Мы жили от весны до весны, как чертовы бабочки-мешочницы, по природе своей крыльев лишенные; как выращенные на забросанном окурками подоконнике виолы, загибались от промозглого холода. Из года в год каждое второе воскресенье любого месяца, мы, умываясь ржавчиной с хозяйственным по утрам, не завтракая и ничего не готовя на грядущий вечер, шли ставить парафиновые свечки за упокой на канунный стол, одну из которых — всецело наступающему декабрю, другую, не спрашивайте зачем, — самим себе.
Зима значилась инквизитором в нашей небогатой словами сказке; она, напившись вдрызг, ругалась чернейшим матом и с полу разбега холодом била чуть ниже пятого снегом усыпанного межреберья, ставила нас, богом проклятых, на колени, и молилась нарочито громко, чтобы плюнуть в лицо ледовитое:
никто вас, блять, не спасет.
Февраль застывал инеем на кончике языка, и легкий пар подымался с движением мягким губ. И пока зима искала медные пули под слоем льда, чтоб в нас навылет, мы-таки смогли отыскать весну: не вокруг, — друг в друге.
***
Нура, весело подмигнув мне, скрылась в толпе шумно гудящих подростков, а я осталась один на один с девятым кругом ада, — школьной столовой. Подобно красному муравейнику, она как будто жила своей собственной жизнью, и жизнь эта, надо сказать, пугала меня до чертиков. Что дело до самих чертиков, то и их тут значилось в достатке; все, как один, высокие, накрахмаленные, разве что хвостов под юбками не видать.
Прижав до верху наполненный едой пластмассовый поднос к груди, я начала медленно отходить к стенке. В паре метров от меня какой-то блондинистый третьекурсник, громко схаркнув в зеленый мусорный контейнер для биологических отходов, подмигнул мне, и мой аппетит окончательно сошел на нет.
Сатре утверждала, что правильное питание — залог хорошего дня. Впрочем утверждать это она начала относительно недавно (если быть точной, утром прошлого понедельника). Теперь в присутствии Нуры мне приходилось вести здоровый образ жизни; вот она — мечта каждого второго студента.
На перемене между вторым и третьим уроком Нура, отложив недоделанную домашку по норвежскому, повела меня обедать в столовую. «
Нам нужно приводить свою жизнь в порядок!» — уверенно говорила она, не оставляя мне места для самостоятельного выбора.
Я и понятия не имела, что в одноразовую тарелку может поместиться столько
здоровой еды сразу; Нура, предварительно досконально изучив возможности наших поваров (а возможности эти, стоит отметить, высокими не были), собрала с раздачи все, что вязалось со словами 'растение' и 'без масла'. И если морковные палочки я еще могла перетерпеть, то от вида цветной капусты меня откровенно затошнило. Кто вообще ест цветную капусту?
Школьная еда, верите или нет, — мой худший ночной кошмар. Как-то раз я выловила ложкой черный женский волос из своего рассольника и с тех пор всеми возможными и невозможными способами избегаю любые общественные столовые. Идея приносить с собой из дома в пластиковых контейнерах сырные бутерброды и разогревать их в одной из общих микроволновок на первом этаже нравилась мне куда больше. Да даже предложение поесть в Макдональдсе польщало мне больше, чем в буфете Хартвига!
Я еще ближе потеснилась к стене в ожидании Нуры. Дверь, ведущая в коридор, то и дело открывалась под натиском чужих тел, и легкий сквозняк, сопутствующий каждому из дверных хлопков, отзывался на моем теле мелкой дрожью.
Наша школьная столовая представляла собой круглую крытую залу, заваленную множеством небольших столиков и стульев на шатких пластиковых ножках. Неоновые вывески, какие обычно бывают в загородных клубах, насмешливо качались над главным и пожарным входами. В самом центре стоял навороченный буфет, цены в которых варьировались от 'очень дорого' до 'боже, этот шоколадный батончик из золота, что ли? '. И последнее, что стоит отметить, — это запах. О, будьте уверены, он тут стоял отменный: прокисший компот, манная каша, оставшаяся еще с утреннего завтрака, да похожий на кисель суп, — относительное удовольствие.
Уже через минуту или около того моя подруга вынырнула из толпы дерганых школьников и, подхватив меня под локоть, потащила куда-то в сторону улицы. По пути к намеченному Сатре месту мне прописали два хорошенький удара локтем в бок, от которых у меня чуть ноги не подкосились; кто-то нарочно наступил мне мыском ботинка на чистые кроссовки и подарил смачный хлопок по заднице. Не будь мои руки заняты едой, я бы развернулась и дважды врезала шутнику по роже.
Мы обошли широкий квадратный буфет, описали круг около одиноко подпирающей потолок колонны и наконец вышли во двор через стеклянную арку. Сразу же означилась разница температур, и я пожалела о том, что не надела сегодня толстовку Шистада.
Каково же было мое удивление, когда Нура, обойдя стороной обжитый нами за три месяца посещения старшей школы столик, двинулась прямо к кучкующимся в самом конце небольшого дворика пенетраторам.
Шистада я заметила сразу, его вообще не заметить было сложно; так и мозолил глаза, где не попади. Он сидел с самого краю деревянной скамьи, разговаривая с каким-то парнем в черной толстовке. На его правом плече лежал черно-белый бомбер, а сам Крис, несмотря на ноябрьский холод, довольствовался только хлопчатобумажной серой футболкой, ничего-так-если-спросите подчеркивающей его мышцы.
Парни приветственно закивали головами при виде улыбающейся им Сатре и без обиняков и прочего легко уступили нам место. Я замялась, в надежде оглядываясь по сторонам:
все вокруг пялились на нас.
— Сядь уже, Мун, — недовольно закатив глаза, протянул Шистад. Он похлопал широкой ладонью по месту рядом с собой, и я, бросив еще один раздраженный взгляд на толпу позади, плюхнулась рядом с ним.
С таким понятием, как 'совесть' Криса познакомить за девятнадцать лет явно никто так и не удосужился. Он, даже и не подумав спросить разрешение, запустил свои корявые пальцы в наш с Нурой
здоровый обед. Сатре только насмешливо сузила глаза и отвернулась, а мне пришлось прикусить язык, чтобы сдержать себя от очередного ядовитого комментария; пытаться перевоспитать Криса Шистада — все равно, что мотоциклу подножку ставить, — себе же во вред.
За последние три с половиной недели наше общение из
«частого» перетекло в
«почти постоянное». Виной тому вечно таскавшая меня за собой Нура, которая уже, казалось бы, и дня прожить без своего Вильяма не могла.
Не то, чтобы Сатре распылялась любовными речами в моем присутствии, — совсем нет; просто эти двое проводили вместе почти все свое свободное и несвободное время. А Крис, собственно, просто был бы не Крисом, если бы отказался от компании своего лучшего друга. Так и получилось, что теперь мы вчетвером по субботам ходили в кафе напротив квартиры Нуры, по четвергам тащили свои задницы в кино, а по средам околачивались где не попади, главное — вместе. Пятница — день разгрузочный; тут уже мы с Крисом и без чужой помощи неплохо справлялись, сами шли на запах халявной выпивки.
Впрочем, понять, как именно завязались отношения Нуры и Вильяма, мне так и не удалось. То, что Сатре так легко сдалась без борьбы, наводило на меня хандру; куда же делись все ее
'независимая' и '
подруга, видала, какой мудак? '. Но, несмотря на свое откровенное разочарование, я, на самом деле, была за нее очень даже счастлива. Не каждый день влюбляешься ведь! Я очень надеялась на то, что Вильям не разобьет ей сердце, иначе мне придется разбить ему кое-что другое.
Шистад демонстративно откусил
мое зеленое яблоко. За громким хрустом послышалось надменное причмокивание, и несколько капель сока брызнуло мне на светлую блузку. Я скривилась, желая показать всем, кто только смотрел, свое недовольство, на что Крис едва ли ухмыльнулся и продолжил демонстративно жевать
мое свое яблоко.
— Ты собираешься это есть? — спросил он, пальцем указывая на поднос.
И я, решив, что ничего из оставшегося мне не нравится, ответила:
— Можешь съесть хоть все, если обещаешь подавиться.
Крис, недолго покопавшись в морковных палочках, свежих брокколи и листах салата, рассеяно потер пальцами переносицу.
— Тут, что же, совсем мяса нет? Вы, красотки, объявили голодовку?
На этот раз Нура не вытерпела укола и, развернувшись лицом к раздосадованному отсутствием нормальной пищи Крису, втянула воздух в щеки и показала наманикюренный средний палец. Вильям засмеялся.
— Чертовы веганы. Такие агрессивные!
Я все-таки не удержалась и дала ему легкий подзатыльник. Крис пустил тихий смешок и поймал мою руку за запястье до того, как я замахнулась во второй раз.
— У нас совместный урок физры сейчас, пошли, Мун.
Хотелось послать его куда подальше, да только в кои-то веки он действительно был прав. До звонка оставалось около пяти минут, и если я хотела успеть переодеться, нужно было поторопиться. Меня не то чтобы слишком сильно волновали отметки, но получить неуд просто потому, что не смогла притащить свою задницу в раздевалку до звонка, было обидно.
— Ты же так и не поела! — рассерженно нахмурившись, упрекнула Нура. Я бросила короткий взгляд на брокколи и поняла, что мне срочно нужно отсюда ретироваться, если хочу остаться в живых.
— Крис поделится со мной яблоком, — я выхватила у Шистада чуть ли не прямо изо рта свое бедное яблоко и укусила так, как делал это пару минут назад сам Крис, — демонстративно медленно и громко. Нура зашлась смехом, и несколько сидевших рядом с ней ребят, в том числе и Вильям, поддержали ее напускное веселье.
— Пошли уже, — подталкивая меня ладонью к выходу, рассмеялся Крис.
Я махнула Нуре рукой и, поправив лямку сумки, поспешила на урок.
Мы с Крисом шагали молча в сторону спортивного зала, пока дорогу нам не перегородила появившаяся черт знает откуда психолог. Она смотрела на нас, нахмурившись, через свои нелепые очки в квадратной роговой оправе, и я отступила назад, спиной врезаясь в Шистада. Для меня осталось загадкой, как я умудрилась еще и на ногу ему не наступить.
— Дерьмо, — сказали мы одновременно.
Крис в каком-то привычном жесте положил свои ладони мне на плечи, и я даже не поежилась от его прикосновения. Наверное, за несколько месяцев знакомства нам удалось привыкнуть к обществу друг друга. Мы стояли, почти вплотную прижавшись друг к другу, как будто пойманные за чем-то непристойным. Психолог неодобрительно покачала головой.
— Двух зайцев одним выстрелом, замечательно, — легкая улыбка едва коснулась ее тонкого рта. — Сейчас я задам вам трепку, зайцы. Пошли в кабинет. Быстро!
Кажется, не только я последний месяц избегала
обязательных посещений. Но у меня была уважительная причина! Я… у меня был эмоциональный дисбаланс, вот.
— Бьориг, но урок уже скоро… — попытался Крис, отступая в сторону и утягивая меня вслед за собой. Этот день стоило пометить красным в календаре: сегодня я наконец узнала, как зовут нашего школьного психолога. Бьориг!
— Ничего страшного, с этим я разберусь.
В конечном итоге нам ничего не оставалось, кроме как, обменявшись недовольными взглядами, последовать за женщиной в ее личный кабинет.
Мы поднялись по ближайшей к нам лестнице на третий этаж и, сделав пару поворотов, чудом не попавшись на глаза вездесущему директору, остановились перед дверью, на которой до сих пор висела старая покореженная табличка. Бьориг прошла внутрь помещения и махнула нам рукой, как бы приглашая проследовать за ней.
Как и в прошлую нашу встречу, я села на стул, что был ближе к окну, а Крис — на второй оставшийся. Бьориг быстро откинула какие-то документы на и без того заваленный всякими бумагами рабочий стол, поправила сползшие на нос очки и, аккуратно устроившись в своем кожаном кресле, уставилась на нас в немом ожидании. Золотые браслеты тихо позвякивали на ее запястье.
— Если честно, я даже и не знаю, хорошо это или плохо, — задумчиво постукивая ручкой по столу, произнесла она.
— Что именно?
— То, что вы нашли общий язык, — психолог переводила взгляд с меня на Криса и наоборот до тех пор, пока ей не надоело. — Итак, кто из вас, засранцев, первый будет оправдываться? Потому что когда кто-то употребляет словосочетание
«обязательные встречи», он, очевидно, имеет ввиду то, что пропускать их абсолютно точно запрещено. Так почему я не видела ни одного из вас уже больше трех недель?
— Ну… — протянул Крис, виновато улыбаясь. Невольно я сравнила его с от скуки нашкодившим ребенком, даже поймать за руку которого — и то не выход; таким все всегда прощается. — Сейчас самые сложные учебные недели, знаете ли. Нужно заниматься…
— Я бы очень хотела тебе поверить, Крис, — оборвала его психолог. — Только и школу вы посещаете не слишком часто. О какой загруженности может идти речь?
На этот раз Шистад не нашел, что ответить. Всевозможные оправдания лезли мне в голову, даже тот же эмоциональный дисбаланс казался не самым тупым вариантом. Тем не менее, я тоже упорно молчала, искоса глядя на то, как Крис, опустив голову, силой сдерживался от усмешки.
— Вы просто невозможны!
Хотела я того или нет, от моего внимания не укрылись резкие изменения во внешности и поведении Бьориг. На щеках ее горел легкий румянец, а глаза блестели так, как блестеть могли исключительно у человека счастливого. Она больше не отвлекалась на телефон, в надежде ожидая чьего-то звонка, и на время не глядела спустя каждые двадцать вздохов. Особенным открытием для меня стало аккуратное золотое колечко на ее безымянном пальце, маленький бриллиант в середине которого ярко сверкал на солнце.
— Поздравляю вас, — не упустила случая разрядить обстановку я.
Бьориг не сразу поняла, к чему я клоню, и мне пришлось кивком указать на ее руку.
— О! Спасибо, — румянец на ее щеках стал отчетливее, — Но не думайте, что вам удастся избежать наказания. Сейчас мы, пока у меня есть свободное окно, проведем общую беседу, а на следующей неделе вам придется навестить меня дважды, молодые люди.
Крис сполз вниз по стулу, не находя себе места. Что только отчаянье не делает с человеком!
— Итак, — вернувшись к более формальному стилю ведения разговора, продолжила психолог. — С кого начнем?
— Без разницы, — только бы не с меня.
— Эва, — как будто услышав мои молитвы и решив, что ни одна из них и гроша ломаного не стоит, обратилась ко мне Бьориг. — Как прошли твои выходные?
Как я уже говорила, вечер субботы я провела в компании подруги и Вильяма с Крисом. Общаться с ними оказалось на редкость приятно; С Вильямом, несмотря на все мои сомнения, было о чем поговорить. Магнуссон искренне признался, что души не чает как в современной литературе, так и в классике. Любовь к книгам — первый признак наличия мозгов у человека.
Мы полчаса, игнорируя усталые вздохи со стороны Нуры и «
может уже поговорим о чем-нибудь еще?» от Криса, обсуждали не мало известного «Повелителя мух» Уильяма Голдинга и его экранизации.
— В субботу мы почти весь день провели в кафе. Было весело, — подвела итог я, и женщина, нарочно пропустив мимо ушей мое многозначительное «мы», повернулась к Крису.
— А ты?
— Эва же сказала, — почти раздраженно бросил он. — Мы весь весь вечер проторчали в кафе. Они без умолку болтали о каком-то доисторическом романе, и мне было чертовски скучно.
Бьориг удивленно приподняла брови, глядя на нас.
— Ничего ты не знаешь! — фыркнула я, обиженно щурясь на парня. — Совсем он не скучный.
— Ну да… — нарочно растягивая гласные, протянул Шистад. — Ты сама-то веришь в то, что говоришь?
Я хотела уже было возразить, подкрепив свои слова парочкой стойких аргументов, но Бьориг вовремя прервала нашу с Крисом не обещавшую закончить ничем хорошим беседу:
— Как я уже и сказала, понятия не имею, хорошо ли это или плохо, — то, что вы теперь общаетесь.
Мы и сами не знали, хорошо это или плохо, да и вообще наше совместное времяпровождение общением назвать было можно разве что с натягом. Цивилизованно разговаривали мы чаще по пьяни.
В остальном беседа прошла обыденно. Как и всегда, вопросы были однотипными, и ответы на большинство из них я знала наизусть. Это как тест по математике, только от правильных решений зависит не отметка в триместре, а мнение психолога о твоем самочувствии.
Если Бьориг решит, что от меня уже можно отвалить, я устрою по этому случаю вечеринку и приглашу все курсы, начиная с самого первого. Прямо в моем доме состоится главная вечеринка года, и пусть мама хоть слово скажет: черта с два я ей уступлю.
Стоило мне только подумать о матери, как Бьориг решила не упустить возможности поинтересоваться о моих с ней отношениях. Вильде рассказала мне, что видела машину моей мамы на школьной парковке не так давно. По всей видимости, она приезжала, чтобы пообщаться с директором, а директор в свою очередь оповестил о мамином визите нашего психолога.
Я не стала лгать или паясничать, решив просто пропустить вопрос мимо ушей; то есть, сделать вид, как будто и вовсе не расслышала, чего от меня хотят. Бьориг, что самое странное, переспрашивать меня не стала, и я порадовалась своей редкой удачливости. День сегодня определенно выдался не из худших.
Находясь в хорошем расположении духа, женщина позволила нам с Крисом уйти от нее пораньше, наказав лишь не бегать по коридорам. Ее просьба прозвучала довольно смешно.
— Я кину вам имейлом, кому когда приходить. Хорошего дня! — выпроваживая нас из кабинете, напоследок сказала Бьориг. Дверь хлопнула, и табличка слегка покачнулась.
До конца урока оставалось еще около пятнадцати минут, и мы с Крисом решили провести их на лестничном пролете между вторым и третьим этажом. Высокое окно, что разметнулось на полстены, было оборудовано широким подоконником, сидеть на котором — одно удовольствие. Чаще всего как раз именно там мы когда-то встречались с Юнасом на переменах между уроками. Сейчас даже смешно вспоминать, как когда-то я с замиранием сердца отсчитывала минуты до звонка, чтобы поскорее свидеться с Вескасом. Тогда не было для меня ничего роднее его объятий, но столько воды утекло с тех дней… Юнас Вескас — мое тайное
yesterday, а во вчерашний день не возвращаются.
Когда мы с Юнасом расстались, мы поделили наши общие места. Он забрал себе высокое дерево около озера в парке, а я окно на лестничном пролете. Место это было из тех, в кои и влюбиться-то и не грех вовсе. Пристанище мечтателей, мыслителей и творцов, — настоящий рай для умалишенных.
Я бросила сумку на пол, а потом, потянувшись на руках, легко залезла на высокий подоконник. Крису со сложностями низкого роста сталкиваться не приходилось. Он просто сел рядом со мной, спиной оперевшись на стекло. Ноги его носками касались пола.
— Неловко получилось, — прыснул со смеху Шистад спустя пару минут.
Должно быть, все то время, что мы шли к подоконнику, он обдумывал сложившуюся с психологом ситуацию. Получилось и в самом деле довольно неловко, тут спорить не стану.
Шистад щекой прислонился к окну, и у меня снова, как в первый день нашей встречи, возникло яркое желание достать мелки, краски или карандаши, — хоть что-нибудь, и начать вырисовывать на полях тетрадки крапинки его светло-карих глаз, родинки у ключиц и мелкую ссадину на нижней губе. В каком-то далеком смысле Крис Шистад подходил под все параметры идеального парня, но, как я и сказала, смысл этот был ахринеть насколько далеким.
— Ага, — согласилась я. Хотелось тоже засмеяться, но смех почему-то у меня совсем не шел. Он застывал где-то под небом и обратно закатывался в глотку.
— Я… — Крис замялся. — Почему ты не ответила, когда Бьориг спросила тебя о матери?
— Почему ты спрашиваешь?
Я бы подумала, что Крис волновался, но его губы изогнулись в привычной манерной ухмылке, и все мои сомнения как рукой сняло. Так какого черта еще ему надо?
Крис усмехнулся.
— Я подслушал разговор твоей матери с директором, — вот так, ничего не скрывая и ни о чем не сожалея, он признался в том, в чем вообще-то признаваться не следовало. Думалось мне, что Крису и дела не было до того, что о нем подумают. Он продолжал настойчиво смотреть на меня, и я отвернулась.
— И что она говорила?
— То, что я и так уже знаю, по сути, — отмахнулся он.
Мы оба вспомнили тот день, когда Крис притащил меня пьяную с вечеринки к себе домой. У меня тогда трещинки пошли на сердце, кажется, и что-то треснуло, расколовшись под ногами. Я, сама того не желая, доверилась Крису, и пока, к счастью, он не заставил меня пожалеть об этом слишком сильно.
— Тогда чего ты хочешь знать?
— Почему ты не ответила на такой простой вопрос, Мун?
«Потому что иногда самые простые вопросы — еще и самые волнительные.»— подумала я, но вслух сказала другое:
— Наверное, не расслышала.
****
Не знаю, в какой именно месяц, день недели или час моя жизнь, резко накренившись, начала перестраиваться на новый лад. Больше я не имела права чувствоваться себя одинокой, потому что бойкая Нура Сатре теперь всегда была рядом со мной. Еще ни один человек до нее не пробирался так близко.
Шистад тоже имел место быть в списке причастных к улучшению моих будней людей. Он, может, и сам того не осознавал, но не хреново так влиял на меня. Точно не знаю, кем или чем мы друг другу приходились, но нас, что самое странное, все устраивало.
Редкие искренне-личные разговоры по пьяни, совместные ночевки и поцелуи в закрытом на ключ кабинете, — суть наших странных недоотношений.
Я сидела на полу в комнате Нуры, перебирая принесенные из дома документы. Мне почему-то до потери пульса черт-побери-как-сильно вдруг потребовалось на них взглянуть. Мало-помалу смотреть на прошлое становилось легче, и я все чаще понимала, что начинаю жить исключительно настоящим, не оглядываясь назад.
Мне все еще нужно было избавиться от Рига, помочь моей матери оставить его, но страх, когда-то дрожью выбивавший чечетку на задворках моего сердца, больше не сводил меня с ума.
Я уже целый час ждала возвращения Нуры и, честно признаться, начинала себя изводить. Поэтому, когда мой мобильник зазвонил и на его дисплее высветилось короткое «Вильям», я без промедления приняла вызов. Беспокойство возрастало в моей груди.
— Эва, привет, — коротко поздоровался Магнуссон. — Нура с тобой? Она не берет телефон.
— Я думала, что она с тобой, — призналась я, у меня засосало под ложечкой от охватившего меня волнения.
Я поднялась с пола, сбрасывая все бумаги в одну кучу, и, как когда-то делала это сама Сатре, принялась мерить комнату шагами. Это и в самом деле успокаивало и помогало сосредоточиться на проблеме.
Я постаралась вспомнить, когда и при каких обстоятельства виделась с Нурой в последний раз.
Мы разминулись с ней после шестого урока около школьного входа. Я сразу же пошла к ней домой, а она сказала, что собирается встретиться с Вильямом у стоянки. Такой поворот не вызвал у меня тревоги, да и в поведении Нуры я ничего странного тогда не заметила; все, вроде как, было нормально, но что-то, чего я не заметила, определенно произошло.
Я проклинала себя за собственную невнимательность.
Куда Нура могла пойти? Чего она вдруг удумала делать? А если она в беде?
Вильям какое-то время молчал, как будто собираясь с мыслями.
— Мы приедем, — наконец сообразил он.
— Мы — это ты и Крис? — уточнила я. В трубке послышался звон ключей и хлопок входной двери. Должно быть, Магнуссон только-только выходил из дома. — Ты уже звонил остальным девочкам?
— Я писал Вильде. Они сейчас смотрят какой-то фильм у нее, Нуры с ними нет. С тобой тоже. Трубки она не берет уже несколько часов.
Я поднялась с кровати, выходя в коридор. Очевидная идея поразила меня:
может, Эскиль что-нибудь знает?
В конце концов, Нура могла просто забыть предупредить нас о чем-то или… только не или! черт, черт, только не или!
— Будем через десять минут.
Вильям сбросил трубку до того, как мне удалось сказать еще хоть что-нибудь, а я осталась наедине со своими блядскими мыслями. Рой догадок проносился в моей чертовой голове, и одна была хуже другой. Худший вариант — моя подруга, уже двадцать, а то и больше раз изнасилованная, валяется в мусорном баке за соседней многоэтажкой, лучший — она просто ушла в магазин, забыв включить громкость на телефоне.
Ничего меня не успокаивало! Одна мысль была хуже другой.
Я, быстро сообразив, постучалась в дверь комнаты Эскиля, но ответа оттуда не последовало. Тогда я, набравшись наглости, позволила себе дернуть за дверную ручку. К величайшему моему сожалению, комната Эскиля оказалась заперта на ключ, и внутрь попасть у меня не было ни единой возможности. Чертов Эскиль! А с ним-то все в порядке?
Тогда я принялась лихорадочно набирать и его номер тоже. Тот неохотно принял вызов с пятого раза, и, о, я уверена, такого количества мата он не слышал еще ни разу в своей жизни.
— Притормози, солнце! — окончательно опешив, попытался успокоить меня он. — Со мной все хорошо, но я не знаю, где Нура. Она писала мне, что задержится где-то с Вильямом. Ты пробовала поматериться сначала на него?
Стоило сказать еще что-то, но я уже кинула трубку. В дверь постучались, и я, не спросив, кто там, открыла ее. Вильям влетел в квартиру на всех парах, за ним— Крис.
— Драма, — одними губами прошептал мне он, и мне снова захотелось вдать ему по роже. Достаточно посмотреть на Вильяма, волосы которого растрепались от быстрого бега, а самоуверенность растерялась где-то по пути сюда, и весь оптимистичный настрой как рукой сняло.
— Иди нахуй, Шистад, — уже почти привычное.
Что, черт побери, происходит? Вильям вихрем пронесся по комнате, переворошив все вещи, чудом не заметив валявшихся на полу бумаг. Я была слишком озабочена резким исчезновением Нуры, чтобы задумываться еще и о них. Теперь же я жалела о своей непредусмотрительности.
— Я поеду проверю улицы, а вы езжайте в школу, ладно? — застегивая молнию на куртке, бросил нам он.
Крис даже согласиться не успел, Вильям уже сбежал по лестнице на первый этаж. Переглянувшись, мы кивнули друг другу, и последовали ко входу вслед за Магнуссоном.
Стоило мне только подумать о том, что сегодняшний день — не из худших, как все вдруг стало наоборот. Какого черта?
