— Слушание по делу Сириуса Ориона Блэка объявляется открытым, — провозгласил ровный женский голос Амелии Боунс и секретарь тут же заскрипел пером в пергаменте.
Блэк сидел посередине зала в том самом деревянном кресле, подлокотники которого исцарапаны человеческими ногтями. На запястьях висели тяжёлые цепи, и мужчина чувствует их холод и давящую тяжесть. Присутствие дементоров ощущалось отчетливо, но ни так пагубно и давяще как в первый раз. Блэк знал, что они находятся где-то там, за спиной, ждут его, готовые прямо сейчас сбить с ног и высосать душу. И Сириусу было плевать. Некое спокойствие согревало его изнутри, даруя такую мерзкую и пагубную надежду.
Мужчина мазнул взгляду по собравшимся: щелчки затвора камер, выкрики, попытки мракоборцев скрыть в мантиях сжатую для боя палочку. Казалось, вся Магическая Британия собралась в зале, дабы воочию увидеть первого заключенного сбежавшего из Азкабана. В толпе мелькают знакомые лица, те самые, которые так нужно были в прошлый раз, но так не нужны сейчас. Этот спектакль лишний раз подтверждал, что жизнь давно превратилась в театральную постановку с непродуманным сценарием и глупым главным героем.
— Разбирается дело по ложному обвинению — продолжила Боунс ввергая зал в тишину, — со стороны обвинения дело ведут: Корнелиус Освальд Фадж, министр магии; Амелия Сьюзен Боунс, глава Отдела обеспечения магического правопорядка. Со стороны защиты: Захарий Абсалон Селвин, адвокат. Секретарь суда — Бенджи Бью Брэм Форман. Подсудимый обвиняется в нижеследующем: сознательно и с пониманием незаконности своих действий, Сириус Орион Блэк, при помощи непростительных заклинаний, убил двенадцать маглов и мага Питера Петтегрю, нарушив Статут о секретности и запрет на использовании непростительных заклинаний от тысяча семьсот семнадцатого года. Также Сириусом Орионом Блэком был совершён побег из тюрьмы Азкабан, где он отбывал пожизненный срок за вышесказанные преступления. Позднее Блэком были совершены два нападения на школу чародейства и волшебства Хогвартс. Вы, — продолжила Боунс, — Сириус Орион Блэк тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения?
Уйдя в свои мысли, Сириус ни сразу понял суть вопроса и бессмысленно уставился на Боунс. Женщина слегка приподняла левую бровь. В ее взгляде не было раздражения, презрения или жажды мести, но также в глазах не было пустоты или сожаления. Сириус не мог понят, что скрывают глаза Амелии, поэтому он сощурился, отвечая на вопрос главы магического правопорядка:
— Да.
— Вы утверждаете, что признанный мертвым Питер Петтегрю является незарегистрированным анимагом и членом организации Пожирателей смерти?
— Да.
По помещению пронесся гвалт шепотков и шуршания перьев. Взгляды собравшихся метались от председателей к нему, Сириусу, и, казалось, еще секунда и журналисты, перемахивая через скамьи кинуться навстречу к сенсации в состоянии аффекта затаптывая друг друга насмерть. Блэк усмехнулся.
— Также вы утверждаете, что двенадцать лет назад Питер Петтегрю стал причиной гибели маглов и, приняв свою анимагическую форму, скрылся с места преступления?
— До этого нарушив заклинания Фиделиуса выдав местоположения Лили и Джеймса Поттеров Волан-де-Морту. Да, утверждаю.
Шум толпы сменился давящей тишиной. Сириус не мог предположить, что именно вызвало такой эффект: упоминание имени Темного лорда, упоминание Заклинания Доверия или осознание того, что человек пробыл в Азкабане двенадцать лет так и не совершив преступлений.
— Каким образом вы сбежали из Азкабана?
В худом мужчине с редкими белесыми волосами несложно было узнать Тиберия Огдена. Как и у директора школы у Огдена был пытливый взгляд и бьющая через край энергия, буквально заражающая всех вокруг. Этот мужчина, казалось бы не чувствовал холодок, что веял из-за закрытой двери и на зло остальным председателем, скрючившимися, как упавшие осенние листы, Тиберий сидел гордо выпрямив плечи.
— Решетки на дверях в камерах слишком редкие, -уклончиво выдавил Сириус, пытаясь сдержать чертову улыбку, что так и рвалась наружу с самого утра.
— Допустим, — Огден взмахнул пером, — но как вы обошли дементоров?
— Они начинают патруль с верхнего яруса…
Сириус бесстрастным голосом вещал сколько времени твари обходят тот или иной ярус, сколько они спускаются по этажам, как погоняемые голодом, они не до конца прикрывают двери, как долго они клубятся у камеры тех, кто все еще питает надежду. Лица собравшихся с каждым новым словом бледнея, вытягивались. Пальцы журналистов тряслись, в глазах слушателей плескался ужас.
— Вы подробно изучили поведения стражей, мистер Блэк, — ехидно прошипел Фадж, — и не думаю, что на это ушло все двенадцать лет вашего заключения. Тогда, раз вы не виновны в предъявленных вам преступлениях, скажите, почему вы не сбежали раньше?
— Все просто, министр, -улыбнулся Блэк, — ждал пока смогу протиснутся между решеток.
Сидящий слева Селвин кашлянул в кулак, наблюдая как лицо Фаджа побагровело от нахлынувших чувств. Амелия Боунс, спохватившись, осведомилась, есть ли у коллегии Визенгамота вопросы к подсудимому и, получив отрицательный ответ, передала слово засидевшемуся Селвину. Поднявшись с места, мужчина выудил из кармана продолговатую колбу, заполненную серебристой жидкостью.
— Уважаемые председатели Визенгамота, здесь, — Селвин вытянул колбу, — доказательства того что мой подзащитный невиновен.
— Воспоминания? — прошелестел чей-то старческий голос с трибуны. — Согласно закону от тысяча пятьсот двадцать восьмого года, воспоминания не могут быть использованы стороной защиты как доказательства невиновности.
Сириус дернул голову в сторону говорящего, затем повернул голову в сторону Селвина, чувствуя, как сердце учащённо забилось в груди. Не будь руки скованными, он запустил бы пятерню в волосы, чтобы хоть как-то себя успокоить. Без этих воспоминаний дело сшито белыми нитками. Можно прямо сейчас завершать слушанье и отправляться в Азкабан. Однако Селвин, натянувший на тонкие губы холодную усмешку, не собирался так быстро сдаваться.
— Да, лорд Сандер, вы правы, воспоминания
взрослого человека не могут быть приняты в качестве доказательства невиновности, так как они могут быть искажены, но за детские воспоминания в законе ничего не говориться. Это — воспоминание взято у Джорджа Уизли. Мальчику шестнадцать лет от роду и в силу своего возраста он не может овладеть таким тонким искусством, как искажение и утаивание подлинных воспоминаний.
— При всем уважении, лорд Селвин, — не сдавался старичок, — вы могли испортить воспоминания. Я признаю, что это тонкая и кропотливая работа, но согласно труду Пернеллы Фламель, манипуляция с чужими воспоминаниями и достижение желаемых результатов вполне возможна.
— Лорд Сандер, воспоминание было взято мной лично сегодня утром, — спокойно вступила в разговор Боунс, призывая мужчин к спокойствию.
Сандер сдвинул кустистые седые брови, открыл и закрыл рот, словно рыба выброшенная на берег, но не найдя подходящих слов грузно сел на место. Члены Визенгамота зашептались между собой, разделяясь на противоборствующие стороны. Кто-то восхищался изворотливостью Селвина, кто-то утверждал, что маневр не законен и Блэка уже сейчас пора засунуть в Азкабан. Однако никто из присутствующих больше ни стал опровергать предъявляемое Селвином доказательство невиновности.
— Итак, — ухмыльнулся адвокат, — пользуясь правом согласно Хартии о правах подсудимого, я хотел бы опросить свидетелей защиты, а затем продемонстрировать воспоминания.
Слушатели дела продвинулись другу к другу, силясь принять обоюдное решение. Прошло чуть больше минуты и вот мужчины вернулись на свои места, позволив Амелии Боунс взять слово:
— Решением слушателей дела вызывается первый свидетель защиты.
Секретарь кивнул и, поднявшись со своего места, быстрым шагом направился к серой двери, затем помявшись немного около нее, мужчина в сопровождении высокого рыжего парня подошел к Селвину.
— Вы Джордж Уизли? — привычно молвил Селвин, раскрывая блокнот.
— Да, сэр, — мягко ответил парень, кивнув Блэку.
— Вы родились первого апреля тысяча семьдесят восьмого года?
— Верно, сэр.
— Вы утверждаете, что двадцать пятого мая этого года вы стали свидетелям того, как считавшийся раннее мертвым маг Питер Петтегрю, обратился в крысу и сбежал с территории Хогвартса, признавшись в совершении преступлений на которые двенадцать лет назад был осужден Сириус Блэк?
— Да, сэр, двадцать пятого мая я видел и слышал, как Петтегрю признается в содеянном, а затем, после того, как профессор Люпин и лорд Блэк попытались его задержать, он обратился в крысу и сбежал в Запретный лес.
— Скажите, мистер Узли, кроме профессора Люпина и подсудимого, кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
— Да, сэр, помимо меня в тот вечер происходящее видели мой старший брат Фредерик, младший брат Рональд, Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер.
— Спасибо, мистер Уизли. У меня больше нет вопросов к свидетелю.
— У обвинения нет вопросов к свидетелю, -эхом вторила Боунс. — Мистер Уизли, можете сесть на свободную скамью.
Такие же вопросы Селин задавал Ремусу и Фреду, а затем, получив аналогичные ответы, адвокат вызвал последнего свидетеля защиты, тогда-то Сириус разволновался не на шутку. Сжав руки в кулаки, Блэк нетерпеливо заерзал в кресле, вызвав очередной гвалт перешептывания собравшихся.
— Вы Кассиапея Элира Джиллсон? — со вздохом неизбежности вновь заговорил Захария.
— Да, сэр, — качнула головой Кас.
— Раннее вы заверили мракоборца Айзека Марроу в том, что встретив подсудимого в коридоре школы, вы не заметили никаких признаков агрессии с его стороны.
— Да, сэр, ни мне, ни Гарри Поттеру не было оказано какого-либо давления со стороны лорда Блэка.
— И что же произошло в том коридоре, мисс Джиллсон?
— Сириус Блэк просто смотрел на нас, сэр, больше ничего.
— Ваши слова могут быть подтверждены?
— Да, их может подтвердить Гарри Поттер.
— Спасибо, мисс Джиллсон. У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Вопросов больше не было и, кинув осторожный взгляд в его, Сириуса, сторону, Кассиопея осторожно идет к скамье, где уже сидели Фред, Джордж и Ремус. Дочь садится между близнецами и на мгновение Сириусу кажется, что увидел ребенка впервые. Кас словно бы расцвела, позволив губам растянуться в неподдельной улыбке.
— Что же, — отвлекая Сириуса, проговорила Боунс, — у стороны обвинения нет свидетелей, поэтому, лорд Селвин, могли бы вы продемонстрировать нам воспоминания мистера Уизли?
-Конечно.
Селвин взмахнул темно-бордовой палочкой и чуть поодаль от Сириуса, прямо из мраморного пола, выросла каменная чаша. Чаша, которая всегда предназначалась лишь для сохранения воспоминаний прошедших судов, а не для воспроизведения чьих — либо воспоминаний и как только в министерский омут памяти попадают частички памяти Джорджа Уизли, прозрачная гладь в нем идет легкой рябью. Темно-синяя вода в чаше сменяется серебристой и через секунду зал погружается в ночь, когда Питер Петтерю показал свое истинное лицо. Тусклые, но четкие картины воспоминания кружат по залу, сменяясь одна — другой: Питер из крысы становится человеком, Питер признается в своей вине прильнув к ногам Гарри умоляя о пощаде, Питер вновь становится крысой ускользая в запретный лес, а затем кружащие вокруг дементоры, камнем падают к берегу озера. Воспоминание тускнеет, молочной жижей растворяясь в темно-синей воде омута памяти.
Людской шум врезается в барабанные перепонки неожиданно. Они захлебываются в собственном недоумении, и только дети, что сидят прямо напротив хранят молчание, уверено выпрямив свои спины.
— В античности, — перебивает шум Селвин и люди затихают — при вынесении судебного решения, использовали белые и черные камни. Белый камень — был символом невиновности, черный — вины. Обвиняемого выводили на помост и давали право вытянуть из мешка один камень. Тех, кому посчастливилось вытянуть белый камень, отпускали сразу же. Они возвращались в семьи, растили детей, кормили семью или далее продолжали вести разбойный образ жизни. Тем же, кто вытягивал черный камень, ждала неминуемая смерть. Это напоминает мне суды, что проводились Визенгамотом двенадцать лет назад.
Захарий смолк, позволяя возмущенной толпе вновь взорваться негодованием. Те председатели, которые не вели дело, возмущенно повскакивали со своих мест, стремясь опровергнуть речь Селвина, что было мужчине только на руку. Он только что кинул в толпу продажных председателей тот самый черный камень и те отчаянно пытались не упасть лицом в грязь.
— Многим
из нас достался белый камень и многие выбрали черный. Сириус Блэк — жертва несправедливого суда. Того самого суда, что корнями тянется к античности и если человечество стремиться к развитию, давайте откинем камни и примем верное решение.
Боунс встав на ноги, проводит рукой по черной мантии, разглаживая несуществующие складки, затем обводит взглядом слушателей дела и людей пришедших на открытый суд.
— Слушатели дела, — провозгласила Сьюзен, — удаляются для вынесения вердикта.
***
Волосы, собранные в тугой пучок на затылке, отливали легким медным блеском в свете тусклых факелов. Высокие скулы и уставшие медового цвета глаза. Ей нравился цвет ее глаз, в сочетании с кожей персикового оттенка они смотрелись премило. В юношестве Меда умело пользовалась своей красотой. По ней сходил с ума весь Хогвартс. У родителей было намечено много выгодных для семьи партий, но жизнь без любви Тонкс не представляла. Поэтому и сбежала, предпочтя высшие чувства очередным межродовым интригам и разделению власти.
До определенного момента Андромеда считала себя пусть и не хорошим человеком, но человеком с доброй, открытой душой. Она искала встреч с сёстрами, пыталась как-то наладить отношение с Регулусом. Но как бы она не старалась, как бы не билась, а Рег ушел и его не стало. А потом настала очередь Сириуса. Они виделись редко. Слишком редко для тех, кто был сплочён перед натиском семейных традиций и верований. Потом прошел тот слух о Поттерах и она поверила. Отвернулась от кузена также как отвернулась Вальбурга, также как от нее отвернулась мать.
Обняв себя за плечи, Меда всхлипнула. Хороший человек? Нет. Безропотная вера в ближнего своего, даже если он совершает что-то плохое, вот что определяет человечность. И пусть это наивно, пусть не оправдывает реальность, но так оно должно быть.
Сириусу было лет восемь, когда он сказал, что она его самая любимая кузина. Он схватил ее за ладошку, прошептал на ухо быстрые слова и протянул рождественский подарок — тонкий серебряный браслет. Сириус верил ей. Был в ярости, той самой, на которую способны тринадцатилетние дети, когда ее, Меду, навсегда вычеркнули из рода. А что почувствовала она, когда Айзек Марроу сообщил ей о заключение Сириуса под стражу и о предстоящем суде? Она ничего не почувствовала. Просто кольнуло разочарование, а потом в голове пронеслось «а чего же ты ожидала?». Чего она ожидает теперь? Холодность. Ненависть. Безразличие.
Меда вновь втянула воздух, порождая какой-то мокрый и горестный звук. Влажные ресницы неприятно касались кожи при моргании и трясущиеся пальцы не успевали смахивать солоноватую жидкость.
Никому из собравшихся журналистов и просто жадных до сплетен людей, не было дело до Андромеды, и впервые она чувствовала, что одиночество на нее не давит, а наоборот раскрепощает. Быть одинокой среди разношерстной толпы людей это было таким знакомым, что одиночество почти родственно тянуло к ней свои тонкие руки.
Между тем кольцо журналистов окружило выход из зала заседания. Каждый из них стремился встать в первые ряды и каждый бережно поднимал камеру над головой, чтобы не приведи Мерлин, конкуренты не испортили дорогую вещь. Их выкрики звучали так вычурно и так спесиво, что хотелось выкрикнуть что-то непристойное, забирая их убогое внимание себе. Только вот зачем? Защита Сириусу уже не нужна, да и не от такой женщины как она.
Каждый из семьи Блэк оправдывает свою фамилию действиями, словами, гордыней и Андромеда была Блэк. Она свою фамилию оправдала с лихвой, очень привычно прогнувшись под родовыми законами.
А он шел гордо расправив плечи, чем-то очень отдаленно напоминая своего отца. Губы сжаты в тонкую линию, глаза горят всполохами темного огня. Они ему отвратительны, Андромеда чувствует это, она всегда могла понять, что именно чувствует Сириус, даже если он скрывал свои чувства за оттенками лжи. Всегда чувствовала и прогадала там, где были слишком большие ставки.
Габриэлла идет чуть позади Сириуса и он, то и дело замедляет шаг, толи осознано, толи нет, пытаясь стереть всякое расстояние между ними. А Касси, поддавшись юношескому максимализму, шагает рядом с мальчиками-близнецами, так напоминающих близнецов Пруэттов, да рядом с Люпином. Худым, сосредоточенным, печальным и уставшим. Двое друзей так похожи друг на друга, словно бы в той компании шагающей сквозь толпу журналистов, появились еще одни близнецы.
Андромеда задыхается, не решаясь сделать шаг навстречу. Она сама не знает, чего боится: того, что Сириус никогда не простит ее или того, что приняв его прощение, она так и не сможет почувствовать облегчение. Толпа журналистов почти поглощает ее, и люди вокруг походили на смытые пятна. Дорожки от слез холодные и Меда чувствует отвращение к себе также отчетливо как ощущает жалость.
Ее вытягивают из толпы неожиданно. Резкий рывок заставляет упереться носом в чью-то грудь.
— Ты всегда была немного не от мира сего, — с хрипотцой звучит забытый голос и в нем, кажется, звучат нотки смеха.
Андромеда ничего не говорит, просто крепко обнимает кузена, вдруг почувствовав облегчение.
***
Обычно процесс признания отцовства проходил в судебном порядке, но это дело имела совсем другие обстоятельства. Эшли приказали сделать все тихо, быстро и качественно, разумеется, взяв с нее слово, что ни одна живая душа не узнает, до определенного момента, о том, что в себе содержит документ. И вот все подписи и печати поставлены, а углы пергамента, заботливо зажаты книгами, для того чтобы от чернил не осталось помарок. Кто же захочет ругаться с лордом Блэком?
Он был красив, этот новый лорд Блэк. Даже легкая седина на виске шла ему, придавая обладателю какой-то романтический шарм!Даже впалые щеки и какая-то мешковатая одежда была ему к лицу. Сила волнами исходила из него. И это после двенадцати лет в Азкабане! Сама бы она, Эшли, уже через месяц в том месте, внешне и внутренне стала бы походить на иссохшую мумию. Да и вообще, вся история Блэка пропитана романтикой. Для того чтобы вновь убедится в этом, девушка вновь отпускает взгляд на пергамент. Ее сердце пропускает удар, когда светлым глазам, предстает блестящий зеленый жук, бегающий по витиеватым строкам документа. Эшли сворачивает чистый пергамент почти со скоростью звука и, уже замахнувшись, дабы покончить с жуком, понимает, что серовато-черная жижа, оставшаяся на имени дочери Блэка, последнего не обрадует.
- А ну, брысь отсюда!
Указательным пальцем помощница Селвина сгоняет живность с бумаги, давя в себе крик отвращения, после того как кожа соприкасается с хитиновой оболочкой.
