*******
У меня звездочки перед глазами не то бегали на четырех покореженных ногах, не то плыли, размахивая ластами. Я устало прикрыла глаза и, как учила меня мама, спокойно досчитала до двадцати пяти. Вильде ударила меня по рукам, когда я, обиженно глядя на нее, потянулась к двери. Уже целый час, если не больше, она, не выпуская из рук косметику, наносила мне на лицо то, что называла макияжем. Хэллеруд запретила мне смотреться в зеркало до тех пор, пока не завершит мою таинственную и такую, по ее мнению, необходимую трансформацию. Нура уверяла, что мне стоит довериться Вильде. «У этой буйной девчонки руки мастера,» — говорила она. Я же готовила расправу. Пока Вильде увлеченно разукрашивала меня, Нура вывернула мою походную сумку с вещами наизнанку. Теперь вся моя одежда валялась высокой кучей на полу комнаты. Сатре мерила все, что было большим, светлым и хоть немного ей нравилось, а Эскиль, черт знает что тут забывший, бесстыдно держал за лямку и рассматривал, как нечто противоестественное, мой любимый черный лифчик. Кружевной, с бантиком между чашечками и абсолютно очаровательный. — Как же все-таки хорошо, что я гей, — выпалил он, и я, как и все остальные, не смогла удержаться от смеха. Силы, которые Вильде прикладывала к сборам, могли быть впору для званного бала или королевского приема, но, блять, никак не для вечеринки. В то, что в стельку пьяные подростки оценят хоть толику стараний Хэллеруд этим вечером, верилось с трудом. Тем не менее, я позволила ей доконать меня всей этой чепухой с макияжем, потому что… Несмотря на то, что иногда Вильде чертовски раздражала, она мне нравилась. Честно. Было в ней что-то такое, чего я понять не могла; что-то совершенно чуждое для нее, обычно такой светлой и открытой. Возможно, порой я так отчаянно искала это самое что-то под слоем комплексов и непреодолимого вечного желания оставаться в победителях, что в конечном итоге запуталась. — Это выглядит миленько, — отчиталась Нура, разглядывая в зеркале короткий топ на тонких лямках. — Я возьму его. — Рада, что ты наконец-то определилась, — не разделяя радости Сатре, проворчала Сана, и я подавила смешок. Топ, надо сказать, на Нуре действительно сидел отлично. Возможно, мне следовало бы отдать его ей, потому что мне он уже давным-давно перестал нравиться. Юнас его просто обожал. «Ты выглядишь в нем чрезвычайно сексуально,» — говорил он. Как только мы расстались, я клятвенно пообещала никогда не надевать на себя этот потрепанный кусок ткани. Больше ни разу в жизни мне не хотелось быть чрезвычайно сексуальной для Юнаса Васкеса. — Ну вот и все, — наконец-то сказала Вильде, убирая от меня щеточку черной туши, и я еле удержалась от того, чтобы не захлопать в ладоши. Сидеть целый час в одном положении — истинное мучение. — Выглядишь ослепительно. — Все парни будут твоими, — посмеиваясь, шепнула Крис. На ее щеках появились милые маленькие ямочки. — Только не Вильям, — прикусив нижнюю губу, пригрозила мне пальцем Хэллеруд, и Нура потупила взгляд. — Я беру его на себя. Очевидно, что между Магнуссоном и Вильде ничего не было и быть, естественно, не могло. Но Хэллеруд упрямо закрывала глаза на любые факты и продолжала безропотно надеяться: сегодня ей повезет; сегодня он наконец-то ее заметит. Было ли это девчачьим обожанием или фанатизмом, я не знала. Точно сказать я могла только одно: это не любовь. Каждый раз, когда Вильде, абсолютно ослепшая до очевидных вещей, начинала заводить разговоры об их отношениях с Вильямом, Нура виновато щурилась или вовсе отворачивалась. С некоторых пор ее тайные встречи с (почти) главным мудаком Осло перестали быть для меня секретом. Когда живешь с кем-то в одной квартире на протяжении определенного времени, хочешь или нет, замечаешь много всего. Сатре определенно нравилась Вильяму намного больше, чем он сам был готов признать. Магнуссон абсолютно точно засел у Нуры в голове, несмотря на все «боже, его образ жизни» и «насилие — не выход.» Нура знала, что не сделала ничего плохого Вильде. Вильям никому ничего не обещал; не был связан ни с кем отношениями и прилагающимися к ним обязательствами. Называя себя свободным, он имел полное на то право. Только вот у Нуры, несмотря на очевидное, начинало сосать под ложечкой каждый раз, когда она слышала, как сильно нравился этот парень одной из ее подруг. Хотела она этого или нет, вина, пусть и совершенно необоснованная, тяжким грузом лежала на ее плечах. — Тебе нужно обсудить это с ней, — беззвучно сказала я. Говорить, не произнося слов вслух, читать по губам (как в песне) стало нашей привычкой. Мы быстро нашли общий язык, потому что обе были в каком-то смысле абсолютно сумасшедшими, и наш способ разговаривать — очередное тому подтверждение. — Пока не время, — ответила она. Спорить смысла, конечно же, не имело. К слову, спорить с Сатре вообще было бесполезно. На одно твое слово у нее было двадцать. Ей удавалось выйти победителем даже в тех случаях, когда правда была определенно не на ее стороне. Вильде тепло улыбнулась мне, и я, сама от себя того не ожидая, искренне (что самое главное) поблагодарила ее за старания. Она просияла, подхватила свою старую косметичку с хэлло китти на обороте и наконец-то позволила мне подойти к зеркалу. Сказать, что я была ошарашена, ничего не сказать. Нура оказалась чертовски права, убедив меня в том, что эта буйная девчонка стоит доверия. Припомнить сложно, когда я в последний раз чувствовала себя такой женственной и красивой. Что-то совсем непривычное, но определенно приятное для меня. — Тебе точно нравится? — Очень, — кивнула я. Тогда Вильде, счастливая до безобразия, взялась поправлять свой собственный макияж, а меня отправила к Нуре, все еще сидевшей в куче моей одежды. Мне безумно нравилось такое положение дел. Просто сидеть с друзьями, перекидываться нелепыми фразами, шутить пошло и грубо, зная, что на тебя не обидятся, — вот, ради чего стоит устраивать такие посиделки. Бутылка светлого безалкогольного передавалась из рук в руки. Три больших глотка, чтобы только легкий привкус на кончике языка, и дальше по кругу, пока не кончится. Желание напиться — одно из самых; и двадцати отведенных мне миллилитров пива явно недостаточно. Нужно, чтоб пробрало; чтоб довело до черты, до грани и стало не то парой граблей под ногами, не то удавкой на посиневшей шее. Сана в последний раз покрутилась перед зеркалом, поправила подушечкой указательного пальца помаду на пухлых губах и довольно улыбнулась своему отражению. Черный хиджаб бережно укрывал ее темные волосы и складками ниспадал на плечи. Вильде еще двумя часами ранее нанесла ей слой подводки на верхнее веко, и теперь Сана выглядела… завораживающе. — Так во сколько Вильям заедет? — Извини, — наконец-то поднявшись на ноги и стряхнув с себя все, усмехнулась Нура. — Когда Вильгельм начинает говорить, я слышу только «бла-бла-бла, какой же я мудак», так что не могу ни чем помочь. Вильде оторвалась от изучения только что нанесенных ею на скулы персиковых румян и снисходительным тоном исправила: — В пять. Я бросила короткий взгляд на экран своего мобильника и ужаснулась, заметив, что сейчас уже четыре часа пятьдесят семь минут. Сборы и в самом деле заняли у нас просто огромное количество времени. — То есть сейчас, — заключила Сана, и в ту же секунду, точно по заказу, кто-то (Вильям, очевидно) постучался в дверь. Крис аж подпрыгнула от неожиданности, и пару капель пива упало на светлое покрывало кровати. Я наигранно округлила глаза и уставилась на Бакуш, мол, ты что же это, экстрасенс? — Я открою, — подорвалась Хэллеруд, не дав никому и слова вставить. Нура только и успела, что бросить сочувственный взгляд ей в спину и поднять с пола опрокинутый ею блеск для губ. И долго Сатре еще придется думать о других, когда следовало бы начать заботиться о самой себе? Вильям, как и обещал, заехал за нами на своей машине. Вильде сразу же прыгнула на сиденье рядом с водительским, радостно улыбаясь даже не смотревшему в ее сторону парню, а мы в количестве четырех человек, тесно прижимаясь друг к другу, устроились позади. Нура, прикрыв глаза, устало положила голову мне на плечо, и я легко поцеловала ее в светлую макушку. Магнуссон, смотревший на нас через зеркало, улыбнулся. Всю дорогу от квартиры до автобуса пенетраторов Вильде не прекращала разговаривать. Я лишь иногда вставляла пару слов, чтобы ей не казалось, будто мы ее совсем не слушаем. Под конец Вильям, уже совсем отчаявшись, включил радио, и я была бы победителем по жизни, если бы на весь салон не заиграла одна из песен, годами пылившихся на задворках моего плейлиста. В голову абсолютно точно врезались очертания кухни Шистада и его теплых рук на моем теле. Очевидно, именно эта мелодия звучала тогда на фоне. Поцелуи были резкими и отчаянным, его губы холодным айсбергом врезались в мои, и мы оба, точно с ума сошедшие, вместе шли на дно. И дно это, надо сказать, местом было мне не знакомым: еще никогда я так сильно не терялась в собственных ощущениях. Когда мы все-таки оказались на месте, я в очередной раз подумала, что время, которое мы уделили макияжу и выбору гардероба на сегодняшний вечер, было просто-напросто потрачено впустую. Высокий старый школьных автобус, металлические стенки которого снаружи были исписаны черными граффити, стоял на обочине глухой дороги. Несколько одиноких деревьев, чьи ветви скрывали диск побледневший от ноябрьского холода луны, возвышались над нами. Вблизи рядами располагались легковые машины, образуя нечто, похожее на парковку. Для себя я отметила, что некоторые из автомобилей не были пустыми, и меня затошнило. Музыка была оглушающей. Громовыми раскатами она била по ушам, и сердце мое начало стучаться ей в такт о стенки продрогших ребер. Адреналин блеклой волной пробежался по моим венам, и у меня пересохло горло от ожидания чертовски заслуженного мной веселья. Наконец выбравшись из душной машины, я вдохнула полной грудью и протянула руку Нуре. Она встала рядом, все еще неосознанно держась за меня, и растерянно огляделась по сторонам. Разглядывать тут, на самом то деле, было и нечего: неширокое поле, импровизированная стоянка, пенетраторский автобус и яркое сияние мерно засыпающей столицы позади. — Все будет хорошо, — заверила я Нуру. — Конечно, — усмехнулась она. — Сегодня мы и впрямь должны повеселиться. — Даже если в компании парней, ассоциирующихся у тебя со словом «насилие»? — Мы еще вернемся к этому разговору позже. Я заранее позаботилась о том, чтобы на крайний случай у нас оказались пути отступления и вбила себе в телефон номер круглосуточного такси. Даже если я напьюсь настолько, что забуду, как пишется мое собственное имя, тыкнуть на номер такси, поставленный на быстрый набор, я точно буду в силах. Растерянность быстро прошла, и мы шумной компанией, смеясь и перекрикивая друг друга, потянулись в сторону входа в автобус. Внутри оказалось ярко, и мне пришлось прищуриться, чтобы привыкнуть к такому освещению. Запах сигаретного дыма и алкоголя тут же ударил мне в нос, и меня одурманило предчувствие вкуса вечеринки на губах. Почти сразу потеряв Нуру и других девчонок из виду, я направилась к тому, что вполне можно было бы назвать баром. На маленьком раскладном столике, плотно укрытым бесцветной скатертью, стоял большой темный бочонок пива, из стенки которого торчал кран. Рядом с ним кучей валялись красные пластиковые стаканчики, большинство из которых, к моему превеликому счастью, были помятыми, но не использованными. В уме я принялась считать, сколько стаканчиков пива потребуется мне, чтобы реально расслабиться, и пришла к выводу, что много. В последний раз оглядев толпу и не заметив там никого из знакомых, я ринулась в самую гущу, решив, что хотя бы сегодня можно ни о чем не беспокоиться; можно позволить себе потеряться в алкоголе, непозволительно громкой музыке и ощущении тепла чужих тел рядом. Давай же, Эва Мун, просто забей на все. Так прошло около получаса: вечность, пригубленная в два стаканчика, поиски знакомых лиц в глубине толпы и по новой. А потом я поняла, что меня наконец-то унесло и, блять, насколько же хорошо было просто взять и затеряться; перестать чувствовать все то, что давило тяжелым грузом. Как же, черт побери, было хорошо… Музыка нагоняла меня плавной волной, поднимала волоски на вспотевшей коже и заводила полумертвое сердце, как топливо — старый мотор. Вкус алкоголя не исчезал, когда я, сгорая в утянувшем меня водовороте, облизывала обкусанные губы. И затуманенность во взгляде ощущались лишь легкой тяжестью на веках. Один раз за весь вечер мне удалось разглядеть Вильде, обжимающуюся с каким-то нетрезвыми пенетратором. И будь я в состоянии нормально мыслить, то определенно бы ринулась отрывать ее от него, но… нормально мыслить я, к несчастью, была не способна. А потом мне стало плохо. Неожиданно автобус стал душным и абсолютно не комфортным; я начала ловить на себе чужие взгляды, и горячий воздух сдавил горло. Я наощупь выползла наружу и, сдавленно дыша, опустилась на землю, притянув колени к груди. Голова пошла кругом, и во рту пересохло. Черт! Почему так рано? Я боковым зрением заметила, как кто-то легко, чуть посмеиваясь, опустился рядом со мной и, оставаясь на расстоянии от меня, закурил. — Быстро же тебе голову сорвало, принцесса, — насмешливо сказал он, и я вздрогнула. Небо окончательно потемнело над нашими головами. Тучи, впитавшие в себя всю смоль пыльного города, заволокли всё вокруг. Я безнадежно сощурилась, пытаясь разглядеть силуэт луны, еще около часу назад четко видневшийся за тенью высоких старых деревьев. Но теперь в темноте совсем ничего нельзя было разглядеть. Неожиданно мне в голову влетели мысли о боге, параллельных вселенных и временных континуумах, и тогда я поняла, насколько, блять, была пьяной. — Ни одной звезды, — заплетающимся языком сказала я. — Ни одной, — шепотом повторил он и, сделав затяжку, протянул поломанную на кончике сигарету мне. Холодными пальцами я ухватилась за нее, как будто я была астматиком, а она— ингалятором, моим единственным спасением на этот вечер. — Почему ты не там? — спросила я, кивком указывая на шумящий автобус. Он насмешливо сощурился, и мне захотелось ударить его за это. — Увидел, как ты в стельку пьяная убегаешь отсюда, и вспомнил, что за мной должок, — абсолютно честно признался он. Я сделала еще одну затяжку и вернула ему дымящуюся сигарету. Крис потушил ее о металлическую стенку автобуса и, поднявшись на ноги, протянул мне раскрытую ладонь. Я смотрела на него в свете мигающий лампочек, развешанных на окнах, и не могла оторваться. Естественно, я и раньше замечала, каким красивым он был, но сейчас, будучи нетрезвой, наконец-то позволила себе признаться в этом. Каким бы мудаком не был Кристофер Шистад, в глазах его всегда отражалось полуденное солнце. Я могла бы привести миллионы сравнений, подобрать тысячу эпитетов и с сотню метафор, да только… Правда была в том, что я не хотела ни с кем его сопоставлять. Крис был просто… Крисом, мать его. Весь такой идеальный, с точеными чертами лица и прескверным характером. Мне нравились родинки на его носу и кривая линия пухлых губ, но я терпеть не могла холод и глубочайшую отстраненность от мира в его взгляде. Была ли я такой же опустошенной? — Я не буду ждать вечно, — поторопил меня он, и я позволила ему помочь мне подняться. — Пошли, Мун. Он аккуратно положил руку мне на бок и повел в сторону своей машины. Я бесстыдно прислонилась щекой к его груди, и он вздрогнул, будто его с ног до головы облили кипятком. — Заползай уже в машину. Я завалилась на пассажирское сиденье автомобиля Шистада и, скинув с себя кроссовки, закинула ноги на бардачок. Не знаю, в какой именно момент для нас это стало абсолютно нормальным — чувствовать себя уютно в обществе друг друга. — Я отвезу тебя домой, — поворачивая ключ в замке, сказал он. — Пристегни ремень, Эва, и скажи мне уже адрес. — Я не могу поехать домой. Отвези меня к Нуре. — У тебя есть ключи от ее квартиры? Черт побери. Нет, конечно же ключей у меня не было, я ведь не думала о том, что вернуться мы можем по отдельности. А Эскиль и Лина, насколько я знала, собирались уехать отдыхать загород с чьими-то родителями. — Я позвоню ей, — устало вздохнул Крис и, постукивая пальцами по рулю, приложил телефон к уху, ожидая ответа Сатре. Нура не собиралась отвечать. Пока Крис пытался дозвониться моей подруге, я вглядывалась в тени за окном. — Я найду ее, — после четвертой неудавшейся попытки Шистада дозвониться до Нуры уверенно предложила я. Шистад снова по-особенному зло усмехнулся. — Ну уж нет, — отбросив телефон и вырулив с парковки рассмеялся Крис. — Ты точно такая никуда не пойдешь, а я тебя не оставлю. Почти уверен, что, если я закрою тебя в машине, а ты решишь, что тебе пиздец как нужно выйти на улицу, завтра мне придется ставить новое стекло. Я пожала плечами. Звучало честно. — И куда мы тогда едем? — прислонившись лбом к стеклу, осторожно поинтересовалась я. Крис уже вырулил на дорогу, и мы мчались на относительно небольшой скорости в сторону города. Тихая музыка играла по радио, и я как будто ощущала эту ночь на кончиках пальцев. — Ко мне, Мун, — расслабленно ответил он. — Я настолько тебе нравлюсь, что ты готов привезти меня пьяную к себе, зная, что ничего не перепадет? Шистад беззаботно рассмеялся над моими словами и, опустив окно, снова закурил. — Я не настолько отчаялся, чтобы пользоваться девушками, пока они в стельку. Мне и по трезвому еще ни одна не отказывала. То было правдой. Шистад числился в фаворитах у местных девушек. Со своей сумасшедшей улыбкой (больше оскалом, если спросите), идеальным, черт побери, телом и отличными знаниями в области «что нужно сказать, чтобы соблазнить любую», он просто не мог быть лишенным внимания. И почему мы только спутались, кто-нибудь наконец-то мне объяснит? — Тогда почему подрываешься с вечеринки? — Я не обязан перед тобой отчитываться, правильно? — Правильно, но совершенно не интересно, — я выхватила сигарету из его пальцев и улыбнулась, сделав затяжку. — Чокнутая, — покачал головой он. Чувствовать себя уютно в компании одного из самых опасных парней Осло — ненормально, как минимум. Наслаждаться каждой минутой, как двадцатью затяжками натощак, — истинное сумасшествие. Мы перебрасывались колкостями, подпевали Лане Дель Рей и считали светофоры по пути до дома Шистада. Ночь бежала за нами по пятам и никак не могла догнать, потому что мы были теми, кого называли полностью слетевшими с катушек в свои семнадцать. И дождь, начавшийся на пятнадцатом по счету светофоре, — свидетель: нас все устраивало.*******
За последние несколько недель дома у Криса совсем ничего не изменилось. Тут было все так же пусто и холодно, как и в прошлый раз. Не то забыли закрыть форточку поздней осенью, и комнаты пропахли холодом, не то умер кто посреди гостиной. Несмотря на простоту, дом мне нравился. Я много чего ожидала от Шистада, но никак не идеально заправленной кровати и с десяток книжек на рабочем столе. В моем представлении он жил исключительно в холостяцкой обители среди грязных носков и плакатов с голыми порноактрисами. Я все еще была охренительно пьяной, и черти плясали у меня в глазах. Шистад, уже явно раздраженный, принес мои кроссовки, которые я оставила на коврике в его машине и, бросив их на пол в коридоре, отправил меня наверх мыть ноги. Даже смешно стало. Ванную комнату я нашла без особого труда. Ориентироваться в этом доме у меня вообще сложности не составляло, потому что он был почти идентичен тому, в котором жила я. Казалось, в большинстве спальных районов Осло у зданий была одна и та же планировка. Я включила воду в душевой кабинке и, держась за стенку, ополоснула ноги от уличной грязи. Потом вытерла их о темный бардовый коврик и уставилась на собственное отражение в зеркале напротив. Волосы мои растрепались, и я тихо рассмеялась, заметив маленький листочек у себя за ухом. Я устало плеснула воды себе в лицо и, не слишком соображая, поплелась туда, где предположительно должна находиться комната Криса. Я не прогадала. В прошлый раз, когда я была в этом доме, оценить комнату самого Шистада мне так и не удалось. Теперь же такая возможность у меня появилась. Я не была уверена, что завтра вспомню хоть что-нибудь из увиденного, но попытаться стоило. Эта комната разительно отличалась от других: тут было тепло. Мягкий свет лился из настольной лампы, стоявшей на прикроватной тумбочке. Стопки книг валялись по всей комнате, разряженный ноутбук лежал посередине рабочего стола. На стене, чуть левее от гардеробного шкафа, висели прикрепленные скотчем старые рисунки и фотографии. Я не знала, что Кристофер Шистад умел рисовать. Я подошла ближе, чтобы получше рассмотреть их. На большинстве снимках, если и появлялся Крис, то только маленьким белозубо улыбающимся мальчишкой. То был ребенок, абсолютно не похожий на парня, с которым я проводила время. На одном фото он держал за руку высокую светлую женщину и мальчика чуть постарше его самого. Я ухватилась пальцами за этот снимок, стараясь сохранить его в памяти. Никогда раньше не думала, что Шистад умеет быть таким; что Шистад знает значение слова «счастье». Половицы позади меня скрипнули, и я поняла, что он рядом. — Это твоя мама? — спросила я. — Красивая, правда? Улыбнувшись, я легко кивнула ему в знак согласия. Он стоял, как тогда, привалившись плечом к стенке, и следил за каждым моим движением. Уже переодевшийся в пижамные штаны, босой и с беспорядком на голове, он больше походил на мальчика из романтических кинофильмов, чем на одного из парней-пенетраторов. — А это кто? — Мой старший брат. — Никто никогда не упомянул о нем, — удивилась я, и Крис подошел ближе. — Потому что Свеин умер до того, как мы сюда переехали. Об этом мало кто знает. Крис был честен и прямолинеен, а я прикусила губу и, ничего не сказав, отвернулась. Чувство потери — худшее, с чем может столкнуться человек, за исключением одиночества. Чужие соболезнования и жалость ничего не значили. Они только жалким напоминанием о том, как много ты потерял. — Это было давно, — словно только что не он сказал мне о смерти собственного брата, пожал плечами парень. Он подошел к шкафу и, потянувшись к верхней полке, стащил с нее синюю большую футболку. — Держи, пока я не передумал, — сказал он, кидая мне в руки кофту. Я хмыкнула. Крис лег на кровать и уставился в потолок, усердно делая вид, что ему совсем не интересно наблюдать за тем, как я буду переодеваться. Естественно, сам процесс его мало бы затянул, но давайте будем честными… это же Крис. Повернувшись спиной к кровати, я стянула с себя промокший от дождя топ и надела футболку, которую услужливо одолжил мне мистер-великий-бабник-всея-Осло. Она была чертовски длинной, что оказалось как нельзя кстати, и я без особых опасений сняла с себя порванные на коленках джинсы. Крис лежал, и веки его были плотно закрыты. Грудь мерно поднималась и опускалась, и в наступившей тишине я могла слышать каждый его вдох и выдох. Но Шистад не спал. Я легла на кровать рядом с ним и закинула руки за голову в точно такой же позе, как и он. Глядеть в потолок — занятие, как оказалось, не особенно интересное. Меня заволокло неуместное ощущение безопасности и спокойствия. Лежать бы вот так целую вечность, без дела таращась на крошащийся потолок, и слушать биение чужого, абсолютно точно не твоего, но такого похожего сердца. Крис повернулся ко мне лицом, и мое дыхание участилось. Что, черт побери, со мной творится? Какие боги способны ответить мне прямо сейчас? Шистад невесомо коснулся кончиками огрубевших пальцев моего бока и устало выдохнул. Если он и был пару минут раздражен моим поведением, то теперь от негативных эмоций не осталось и следа. Он просто лежал рядом, и в глазах его больше совсем ничего не отражалось. — Откуда они у тебя, Мун? — спросил он. — Шрамы на животе и руках. — Я думала, ты отвернулся, когда я переодевалась. — Я сказал, что не в моих правилах использовать пьяных девушек. Я не говорил, что не буду подглядывать. Это было бы бесчеловечно, если понимаешь, о чем я. Мне хотелось рассмеяться, но смех не шел. Рука Криса все еще лежала на моем боку, и кожу под его пальцами слегка покалывало. — Так ты ответишь? Ты сама их себе оставила, да? Поэтому находишься под наблюдением психолога? Будь я менее пьяной, у меня бы язык не повернулся признаться хоть в чем-то кому-то, вроде Шистада. Но тогда мозги мои спрятались где-то в самой заднице, алкоголь явно ударил мне в голову. — Я чокнутая, это правда, но не идиотка. Думаешь я бы стала резаться или что-то типа того из-за подростковых проблем? — Не знаю, — признался он, и мне стало до того смешно, что слезы проступили на глазах. — Вот и все вокруг тоже не знали, — уткнувшись носом в подушку, прошептала я. — Никто мне не верил. До сих пор не верит. Я чувствовала, как он напрягся рядом со мной. — Не верили во что, Эва? — В то, что ему нравилось причинять мне боль. Я закрыла глаза и дышать стало легче. Больше мы не разговаривали, и спустя какое-то время я уснула, чувствуя его по-мужски жесткие объятья. Тогда я не думала о последствиях; не думала о том, что случится завтра; как сильно я пожалею о каждом произнесенном мною вслух слове. Самая большая ошибка — показать человеку, что ты слаб. — Какого черта ты творишь со мной? — выдыхал он, зарываясь носом в мои волосы. Я хотела спросить его о том же. Какого черта он со мной делал?