Карточный домик

«- А ты не думал, что ты плохой человек? — Нет, не думал, Марти. Миру нужны плохие люди. Мы отпугиваем тех, кто еще хуже.» Настоящий детектив. Растин Коул и Мартин Харт.

      Круговое движение кистью и жидкость, по цвету напоминающая крепко заваренный чай, бьется о стеклянные края, холодными каплями врезаясь в кожу. В кабинете царит полумрак, и только пляшущий огонь в камине живет действительно по-настоящему. Поленья сгорят, и огонь погибнет, без сожаления, тоски и неисполненных желаний. Крепкий напиток въедается в десна, небо, язык, лицевые мышцы сокращаются, заставляя непроизвольно сжать челюсть, почувствовать, как жидкий огонь бежит прямо по горлу. Мимолетно, будто бы никогда и не был во рту, раздражая вкусовые рецепторы.        Что же, Кассиопея Блэк, за тебя!       Пятно. Полукровка. Бастард. Единственная наследница. Мисс Блэк. Маленькое отродье. Длинноногая, беспечная, воспитанная так, будто бы она не часть древних родов, а какая-нибудь плебейка! Мерзкий щенок вшивого кабеля! Никакой ответственности, никакого воспитания, только завышенное собственное «я», даже тогда, когда была всего лишь какой-то там Джиллсон.       Люциус ухмыляется, ставя пузатый стакан на столешницу. Приглушенный звук бьет по барабанным перепонкам, а перед глазами только тяжёлый взгляд черных глаз, да новая статья на желтовато- серой бумаге Пророка.       …Вернулось ли могущество Блэков с неожиданным потомком? Как сложится судьба Магической Британии, так опрометчиво скинувшая со счетов этот древний род темных волшебников? Кто она: Малфой или Блэк?»       Темные волосы, темные глаза, глядящие только, казалось бы, осуждающе. Врождённая блэковская стать, которая стала проявляться, возможно, с самого рождения. Дочь Регулуса.       Кружился над Габриэллой, как ворон над добычей, что вылетел с их мерлинового герба. Кружился, кружился, с каждым разом, глотая по пути ложку дегтя, смотрел с подозрением, сужая свои глаза, выискивал, выяснял и рухнул вниз.       «Это ты его убил, — размазывая слезы по щекам, рыдала Габриэлла, прижимая хнычущее создание к груди, — ты, и вся твоя шайка»       Дочь Регулуса. Ну не полукряквой же ей быть в самом то деле!       Темные волосы, невоспитанность, насмешливость и этот чертов взгляд…       Что же она Блэк, как Лициус и подозревал все эти шестнадцать, Мерлин их дери, лет! Да-да, дочь Блэка, но вот только совсем не того. И это даже хуже. Хуже чем быть дочерью Джона Джиллсона.       С горлышка штофа виски бежит почти лениво, дразня резким запахом.       Что же, Регулус Блэк, за тебя!       Это было действительно неожиданно. Какая самоотверженность! Какая расчетливость! Мальчишка даже после смерти заставляет восхищаться собой. Взять удар на себя и… Мерлин, да чего же тошно!       Люциус пытался искоренить в себе ненависть к ребенку, но всякий раз выходило как-то извращенно и Кассиопея, хотела этого или нет, как отражение впитывала всю суть родственных взаимоотношений, которые только на словах родственные. И вот, через шестнадцать лет, племянница думает в каких пропорция разбавить яд, да как бы покрасивее поднести ему, Люциусу. Но была ли у него это ненависть? Может быть, это банальная ревность или опасение? Опасение за жизнь сестры. То самое, что после смерти Регулуса, заставляло просыпаться в поту и мчатся к гобелену, дабы убедится, что золотое Габриэлла Кассандра Малфой, не стало угольно черным, как символ скорби. И он падал на колени, вознося молитву всему живому, клялся, что наладит отношение с сестрой, возьмет племянницу на руки, взлохматив ее темные кудри. Клялся. Но клятвы нарушены.       Что же, за клятвопреступников!       Люциус одним большим глотком выпивает Огден и слегка искривляет лицо, вновь устремив взгляд на камин, вслушиваясь в легкие шаги, что раздавались позади него. Легкий аромат пионов вмиг напомнил просторный кабинет и вскоре мужчина почувствовал, как на его плече легла изящная женская рука.       — Это должно было когда-то случиться, — тихо шепчет Нарцисса. Голос ее звучит как перезвон ветреных колокольчиков.       Еще одна Блэк, которая была сначала неизбежностью, которую отец посулил стать привычкой, но она стала намного больше, чем простая привычка и это случилось задолго до рождения Драко. Красота, ум и нежность, что открыты только для него, Люциуса, а для остальных Нарцисса Малфой холодная и расчетливая аристократка.       Люциус смотрел на нее снизу вверх, ловя блеск огня в голубых глазах. Его завораживали линии ее совершенных губ и молочно-белая кожа на шее, сквозь которую проступали паутинка едва заметных вен. Лорду хотелось прикоснуться губами к пульсирующему пульсу, прикладывая дорожку из поцелуев к выпирающим ключицам, запуская руки в ее густые и белые, как снег, волосы. Хотелось почувствовать жар тела жены под собственным телом, таким же горячим от возбуждения. Услышать, как собственное имя срывается с ее губы с хрипловатым стоном. Хотелось. Но вместо этого Люциус лишь ухмыляется.       — Ты знала, — утверждает мужчина, переведя взгляд на огонь.       — Давай не будем делать из этого трагедию, -сухо бросила Нарцисса, тихо стуча каблуками по каменному полу.       Она идет привычно покачивая бедрами, грациозно садится в соседнее кресло, привычно держит осанку, привычно отпускает руки на колени. Такая привычная, такая холодная.        — А ты, я смотрю, очень рада этой новости.       Люциус делает очередной глоток и, слегка приподняв правую бровь, вопросительно поглядывает на жену.       — Это шанс для рода Блэк, так что да, я рада.       — Ну конечно, только вот маленький бастард все же женского пола. И тут этот опять подвел свой род.       — Этот — мой кузен и новый глава рода. Тебе, так или иначе, придётся с ним считаться. К тому же Габи, ее чувства к Сириусу не угасли. Думаю, никогда не угасали. Кто знает, что чувствует к ней кузен и что из этого выйдет.       Нарцисса ухмыльнулась, протягивая руку к стакану с виски и Люциус, скорее машинально нежели осознано, передает жене напиток. Она отпивает совсем немного. Её губ касается легкая улыбка. Малфой чувствовал как Блэк медленно одерживает победу и ему отчего-то не хотелось сдаваться слишком быстро.       — Пришлось бы считаться, дорогая, если бы не двенадцать лет в Азкабане. Кто знает, что он с ним сотворил и что из этого выйдет.       — Тут ты прав, -кивает Нарцисса, вновь отпивая виски.       Они сидят в тишине совсем не много. Оба, и муж, и жена, слышали треск дерева в камине. Чувствовали, как ароматы пиона и дорогого табака смешиваются во что-то невероятно противоположное, но идеально сочетающееся. Однако, все разбивается, когда Нарцисса вновь нарушает тишину:       — Не стоило ее отталкивать, Люциус. Касси так тянулась к тебе…       — Касси, -Люциус передразнил жену, привычно искривляя губы. — Она была полукровкой, в котором я подозревал бастарда. Я намекал Габриэлле, но та была непробиваемой. И Кассиопея, как не крути, была, есть и будет всего лишь позором рода Малфой и Блэк.       — Она ребенок, -голос Нарциссы дрогнул, но воспитание взяло свое и холодный блеск в глазах оставался все таким же неприступным. — Все что ей нужно было — это твое признание. Первых лет двенадцать, пожалуй. Теперь она тебя ненавидит.       — Она невоспитанная и совершенно не подготовлена к тому, что она теперь наследница рода. Ее имя будут пятнать, втаптывая в грязь и, возможно, это будут делать и с нашими именами, потому что Кассиопея Джиллсон, как бы то ни было, часть рода Малфой. Так что я особой любви тоже не чувствую.       — Кассиопея Блэк, Люциус, — сухо поправляет Нарцисса. — Ты ведешь себя как обиженный ребенок. А случись что с Габриэллой, не приведи Мерлин, как бы ты вел себя по отношению к ее ребенку?        — Но не случилось же, — попытался увильнуть от ответа Люциус.       — Тогда гибли целыми семьями, Люциус! Я была и буду готова принять Кас и помочь ей как родной дочери. Даже если бы она на самом деле оказалась полукровкой. Она интересная девочка, верная, любящая, умная.       — Зато я не готов и не буду готов. Моя дорожащая сестра и твой кузен заварили эту кашу вдвоем, пусть вдвоем и расхлёбывают. А девчонке полезно будет узнать наше общество изнутри.       — Оно давно прогнило…       — Да, поэтому его так легко подстраивать под себя. Так что, — Люциус берет стакан из рук жены, — за всю ту гниль, что есть в человеческих душах!