this chaos's on the rise

Мы встре­тились в по­недель­ник вечером. Ли­цо его осу­нулось до неузнаваемости, ве­ки впа­ли. Старость, пришедшая раньше положенного срока, брала свое. Она, как обычно это бывало, отражалась не только во взгляде его помутневших глаз, но и в каждом, даже самом легком и необдуманном движении. Вот что де­ла­ет с людь­ми го­ре, — подумал я тогда. — Ког­да-ни­будь, дол­жно быть, мне то­же предстоит стать та­ким. Он поп­ра­вил свой вя­заный шарф, от­ло­жил сум­ку и за­курил. Я все не ре­шал­ся по­дой­ти к нему первым. Боялся, Итан на­кинет­ся на ме­ня со всяки­ми воп­ро­сами, глу­пыми об­ви­нени­ями и про­чим. Зря пе­режи­вал, на са­мом-то де­ле, — ничего та­кого не произошло. — При­вет, Крис, — поп­ри­ветс­тво­вал он. Я за­мер в не­реши­тель­нос­ти. Ря­дом с ним я вдруг по­чувс­тво­вал се­бя сов­сем зеленым маль­чиш­кой.  Мы проговорили до самой ночи; ловко перебегая с одной темы на другую, решительно избегали главного. Он спрашивал, как там Эва, а я, цепляясь за возможность, рассказывал, какой вкусный кофе она готовит мне по утрам; честно признаться, кофе был просто отвратительный. Итан улыбался моей глупости. Бывало иногда, он устремлял взгляд куда-то вдаль, как будто видел там что-то необычайно чудесное. Но всякий раз, стоило мне обернуться, в старой кофейне не находилось ничегошеньки притягательного. Не сразу, конечно, но я все-таки понял: Итан вспоминал. Когда-то, едва ли уже не с четверть века назад, у моего дяди было все, о чем простой человек имел в этой жизни совесть мечтать. Ни детей его, ни жены мне вспомнить теперь не удавалось. Погибли они еще когда я был совсем ребенком. Фотографий мне не показывали, а Итан, будучи одним из тех людей, что предпочитают молчать об ушедшем, никогда мне о них не рассказывал. Я в общем-то и не спешил спрашивать; по своему горькому опыту знаю, как больно это бывает. Прежде чем распрощаться, дядя вручил мне папку с документами из суда. — Ты и сам все знаешь, — заявил он; а я и вправду все знал. Дело о смерти моих родителей возобновили не так давно. Сражение еще не проиграно; исход войны почти предрешен. осталось совсем немного. совсем чуть-чуть.

*****

Я сверился с часами: оставалось около двадцати пяти минут сорока секунд. Вместе с тем мы еще не успели накрыть на стол, купить лучший виски всея Осло и надуть пару десятков усыпанных разноцветными блестками шариков, услужливо купленных Вильде в магазине детских товаров. Это был восемнадцатый по счету день рождения Эвы Квиг Мун, и я собирался сделать его лучшим в ее жизни. Идея устроить вечеринку пришла мне еще около месяца назад. Тогда мы с Эвой, как обычно это бывало, лежали на диване и разговаривали обо всем на свете и ни о чем одновременно. Она пыталась вспомнить каждое чертово созвездие, какое только знала, на небосводе, а я насмешливо говорил: не выйдет. Потом, кажется, мы спорили о какой-то ерунде, вроде возраста старой костлявой сучки из любимого телешоу Сатре, и пришли к выводу, что у Нуры отвратительный вкус на подобные вещи. Не помню как именно, но из всех этих глупостей наш разговор вытек к чему-то куда более важному. Вам, должно быть, сложно представить, как что-то может быть важнее количества прожитых лет какой-то пресловутой актрисы со старого норвежского канала; вероятно, мне тоже. — Ты думаешь, Итан плох просто потому, что подарил тебе станок для бритья вместо телика? — рассмеялась она тогда. — Моя мама пропустила мои последние три или четыре дня рождения. И я ухватился за это; ухватился за возможность подарить ей гораздо больше, чем Мун-старшая была хотя бы способна. Для сво­его дос­та­точ­но хруп­ко­го те­лос­ло­жения Ну­ра ока­залась на удив­ле­ние силь­ной де­вуш­кой. Ко­роб­ка с плас­ти­ковы­ми ста­кан­чи­ками чуть не вы­пала у ме­ня из рук, ког­да Сат­ре, еще с ми­нуту на­зад до­воль­но улы­бав­ша­яся Виль­де с Маг­ну­сом, вдруг ни с того ни с сего под­ле­тела ко мне и уда­рила лок­тем в бок. — Ка­ко­го хре­на? — воз­му­тил­ся я и поч­ти сра­зу же об этом по­жа­лел. Блон­дин­ка ода­ри­ла ме­ня та­ким взгля­дом, что, ве­ро­ят­но, сам Са­тана мог бы по­зави­довать. — Слу­шай, Шис­тад, не пом­нишь, что я поп­ро­си­ла те­бя сде­лать? — Еще бы, — встре­пе­нул­ся я, сра­зу же по­ни­мая, о чем идет речь. — Ты ска­за­ла что-то вро­де: не на­до та­щить с со­бой Виль­яма, Крис.  Сам Виль­ям, в это вре­мя по­мо­гав­ший Са­не на­ду­вать воз­душные ша­ри­ки, ка­залось, ка­ким-то не­ведо­мым об­ра­зом ус­лы­шал нас и радостно ус­мехнул­ся. Ну­ра мель­ком взгля­нула на не­го, и на всего одну крохотную секунду в гла­зах ее я уви­дел что-то срод­ни настоящей тоски. Но мгновенье то бы­ло нас­толь­ко ко­рот­ким, что те­перь, вспо­миная, я не мо­гу ска­зать точ­но, не при­чуди­лось ли оно мне. — Так и в чем проб­ле­ма? — Ви­дишь эти ста­кан­чи­ки, та­рел­ки и ша­рики, ко­торые мы при­вез­ли? — кив­ком ука­зав на ко­роб­ку в мо­их ру­ках, на пол­ном серь­езе спро­сил я. Ну­ра нах­му­рилась. — Мне бы не уда­лось до­тащить их без по­мощи луч­ше­го дру­га. — Ну ты и му­дак, Шис­тад. Привести Вильяма сюда — первый пункт моего плана примирения 'ни на что самостоятельно неспособных идиотов'. Честно признаться, подтирать Магнуссону сопли я мог уже только через силу и разве что с кулака. Эта драма, по сути ко мне отношения не имеющая, с какого-то черта стояла у меня в хреновых печенках. Прежде чем уйти, Нура еще раз обернулась на моего лучшего друга, а потом на меня. Надежда на благодарность до последнего не угасала во мне, но как бы не так; Сатре была слишком гордой и самонадеянной, чтобы признаться хотя бы самой себе, — ей нужна моя помощь. — Эва будет здесь через пару минут! — крикнула Вильде, и все вдруг оживились. Эскиль, чуть не сбив меня с ног, пробежал на кухню вместе с двумя бутылками того охренительного виски, о котором мне уже довелось упомянуть ранее. На его губах играла полная предвкушения улыбка. Самое примечательное: эти люди, окружающие меня сейчас, не меньше меня наслаждались возможностью сделать Мун сюрприз. Я почти любил их за это. Кристина как раз выключила свет, когда замок пару раз предупреждающе скрипнул, и дверь открылась. Надо было видеть лицо Эвы в тот момент, когда она вошла в квартиру, а из-за ее дивана, шкафа и прочей достаточно габаритной мебели, чтобы спрятать за собой пару человеческих туш, начали выпрыгивать подростки. Окажись я на месте Мун, первой моей мыслью было бы позвонить в полицию; и мысль эта, надо сказать, чертовски здравая. — С днем рождения, Мун, — улыбнулся я, и она, не теряя ни секунды, кинулась ко мне в объятья. — Спасибо, Шистад. Вот ради чего все это было; вот благодаря чему я до сих пор был жив. спасибо, что помогаешь мне чувствовать, Эва Мун. обещай, что не уйдешь. никогда-никогда. пожалуйста. — А теперь нальем всем хренов виски! — закричала Вильде. — С днем рождения, подруга!

***

Больше не было ни комнаты, ни охваченных пламенем старых штор. Вместо них был я, стоящий перед закрытой дверью родительской спальни и слушающий тихий голос отца. — Он хреново маленькое чудовище, слышишь? Еще был плач. Едва различимый в шуме играющего на фоне телевизора, но такой отчетливый для меня. — Прости. Вместе с тем было и еще кое-что куда более важное: коробок спичек в кармане моих пижамных штанов и стоящая за моей спиной тишина. Будучи от природы немой, она говорила жестами: заправляла пряди волос мне за ухо, закрывала мне ладонью глаза всякий раз, когда темнота оказывалась слишком близко. Вот и теперь я слышал ее речь так внятно, как не мог бы услышать ничего иного. Отец продолжал: — Я убью этого чертова выродка, Кэрол! А потом то ли спичка сама выскользнула из рук, то ли я опустил ее погреться под дверь родительской комнаты. Огонь вспыхнул быстрее, чем кто-либо мог рассчитывать. Это было все равно что задеть рукой старый мамин стеклянный сервиз: всего лишь одна секунда до наступления безоговорочного хаоса. Я глядел в нутро пламени, и оно отражалось в моих глазах. Пламя целовало мои щеки и нос, трепетно касалось пальцами охладевших до тепла губ и играло ни на что на свете не похожую музыку. Огонь не мог меня убить; огонь был частью меня. Но тишина кричала: беги. и я побежал. Я проснулся в поту. Эва заворочалась на кровати, хватаясь за мою руку. И впервые за последние годы я вдруг ощутил себя неспособным вспомнить, что произошло в ту ночь на самом деле. Огонь целовал меня в нос и губы. Огонь не убил меня, потому как был частью меня.