Карточный домик

      Вальбургу Блэк многие называли экспрессивной дамой, что за спиной звучало более обыденно: истеричной, пафосной и спесивой. Мнение высшего магического общество о ее сложном характере, укрепилось после того, как по Британии пронесся слух, что она, мать двоих детей, урожденная Блэк и ею оставшаяся, выжгла из родового древа своего первенца, практически решив его регалий, что он унаследовал по праву рождения.       Зашедшая тогда слишком далеко Вальбурга не отдавала своим действиям полный отчет, а когда дело было сделано, а эмоциональный взрыв растворился в разуме, как сахар растворяется в чае, сделать она уже ничего не могла. Стоило только надеяться, что слова, произнесенные когда-то предком, о том, что выжженный может быть возвращен только кровью потомка, окажутся правдой.       И вот он потомок, сидит прямо перед ней, тот самый потомок, в котором ведьма пытается разглядеть черты младшего сына, но видит только яркие черты старшего и свой собственный тяжёлый взгляд.       Бастард Сириуса, этого непутевого, изломавшего всю свою жизнь мальчишки, но давший надежду дому Блэк, сидел ровно, водя заинтересованным взглядом по незнакомой обстановке.       Девочка была слишком высокой и слишком худощавой для своего возраста, что вновь подтверждали догадки женщины носящей небезызвестную фамилию. В лучших традициях дома, девочка была темноволосой, но излишне бледной, как и представители другого дома, к которому ребенок принадлежал в равной степени. Одета она был в светло-зеленое платье, кружевной подол которого, недовольно сжимали детские пальчики. И если бы кто-то спросил Вальбургу, что ей нравится и отталкивает в этой девочке, она бы указала на глаза. Темные. Осуждающие. Бездонные. Так напоминающие Сириуса.       Машинально Блэк сделала тоже самое, что и ее внучка: сжала ткань темной юбки, раздумывая о продолжении разговора с этой Малфой.       Последняя кого Вальбурга видела рядом со своими сыновьями, была Малфой! Эти вечные смешки Регулуса, о том, что девчонка Абраксаса «просто хороший друг», пусть и оказались правдой, ножом впивались ей в сердце.       Что там делал Сигнус, мешая кровь с Малфоями, женщине было совершенно наплевать. Младшая ветвь — не показатель старшей, по крайней мере, так было раньше. Но сейчас все уверения стремительно давали трещину. Раздраженно Вальбурга разжала ткань, длинными пальцами разглаживая образовавшуюся складку.       — Вы с Регулусом отдавали отчет, на что обрекаете ребенка? — холодно бросает Блэк, не этично отпуская слова обращения.       — Полный, мадам Вальбурга.       — Даруя клеймо полукровки? Так вы отдавали отчет?       Вальбурга стремиться удержать истеричный смешок, но неприятные нотки проникают в голос, заставив ребенка в светло-зеленом вжаться в материнский бок. Слишком молодой и беспечной матери, скорее, глупой несмышлёной девчонки, не готовой для такого груза как материнство. Даже родив Сириуса в тридцать четыре, Вальбурга не смогла стать для него настоящей матерью. Не сумела остепенить его ни своим авторитетам, ни убеждениями, ни угрозами. А в Регулусе, она не смогла разглядеть тоже бунтарства, что жило в его старшем брате.       «Они слишком разные!» — так она себе твердила из года в год. И где же теперь ее разные дети? Один мертв и гниет в могиле, а другой — заживо гниет в Азкабане. И она, Вальбурга Блэк, ничего не может с этим сделать. Ни-че-го!       — Это меньшее из зол, — между тем продолжала Малфой, приобняв свою дочь. Голос ее, как и взгляд был холоден. Слишком убежденная в своей правоте, она, казалось, не видела очевидного.       — Блэки, по чистоте крови своей, всегда сравнивались с королями. Ребенок, принадлежащий моему роду, не должен быть отягощён плебейскими фамилиями, с которыми даже отдаленно ничего общего не имеет. Меньше чем через месяц девочка будет признана и станет Блэк по праву своего рождения.       Вальбурга не спрашивала, она приказывала, даже не думая выслушивать возражений. Да и лицо Малфой просияло. Холодные глаза стали чуть более живыми, но она горько усмехнулась, слегка прищурилась и бесцветно бросила сквозь сжатые зубы:       — Вы же даже имени моей дочери не знаете и смеете заявлять, что носить вашу фамилию ей будет легче, чем носить безызвестную фамилию магла. А когда Беллатрикс придёт за ней, что мне сказать? Блэк — значит король?       — Увядай род Малфоев, что бы тебя заботило больше всего?       — Мой ребенок. Всегда.       — Пойми же ты, что тот путь, по которому ты пошла, зыбок. Один твой неверный шаг и ты по горло увязнешь в бедах и лишениях, утянув за собой и своего ребенка, — женщина, невольно ища контакт, наклонилась чуть вперед. — Так будет хоть какая-то защита.       — И что же, все старания Регулуса окажутся напрасными?       Прозвучало едва уловимым шепотом и Вальбурга вмиг холодеет. Ей хочется спросить что-то о сыне. Узнать, на сколько они были близки. Каким он был настоящим. Почему вдруг оступился, покинув мир так и не начав жить. Но Вальбурга молчит, сжав челюсть посильнее, ощущая наслаждение от ноющей боли в скулах. Продолжая привычно проводить параллели между своими сыновьями.       Регулус держал все в себе, изредка выказывая свое недовольство, сполна почерпав характер Ориона на столько, что становился точной копией своего отца. Страшен в гневе и нескончаемо терпелив в повседневности. Сириус же, хотел он этого или нет, стал именно ее отражением. Старший не носил масок, в лоб кидая все, о чем он думал и какдумал. Правда, мальчишка ломал устои, а не прогибался под ними, как это некогда сделала она, Вальбурга Блэк, последняя женщина старшей ветви, носящая клеймо диктовавшее какой должна быть Блэк.       — Тогда ты не должна отступать, Габриэлла. Чтобы не случилось, как бы люди вокруг не довили, а девочка должна оставаться…       — Джиллсон. Кассиопея Джиллсон.       — Джиллсон, — пробует на вкус, стараясь не искривиться. — Но когда почувствуешь, что время пришло, Касси должна стать Блэк.       — Да, как только Сириуса оправдают, я…       Оправдают ли?       Сможет ли сказать?       Как он отреагирует?       Будет ли он рад, что сделал для рода что-то совсем обычное, но колоссальное? Все это Вальбурга ждала от Регулуса, постепенно, шаг за шагом, заставляя черстветь материнские инстинкты к Сириусу. А теперь, вот твое наказание, Вальбурга. Ты даже не знаешь, где могила младшего сына, на которой ты можешь всецело отдаться чувствам, не почувствовав укоризненных взглядов. Сделать это на трезвую голову, а не под влиянием выпитого вина, склонив голову на дубовую столешницу в пьяном бреду обвиняя всех, но только не себя.       Твое наказание, продолжиться вплоть до самой кончины и каждую ночь, Вальбурга, ты будешь молить Мерлина, чтобы дементоры миновали камеру твоего старшего сына, а еще лучше — забыли о его существовании.       Но ни того, ни другого она не получит, просто потому что была плохой матерью.       — Мама, — детский голосок звонок и намертво врезается в память, — вытерешь?       Детские пальчики сжимают большое темно-красное яблоко и это картина похожа на иллюстрацию в той детской книжке, которую Сириус привез со школы в свои первые рождественские каникулы. Там, на переднем форзаце, кривым детским подчерком будет нацарапано: «Сириусу Блэку в рождество тысяча девятьсот семидесятого». А на обложке будет красоваться маленькая девочка с темными волнистыми волосами, сжимавшая большое красное яблоко. Вот только платье было голубым. Вот только Кассиопея Джиллсон не вырастет кроткой Белоснежкой, потому что сейчас на нее, Вальбургу, неотрывно смотрели черные глаза, в которых явственно плескалась кровь Блэков.

***

      Сиятельная Нарцисса Малфой, исполняющая роль любящей жены и матери, сейчас сидела прямо напротив своей тетушки, осунувшейся и в раз постаревшей, но, тем не менее, державшейся так, словно бы корона с ее седых волос не падала.       — Ну, так что, тетушка, Регулус отец Касси?       — Регулус, — повторила Вальбурга, едко усмехнувшись. — Разве что только крестный отец.       — Но я была так уверена в этом! Как же он тогда…       — Пригрел полукровку? Они же хуже даже грязнокровок, правда, Цисси?       В любой другой ситуации Нарцисса не кривя душой, выговорила твердое «да, тетушка», но сейчас, словно бы что-то удерживало ее от спонтанного ответа. Она будто бы вновь стала школьницей, которой, после побега старшей сестры, объявляют о помолвке с Люциусом Малфоем. Ей вдруг становится жутко неловко и нестерпимо страшно. От Нарциссы, что тогда, что сейчас, ждут всплеска негативных эмоций, а не противоречивости, смешенной с нежными чувствами.       — Нет, тетушка, любой другой полукровка, возможно, но Кас, она другая. Она — Малфой.       Нарциссе в этот момент страшно смотреть в неистово синие глаза Вальбрге, но она выдерживает взгляд, гордо вскинув подбородок, даже тогда, когда тетушка извергается свои лающим смехом, так похожим на смех Беллатрикс.       — Да, другая. Несомненно — Малфой.       Это была последняя поездка Нарциссы на площадь Гриммо. Позже, она еще пару раз встретится с Вальбургой в Косом, но речи о Кассиопеи ни та, ни другая, больше не заведут. Нарцисса продолжит упрямо верить в родство племянницы и младшего кузена до тех пор, пока однажды, сидя за столиком возле кафе–мороженого Флориана Фортескью, Цисса не спросит Габриэллу на какой факультет попала Кас, чуть менее суток назад. «Гриффиндор», обыденно пожмет плечами Габи, как само собой разумеющееся произнося название факультета. Тогда-то Нарцисса и поймет, какая именно родственная связь связывала Кас и Рега. Тогда-то имя старшего кузена, явственно всплывшее в памяти, станет причиной того, что ледяной кусок ванильного мороженого застрянет где-то посередине горла, а разум, желчно усмехнется, посылая в мозжечок «Сириус отец Кас, вот неожиданно, правда?»