this chaos's on the rise

— Так какой у тебя план? — обеспокоенно спросила я, глядя на улыбающуюся во все чертовы тридцать два Нуру. Когда я, жутко расстроенная и готовая конкретно напиться, уверенно решила принять предложение Криса (лишь ту часть, речь в которой шла о вечеринке), подруги сразу же подхватили мою опрометчивую идею. Нура оказалась гораздо изобретательнее других, придумывая мне наказание. (Я до сих пор не знаю, за что.) Она открутила колпачок своей красной помады и, ближе наклонившись к зеркалу, медленно, как будто выжидая, принялась красить свои и без того идеальные губы. И тот огонек, что мне посчастливилось разглядеть утром в ее глазах, неожиданно вспыхнул вновь. Я удивилась, сравнивая его с костром инквизиции: Нура явно готовила на кого-то расправу. В туалете пахло скверно. Мне подумалось, что, вероятнее всего, пару минут назад здесь кого-то вывернуло наизнанку, или случилось еще что похуже. Захотелось убраться отсюда как можно скорее. — Нужно немного пообщаться с пенетраторами. Кажется, вы поладили с Крисом? Я выпала. Даже противный запах туалета неожиданно пропал. Она ведь шутит, верно?  — Ты же не серьезно? — переспросила ее я, и мой голос прозвучал жалко. Не отвечая на мой вопрос, она уверенно оглядела свою работу и довольно улыбнулась: то, что надо.  — Не проси меня делать это ради какого-то несущественного предположения, — взмолилась я. Нура была немного расстроена моими словами. И я гадала, что же тогда опечалило ее больше: моя незаинтересованность в происходящим или слишком большое количество сложностей, возникавших у нее тогда с тем, чтобы уговорить меня на очередное сумасшествие.  — Эва, — повернувшись ко мне лицом, неожиданно громко заговорила Нура. — Как думаешь, что будет, если я права? — она покачала головой. — Пенетраторы ни за что не пойдут в полицию, у парней все решается либо членом, либо кулаками. А с насилием нельзя бороться насилием. Все закончится плохо, Мун, и, поверь мне на слово, плохо оно закончится не только для тех, кто действительно виновен во всем этом. Мне пришлось задуматься над ее словами, и, хотя я отчетливо понимала, что в чем-то Нура права, кое-что все-таки мне мешало: — А почему именно мы должны лезть в самую гущу событий? Еще, конечно, меня не меньше волновала та часть, в которой мы узнаем, что опасения Нуры не были напрасны. Что делать потом? Идти в полицию? — Потому что больше этого никто не сделает, — ее тон был решительным. — В любом случае, может, тут и волноваться не о чем. Подруга кинула свою помаду в маленькую сумочку-клатч и весело улыбнулась. — Послушай, я не прошу тебя встать на мое место и понять, почему мне так необходимо сделать то, о чем я тебя прошу. Это сложно, оно понятно. Но, пожалуйста, просто помоги мне сегодня, ладно? Я и не смогла бы ее понять, даже если бы захотела очень сильно, но казалось нечестным отказывать ей в помощи после всего, что она для меня сделала. Более того, я в какой-то степени даже позволяла себя согласиться с ее доводами. Насилие — худшее из всего, на что только человечество могло быть способным. Оно никогда на самом деле не решало проблем, а только создавало новые. Война могла помочь разрешить конфликт между государствами, но какой ценой? Разве хотя бы один конфликт стоит миллиона невинных жизней? Я не понаслышке знала, какими жестокими могут быть люди. И каждое утро, касаясь пальцами тонких шрамов на своем теле, пыталась об этом забыть. Мне не хотелось геройствовать, не хотелось знать, что за чертовщина творилась вокруг меня, но я знала: сейчас Нура — почти все, что у меня есть. Поэтому, когда она, развернувшись на каблуках, посеменила к выходу из туалета, я последовала за ней, прокручивая в голове наш (Нуры) отличный (ни капли) план. Музыка ударила по ушам, и я потянулась к алкоголю. Кристофера Шистада я нашла примерно через полчаса в компании двух очаровательно улыбающихся блондинок. И, богом клянусь, эти девушки выглядели тогда невероятно радостными. Я не могла сказать точно, чем тогда была вызвана их радость: присутствием Криса Шистада или алкоголем. Не жалея ни сил, ни времени, я подошла к ним так, чтобы они меня не заметили. Это был самый идиотский план из всех известных мне идиотских планов. Чертова, блять, Нура.  — Не думала, что ты настолько мачо, чтоб тебя хватило сразу на двух, Шистад, — усмехнулась я. Крис, удивленно приподняв свои идеальные брови, повернулся ко мне.  — Ты вроде сама сказала, что я шлюха, — напомнил он. — Пытаюсь поддерживать имидж, Мун. Я плюхнулась на диван рядом с ним и сделала достаточно большой глоток пива, чтобы не растерять всю свою напускную смелость. — Я подумала и решила, что стоит дать тебе шанс. Спасибо, что пригласил. На самом деле, я ни разу не была благодарна за приглашение, и мне абсолютно не нравилась эта вечеринка. Я не собиралась сюда приходить, это очевидно; я не собиралась давать Крису Шистаду никакого шанса, потому что заранее знала: для таких парней, как он, после первого шанса всегда следует второй, а после него — третий. И это еще очевиднее.  — С чего бы это? Ты вспомнила, насколько ахуенно я целуюсь? — спросил он, и блондинка рядом хмыкнула. — Вот видишь, она со мной согласна. Я покачала головой и откинула волосы с плеч. Неожиданно стало слишком жарко.  — Она в стельку пьяная, ей сейчас даже с мусоропроводом поцелуй показался бы ахуенным. — И вот ты опять грубишь. И где же мой обещанный шанс? — Крис в ожидании высунул кончик языка и, будь я проклята, если бы так сделал кто-нибудь другой. Это выглядело бы отвратительно, черт возьми. Но мудаку все к лицу. Вечер обещал быть ну очень интересным.  — О, он весь твой. Пользуйся. — Тогда, — отложив бутылку пива и хитро улыбнувшись, сказал он. — Для начала я хочу помочь тебе с провалами в памяти. О. Нет. На кого ты меня оставила, Нура Амалия Сатре? ******* Когда кто-то говорит: я ахуенно целуюсь, стоит брать это на заметку. Потому что, просто поверьте мне на слово, Крис Шистад действительно целовался так, будто его губы — блядские небеса. И знаете то чувство, когда неожиданно внутренности скручиваются у тебя в тугой узел где-то совсем рядом с желудком и падают вниз? По всей видимости, что-то близкое к этому в тот момент случилось со мной.  — Ну что, вспомнила? — с издевкой прошептал он мне в губы.  — Не очень, — ну кто так нагло врет? — Тут совсем нечего вспоминать. Путешествие от гостиной до комнаты на втором этаже, предназначавшейся для не-хочу-говорить-чего, заняло у нас ровно минуту и двадцать пять секунд. От Криса пахло пивом и женскими духами; от Криса пахло мудаком. — Можно попробовать снова, — наклоняясь, заявил он. Я ухмыльнулась и запустила пальцы в его волосы.  — Соболезную, — ни с того ни с сего сказала я, и мой голос, чуть дрогнув, прозвучал настолько грустно, что в моей голове Леонардо Ди Каприо уже поднимал свою тощую задницу, чтобы отдать мне свой Оскар. О, да не стоит, что вы! Крис опешил, и я поспешила уточнить: — Ваш друг. Мне очень жаль. Шистад замученно улыбнулся, и неожиданно мне подумалось, что Лео может разделить Оскар и на двоих.  — Не слишком удачная тема для разговоров, — съязвил он. — Я, честно признаться, вообще разговаривать не хочу.  — Прости, — мне хотелось ударить себя по лбу. Что же я делаю? — Просто подумала, что хоть кто-нибудь из нас не должен быть мудаком. Он хрипло рассмеялся, и мне так захотелось податься вперед… — Опять камешек в мой огород, Мун?  — Нет у тебя никакого огорода, — отмахнулась я, и уже было хотела… Не знаю, что я тогда вообще хотела сделать, когда он заговорил: — На самом деле, я не знаю, что мне отвечать, когда люди говорят: мне жаль. Крис Шистад стоял так близко, и его руки так по-домашнему лежали на моей талии, что мне хотелось закричать. Почему я вообще позволила себя впутать во все это? — Ты должен благодарить и говорить, что все в порядке, я думаю.  — Проблема в том, Мун, — сказал он. — Меня совершенно не ебет, что кого-то там, блять, уб… — мое дыхание оборвалось. — Ухерачило под наркотой. — О чем ты говоришь? — удивилась я. Разве Ян не был его другом? Его губы находились так близко, так близко, что, будь я немного глупее, мне давно бы снесло крышу.  — Мне пле… — начал было он, как дверь комнаты отворилась, и на пороге показалась запыхавшаяся от бега Нура. Она опасливо огляделась по сторонам и, улыбнувшись, подняла свои брови, глядя на нас. Шистад недовольно нахмурился, и я наконец смогла отойти от него на безопасное расстояние.  — Нам нужно сваливать, Эва, — тут же опомнилась она, хватая меня за руку. — Там какие-то парни начали драться, и старшеклассницы табуном бросились звонить в полицию. Гребаные идиотки. Я одернула свою кофту и, кивнув Нуре, на секунду обернулась к Крису:  — Ты так и не использовал свой шанс, Шистад. Я до сих пор считаю, что ты мешок дерьма. А потом мы ушли. Ушли, оставляя позади себя чужие крики, звук колотого стекла и завывающе громкие полицейские сирены. И даже тогда, когда мы перешли на бег, в моей голове все еще ничего не было, кроме его трижды проклятых мною губ и запаха чужих духов на его рубашке.