this chaos's on the rise

Если бы мне платили по одной кроне за каждую совершенную мною глупость, я бы всего за один день разбогател до такой степени, что смог бы купаться в деньгах, как ебаный Скрудж Макдак. Первой моей ошибкой на сегодня было проебать пару карманных сотен на дерьмовое пиво. Второй: остаться ночевать в чьем-то (черт знает чьем) незнакомом доме, потому что сил ехать домой после третьей бутылки не осталось. И третьей (самой большой из всех): продолжать думать о чертовой Эве Мун. ******* Осень в этом году была беспощадной и смертоносной. Холода наступили еще в середине сентября, когда посеревшие от пыли листья только начали опадать на все еще теплую землю и безмолвный город принялся медленно опускаться в зыбкую темноту. Та еще картина, честно признаться. Осло, который я знал с самого детства, всегда казался мне каким-то грязным и брошенным, но с приходом осени дела становились еще хуже. И если и были те, кто знал, как остановить надвигающийся шторм, они отмалчивались, прячась в своих проклятых дырах подобно безнравственным крысам.  — Эти ублюдки снова нарываются, — потушив сигарету о грязный школьный подоконник, устало зашипел Вильям. Я видел, как ярость черной волной поднималась в нем и мерно бежала по вздувшимся венам, пока темным огнем не заполыхала в бездумных глазах. Я чувствовал его злость и напряжение, но не мог сказать, что понимал, каково ему. Якудзы были отбросами. О таких пишут в газетах только если один из них умирает, повесившись на крючке в спортивной раздевалке. Для этих ребят не существовало ни моральных принципов, ни, чтоб его, блять, сострадания. Вильям всей своей пьяной душой, припрятанной под мятой подошвой поношенных кроссовок, желал поставить якуз на то место, которое они по его мнению заслужили. Мне же не было дела до справедливости. Единственное, что держало меня здесь, в самой гуще разворачивающихся событий, — бесконечная ломка, вызванная жаждой очередной порции адреналина, что сопутствовал каждой из стычек с якузами. Вильям считал, что я был таким же, как он: непризнанным героем, отчаянным спасителем невинных от черной чумы. Но не было мне дела ни до чумы, ни до больных ею. Я преследовал только одну единственную, наиболее эгоистичную и жестокую из всех целей, потому что во что бы там ни хотели верить Вильям или Итан, чертова Эва Мун оказалась охренеть насколько права, плюнув мне в лицо: ты мешок дерьма. — Они начинают войну, — снова заговорил Вильям. Он еще долго стоял, просто вглядываясь в окно и, должно быть, думая о чем-то своем, а я не хотел прерывать его молчания. Возможно, когда-то очень давно якузы и пенетраторы и были всего лишь подростковыми группировками, но сейчас речь шла совсем не о детях, враждующих ради забавы, во всем этом было замешано настоящие животное насилие, скрыться от которого было уже нельзя. До полиции сведения доходили чрезвычайно редко. Можно было сделать логичный вывод: якузы не получали по заслугам или потому, что были достаточно осторожны, чтобы избежать наказания за все то дерьмо, что они совершили, или потому что у них была чертова гора хрен знает откуда взятых денег и несколько подкупных копов. Во второй вариант верилось куда больше. Я положил руку Вильяму на плечо и тут же почувствовал удушающий жар, исходящий от него. То была ярость: чистая и неукротимая.  — Так ты скажешь, что произошло? Когда Магнуссон повернулся ко мне, дрожь прошла по моей спине.  — Ты слышал, что вчера было? Конечно, я слышал. Боже.  — Яна нашли мертвым в собственной блевотине. Передозировка. Все знают, что он принимал, — сказал я. — Не понимаю, к чему ты клонишь.  — Я спрашивал его девушку. Она сказала, что он был в завязке уже больше трех месяцев. Сказала, что проверяла его каждый день и его жизнь стала намного лучше без наркоты, он не хотел терять то, что имел. Слова Вильяма звучали логично, но не спасали от сомнений.  — Так бывает, Вильям. Люди просто срываются. Но Магнуссон уже снова повернулся к окну.  — Я так не думаю, Крис. Кажется, все пошло по пизде. И тогда меня тряхнуло: неужели в своей ненависти якузы могли зайти настолько далеко, чтобы убить одного из наших, выставив все, как несчастный случай? Их жестокость была неоспорима. Но убийство? Это было той гранью, перейдя которую, пути назад не оставалось. Мы с Вильямом еще недолго просидели в тишине на школьном подоконнике, глядя на то, как старшеклассники в спешке покидают школу. Я облизнул нижнюю губу, ухмыляясь: все казалось таким естественным. — Что будем делать дальше? — осторожно поинтересовался я, и Вильям кинул мне тихий смешок.  — Пока затихнем на время, а дальше… — он замолк. — В душе не ебу. Каким же блядством это все было! Новость о смерти Яна разошлась по ближайшим к нам районам Осло со скоростью света. За считанные дни все в округе уже стояли на ногах, и хотя некоторые считали ненужным присутствовать на похоронах мальчика, захлебнувшегося в собственной блевотине из-за передозировки, другие понимали, что смерть — есть смерть, и она для всех одинаково страшна. И с последними я был чертовски согласен. ******* Утро четверга началось для меня ближе к вечеру. Я проспал школу и категорически отказывался подниматься с кровати. Не смерть Яна так повлияла на меня, хотя мы и неплохо ладили когда-то. Ян был одним из тех парней, кто с легкостью поддерживал мой образ жизни, и мне это нравилось. Но нет, меня пугали не чувства, возникшие после смерти Яна. Меня пугало их отсутствие. Итан оставил сообщение на автоответчике: задержусь до понедельника. В голове вертелось много безумных мыслей, и лишь одна из них была правильной. Нельзя давать людям повода думать, что ты скорбишь, иначе они решат, будто у тебя и в самом деле есть сердце. , а у меня его не было.