****
Громко разговаривая с кем-то по мобильнику, Нура материлась не хуже самого Шистада. Я даже и не знала, что такие слова вообще существуют. Она мерила шагами крохотную кухню съемной квартиры, кусала только вчера не за бесплатно обработанные и накрашенные в салоне ногти и абсолютно ни на что не обращала внимания. В комнате стоял едкий запах растворимого кофе, любви к которому, насколько я знала, Нура никогда не питала. Я поморщилась, осознавая, что из-за меня Сатре так и не ложилась спать этой ночью; тошнота подступила к горлу. — Поговорим? — не вытерпела я, и Нура оступилась, оборачиваясь ко мне. Телефон выпал из ее рук и, ударившись о пол, отскочил куда-то под стол. Нура, не раздумывая, кинулась ко мне с распростертыми объятьями, и я без замедления обняла ее в ответ. У Нуры Сатре было на редкость доброе сердце. Ни один человек на моей памяти не умел сопереживать другим так искренне, как эта девушка. — Ты ведь обещала, — уткнувшись носом мне в плечо, прошептала она. — Обещала, что не заставишь меня так волноваться. А потом Нура с размаху хорошо так врезала мне куда-то чуть ниже плеча, у меня аж ноги подкосило. Она, отстранившись, посмотрела на меня таким взглядом, с которым, как я предполагала, обычно судьи выносят приговор, и скрестила руки на груди в ожидании хоть каких-нибудь объяснений. — Прости, мам? — попыталась отшутиться я, и мы одновременно засмеялись. Нура спрятала лицо в ладони, и несколько выбившихся из хвоста белых прядей упало ей на лоб. — Я правда волновалась, — призналась она, смягчившись. — Я знаю. Мы немного помолчали, искоса поглядывая на друг друга. Иногда людям не нужны слова, чтобы рассказать о своих чувствах; иногда достаточно просто объятий, удара в плечо и заливистого смеха, чтобы сказать: я тебя люблю. Так я в первый раз призналась, что люблю Нуру Амалию Сатре, и поклялась всегда держаться за нее в этой жизни, что бы ни произошло. Нура протянула мне свой недопитый кофе, и я, благодарно кивнув, взяла его. Где-то в соседней комнате белым фоном шумел телевизор, Эскиль громко смеялся над чьей-то шуткой, иногда крича что-то невразумительное, и рыжий кот Линн точил ногти об обивку дивана. Это была другая, совершенно отличная от прошлой идиллия. И на этот раз меня не кинули за борт, как какой-то ненужный груз; на этот раз я тоже была частью чего-то особенного. — Так ты расскажешь мне? — как будто сама своим словам не веря, спросила Нура, и я, несмотря ни на что, утвердительно кивнула. Последовал тихий вздох облегчения, и мне потребовалось приложить много усилий, чтобы сдержать насмешливую улыбку. Доверие — высшее из искусств, и Нура Сатре помогала мне его освоить. Мы прошли в спальню и сели на наспех заправленную двухспальную кровать Нуры. Я бросила рюкзак Шистада на пол и вытащила из него принесенные мной из дома документы, чтобы протянуть их Сатре. Пока моя подруга аккуратно доставала небрежно запиханные в файл бумаги, я приготовилась начать разговор. — Прежде чем узнаешь всю историю до конца, ты должна пообещать, что постараешься увидеть все таким, какое оно есть, ладно? Потому что в жизни нет абсолютного зла, Нура, и ты должна это понимать, — девушка согласно кивнула мне вместо ответа, и я позволила себе продолжить: — Мой папа умер спустя несколько месяцев после моего десятилетия. В этом не было ничьей вины. Мой отец сильно болел, он держался из последних сил, но жизнь есть жизнь. Врачи сразу сказали нам, что долго ему продержаться не удастся. Когда его не стало, мы сильно горевали, но умом понимали, что так даже лучше: в последние недели он чувствовал себя особенно плохо, болезнь истощила его. Я смутно помнила те далекие дни, когда отец мой еще был здоров; когда на его светлом лице не было болезненных морщин и острых, говорящих о большой худобе скул. Сколько бы я ни пыталась, мне не удавалось выбить из памяти его худой, слегка сутулый силуэт. Папа навсегда запомнился мне усталым и до того изнеможенным своей болезнью, что иной, незнакомый с ним человек принял бы его за глубокого старца. Только в глазах его, помутневших от настигающей смерти, временами проблескивало что-то совсем юношеское. Помню, как ничего от слез не видя, хваталась ладонями за его скрюченные пальцы. Голос мой надрывался от пустых криков, и я не ведала, что делаю. Тогда единственное, что волновало меня, это могу ли я увидеть папу завтра вновь или сегодняшний день — последний? Уже потом мама, набравшись смелости, со слезами на глазах объяснила мне, что папа уходит не навсегда; однажды, когда я сама того знать не буду, он вернется ко мне тихой весточкой. Может, это будет лишь слабый стук ветки в окно, а может — целое горящее солнце над моей головой. Неважно, каким именно образом, но он найдет меня. Я поверила ее словам, потому что больше мне верить было не во что. Папа с каждым днем чувствовал себя все хуже и хуже. «Он бы давно ушел, — говорила мне мать. — Да только из последних сил терпит ради нас с тобой.» — Мою маму не просто ранила его смерть, Нура, она ее убила. Что-то надломилось в ее сердце, и я не знала, как и чем тут можно помочь. А потом появился Риг — настоящая мечта любой женщины. Красивый, богатый и харизматичный, он не был лишен как обаяния, так и собственных демонов. Риг ходил в анонимные клубы по четвергам, прятал лицо за стеклом бутылки виски, потому что, как и у большинства окружающих меня людей, в нем где-то был какой-то надлом. Нура в это время рассматривала принесенные мною бумаги и фотографии. Время как будто ринулось вспять ради нас двоих, и короткие пейзажи прошлого всплывали у меня перед глазами. Они короткими вспышками проносились мимо и растворялись в тени за вещевым шкафом. Нура крепко держалась за мою руку. Светильник в комнате пару раз моргнул, и мы вздрогнули от неожиданности. — У мамы с ним быстро сложилось. Их отношения не пугали меня, потому что я знала, как много это значит для них обоих. Думаю, то и в самом деле была любовь с первого взгляда: два покоцанных жизнью человека нашли спасение друг в друге. Понимание и утешение стало их первым шагом к чему-то большему. И, надо сказать, Риг был далеко не самым плохим вариантом. Я, несмотря ни на что, в свою жизнь его пускать не собиралась, но он очень старался, Нура, правда. Свет снова мигнул, и я, устало закрыв глаза, упала спиной на кровать. Угол перьевой подушки врезался мне куда-то между лопаток. — Нет, Риг не плохой, Нура, он больной, — еще немного подумав, дополнила свой рассказ я. Подруга последовала моему примеру, упав на мягкое одеяло своей постели. Когда я на один короткий миг открыла глаза, чтобы взглянуть на нее, то заметила, что и она прикрыла веки. — Что случилось дальше? — Дальше… — я немного помедлила. — Дело в том, что этот парень действительно очень любил мою мать и не хотел ее ни с кем делить. В нем как будто жило сразу несколько человек: один — безропотно влюбленный и готовый на любые уступки, другой — ярый собственник. Второй видел во мне угрозу. Я вспомнила день, когда все это началось впервые. Мама отъехала по работе, и мы с Ригом остались в доме вдвоем. Он предложил посмотреть какой-нибудь фильм и объесться попкорном, и мы уселись в гостиной на диване перед телевизором. Поначалу все шло как обычно, а потом Риг резко выключил телевизор кнопкой пульта и повернулся лицом ко мне. — Перестань, — неожиданно громко сказал он, и я, не понимая, что сделала не так, в изумлении уставилась на него. — Что? — Перестань мешать нам, Эва. Дай мне спокойно любить ее. Риг нуждался в любви, как ребенок в матери, и не собирался ее с кем-то делить. Я продолжила: — Это случилось в феврале, когда маме срочно потребовалось улететь заграницу на пару недель. Она оставила меня с Ригом, полностью уверенная в нем. Первый раз он поднял на меня руку в порыве ярости, а потом упал на колени и слезно просил прощения. — Не говори ей об этом, — умолял меня он, и я ему поверила. Была ли я глупым наивным ребенком? Определенно. — Дальше все стало только хуже. Он бил до глубоких ран на коже, а потом запирал меня одну в ванной на втором этаже, лишая любой возможности обратиться за помощью. Мне приходилось самой искать способы помогать себе и учиться по ходу дела. Когда злость сходила на нет, Риг возвращался и просил прощения. Он болен, Нура, психически болен: его второе 'я' воплощало все самые худшие человеческие качества, какие только можно вспомнить. Просить меня никому не рассказывать больше смысла не имело, поэтому он хоть и просил прощения, отпускать меня вот так вот не собирался. Я вспомнила его искореженное от злости лицо, всю ту ненависть, что он питал по отношению ко мне, и вздрогнула. Нура, уловив такое почти незначительное изменение в моем настроении, крепче сжала мою ладонь, как бы говоря: я рядом. И это ее 'я рядом' действительно помогало, оно как будто давала мне пинка под зад и поднимало с колен. — Как я уже сказала, ребенком я была сложным, поэтому Риг решил, что, если я вдруг решу покончить с собой, это никого не удивит. Вполне ожидаемый исход для депрессивной девочки-подростка. Никто и не усомнится в подобном. Но, Нура… я не хотела умирать, не хотела так сильно, что словами не описать, поэтому боролась из последних сил, и скорая, для полной картины вызванная Ригом, смогла меня вытащить. Это было удивительно! Никто на это не рассчитывал, но я вылезла. Я оказалась сильнее, чем он думал, понимаешь? Нуры вытащила из пачки бумаг фотографии швов, наложенных на раны на моих руках, которые, предположительно, я нанесла себе сама, и скривилась в отвращении. Другие раны, находившиеся на боках и животе, тогда уже почти зажили, и смысла делать их снимков не было. — Это оно, да? — руки ее дрожали, и я уже пожалела, что вообще решила начать этот тупой разговор. — Ага, — кивнула я. — Я и не пытаюсь оправдать его поступок, потому что нет, Нура, за такое нельзя простить. Но правда в том, что Риг губил самого себя. Он любил мою мать и презирал себя за то, что сделал, да только вины признавать не хотел. Что стоило мое слово против его? Нужных людей он заткнул деньгами, мою мать — чувствами. Никто не верил мне… даже собственная мать! Она считала, я хотела просто привлечь к себе внимание! Нура подавилась от еще большего отвращения: — Это же бессмысленно, Эва. — Любовь делает людей слепыми и сумасшедшими. Я не знаю, как это объяснить и чем оправдать. Нура бросила бумаги в сторону и, схватившись за волосы, отвернулась от меня, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Сейчас я рассказывала все это совсем не для того, чтобы получить порцию жалости и оправдаться в глазах подруги, — нет; просто Нура Амалия Сатре заслужила правду. Мне хотелось курить, а еще хотелось кофе и немного (самую малость) коротких прикосновений Шистада: таких особенных поздней ночью. — Ни одна мать не может так поступить со своим ребенком. Я поймала ее лицо в свои ладони и уверенно посмотрела ей в светлые, по цвету напоминавшие больше тающий ледник, чем небо глаза. — Может, если почти лишилась рассудка от боли. Сатре ухватилась своими пальцами за мои и тихо попросила продолжить. — Меня отправили на лечение, а Риг пообещал больше никогда не появляться в наших жизнях, если я прекращу пытаться сделать ему проблем. В противном случае, как он сказал, ему придется довести дело до конца. В произошедшем много недосказанностей, Нура, и я не могу рассказать тебе, как все было в точности, но постараюсь, чтобы ты поняла, ладно? Риг исчез, и больше мы его не видели. Мама горевала, но справилась, с головой уйдя в работу. На этом история подошла к концу. — Но он вернулся, да? — тихо спросила Нура, на что мне ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть. Он обещал больше никогда к нам не приближаться, но слова своего так и не сдержал. Тогда почему я должна молчать? Я все еще была уверена в его чувствах, но не в нем самом: импульсивный и психически неуравновешенный, он предоставлял опасности не меньше, чем ядерная боеголовка. Мне нужен был хороший план. Нура молчала, и я решила, что ей нужно дать немного времени осмыслить сказанное мною. — Мы справимся с этим, — произнесла она, и сердце мое екнуло. Я люблю тебя, Нура Амалия Сатре.****
Вечером Нура позвонила Вильяму, который, прихватив по пути Шистада, приехал к нам с двумя бутылками пива. Магнуссон очень удивился, узнав, что наши с Сатре отношения так быстро смогли прийти в норму, и они с Крисом долго перебрасывались какими-то двусмысленными взглядами. В последний раз, когда мы вот так собирались в этой квартире, ситуация была не из легких. Никто не произнес этого вслух, но я более чем уверена, что все подумали. С того дня утекло много воды, и теперь мы все смотрели на мир немного иначе. Удивительно, как легко жизнь может перевернуться с ног на голову. Еще недавно нам с Нурой и в голову прийти не могло начать общаться с кем-то из шайки пенетраторов; только Сатре уже тогда загорелась идеей разоблачения начинавшейся на территории сонного города войны. Теперь же мы, развалившись, на диване, смотрели 'Бойцовский клуб' с Брэдом Питтом в главной роли и по очереди делали глотки светлого пива из одной бутылки. — Полное сумасшествие, — прокомментировал Вильям, и Нура пнула его ногой. Мы с Крисом не разговаривали, но наше молчание и не было заметным. Жизнь, может, и не налаживалась, но определенно не становилась хуже. Я не знала, что будет завтра, как и через неделю или две, но сейчас просто радовалась тому, что все еще жива. Все вокруг менялось, но кое-что изо дня в день оставалось неизменным: я до сих пор могла дышать.