На следующий вечер Крис, переминаясь с ноги на ногу, курил прямо на пороге моей квартиры. Наспех собранная спортивная сумка, грузом висевшая на его плече, напомнила мне о том, как еще пару месяцев назад с точно такой же ношей в руках я просила у Нуры ночлежки.
— Теперь твоя очередь быть гостеприимной, Мун, — только и сказал он.
Что-то необычайно мрачное таилось в этой его улыбке. Отчего-то мне вдруг захотелось броситься к нему в объятья, прижать, точно мать разревевшегося ребенка, к груди и спросить:
позволишь быть рядом?
Но сил мне хватило только на тихое:
— Почему не к Вильяму?
Крис посмотрел на меня так, как будто бы я задала самый глупый вопрос из всех самых глупых вопросов на свете.
Почему не к Вильяму? Ты серьезно тупая, Эва? Неужели совсем не видишь?
Возможно, именно так оно и было.
— Ты умеешь готовить, — спустя минуту неловкого молчания произнес он.
— Точно. Я умею готовить.
Он пошаркал ногами и наконец сбросил свою сумку на пол.
— Может, кофе?
— Кофе, — согласилась я и пошла на кухню, чтобы вернуться
с виски за пазухой.
Справедливости ради, стоит отметить, что Шистад не особенно-то и расстроился отсутствием кофе; уговаривать его тоже не пришлось. Он охотно разделил со мной сначала первую, а потом, спустя два с половиной часа, длившихся, кажется, целую зиму, — и вторую бутылку.
Я даже не была уверена в том, кто из нас все-таки больше нуждался в выпивке. Неужели я?
Весь оставшийся вечер мы просидели на диване в гостиной, вспоминая всякие глупые истории из детства. Крис рассказал, как однажды он с братом решил уехать на каникулы в Мексику. Поймали их, по его словам, только на границе штата.
— Не думал, что мама умеет так материться, — признался он.
В половине второго ночи мы перекочевали ко мне в спальню и прямо в одежде увалились на только сегодня постиранную и выглаженную мной постель. Мне едва хватило сил на то, чтобы скинуть с себя тапочки. Увидь меня мать, несомненно пришла бы в ярость.
Я вдруг вспомнила искореженное от злобы лицо матери и рассмеялась. Давно мне не доводилось так громко и искренне смеяться.
— Я поругался с Итаном, — как-то совсем неожиданно признался Крис.
Слова слетели с его языка так обыденно, как будто говорил он вовсе не о ссоре с дядей, а о приготовлении той же глупой яичницы утром на завтрак. Тем не менее, я уже достаточно хорошо знала Шистада, чтобы сказать: ему пришлось приступить через огромное количество собственных принципов, чтобы вот так взять и рассказать мне об этом.
Почему-то вспомнился мне один далекий вечер. Говоря "далекий" я имею ввиду, что было это по ощущениям едва ли не тридцать тысяч лет назад, но на деле — месяц-два. Утро и день у меня выдались тогда совсем дерьмовыми, и я решила, что лучший способ избавиться от проблем — жаркие поцелуи с сорокоградусным в осенний мороз. Крис каким-то чертом оказался рядом, посадил в машину и привез к себе домой; Крис всегда оказывался рядом, когда был нужнее всего.
— Не из-за тебя, — тут же добавил он, опомнившись. — Ты-то ему понравилась, уж поверь.
— Очень мило с его стороны.
— Есть такое.
Мы лежали настолько далеко друг от друга, насколько вообще могла позволять моя кровать, но все равно соприкасались плечами. Оба, как дураки полные, без толку таращились в потолок. Это у нас у обоих привычка была такая глупая, — сколько раз за собой замечала. Как будто старая штукатурка могла вдруг осыпаться на пол и заговорить:
у меня есть решения на все твои проблемы.
Ага, еще бы.
— Был пожар.
Крису не нужно было пояснять, чтобы я поняла: он говорит о чем-то, что произошло очень давно. Не знаю, как именно я то поняла. Может, по глубокому отсутствующему взгляду или по тону его голоса; нет, не знаю.
— Помню, что проснулся от жара, — продолжал он. — Все вокруг горело: стены, шторы, мебель. Я ведь даже и не испугался сначала. Таращился на огонь и думал:
черт побери, какой же он красивый, — последовала горькая усмешка. — Представляешь? Стены рушились, а у меня в голове только и крутилось что:
надо бы его нарисовать.
Я посмотрела на свисающую с потолка одинокую лампочку и представила, как она вдруг, по-змеиному ядовито зашипев, взрывается прямо у нас над головами. На единую секунду вспыхнувшая во тьме искра кротко коснулась кромки бордовых штор. И тогда бы не то что огонь, целое пламя охватило бы мою комнату. Оно слизало бы цветастые обои с бетонных стен, стянуло бы книги с шатких полок и фотографии... ох, бедные фотографии!
— Не помню, как выбрался. Да и если я вдруг вспомню, прибудет ли от этого? Да нихрена! А вот другое... Другое, наоборот, ничем вытравить из памяти не могу.
Так резко, что пару капель выплеснулось из бутылки, Крис повернулся на бок. Не знаю зачем, я последовала его примеру.
— Они все умерли там, среди огня. Каждую ночь, стоит мне только закрыть глаза, я слышу их голоса. Они всегда, из года в год спрашивают одно и то же.
— И что? — мой голос был совсем чужим.
— Почему именно ты?
Крис замолк, и тогда я поняла: порой тишина может сказать гораздо больше, чем все слова на тысячах языках мира вместе. В том коротком молчании,
охватившем вместе с моей комнатой по меньшей мере все ближайшие к нам кварталы, сыскалось больше горя, чем в чертовом реквиеме на похоронах моего отца. Как-то скомканно, больно, обрывочно;
точно в самое с первого выстрела.
— Когда ты ушла, Итан сказал мне, что дело возобновили. Поджог. И знаешь, кто подозреваемый?
— Господи, — вырвалось у меня. — Ты же был совсем мальчишкой.
— Как глупо, верно?
Мы допили вторую бутылку и, укутавшись в одеяло, разделили одну подушку на двоих. Алкоголем разило жуть.
Когда слова начали заканчиваться, я сказала:
— Счета за квартиру разделим напополам, Шистад. И стирать я твое дерьмо не буду.
Крис пьяно рассмеялся. Искренне так, главное рассмеялся.
— Я люблю тебя, Мун, — или, быть может, это мне уже приснилось?
****
"— Не думай, что нравишься мне, Шистад, — устало вздохнула я.
— Не думай, что и ты мне, Мун, — усмехнулся он."
****
— Мы опаздываем, идиот! — выругалась я черт-знает-какой по счету раз. Крис только прикусил губу, чтобы сдержать рвущийся наружу смех.
С самого утра творилась всякая ерунда, ей богу! Даже проснуться нормально не смогли: будильника не услышали. Две бутылки отличного виски несомненно прекрасно справились со своей задачей. Голова до того сильно болела, что никакие таблетки не были способны мне помочь. К слову, на этом неприятности не закончились: в холодильнике не осталось ни одной (даже самой маленькой) упаковки йогурта. Крис не растерялся и предложил приготовить нам что-нибудь на завтрак. Лучше бы я отказалась.
— Перестань быть такой занудой, — фыркнул он, туже затягивая лямки на глупом кухонном фартуке с хэллоу китти. В нем я когда-то ходила на уроки технологии в младших классах. Откуда он вообще его достал?
Зачерпнув ладонью пены из раковины, Шистад замахнулся на меня.
— Ты этого не сделаешь, — тут же запротестовала я.
— Хочешь проверить?
Вот тут и начались реальные проблемы. За одним ударом последовал следующий, а за ним – еще и еще; развязалась настоящая война. Вскоре не только пол и стены, но и мы с Крисом были в чертовой пене. Вся одежда насквозь промокла, волосы слиплись, местами у меня потек макияж. Я продолжала упорно сдерживать рвущийся наружу смех, но стоило Шистаду подойти достаточно близко и утащить меня в свои мокрые объятья, я не выдержала.
Из открытой форточки подуло, и прилипшая к коже майка отозвалась холодом.
— Идиот, — повторила я. Шистад пожал плечами:
да кто спорит, мол.
Именно это и стало причиной моего опоздания на первый урок. К сожалению, учитель, предмет которого я пропустила, навряд ли бы посчитал ее за уважительную.
Поверх майки я натянула толстовку Шистада.
— Все равно хотел подарить ее тебе, — заметив пропажу, отмахнулся Крис.
Подруги меня встретили около нашего общего стола на заднем дворе школы. Даже страшно подумать, сколько воспоминаний, и веселых, и грустных, связано у нас с этим местом. В конце концов, именно тут началось наше общение с Шистадом. Я до сих пор не определила, к разряду "плохих" или "хороших" относить это событие.
Нура встретила меня приветственным кивком, Вильде — привычными для нее одной объятьями.
— Я как раз говорила о том, — начала последняя. — Стой. На тебе толстовка Криса?
Какое бы Шистад ни занимал место в моей жизни, оно определенно было важным. Уже тогда, складывая мозаику по кусочкам, я начинала осознавать:
он мне, блять, охренеть как нужен.
