Карточный домик

      В июне предрассветным заревом небо окрашивается в четыре часа утра. Небосвод, со стороны востока, пестреет золотистыми лучами, что тянуться к земле и далёким облакам на западе. А те лучи, что пробиваются сквозь сочную листву деревьев, падая на землю, кажутся волшебной пылью маленьких лесных пикси, которые они, заигравшись, опрокинули на землю. Золотые лучи преломляются у серой дороги и в скошенной траве, позволяя пылинкам, маленькими мушками, кружить в понятном только им, танце.       В четыре часа утра даже воздух имеет свой особенный запах. Он более насыщен и пахнет влажной землей, травой и распустившимися ночными цветами. Все эти запахи смешиваются тягучей субстанцией наполняя свой утренний сказочный мир.       Звуки утром тоже преображаются . Изредка слышен отголосок шуршания колес автомобилей по асфальту или скрип велосипедных шин, то тут, то там, мир наполнится кваканьем лягушек, спрятавшихся в небольших лужицах и далеких болотах, утробным кваканьем оповещают о себе жабы, смело устроившись на дорогах, словно бы ожидая, когда же поцелуй красавицы снимет проклятие озлобленной ведьмы.        Большинство людей спит в это время и не видят всю прелести рассветного часа, большинство людей спит, и не может разрушить эту тихую сказку. Но Кассиопея Джиллсон была далеко не тем большинством, и дело было даже не в природной восприимчивости к магии. Дело было в «у тебя есть неделя, Касси» и эта неделе стремительно бежала вперед, ведя свой жесткий, почти садистский, обратный отсчет. И каждые «осталось шесть, пять, четыре дня» звучали как приговор, отправляющий людей в Мерлином забытый Азкабан. Кас упорно, изо дня в день, старалась настроить себя на эту мысль, подготовив себя не только морально, но и физически. Она исправно отвечала на письма Оливера, готовившегося к переезду из Графства Кент в Девоншир, где его ждет двухмесячная подготовка и аттестация, а затем, пробы в команду «Паддлмир Юнайтед». Оливер, на ровне с Поттером, писали, наверное, по три письма в день, так как именно их весточки приходили больше чем часто. Фред и Джордж тоже писали, но не так часто, так как за пролетевшую неделю, они виделись уже дважды и оба раза парни вколачивали Кас всю суть семейных взаимоотношений.        «Поговоришь с ним и все станет на места» — твердили близнецы, ласково, почти как старого пса, поглаживая по макушке или, ни с того ни с сего, стискивая в своих медвежьих объятиях.       Вот только это будет ни просто разговор, который, от силы занял бы чуть больше часа, это совместное проживание, притирка характеров, которая будет если не болезненной, то уж точно изматывающей.       И снова выбора ей никто не оставил, мол, хоть сварись ты в своей беспомощности, Касси, но будет так, как сказали родители.       Родители. Оба. Отец и мать. Мать и отец, если быть предельно точным, а если еще копнуть глубже, то вылезет — мама и Блэк. Все так непросто, что хочется утопиться в ближайшем болотце — вонючке. И зеленая поверхность, та самая пахучая жижа, забьется в волосы, глаза, рот и внутренности, уничтожая ее как живое существо, как мелочную личность. Потому что это мелочно, обвинять человека в том, что он не сделал, зная часть его истории чуть ли не наизусть.       «Но он же не воспитывал меня», — жалко оправдываются мысли, в то время как глаза наблюдают за рассветом, плещущем в мутной воде и перьях утки, прячущей своих птенцов в кустах осоки.       — В такую рань сюда наведываются либо страждущие, либо те, кто решил совершить злодеяние.       Старческий голос раздается совсем неожиданно и подскочив на месте, девочка резко поворачивает голову в сторону говорящего.       Приземистый старичок с густой бородой и в забавном головном уборе, нечто среднее между кепкой и женским беретом, был тем нарушителем утреннего не спокойствия Кас. Несмотря на свой преклонный возраст, об этом говорили глубокие морщины и пальцы с выпирающими суставами, мужчина буквально излучал жизненную энергию. Он словно был оторван от времени, а немощное тело, казалось, простой оболочкой.       — Так кто же ты: страждущая душа или душа замышляющая злодейство?       Старик отпускается рядом и Кас почти слышат, как скрепят его колени и кости. Касси чувствует на себе взгляд ярких зеленых глаз, и она не спешит разорвать контакт, так и не ощутив неудобство от пристального взгляда.       — Скорее мелочная душа, сэр, — брякнула девочка, заглядывая незнакомцу прямо в глаза.       — Мелочная, — вторил старик усмехнувшись. — И что же для тебя эта мелочность? Кас потупила взгляд всего на секунду. Вопрос старца заставил ее призадуматься, но углубляясь в себя, разыскивая ответ на вопрос, девочка никак не могла прийти к единственно верному определению.       Мелочен тот, кто цепляется за пустяки, но разве все, что сейчас свалилось на нее пустяк?       Пустяк ли увидеть кровь от крови своей и понять, что кровь эта, совсем не соответствует вековому эталону рода?       — Я не хочу перемен, -вдруг выдает Кас, — цепляюсь за то, что у меня есть и этого мне достаточно. Я не хочу подчинятся решению, которое было принято за меня. Не хочу быть птицей в клетке.       — О, деточка, это не мелочность. Даже не сварливость. Страх. Чего-то ты там боишься и страх этот выедает в твоей душе дыру, которую ты, по- ошибке, именуешь мелочностью.       Кас хотела возразить, высказать, что для страха у нее нет никаких оснований, но разве только что она не думала, что бояться стать тем несоответствием для Блэка, как стала несоответствием для Малфоя.       — И что мне делать?        Как пластилин смяться под стандарт или же быть собой и будь что будет?       — Заглянуть в себя. Посмотри, что там внутри тебя дрожит как кролик и попробуй кролика этого успокоить.       — А если это никакой ни кролик, а человек. Отец, который знать меня не знает?       — Но, наладит отношения, он все же пытается, верно?       Кас только головой кивнула, удивляясь тому, как легко выплеснула незнакомцу все свои переживания, которые так просто могли быть высказаны Фреду с Джорджем и даже матери.       — Дать ему шанс, если он действительно этого достоин. А сейчас, давай-ка покормим вон ту утку.       Невесть откуда взявшись в руках старика, оказывается круглая булка хлеба, которую он ловко ломает на два больших куска. Протягивая один из кусков Кас, старик, совсем не соответствуя своему возрасту, вскочил на ноги и быстрым шагом направился к берегу болотца, на ходу превращая свой ломоть в маленькие хлебные крошки.

***

      Что же не хватало только помоста, умощенного благовониями тела и шелковых одежд, вышитых золотыми и серебряными нитями. Можно еще для пущего эффекта поставить впереди пару бедуинок, гречанок или египтянок, евнуха, который будет выкрикивать нечто вроде «дам за эту пять золотых» и тогда все это точно будет напоминать торги. Правда удивляет, почему статная и красивая смуглокожая, как и все Блэки, женщина, которой, наверное, было слегка за сорок, не заглядывала в рот, проверяя нормальные ли у потенциальной рабыне зубы. А ей, Кассиопеи, оставалось только стоять и ежиться от брошенных оценивающих взглядов.       — Ты похожа на Сириуса, Кассиопея, — наконец-то выдает женщина, без лишних слов помогая снять с ее плеча рюкзак.       И слова женщины напоминают хлыст кнута, врезающийся в спину непослушной рабыне в раз делая ее порченым товаром.       — А вы похожи на Белатрикс Ленстрейнж, но это не делает вас ею, верно?       С самого утра, пропитанная ядом Кас, наконец-то изливает его, наполняя каждое слово почти смертоносной дозой. Девочка ловит наслаждение, когда с лица женщины сползает улыбка. Теперь Андромеда Тонкс еще больше похожа на свою старшую сестру. Такие же острые скулы как у Белатрикс, правда, взгляд не безумен. Но чего стоит довести человека до безумия?       — Касси, — предупреждающе звучит голос матери, но Кас не обращает на это ровным счетом никакого внимания.       Сейчас только Нарциссы не хватала и ее утонченности в нарядах. Юбка в пол, за которую Кас сможет спрятаться. И пусть Нарцисса не была бы в восторге от времяпрепровождения в этом доме, но она была бы единственно женщиной, что размышляла бы трезво, да и не посмела бы она лицемерно раскидываться словами, что говорят о схожести кузена и его дочери. Она была бы против этой поездки.       — Ничего страшного, Габи, вы будете чай или сразу…       Дальше Кас уже не слушала, да и не углублялась в свою подростковую драму. Девочка просто водила взглядом по помещению, отмечая что-то наиболее интересное, да схожее со вкусом Нарциссы.       Большой камин, выложенный декоративным камнем: маленький, большой, снова маленький. На плоской поверхности камина стояли рамки с фотографиями. С них на мир смотрела беззубая Тонкс, Тонкс с большим плющевым зайцем, Тонкс в мантии и шарфиком Пуффендуя на груди, Тонкс в робе мракоборцев. Чуть левее от камина стояла большая ваза, словно бы склеенная из хаотичного цветного стекла. Небольшой журнальный столки в центре, а возле него, словно бы стражи, стояли диван и два кресла. Обстановка домашняя и буквально излучающая собой уют. Словом, кричащая, что это далеко не Мэнор и его мрачный мраморный холл с витиеватой лестницей.       «Похожа на одну сестру, а с другой, очевидно, ничего общего не имеет», — делает бесхитростный вывод Кас, усаживаясь рядом с матерью.       Тем временем Андромеда и Нимфодора хлопотали над журнальным столиком, разливая в пухлые чашки ароматный чай. К чему это все, Кас категорически отказывалась понимать. Нет, она, конечно, понимала, что согласовавшись, родственники решили, что каминную сеть мракоборца проверять будут в последнюю и самую крайнею очередь. Касси даже понимала мотивы Грюма, настоявшего на перестраховку, понимала Дамблдора, желание матери помочь Блэку и даже желание последнего встретится с дочерью, понимала, но Андромеду Тонкс девочка никак не могла раскусить.       Ее не было на суде. Там, в омуте памяти, когда мир был показан, отчасти, мамиными глазами, Кас бывшую Блэк не видела. Такие люди бросаются в глаза, надолго засев в памяти и Касси, против воли бы ее запомнила. Да и в Азкабан «любимая кузина Сириуса» не рвалась, чтобы выяснить хотя бы крупицу правды.       «Лицемерка».       От немого вердикта уголки губ хотят ехидно взметнуться вверх, но девочка удерживает этот порыв, чувствуя, что выпустила слишком много яда для одного дня.       — Ну и как ты закрыла СОВ, Кас? — втаскивая в общую беседу, спрашивает Тонкс, позабыв выкрасить темные волосы в свой дико-малиновый цвет.       — Превосходно только по Трансфигурации и Чарам, удовлетворительно по Зельям и все остальное выше ожидаемого, — бесстрастно отчеканивает Кас, а затем, одним большим глотком наполовину опустошая чашку.       — Весьма неплохие результаты, — качнув головой, одобряет Андромеда.       — Нарцисса так не считает: «слабо, можешь лучше», — точно копируя голос Циссы, выдает Кас.       И старшая Тонкс, широко улыбается, услышав заявление Касси, обхватив ручку чашки изящными пальцами правой руки:       — Наш отец выжимал из нас все соки в плане учебы и на каникулах заставлял штудировать пройдённый материал. Правда, этому внимали лишь Белла и Цисси, а я учила только то, что считала наиболее интересным и то, что было необходимо для того, чтобы в будущем, стать целителем. Но, как бы не старались мои сестры, а ни СОВ, ни ТРИТОН, закрыть на «отлично» им не удалось. Все рекорды побил Рег, не открыв, наверное, ни одну книгу за все семь лет учебы в Хогвартсе.       — А вы, Габриэлла? — Потягивая чай, интересуется метаморф. — Наверное, вы тоже были гордостью Слизерина?       — Не дотянула зельеварение даже до «выше ожидаемого»…       Беседа была самая, что ни на есть, светская. Потому что, кто на какие оценки в свое время сдал экзамены, в принципе, никого не интересует, но тема эта неплохо поддерживает пустой разговор. Возможно, еcли бы настроение не было таким мрачным, Касси не делала бы таких выводов, с удовольствием вслушиваясь в то, как раньше студенты проводили время в Хогвартсе. Тем более хитрые и недоступные студенты Слизерина. Но сейчас настроение было откровенно паршивое, да и тревожило совсем иное, раз за разом возвращая к единственно мысли: как вообще девчонке полукровке нужно вести себя в этом старом родовом гнезде Блэков, в их источнике магии, что ключом бьет, стоит только въехать за отметку «Лондон».       «Хуже уже не будет», — мрачно подумала девочка, вновь пригубив чай. Однако то самое «хуже» сдавившее горло и заставившее воздух медленно застревать в легких, наступило минут через пятнадцать, очевидно тогда, когда пустые темы разговоров закончились.       Летучий порох, темно-зеленый, вмиг оказался чем-то инородным, и его хотелось, визжа, выкинуть в камин, а затем стремглав броситься к двери ведущую прямиком на улицу. Или несколько истерично расплакаться, претворившись какой-нибудь пятилеткой, что жутко не хочет оставаться с нянькой, поверх темного платья с белым воротником которой, одет жуткий розовый передник. Но Кас лишь обводит взглядом собравшихся в гостиной женщин и Тонкс.       Нимфодора, до скрипа в зубах, доброжелательна и сияет одобряющей улыбкой. Снисходительная Андромеда, как и ее дочь, натягивает на губы улыбку, весьма скудную и сдержанную, именно такую, что все же связывает ее с младшей сестрой. Мама же кажется гремучей смесью «а стоит ли» и «так надо». А сама Кас, пожалуй, выглядит как кролик, попавший под прожекторный фонарь словом, мешком прибитая, с вылезшими из глазниц от перепуга глазами.       Темно-синий рюкзак, раздутый от переизбытка одежды, небрежно впихнутой в его недра, буквально тянул к земле, словно бы заставлял слиться с темно-зелеными разводами внутри камина.       Кас делает глубокий вдох, пытаясь сосредоточением избавиться от противной дрожи в руках, из-за которой крупицы пороха, падают на темные кеды. Вдох — выдох, слегка прикрытые глаза и «площадь Гриммо, двенадцать», отчетливо звучит в голове, но никак не прозвучит вслух. Вдох-выдох, и мама, кажется, отрицательно кивнув головой, делает шаг на встречу к камину. Неужели хочет прекратить этот неотрепетированный комичный спектакль? Вдох-выдох, долой мелочность, и…       — Площадь Гриммо, двенадцать, — хрипло и невероятно жалко звучит голос, почти чуждый, но до отвращения знакомый.       Огненный вихрь медленно окутывал ноги, сначала лениво облизывая одежду, а потом, рывком утягивая ее прочь от дома Тонксов.       Пламя свистело в ушах, напоминая бесконечное и слишком громкое урчание кошек. Перед глазами бежали блики и обрывки обстановок в чужих гостиных за которые, чисто физически, не возможно было зацепить взгляд. Казалось, прошли долгие часы, прежде чем резкое кружение прекратилось, вверяя тело в тяжелую тошноту, от которого во рту, стоял привкус выпитого чая.       — М-мать моя эльфийка, — простонала Кас, опираясь ладонью об стену камина.       Перед глазами все еще мелькали смутные образы, и девочка крепко их зажмурила, чтобы через секунду, позволить взгляду поблуждать по мрачной обстановке гостиной семейства Блэк.       Пыльный гобелен, прямо напротив адского камина, россыпь оживших картин с изображенными неестественными людьми и слишком сказочными пейзажами. Отстающая краска с деревянного пола, ветхий диван и кресла с полукруглой спинкой, исключительно, что не удивительно, черного цвета и как венец всего, вставший возле одного из кресел высокий мужчина, наверняка вскочивший на ноги, как только в камине показалось зеленоватое свечение.       Волосы Блэка были значительно короче. Одет он был не в мантию, излучая страх и загадочность темной магии, а в обычную кофту и темные брюки. На лице мужчины медленно проступал неуверенная улыбка, действуя на Кас, как ведро холодной воды, вылитой на спящего человека.       — Драсте, — ехидно искривив губы, выдает Джиллсон.