордочку с большими ушами. Коротенькие лапы отчаянно борются с водой, а в метре от них издевательски маячит желтый резиновый мячик, который относит все дальше в океан. Животное находит в себе силы жалобно тявкнуть несколько раз, и этого достаточно, чтобы с берега послышался крик: – Держись, Лесли! Держись, я иду!.. Мальчишка быстро, но очень неловко ковыляет, мажа здоровой пяткой по морской пене. Чимин видит, как тот старается не выпустить из поля зрения щенка, но оступается на круто уходящем в глубину дне и на мгновение уходит под воду. Сердце Чимина уходит куда-то в плавник. – Господи, Тэ, он может утонуть… Светлые глаза напротив загораются блеском, знаменующим какой-то пиздец. – Давай спасем его! Пожалуйстапожалуйстапожалуйста давай! Большие ладони сжимаются в умоляющем жесте, но разве может Чимин поставить под удар тайну существования их вида?.. – Лес… – звонкий голос мальчика глушит волна, накрывающая его с головой, и больше его макушка в поле зрения не появляется. Ок, Чимин может. – Хорошо, хорошо, ладно, давай спасем, но… Его лицо тут же окатывает брызгами, и Чимин растерянно наблюдает, как Тэхен увлеченно плывет в противоположную от мальчика сторону. И лишь спустя несколько драгоценных секунд спохватывается и сломя голову плывет сам к тому месту, где последний раз тот мелькал. Нырнув под воду, Чимин видит, как мальчик трепыхается раненой рыбкой, вцепившись руками в здоровую, но почему-то не желающую слушаться ногу. Его лицо искажено болью, он стремительно теряет остатки воздуха, а Чимин – остатки мозгов, потому что показывается ему на глаза еще до того, как тот потеряет сознание. Мальчик замирает и пялится на него широко раскрытыми глазами, в которых, помимо очевидного страха за свою жизнь, еще столько всего, что Чимин невольно захлебывается чужими чувствами. А потом на его губах неожиданно расцветает крохотная болезненная улыбка, и он закрывает глаза, доверчиво протянув к нему руки. Ныряя в эти бессознательные объятия и мягко оборачивая руки вокруг чужой талии, Чимин почти глохнет от шума крови в ушах. Он достигает поверхности за несколько мгновений и заботливо укладывает его голову себе на плечо, стараясь плыть к берегу так, чтобы чужих носа и губ не касалась вода. Щека мальчика на прощание обжигает мягкостью его кожу, и Чимин бережно кладет его на песок подальше от чужих глаз. У него только сейчас появилась возможность как следует его рассмотреть, но все, что он успевает понять – паренек на самом деле немногим младше его самого, просто лицо очень детское. Он утыкается ухом в твердую поджарую грудь, облепленную мокрой тканью одежды, и с облегчением вслушивается в слабое биение сердца. А потом, упорно игнорируя вопли каждой клетки своего тела о том, что ему надо уносить хвост, Чимин робко смотрит на бездыханные приоткрытые губы. Он парочку раз видел, как человеческие спасатели возвращали кого-то к жизни, целуя, и теперь у него абсолютно точно нет другого выхода, кроме как с энтузиазмом подойти к исполнению долга, ведь так? С чистой совестью и заляпанными чем-то нежным помыслами Чимин удобно подкладывает ладошку под чужую шею и хорошенечко вжимается в синюшные губы мальчика своими. Понимая, что свой первый в жизни поцелуй подарил человеку, он жмурится и неловко вздыхает. И естественно не успевает отшатнуться, когда тот начинает судорожно откашливать соленую воду прямо ему в лицо. Чимин запоздало дергается, чтобы уползти в океан, но его окликает хриплое, едва слышное – Постой… И он по-глупому замирает, беспомощно изнывая под сонным мальчишеским взглядом, как медуза на солнце. – Ты ангел?.. Чимин от столь неожиданного заявления икает и на всякий случай ощупывает свое лицо и тело. У ангелов, кажется, нет хвостов, и они красивые. Но его куцее безобразие и раздутая физиономия с по-рыбьи маленьким пухлым ртом все еще при нем, и он тяжко вздыхает. Мальчик просто бредит. Грустно улыбаясь, он на мгновение позволяет себе прижаться щекой к трепетно протянутой к его лицу ладони и прошептать – Береги себя. прежде чем ускользнуть по мокрому песку в океан. *** Не успевает Чимин проплыть пару метров от берега, как его грубо дергают за плавник, утягивая на песчаное дно. – ГДЕ ТЕБЯ НОСИЛО?! Тэхен в истерике оплетает его руками и хвостом, как наглая водоросль, и Чимин еле выпрастывается, щекотно вздрагивая от чужого дыхания на своих жабрах. – Это ТЫ мне ответь для начала на этот вопрос. Во взгляде Тэхена смесь растерянности и «ты что, ебобо?». – Ты ведь разрешил, и я поплыл его спасать!.. Чимин все еще нихрена не понимает, и ему кажется, что половину его мозга выжрало солнце. – КОГО ты поплыл спасать?! – ЩЕНКА, всратая ты ракушка, ну не человека же! Просто поймал его и выпустил на берегу вдали от людей! – Тэхен истерически посмеивается. – Я, конечно, больной ублюдок, но не до такой же степени, чтобы рискнуть открыто спалить нас всех… Чимин самую малость натянуто улыбается. – Но ведь мы с тобой рискуем, вылезая на берег, когда крадем вещи?.. – то ли спрашивает, то ли утверждает он. – Да, но там мы долго и тщательно выслеживаем, чтобы человек крепко спал и… Тэхен замирает на полуслове и подозрительно щурится, сканируя пятна стыда на его щеках. – Морскую пену мне в очко… Неужели ты?.. Чимин прячет лицо в ладонях и издает коротенький, полный утвердительной безысходности звук. *** По возвращении домой Чимин смиренно забивается в свою комнатушку и пытается просунуть свое маленькое существо в стадию игнорирования произошедшего, но Тэхен крепко удерживает его за хвост на стадии теперь мы все умрем. И скорбно воет, уткнувшись лицом в его мягкую чешуйчатую жопу. – Я не хочу умирать девственником. Чимин закатывает глаза. – Успокойся, ты не умрешь. Тэхен воодушевленно приподнимает лицо, задевая подбородком его поясницу. – Правда? Я не умру? – Ага, – Чимин утвердительно вздыхает. – Ты лишился девственности на выпускном с… – Это был не секс, а несчастный случай длиной в пятнадцать секунд, ЗАЧЕМ ты мне об этом напомнил?!.. Чужие губы вновь утыкаются ему в левую булку, и рев возобновляется. Чимин морщится и извиняясь поглаживает чужой живот плавником. – Тэ, мне правда очень жаль, что я подверг всех нас такому риску, но этот мальчик был в полусознательном состоянии. Я уверен, он подумал, что я ему просто примерещился… –…но на всякий случай вызвал бригаду ученых-фанатиков, которые с удовольствием докажут, что это не так. Чимин прекрасно знает, что на нервах у Тэхена просыпается акулий аппетит, и чувствует, что, если он сейчас же что-то не предпримет – его филе будет атаковано. – Я просто сплаваю на поверхность и оценю масштаб катастрофы. – Я с тобой. Тэхен смотрит на него так серьезно и обеспокоенно, что Чимина переполняет. Он мягко выпрастывается из кольца его рук и двигается по кровати ниже, разворачиваясь к нему. – Нет, – Чимин берет его совершенное лицо в свои руки и легонечко бодает лбом. – Я слишком часто нарушал обещание не втягивать тебя в неприятности, данное твоим родителям… – Но ведь это я втягивал тебя!.. Чимин уверено накрывает указательным пальцем мягкие губы. – Ты предлагал – мое дело было не соглашаться и не ставить тебя под удар. В данной же ситуации проебался я. И я обязан хотя бы попытаться разобраться во всем сам. Тэхен вздыхает и, закрыв глаза, бодает его в ответ, прижимая к себе за затылок. – Ты никому ничего не обязан, но ты упрямая говноустрица и все равно сделаешь, как посчитаешь нужным… Просто помни, что, если с тобой что-то случится – я скормлю себя косатке. И ласково потирается о нос Чимина своим. *** Спустя несколько дней Чимин поднимается на поверхность только для того, чтобы убедиться, на каком же он дне. Вокруг ни катеров, ни яхт с кровожадными учеными, ни военных. Пляж по-прежнему почти пуст, потому что большинство людей предпочитает киснуть в бассейне, а не подставляться океанским волнам. А меньшинство прижимает упитанного щенка к груди, смотрит тоскливо вдаль и разбивает Чимину сердце. Паренек часами сидит у самой кромки воды, почти позволяя волнам лизать свои ноги. А когда солнце начинает медленно скрываться за горизонтом, поднимается и начинает, прихрамывая, что-то выкладывать из мелких камней на влажном песке. Когда он уходит, Чимин подплывает достаточно близко, чтобы увидеть пронзающее его гарпунами Вернись и уплывает домой кровоточащим. И так – неделя за неделей. Тэхен находит его по запаху боли, но Чимин совершенно не хочет пугать и беспокоить его еще больше, потому что произошедшее более чем попадает под категорию если с тобой что-то случится. А то, что произойдет дальше – тем более. Он каждый раз беззаботно щебечет о том, что на поверхности все гладко, никто их не ищет, и все обошлось, пока однажды его шейные артерии не попадают в мягкий захват чужих пальцев. – Ты заебал. Когда я спрашиваю «как ты?», я рассчитываю на честный ответ, а не на то, что ты будешь say you’re fine when you’re not really fine. Чимин судорожно сглатывает. – Сначала пообещай, что не скормишь себя косатке. Руки тут же исчезают с его шеи, и Тэхен неверяще смотрит ему в глаза. – Ты серьезно подумал, что я токсичная мразь, способная взвалить на лучшего друга ответственность за свою жизнь? Чимин грустно улыбается и мягко ловит его дрожащие ладони своими. Он знает, что скрывают жемчужные браслеты на чужих запястьях, и знает, на что Тэхен способен. – Я подумал, что в каждой шутке может быть доля шутки, - едва слышно говорит он. Тэхен вздрагивает и прячет взгляд. А потом и всего себя у него на груди, утыкаясь носом в ключицы. Ему тяжело и больно вспоминать об этом этапе своей жизни, и Чимин может только догадываться о том, чего ему стоит прошептать: – Однажды ты был моей главной причиной жить. И ни при каких обстоятельствах не станешь причиной для смерти, слышишь? Чимин выдыхает и робко целует его голубую макушку. – Даже если я рискну обратиться за помощью к Юнги?.. Тэхен в его руках каменеет. – В этом случае я скормил бы косатке тебя. *** Разумеется, Тэхен действовал бы из чистого милосердия. Чимин прекрасно наслышан о пытках, которым подвергал своих жертв ведьмак, и понимает, что идти к нему – почти стопроцентная гарантия на мучительную погибель и лишь призрачный шанс на так нужное ему чудо. Но он не питает иллюзий по поводу человеческого терпения и просто не может позволить себе опоздать. Тэхен внимательно слушает, о чем он хочет просить, и не пытается отговаривать. Он ни за что не станет отбирать у него надежду, что хоть кому-нибудь, кроме лучшего друга, в этом мире он может быть нужен. Просто какое-то время молча ощупывает душу Чимина взглядом, наверное, оценивая степень ранений и примериваясь, где бы поставить на нем крест. А потом скорбно хватает его за запястье и тяжко вздыхает. – Нептунову головку мне за щеку, если меня не будет рядом, когда ты умрешь или осуществишь свою мечту. Если бы от благодарности можно было раствориться, от Чимина не осталось бы ни чешуйки. Но тогда он не смог бы выслушать долгий и тщательный, самую малость провисший по части адекватности и выполнимости инструктаж, как попытаться себя обезопасить, находясь рядом с Юнги. Чимин не перечит и покорно кивает в ненужных местах, пока его ведут в заброшенную часть города, в которой он никогда не был и, если честно, не прочь был бы никогда не бывать. На каком-то этапе дома начинают попадаться все реже, а бледные, будто обглоданные до костей коралловые рифы – все чаще. Они извиваются неестественно и болезненно, всем своим видом крича здесь была Смерть. Впитывая в себя каждой порой зависший в пространстве пиздец, Чимин не сразу замечает, когда за одним из кораллов начинает маячить поросший чем-то скользким, гнилостным даже на вид грот. Тэхен осторожно тормошит его за плечо. – Дальше ты должен сам. Мне у него просить нечего, а показавшись у него на пороге, я могу только разозлить его и тем самым подставить тебя. Чимин понимающе кивает и, крепко сжав на прощание его руку, ныряет в пещеру с решимостью суицидального краба, заприметившего кипяток. Его догоняет громкое эхо: – Я буду ждать тебя здесь!.. А вот более тихое –…если ты не вернешься – найду способ скормить эту кракенскую мошонку косатке... спотыкается по дороге. *** Пещера внутри намного больше и глубже, чем кажется снаружи. И если первые несколько минут Чимин уверен, что дело в магии, то примерно через полчаса заплыва в кромешной тьме он меланхолично склоняется к мысли, что нечаянно умер и теперь плывет на тот свет. Или не умер, но это досадное недоразумение вот-вот исправят. Потому что уже какое-то время он затылком чувствует взгляд, и ему мерещится едва слышное надсадное сопение, когда он начинает плыть быстрее. Будто за ним банально не поспевают. Чимин судорожно сглатывает, резко тормозит, и в спину ему мягко врезается призрак чужого движения. – К-кто здесь?.. Сзади слышится тяжкий вздох. – У тебя от темноты извилины в мозгу распрямились? Чимин стыдливо разворачивается на звук тихого шепелявого голоса. – П-простите… Он старательно пытается снова отлепить свой язык от неба, и на несколько долгих мгновений воцаряется недовольная тишина. – Если честно, я заебался ждать, когда ты испугаешься и упиздуешь. Думаю, твой дружок, с которым ты поспорил, тоже. Не столько раздраженно, сколько устало. – Я ни с кем не спорил, что вы! – Чимин морщится от собственного звонкого голоса, стреляющего эхом в уши, и продолжает чуть тише: – Я хотел… Я хотел бы обратиться к вам с просьбой. Чимин ждет хоть какой-нибудь реакции на свои слова где-то минуту, но ее не следует. Или он просто не может увидеть ее. – Вы не могли бы включить свет?.. – неожиданно сам для себя брякает он. Раздается коротенький хмык. – Это и есть твоя просьба?.. – Нет, конечно же, нет!..– все это время от него терпеливо ждали, что он озвучит свое желание, и от злости на собственную тупость Чимину хочется взвыть. – Я просто волнуюсь, когда не вижу того, с кем разговариваю! Чужой голос звучит еще более устало. – Я могу гарантировать, что кирпич, который ты вот-вот отложишь, при включенном свете станет в несколько раз больше. Чимин тяжело сглатывает, чувствуя в районе копчика зуд. – И все же, включите, пожалуйста. На одно короткое мгновение Чимину мерещатся извиняющиеся нотки в хрипловатом – Если что – я предупреждал… но потом раздается короткий хлопок в ладоши, на стенах пещеры начинают медленно разгораться плафоны с планктоном, и все его внимание поглощает проступающая на свету срань. Первое, что Чимин замечает – щупальца. Много, много, много щупалец, стелящихся по дну пещеры ковром. Чернильные, глянцево-вязкие, они лучевидно расходятся от чужого тела, придавая ему сходство с антисолнцем. В районе талии кожа резко, неестественно светлая, из-за чего возникает ощущение, что щупальца не столько продолжение тела, сколько отростки, вылезшие из нутра. Сама же фигура такая худая, будто они вдобавок паразитируют на своем обладателе. Изможденные руки, небрежно сложенные на груди, заканчиваются острыми черными когтями, и только лицо можно было бы назвать почти красивым, если бы не одно «но». Вернее, два. Водянисто-белые с каплями узких зрачков муреньи глаза, вспарывающие его от плавника до макушки. Чимин чувствует, как расслаивается под этим взглядом, и сознание вытекает из него вместе с тоненьким жалким всхлипом. Последнее, что он помнит, прежде чем отключиться – белые заостренные зубы, обнаженные в плотоядной улыбке. – Вот такая хуйня, малек. *** Чимин приходит в себя, чувствуя какое-то натяжение на своей коже, и этим допускает роковую ошибку. Сквозь ресницы он замечает, что одно из щупалец смачно присосалось к его запястью, и старательно пытается вырубиться обратно, чтобы не сдохнуть в сознании, но получает мягонький слизкий тык в щеку. – Я знаю, что ты очнулся, ссыкло. Присоска отпускает его руку, и Чимин нехотя открывает глаза, от стыда вжимая голову в плечи. – Уж прости, я не знал, как еще привести тебя в чувство, не надавав по щам. Юнги легонечко закусывает острыми зубами губу, явно решаясь что-то спросить, но после короткой внутренней борьбы кивает куда-то вправо и бросает в него равнодушным – Выход в той стороне. В этот раз не заблудишься. У Чимина от желания скорее выбраться из пещеры судорожно дергается плавник, но усилием зародыша воли он заставляет себя остаться на месте. – Я ведь т-так и не сказал вам о своей просьбе… Он готов поклясться, что на один короткий миг муреньи глаза мягко вспыхивают любопытством. А одно из задних щупалец осторожно высовывается из-под густой юбки своих собратьев, чтобы взглянуть, кто это здесь такой ебненький. – Ну? – то ли раздраженное, то ли нетерпеливое. Чимин зажмуривается и решается. – Вы могли бы сделать меня человеком? Юнги странно хмыкает, и его напряженные щупальца тут же разочарованно, с видом все с тобой ясно вновь растекаются по полу. – Говно вопрос. Душа Чимина совершает триумфальный кульбит, но замирает, когда он вспоминает об одной небольшой детали. – А цена? Глаза напротив хитро прищуриваются. – Со школоты денег не беру. – Но я не!.. – Со студентов тем более. Его оценивающе оглаживают взглядом, пытаясь придумать, что можно взять с такого крохотного нищеброда, и наконец выносят приговор. – Отдавать будешь натурой. Чимин чувствует, как тупое сердце привычно ныряет в плавник, но более адекватные органы в панике начинают ломиться во все отверстия, чтобы съебаться из тела. Такую реакцию сложно не заметить со стороны, но Юнги в ответ на нее почему-то бледнеет почти до прозрачного цвета. – Только не говори мне, что подумал, будто я собираюсь тебя… Ага, блять. Это именно то, что ты подумал. Бледность сменяется стремными пунцовыми пятнами. – Я имел в виду натуральный обмен, услуга за услугу, чтобы ты, чтоб тебя дельфин обсосал, тоже помог мне! По дому там, по работе… Он вяло взмахивает руками-плеточками, но секундный всплеск эмоций, кажется, так его изматывает, что он тут же переходит на едва слышное бормотание. До Чимина долетает что-то о «современных распущенных малолетках» и «сердечном приступе», когда он все же решается булькнуть робкое – Я согласен. Юнги замолкает на полуслове и окидывает его взглядом, в котором черным по белому читается подозрительное «пиздит или нет?». Вместо ответа Чимин доверительно давит из себя маленькую зашуганную улыбку. Кажется, это действует, потому что от него отворачиваются и медленно, путаясь в своих многочисленных щупальцах, деловито скользят в сторону засранного письменного стола. Выражение лица Юнги остается для него загадкой, когда он слышит нейтральное – Мне нужно время составить договор. Но стоит ему поудобнее подвернуть хвост, устраиваясь на грязном полу, как в него прилетает вкрадчивым, для особо понятливых умничек – А вот ты мне тут совершенно не нужен. Чимин пристыженно кивает и послушно мямлит «до свидания», начиная плыть в сторону выхода. И естественно тут же возвращаясь обратно, потому что забыл спросить самое главное. – Извините, а когда мне?.. – Чтобы духу твоего здесь не было до завтрашнего полудня. Чимин не задерживает внимание на жуткой фигуре, свернувшейся на остатках дивана, и с облегчением выдыхает. Вот теперь с чистой совестью и все еще бьющимся сердцем можно домой. *** Чимин покорно стоит на месте, позволяя обнюхивать и обсматривать себя со всех сторон, потому что от его абсолютной целости и невредимости у Тэхена, кажется, еще больший шок, чем если бы он явился с освежеванной жопой. Он придирчиво супится, проверяет чешуйки и кожу наощупь, явно намереваясь незаметно проверить на вкус, и недоверчиво уточняет: – То есть по договору ты просто какое-то время будешь пахать на него, как краб на галере? Чимин неуверенно кивает, потому что ему и самому с трудом верится. – Он не говорил, сколько времени будет тебя эксплуатировать? – Пока нет… Глаза Тэхена загораются мягким параноидальным блеском обнаружившего, где зарыта морская собака, и Чимин чувствует себя обязанным его успокоить и разочаровать. – В любом случае мы еще не подписывали договор. Я внимательно завтра прочту его, прежде чем это делать. На слове «внимательно», которое является антонимом всего чиминьего существа, Тэхен бледнеет. И на следующий день в молчаливой скорби провожает его до самого входа в пещеру, так что, ныряя в удушливую, пахнущую затхлостью черноту, Чимин все еще чувствует на себе его тяжелый, как якорь на шее утопленника, взгляд. Из-за отсутствия магической ловушки в этот раз он доплывает по извилистому коридору до центрального зала достаточно быстро, по пути старательно пропуская сердечные остановки на странных шорохах, которых в прошлый раз совершенно точно не было. Чимин оглядывает полутемное от приглушенного освещения помещение в поисках хозяина, но не видит ничего, кроме письменного стола и остатка дивана, шкафов-сервантов с непроницаемо изгаженными стеклами и стремного неестественно вздутого пуфа в углу… Которого раньше здесь не было. Чимин осторожно подбирается ближе, и странный предмет мебели гостеприимно реагирует на его действия, разворачиваясь, мол, погляди, че у меня тут. А поглядеть есть на что. Из черного месива густо свернутых толстых щупалец на тонкой шее жалко виднеется голова Юнги. На спящем лице застыло мучительно-сосредоточенное выражение, как будто бы он слишком занят процессом переваривания собственного тела, чтобы отвлекаться на окружающий мир. Но ему приходится, когда Чимин в ужасе вцепляется в его горло и начинает тянуть. Правда, акт спасения длится от силы секунды две, а потом тщедушное тельце Чимина с воплем впечатывают в противоположную стену. Юнги в очевидном ахуе, но целый и невредимый, только его щупальца в панике ползают по полу, собирая с поля боя убитые нервные клетки. Чимин затравленно улыбается, безуспешно пытаясь отлепить себя от липкой стены. – Извините, я думал, они вас кушают… На лице Юнги застывает нечитаемое нецензурное выражение, а щупальца от несправедливого обвинения оскорбленно ныряют за его спину, наотрез отказываясь Чимину помочь. В итоге тот с шипением собственноручно отколупывает его со стены, и Чимин готов поклясться, что пару раз длинные черные когти задевали его бока специально. – И тебе доброе утро, блять… Юнги тяжело дышит и безвольно опускается на пол, пока Чимин смущенно приглаживает чешую на хвосте. – Насчет договора… Он кое-как, кряхтя, поднимается и неуклюже семенит к столу, чтобы взять свиток и вручить Чимину. – Тут несколько копий. Мне, тебе и твоим предкам, чтобы не подали на меня в суд, когда их чадо исчезнет с лица океана. Чимин разворачивает один из документов и подслеповато щурится, вглядываясь в крошечные мелкие буквы, размером с икру. Наверное, Тэхен откусил бы ему что-то жизненно важное, узнай он, как варварски он читает по диагонали все расшаркивания про «в здравом уме и трезвой памяти» и останавливается, как ему кажется, только на главном. – Работать шесть дней с десяти утра до шести вечера… – тихонечко проговаривает себе под нос он. – Ага. Ну, знаешь, прибрать здесь все, чтобы я, как боженька, поглядел вокруг и молвил это хорошо, а не это ебучий пиздец, как сейчас. Ну и мог почить на седьмой день, да… Чимин вскользь пробегает глазами по списку своих омерзительных и не очень обязанностей, большая часть которых звучит по типу «отшкрябывать говно неизвестной природы с (вставить нужный предмет интерьера)», и задерживается на подпункте, интригующем своим содержанием. – «Помогать господину Юнги кормить его пиздюлин»… Чимин вопросительно поглядывает на щупальца, те в свою очередь негодующе вскидываются, и Юнги почти ласково утихомиривает это жуткое подобие взметнувшейся до его ушей юбки. – Тише, тише… Это я не о вас… Ладно. Он читает дальше, пока наконец не замирает на самом последнем пункте, масштаб пиздеца которого мог бы оправдать паранойю Тэхена. – «Осведомлен о рисках и непредсказуемом характере магической жертвы-залога, которая последует после оказания господином Юнги услуги, и добровольно на нее соглашается»?.. Юнги вздыхает, приготовившись если не долго, то очень нудно разжевывать. – Шесть дней работы – это плата лично мне за оказание услуги. А жертва – это плата самой магии. Ее каждый раз вынужден платить и я, и клиент, потому что чудеса не даются задаром. Моя жертва стандартна, но что магия потребует с клиента – я не знаю. Бывало, она забирала голос, а бывало – требовала какую-то фамильную реликвию или дорогое сердцу воспоминание. Это залог, без которого человек обязан достичь своей цели – любви, славы, благополучия и дальше по списку банальностей. Если этого не случается через три дня – он остается храниться у меня, и все возвращается на круги своя. Юнги по достоинству оценивает его затравленное после озвученной информации выражение лица и удивляет маленькой горькой улыбкой. – Та еще гнусная ебола, да? Чимин сглатывает и согласно кивает. Он пытается перечитывать свой неизвестный приговор снова и снова, но строчки, как и здравый смысл, уплывают. Туда, где яркое солнце обжаривает чистый полупустынный пляж. Где оно немилосердно впивается в нежное мальчишеское лицо с крупным забавным носом, вгрызается в его жилистые предплечья и ногу, которая не спрятана в белом панцире. Туда, где его преданно, из глупой упрямой надежды ждут изо дня в день. Почему же ему, черт возьми, все равно так до одури страшно?.. Чимин стискивает зубы, борясь с собственным малодушием, и решительно тянется к стилосу. Подписывая договор, он так сосредоточен на том, чтобы его рука не дрожала, что не замечает искреннего сочувствия в жутких белых глазах. *** В тот же день Чимин без особого энтузиазма приступает к работе. Юнги выдает ему лопаточки и поскребки, чтобы он мог начать археологические раскопки его жилища из-под илистого говна, но, если честно, на данном этапе ему мог бы помочь только бульдозер. Когда под светло-зеленым слоем на полу обнаруживается что-то зловонное слизисто-серое, Чимин чувствует, что его вот-вот стошнит. – На твоем месте я бы не стал этого делать и добавлять себе лишней работы. Юнги лениво наблюдает за каждым его действием, выглядывая из своего кокона. Возможно, срань, с которой воюет Чимин, токсична, потому что в здравом уме он бы вряд ли рискнул огрызнуться. – А что бы вы стали делать на моем месте? Юнги на мгновение поджимает губы, неожиданно взаправду задумавшись, и выдает вполне себе миролюбивое – Я бы поинтересовался, как можно было засраться до такой степени. Чимин ничего не может с собой поделать, чувствуя во рту мягкий щекотный смешок. – И как же?.. Прежде чем ответить, Юнги, видя его мучения, вяло подталкивает к нему рукой более крупный поскребок. – Эти ребята, – он указывает когтистым пальцем на отростки, – с самого начала плохо поддавались контролю. Но лет тридцать назад их уже стало так много, что уборка стала непосильной задачей. Я стал слишком быстро выдыхаться, работая руками, а они не помогали, только мешали. Им, очевидно, так более чем уютно, так что меньшинство в лице меня подчинилось большинству в его желании порасти дерьмом. Демократия, блять. Чимин отдраивает до конца кусочек пола размером с ладошку и замирает, переваривая информацию. – Вы хотите сказать, что вы не всегда… Он прикусил язык, не зная, как выразиться поделикатнее, но Юнги и без этого прекрасно его понимает и хрипловато смеется. – Не всегда был похож на выкидыша демонической каракатицы? Да, было дело… По понятным причинам меня, конечно, нельзя было назвать милашкой, – он растягивает губы в зубастой улыбке. – Но раньше я, как и ты, мог похвастаться только хвостом. Чимин озадачено смотрит на прорву щупалец, которые зашевелились, услышав, что о них зашла речь, и уже некоторое время будто бы извиняющееся поглаживают тонкие руки. – Но тогда откуда они взялись? Юнги хмыкает и бросает в него еще не изгаженной лопаткой. – Меньше умственных усилий и больше физических, амиго. А потом уползает в какое-то дальнее помещение, которое Чимину еще только предстоит мучительно долго вылизывать, чтобы через пару минут вернуться с тарелочкой, на которой под одеялком из спрессованных водорослей спит вечным сном макрель. – На, пожуй. Чимин неверяще смотрит на то, как в его неловко растопыренные пальцы суют еду. – Мне, конечно, далеко до звания работодателя года, но социальный пакетик растущему организму я обеспечу. Убедившись, что Чимин не уронит тарелку на еще грязный пол, Юнги поспешно, а потому очень нелепо разворачивается и уплывает в другую комнату, видимо, чтобы больше его не отвлекать. Чимин очень надеется, что его запоздалое тоненькое «спасибо», брошенное вдогонку, он все же услышал. Ему все еще не дает покоя природа чужих уродливых щупалец, но это не мешает ему с благодарным аппетитом вгрызаться в рыбу, строя абсолютно тупые догадки, пока в голове у него не всплывает одна-единственная фраза. Чудеса не даются задаром. От осознания у него темнеет в глазах. *** До конца дня Юнги больше не удостаивает его своим вниманием. Только когда рабочее время подходит к концу, ненавязчиво шепелявит Чимину из соседней комнаты пиздовать домой подобру-поздорову, пока не стемнело. Район, мол, неблагополучный. Чимин улыбается и послушно, с теплым трепетом в сердце прощается с единственным его жителем до утра. Ну, или не совсем утра. Он не думал, что у него уйдет столько времени, чтобы объяснить Тэхену, почему две копии договора, которые он оставляет ему, являются гарантией его безопасности, и поэтому ему больше не нужно его провожать и часами ждать. По итогу Чимин, вывернув на изнанку жабры, доплывает ко входу в пещеру без десяти двенадцать. И судя по взгляду Юнги, подкарауливающего его на стене, из этих копий можно сделать маленькие оригами, чтобы возложить их на его труп. – Еще раз опоздаешь – у твоего человеческого тела будут не две ноги, а одна. Чимин затравленно кивает и прежде, чем он булькнет ненужные извинения, его заставляют захлопнуться взглядом. – Прекрати разбавлять своим потом океан и марш работать. От стыда он ныряет в пещеру так быстро, что аж немеет плавник. Следующие несколько часов проходят в обоюдном молчании и звуках дерьма, нежелающего без боя отколупываться с поверхности мебели. Чимин думает, что так теперь будет всегда и он, безусловно, это заслужил, но, когда он уже процентов на семьдесят отвоевывает письменный стол, позади него слышится тихий звон посуды. В этот раз на простынке из водорослей на него укоризненно смотрит расчлененный тунец. Прежде чем Юнги вновь неуклюже уползет в дальний угол, Чимин сглатывает морского ежа в горле и выдает очень тихое – На вашем месте я бы не стал этого делать. Юнги замирает, но так и не поворачивается к нему лицом. Обрамляя бледное, будто бы светящееся в окружающем полумраке тело, его щупальца беспокойно пузырятся по полу. – А что бы ты стал делать на моем месте? – Я бы поинтересовался, как можно было повести себя, как моржовый хуй, с тем, кто проявил к нему внимание и заботу. Юнги хмыкает. – До моржового хуя ты недотягиваешь по размерам. На насмешливый мурений взгляд, брошенный через плечо, Чимин позволяет себе по-мудацки приподнять уголки губ. – Я же растущий организм, помните? Юнги поспешно отворачивается, но Чимин все равно успевает заметить маленькую улыбку. – Ну давай, мелкий лукавый пиздун, – он удобно устраивается на полусгнившем диване, подперев рукой голову, – попробуй оправдать себя. И Чимин не столько оправдывает себя, сколько с благодарностью кается, заодно сливая всю историю их многолетней с Тэхеном дружбы. Под ее конец Юнги вздыхает и констатирует: – У тебя очень хороший, но слегка ебнутый друг. Исходя из этого «слегка» можно сделать вывод, что он проспал большую часть времени, но Чимин все равно не расстраивается. Украдкой поглядывая на то, как медленно и устало моргают белые глаза, наблюдая за его работой, он чувствует что-то очень щемящее. Когда Юнги опять отключается, он откладывает то и дело издающие шкрябающие звуки инструменты, чтобы остаток дня вести тихую, но неравную борьбу с грязью вручную и его не будить. *** Масштаб проблемы начинает доходить до Чимина, когда на следующее утро он застает Юнги на том же месте и в той же позе, в какой оставил его вчера. Тот увядшим жутковатым декором лежит на скелете дивана, образуя с ним гармоничный дуэт, оглушающе напевающий ему в оба уха, что кто-то здесь вознамерился умереть. Не в его смену, блять. Помня о том, чем закончилась его прошлая радикальная попытка спасения, Чимин решает в этот раз действовать без рукоприкладства и для начала просто позвать Юнги по имени. Но через минуту бульканья у него над ухом, ему удается добудиться только одного из его щупалец, которое, приподнявшись, с видимым скептицизмом решило понаблюдать за его потугами. – Чего вылупился, – на грани истерики шикает Чимин, но, когда кончик в ответ угрожающе начинает сочиться слизью, понимает, что это была ошибка. И прямо сейчас он собирается допустить еще одну, потому что без рукоприкладства, похоже, не обойтись. Вот только, тормоша Юнги за болезненно худое плечо, он больше боится не того, что со страху тот вспорет его руку когтями, а того, что под ней он рассыплется. Кажется, в этот раз он действительно прерывает чужой трип на тот свет, потому что звук, который Юнги издает при пробуждении, абсолютно потусторонний. – Морской черт бы тебя побрал… Когтистая рука неловко цепляет воду, и Чимин, не раздумывая, ныряет под нее, чтобы помочь ему сесть. Какое-то время он просто сидит рядом с Юнги, осторожно приобнимая его свободной рукой за бок, но, когда чувствует, что его пальцы буквально проваливаются в чужие просветы меж ребрами, не выдерживает и всхлипывает. На губах Юнги появляется тень грустной улыбки. Он легонько поглаживает его по плечу, смущаясь в открытую попросить помочь ему встать, но Чимин понимает просьбу без слов. Бережно приподнимает его, помогая опереться спиной о гибкое подобие кресла, в которое заботливо сложилась часть его щупалец. – Думаю, учитывая обстоятельства, имеет смысл немного изменить условия нашего договора… Юнги берет со стола свиток, пробегается по нему и кивает собственным словам. – Уборку ты прекращаешь, теперь это все равно что наводить чистоту в саркофаге. А вот пиздюлин я попрошу тебя покормить со мной прямо сейчас… На мгновение он хмурится и поджимает губы. – Я не имею права просить тебя об этом, но… На Чимина поднимают взгляд полный беспокойной, робкой надежды. – Если бы в случае неудачи и возвращения в океан ты согласился приглядывать за ними, на том свете я был бы тебе бесконечно признателен. Чимин смотрит ему в глаза, изо всех сил сдерживая себя кровавыми полумесяцами на ладонях, но в итоге срывается, разбиваясь о прутья чужой грудной клетки. – Не смейте, – все размывается из-за злых, отчаянных слез, и он беспомощно трется носом о гаснущее солнечное сплетение. – Даже не думайте… Длинные пальцы подрагивают, касаясь его спины. Изгибаются так, чтоб не поранить когтями и нежностью вырвать хребет. Лопатки сгорают по линиям слишком большого сердца, слишком чудовищной жизни, оставляя под худыми ладонями пепел. Чимину кажется, что все его существо, как песок, вот-вот утечет сквозь пальцы, но ему не дают развеяться, бережно прижимая к груди. – Пожалуйста… – шепотом разрезающее висок. – Прошу тебя, Чимин. Чимин не хочет, но губы на мгновение мягко касаются его лба, и он смеется и плачет, понимая, что кивнул, потянувшись за жестоко коротким теплом. Юнги одаривает его слабой благодарной улыбкой, переплетает их пальцы в неплотный замок и легонько тянет его, все еще всхлипывающего, в сторону отдаленного темного коридора, в котором он еще не был. От их появления на стенах загораются лампы, и в желтоватом свете на полу проступают несколько десятков тонких, актиниеподобных существ землистого цвета. На их появление они реагируют едва слышным попискиванием и беспокойно тянутся к Юнги. – Это и есть?.. – Да. Он достает из углубления в стене мешочек с чем-то похожим на корм для рыбок и щедрой рукой начинает его рассыпать. Чимин еще не до конца пришел в себя и лишь отрешенно наблюдает за тем, как уродцы тут же прожорливо открывают беззубые рты и едва не выдергивают себя с корнями, чтобы поймать более крупный кусочек. – Кормить их можно раз в неделю… – раздается нестройный протестующий визг, и Юнги тяжко вздыхает. – Но лучше все же два. Он протягивает Чимину мешочек с едой, чтобы тот попробовал рассыпать им корм сам, и тот уже на пробу набирает небольшую щепотку, но. Пальцы не разжимаются. Пространство вокруг будто мелко-мелко вибрирует злом, и каждой костью он чувствует, что это будет ошибка. В горле предательски пересыхает. – Что они такое?.. – Не думаю, что сейчас время для охуительных историй. Щупальца Юнги застывают напряженной тьмой, и Чимин ни на йоту не верит этому хрипловатому равнодушию. – Я не стану в будущем их кормить, – его голос подрагивает и срывается, – если сейчас вы мне все не расскажете. Юнги опускает взгляд, задумавшись над его словами, а потом неожиданно начинает беззвучно смеяться. Губы кривятся в широкой улыбке, но он беспомощно мажет ладонью по лицу, закрывая глаза, и Чимин понимает, что по тупости спутал смех со слезами. От чувства вины его начинает колотить мелкой дрожью, и он испуганно прижимается к Юнги, отдавая ему остатки тепла. Они растворяются в ломком, как лед, выдыхаемом ему в волосы: – Если я расскажу, ты и на километр к ним не приблизишься. Чимин молча впитывает его горечь за то, что не оставил ни шанса, пока Юнги борется с тишиной за вздох. Пока тот, наконец, не ломается у него на руках крошевом сбивчивой исповеди, от которой уже у Чимина начинается асфиксия. Он узнает о том, как двадцать лет назад глупый ведьмак помог сбежать на поверхность к любимому дочери одного чиновника. Как тот, игнорируя договор и прощальную записку, обвинил Юнги в том, что тот околдовал его ребенка, и собрал отряд добровольцев, чтобы совершить над мерзким чудовищем самосуд. О том, как от страха и боли из него вырвалась волна магии, кислотой разъевшая землю на километры вокруг. И превратившая его линчевателей в это. Суд признал его действия самозащитой, но общество не смирилось с его невиновностью и совершало над его именем публичную казнь, пока то не стало синонимом неизбежной мучительной смерти. Заканчивая историю, Юнги кривит уголок губ в ироничной улыбке. – Магия сохранила мне жизнь в обмен на то, чтобы каждый желал мне сдохнуть. Я сам – в первую очередь… Вместо крови в жилах Чимина закипает чувство несправедливости, и он, не задумываясь, затыкает губы Юнги рукой, чтобы тот презрением прекратил добивать их обоих. – Хватит… – он прислоняется своим лбом к его и закрывает глаза. – Пожалуйста, не надо. В разбитой, измученной тишине едва слышно паразитирует жадное копошение. Он убирает руку ото рта Юнги и накрывает двумя его уши в безуспешной попытке спрятать его в мягком шуме своих ладоней. Беззащитно и отрешенно чувствуя, как звуки у него за спиной вгрызаются в мысли, заставляя их гнить. Чимин слишком устал, чтобы плакать, потому что все пережитое им за сегодня похоже на оживший ночной кошмар, в котором его убаюкали тонкие белые руки. Но когда их обладатель наконец будит его щекотным и ласковым – Возвращайся домой, Чимин-и. ему отчаянно не хочется просыпаться. *** Подбитый страхом, что в этот раз Юнги может уже не проснуться, Чимин зачем-то приплывает в пещеру на несколько часов раньше. И судя по тому, что Юнги в такое раннее время не спит, он подумал о том же и на всякий случай не ложился вообще. Чимин появляется как раз вовремя, когда его сонное тело в попытке достать что-то с верхней полки опрокидывает на себя многочисленными щупальцами шкаф. – ОСТОРОЖНО! Он с воплем врезается в густую черную массу, отпихивая их двоих на безопасное расстояние, так что они чуть не врезаются в стену. Едва из шкафа прекращается град металлических чаш и стеклянных колб, над его ухом раздается шипение: – Что ты наделал… Юнги смотрит на него с таким ужасом, что Чимин понимает: разбилось что-то очень ценное. Но тот дрожащими руками тянется к его хвосту, и только тогда он сам замечает, что безбожно стесал чешую о пол. От болевого шока Чимин все еще ничего не чувствует. Только смотрит зачарованно на густую кровавую дымку, расплывающуюся вокруг него по воде. Из транса его выводят тихий сбивчивый шепот и искры на длинных когтистых пальцах. – НЕ НАДО!.. Он отчаянно отпихивает Юнги от себя, прежде чем тот коснется ими раны. – У вас и так нет сил, вы погубите себя, – судорожно кивает он на напряженные щупальца. – Они… Они ведь медленно убивают вас!.. – Я справляюсь с этой задачей сам без чьей-либо помощи. Чимин пораженно замирает и гаснет, как одна из искр на изможденных руках. – Просто я потратил всю жизнь ради безумной попытки стать нужным, и вот, к чему это все привело… Юнги грустно улыбается и шепчет, не глядя ему в глаза: – Прости меня. Чимин не понимает, за что у него просят прощения, не догадывается, зачем тот подбирает с пола большую невзрачную ракушку, пока не становится слишком поздно. – Я просто больше не могу видеть то, как ты разбиваешься каждый раз, как ко мне прикасаешься. И прежде, чем Чимин успевает сказать хоть слово, Юнги касается ее губами, и все вокруг тонет в свете топленого солнца. Его затягивает в воздушный пузырь и окутывает кокон из золотых нитей, которые вспарывают магией низ его тела, перекраивают его, выворачивая наизнанку. Но до того, как он закричит, боль без следа исчезает, оставляя на своем месте нежную, неповрежденную кожу ног. На которые Чимин даже не смотрит. Вместо этого, беспомощно упираясь в стену из воздуха, он с ужасом наблюдает, как чужую грудь прямо по середине рвет еще одна гибкая, глянцево-черная тьма. Юнги сдавленно ахает, оседая на пол, но не кричит, не плачет от боли, а почему-то тихо смеется. – Какая ирония… Неожиданно сбывшаяся мечта не радует, а затягивает на шее петлю, и Чимин, задыхаясь, в отчаянии изо всех сил бьет кулаком о преграду. – Вы нарушили договор! Я должен быть с вами еще три дня! Я должен быть с вами… Его голос надрывно хрипит и вот-вот сорвется, когда тонкий указательный палец сквозь воздушную стену касается его губ, слегка задевая когтем кончик носа. – Ш-ш-ш-ш… Белые глаза смотрят ласково и медленно скользят по его лицу, будто хотят запомнить каждую невзрачную его черточку. – Ты должен быть с тем, ради кого все это затеял. А за твоим сердцем… Вместо бьющегося куска мяса в его подставленную ладонь из груди Чимина робко выпрыгивает солнечный зайчик. –… моя магия будет наблюдать три дня. Он не слышит, как в попытке его утешить Юнги нашептывает ему, что это не страшно и внутри будет просто тревожно сквозить. Что он позаботится, чтобы наверху его ждал Тэхен, и все будет хорошо. Чимин помнит лишь то, как на прощание Юнги сквозь преграду легонько бодает его лоб своим, обещая: – В самом худшем случае, если тебе разобьют сердце, я прожду тебя до рассвета четвертого дня и не оставлю осколками резать руки. И больное, пронзающее изнутри чувство, что оно разбивается здесь и сейчас, когда комок света доверчиво утыкается носом в линию жизни, которая вот-вот оборвется. *** В его пробуждении на поверхности мало романтики, но очень много на пробу кусающего его за пятку Тэхена. Облюбовав для фут-фетиша его правую конечность, он любовно массирует маленькие пальчики, а потом плавно оглаживает стопу, с восторгом мнет икры, потирается носом о круглую коленку, ведет губами по мягкому упругому бедру, доходя до его основания, и с плотоядным любопытством поглядывает чуть правее. – Даже не думай. Чимин сквозь ресницы поглядывает на разочарование на точеном лице и почти сочувствует. Почти. – Хорошо, тогда ты потрогаешь его сам и в подробностях расскажешь, какой он на ощупь. – Иди в жопу. О характере допущенной ошибки Чимин понимает, когда его с энтузиазмом переворачивают на живот и восторженно вздыхают, любуясь. Возможно, он бы позволил продлиться этому сеансу поднятия собственной самооценки еще пару минут, но упираться мягоньким и нежным о поверхность твердого шершавого камня не очень приятно, так что приходится сесть. Тэхен с удовольствием облокачивается подбородком о его поджатые колени и обнимает бедра. – Мой мальчик все такой же красивый, даже когда человек… Большие голубые глаза наполняются слезами абсолютно незаслуженного умиления, и Чимин лихорадочно ищет, чем отвлечь чужое внимание, чтобы его в них не искупали. И удачно натыкается взглядом на пухлый, герметично закрытый пакет. – Что в нем? Тэхен растерянно прослеживает его взгляд и хмурится. – Готов поклясться, что его здесь раньше не было… Неловко скользя коленями по влажному камню, Чимин подползает к нему и с любопытством открывает, обнаруживая записку, написанную знакомым икриным почерком. Чтобы люди считали тебя равным, недостаточно просто иметь ноги Между ребрами набухает горечью морской еж, и он трепетно проводит пальцами по одежде, деньгам и документам, которые заботливо упаковали ему хрупкие руки. – Чимин… Тэхен с паническим энтузиазмом в голосе шлепает по его голой спине плавником. – Кажется, твой юный сталкер нас углядел. Чимин неверяще смотрит туда, куда тот указывает, и на самом краю пустого в такую рань пляжа, который едва виднеется из-за закрывающей их камень скалы, действительно обнаруживает знакомую фигуру с вьющимся у ее ног щенком. Застыв на песке, мальчик смотрит в бинокль прямо на них. Очевидно, у Тэхена mood сгорел челнок – гори и яхта, поэтому он по-мудацки приветливо машет ему рукой, заговорщически шепча Чимину: – Я бы на твоем месте поторопился, потому что он выглядит так, будто вот-вот бросится в воду, а мы оба знаем, чем это чревато. *** Его Человека зовут Чонгук, ему шестнадцать, и он замечательный. Первые два факта Чимину удается узнать не раньше, чем через десять минут после встречи, потому что все это время мальчик, крепко обняв его, смеется и плачет, пряча лицо у него на плече. А третий Чимин знал давно. У Чонгука есть непослушный, но ласковый щенок ничего не говорящей Чимину породы корги, и больше нет стремного белого панциря на ноге, который называется гипс. Он прекрасный и любопытный слушатель, которому в состоянии аффекта Чимин выкладывает всю подноготную подводного мира, и стеснительный, очень неловкий рассказчик, то и дело залипающий на его розовых волосах. Давать ему трогать их очень и очень приятно. Чонгук помогает ему зарегистрироваться в отеле, и вместе они проводят три бесконечно счастливых дня, за которые Чимин с пираньим аппетитом поглощает человеческую пищу, любуется вместе с ним огнями ночного города и разбирается в устройстве самых разных чудес техники. С хитровыебанным мобильником в том числе. Чимин чувствует себя по-настоящему любимым, когда на закате Чонгук, трогательно алея щеками, наконец спрашивает, можно ли его поцеловать. И не колеблется ни секунды, выдыхая тихое, очень смущенное нет. Его Человека зовут Чонгук, ему шестнадцать, и он замечательный. Он все понимает, не обижается и без осуждающей горечи в уголках глаз выслушивает сбивчивый лепет Чимина, чтобы в конце ободряюще накрыть его дрожащие руки своими. – Друзья? Чимин с благодарностью мажет губами по пахнущим солнцем костяшкам. Он будет возвращаться за этим запахом каждый месяц на прибрежный камень, где его будут преданно ждать. А однажды за ним увяжется Тэхен и, видимо, от судьбы все же не уплывешь. Чонгуку на роду написано влюбляться в хвостатых и безголовых. Только в этот раз это будет взаимно. Но все это будет потом, а пока что Чимин на прощание крепко его обнимает и немного неумело, спотыкаясь, бежит по песку, чтобы скорее упасть носом в воду. Магия мстительно дерет ему нежную кожу, возвращая невзрачную зеленоватую чешую, и он продолжает мчаться сквозь волны домой уже не со всех ног, но со всего хвоста. Его Нечеловека зовут Юнги, ему больше ста лет одиночества, и он заебался жить, но Чимин еще успевает это исправить.