***
— Аккуратнее, Виктор, лестница… Виктор почувствовал, как его нога соскользнула, и он, потеряв опору и равновесие, шлепнулся вниз в сугроб. — …Заледенела, — почесал под шапкой лоб Отабек. — Поздно сказал! — попытался выбраться из снега блондин. Пхичит подал ему руку. — Все в порядке, можешь идти в дом, мы уже сами занесем лестницу. Зайдя в домик, Виктор тщательно выковырял снег из всех возможных мест, куда тот успел пробраться, пока эта «красота» не превратилась в мокрую кашицу. В доме было слишком тихо. Юрий застыл у камина. — Юра, — окликнул Виктор блондина, — а где Юри? Уже спит? Когда Юрио повернулся, и на лице его читалась печаль пополам с виной, Виктор ощутил беспокойство. Он приблизился к Плисецкому, вглядываясь в глубокий изумруд его глаз. — Что произошло? — Прости, Виктор… Я не делал это специально. Я, я… Даже не знаю, что за язык потянуло, просто взял и все выложил начистую! Я действительно сожалею… Виктор прикрыл глаза, в попытке успокоиться: — Ты рассказал ему?.. — Да, — еле дыша, пискнул златовласый парень. — Куда он пошел? — Он сказал, что отправляется туда… в замок. — Я должен догнать его, — полушепотом проговорил Виктор и резко кинулся к выходу, едва не сбивая подоспевших к этому моменту гномов с пути. — Возьми фонарь, — Пхичит всучил масляную лампу в руки блондину. — Там очень темно. — И если хочешь догнать — поторопись. Снег быстро следы заметает, — подметил Георгий, уже вслед убегающему парню. Когда Виктор исчез, все застыли в тишине. Юра зажал лицо руками, чувствуя, что сейчас расплачется. — Я должен что-то сделать! Чем-то помочь. Мне так страшно… — он почувствовал, как маленькая ладонь касается его предплечья. Открыв глаза, Юрий посмотрел на взволнованное лицо Отабека. — Сейчас ты не можешь ничем помочь. Ни Юри, ни Вите. Знаю, что ты волнуешься за них обоих, но это уже не твоя битва. Сейчас все зависит лишь от них самих. И даже наши судьбы. Так что не вини себя ни в чем. Пусть и против своей воли, но ты все поступил правильно, Юра. Блондин вздохнул немного облегченно. И хоть что-то в словах Отабека оставалось непонятным для него, его утешили слова маленького человечка.***
Виктор брел вперед, немного радуясь тому, что гномы всучили ему хотя бы лампу. Правда, толку от нее было совсем мало — освещала она лишь небольшое пространство впереди, но этого совершенно было недостаточно, чтобы сориентироваться в лесу во время метели. Такого жуткого снегопада он не видел уже очень давно. Снег даже не успевал падать на землю. Сильный ветер то и дело подхватывал его и кружил, кружил в воздухе. Крупные хлопья летели прямо в лицо Виктору. Снег облепил каждую прядку его волос, и они свисали вниз подобно сосулькам. «Прошу, Юри, остановись!» Сердце билось в тревоге, но даже его быстрое биение не согревало тело. Виктор чувствовал холод изнутри, и с каждым новым шагом там становилось все холоднее. Он боялся идти в замок, боялся смотреть Юри в глаза. Он с радостью бы свернул и вернулся домой, но так было еще хуже. Он не мог позволить Юри быть там одному, одному все это увидеть. Он должен был все объяснить. «Но что я могу сказать ему? Что теперь я могу дать ему? Он дал мне тепло и любовь, я же взамен лишь обжег его холодом. Но разве все было ложью? Нет. Я ведь…» Не разглядев дерева впереди себя, Виктор напоролся на него. Фонарь выпал из рук, разбившись о корни. Все погрузилось в темноту. Темнота, как чернила океанского спрута, охватила его. — Ты не знаешь, куда идти… — послышалось взволнованное карканье Якова. Ворону так же было очень тяжело передвигаться по ветру во время подобной метели. — Я не знаю… — согласился Виктор, сползая вниз, опираясь о ствол дерева, охватывая колени руками, сжимаясь, чтобы согреться. Сколько времени прошло, точно Виктор не знал, но ему удалось переждать темноту. Время подходило к утру, и все вокруг стало легче различимо. Утренние сумерки накрыли лес, а метель так же постепенно утихала. Виктор мог оглядеться вокруг, но это его не утешало — не было ни единого признака того, что он хотя бы на полпути до выхода из леса. Деревья, как назло, обступили его плотным кольцом. Где-то далеко слышалось уханье совы, прощающейся со своим излюбленным временем суток. «Светлеет, но я заблудился… Имеет ли смысл куда-либо идти? Уже поздно. Все равно уже слишком поздно, чтобы что-то исправлять, но все равно…» — Виктор поднялся на ноги и продолжил путь, но это было больше похоже на бесцельные унылые скитания, чем на попытку достичь какой-то цели. Сделав еще один шаг вперед, он не заметил, что ветви дерева слишком низко нависли над ним, и ощутил, как искореженные морозом, они, словно иглы, царапают его кожу лица и шеи, путаются в волосах. — Черт! — выругался он, пытаясь выпутаться из живой ловушки. Что-то натянулось у самой шеи. Внезапно очень близко к уху послышался металлический звон. Боковым зрением блондин заметил, как что-то блеснуло в темноте утренних сумерек, рассекая ее, словно догорающая звезда. — Камень! — осознал Виктор, но слишком поздно. Небольшой камушек — аквамарин, что был подарен ему Юри, — сорвался с порванной цепочки и, упав вниз, бесследно утонул под снегом, словно одна единственная пролитая на него слеза. В этот момент, застыв, Виктор почувствовал себя так, будто вовсе не камень упал вниз, а его собственное сердце, и что-то, так же, словно серебряная цепочка, оборвалось навеки… В любой другой момент это бы было просто нелепостью, случайностью, но сейчас это было лишь подтверждением его страхов — все рушится, все рвется, все теряется. И Юри он так же потеряет именно сегодня… Опустившись коленями на снег, Виктор попытался отыскать камень. Картинка перед глазами расплывалась от накатывающих слез, словно тихая гладь озера теряет четкость отражения, стоит лепестку, принесенному ветром, коснуться ее. Пальцы горели от холода. Они краснели, словно обожженные пламенем. Но искать что-либо было бесполезно. «Все теряется, все рушится, все рвется и все уходит… Все ускользает сквозь мои пальцы, подобно растаявшему снегу…» Словно наяву Виктор увидел обрывки своего кошмарного сна. В нем Юри отворачивается от него, убегает с испугом в глазах, отдаляется и исчезает навсегда, оставляя Виктору лишь яркий отблеск своего образа. Как блондин тянет руку в пустоту, пытаясь ухватить хоть призрак былого тепла. «Я думал, что Лед лишь шантажирует меня подобными видениями, но это оказалось ближе и реальнее. Теперь я вижу, как я близок к такому исходу… Нет, теперь я знаю, что Юри отвернется от меня, как и во сне. Но еще не время жалеть себя. Я еще могу все исправить. Я знаю, как все исправить», — Виктор решительно поднялся на ноги и сосредоточился на холоде, но не том, что клубился вокруг, а на том, что давно дремал в его сердце, дожидаясь своего часа. — Виктор, что ты задумал? — послышался уже практически забытый вкрадчивый шепот Льда, но Виктора это не особо впечатляло или удивляло, он был полностью сосредоточен на своей цели. — Я собираюсь снять заклятие с замка, — проговорил он, оглядывая пространство вокруг себя, ступая на середину небольшой поляны. — Нет!— голос льда был резок и остр, как разбитое стекло. Он словно впивался осколками в барабанные перепонки. От боли в висках Виктор поморщился. — Ты не сможешь! — Можешь даже не пытаться отговорить меня. Я не подчиняюсь тебе больше, ты это знаешь, но и силы еще у меня твои остались. Я сделаю это… Виктор прикрыл глаза, пытаясь вспомнить то забытое чувство силы, что переполняла его когда-то. Он простер руку вперед, ощущая пляшущее на кончиках пальцев колдовство. Морозное покалывание его таилось где-то глубоко в слабом человеческом теле. Оно все отчетливее звучало в нем нарастающим, медленным, как прилив, звоном колоколов, отвечая на немой призыв того, кому привыкло повиноваться в последнее время. — Дурак! Все изменилось, ты уже не можешь управлять ею без последствий. Я уже говорил. Эта сила убьет тебя. Сделаешь это и умрешь. Волшебство отнимет все твои силы. Оно иссушит твое сердце, не оставив и капли тепла. Оно уничтожит все тепло! — Виктор! — обеспокоенно прокаркал Яков, словно настаивая подумать хорошенько, прежде чем сделать что-либо. «Я знаю… Я прекрасно знаю это!» — …И это не имеет значения, потому что я не делаю это просто так. Моя жизнь, мое тепло, мое дыхание не имеют ценности для этого мира, ведь ты все равно убьешь меня, так или иначе. Раз уж я более не жилец и нечего мне терять, я хотя бы исправлю то, что натворил по глупости. Я верну то, что отобрал у Юри. И пусть это не загладит мою вину полностью, лишь малую долю ее, но… Это все, что я смог придумать. Лишь отдать свою жизнь ради его счастья… Виктор максимально старался представить себе замок таким, каким он его запомнил. Ему не нужно было открывать глаз, чтобы знать — снег кружил вокруг его тела, сочась сквозь пальцы, вплетаясь в волосы. Кружил в ожидании приказов. И Виктор дал ему свой мысленный приказ. «Моя сила ослабла, но я все еще могу управлять ей. В последний раз, прошу, не подведи меня…» Постепенно ветер стих, словно ускользнул, сквозь все лесные преграды направляясь к своей цели, оставив хозяина позади. «Кажется, я сделал все, что мог…» — Глупец… Виктор почувствовал, как его тело бьет крупная дрожь. Холод нахлынул на него так внезапно, словно лавина, сбивая дыхание. Он пытался вытолкнуть из легких отработанный воздух и сделать новый глоток свежего, но гортань сжалась в приступе судороги. Боль прошлась по всему телу, подобно удару тока, и блондину пришлось опереться спиной на дерево, чтобы удержатся на ногах. Однако, это не помогло надолго. Боль зарождалась прямо в груди и пульсировала в каждом сосуде. Заходившись в приступе кашля, Виктор сполз на землю, больше не в силах стоять на ногах, но он не ощущал ничего под собой и вокруг. Все смазалось, расплылось, остался лишь маленькая щелочка, сквозь которую он все еще мог смотреть в реальность, и та с каждой секундой затягивалась все сильнее. «Кажется на этом все…» — подумалось ему даже как-то безразлично, словно это было таким пустяком. Сквозь дымку он заметил блеск в снегу. Может все же камень? А может всего лишь снег и лед? Тем не менее, ему хотелось проверить. Он попытался приблизиться к этому месту, но передвигаться было слишком сложно, и все сводилось лишь к тому, что он обессилено тащил свое тело по снегу. Едва разборчивыми отрывками звучал теплый голос уже где-то на грани воспоминания и воображения: «Виктор! Виктор!»,— льющийся из мягких губ смех. «И… тебя я так же люблю, Виктор…», — где-то, еще дальше, прозвучало. «Сколько себя помню, я всегда любил тебя…», — последние слова теряются, утопают в белом шуме. Очередной приступ боли, и все мышцы словно окаменели. Из последних сил втягивая в легкие холодный кислород, Виктор откинулся на спину, обращая взгляд к небу. Рассвет… Солнце расцвело на серо-голубом небе, на котором не было угрюмых смолистых туч. Яркие лучи, словно стрелы, запущенные умелым лучником, проскальзывали сквозь голые верхушки деревьев и вечнозеленые лапти елей и сосен, падая россыпью золота на снег. Протянув руку, Виктор пытался подставить хотя бы кончики пальцев свету, коснуться его невинного тепла, впитать его еще немного. Но этот лучик становился все дальше, все бледнее, и вот, обратившись маленькой искрой среди безграничной тьмы, и вовсе исчез, погружая Виктора во мрак.***
«Бум-бум-бум», — что-то звенело в ушах, словно пытаясь компенсировать нехватку каких-либо звуков вокруг. Юри поднял голову с колен, разомкнул красные от слез веки, но ничего нового, кроме посветлевшего неба за окном, он не увидел. Таким образом, он смог догадаться, что провел в замке всю ночь. Он долго не двигался. Его ноги ничего не чувствовали. Вместе с ним, казалось, застыл весь мир. И хоть темнота ночи и отступала, она оставила внутри него самую тоскливую часть себя. Внезапно послышался оглушающий треск — окна распахнулись, не сдержав напора сильного ветра. Он ворвался в помещение, неся с собой рой снежных хлопьев, и закружился подобно торнадо по всему залу. Испуганно Юри наблюдал за тем, как метель бушует вокруг. Не сразу можно было подметить, что весь зал стал медленно преображаться. Он менялся. Вот со стен исчезла корочка льда, возвращая им прежний яркий и богатый вид. Краски вернулись и на потолок, и на пол, раскрывая их подлинный лик. И ледяные фигуры не в последнюю очередь стали преображаться, таять. Практически в один миг все ожило. Все заблестело прежней радостью, заиграла привычная музыка, послышались разговоры и смех, звон бокалов и посуды. Все наполнилось жизнью. Гости, еще пять минут назад являющиеся пленниками колдовства, как не в чем не бывало, кружились в танце, пили ели и, в общем, занимались тем, чем и три года назад. Словно стрелки часов отмотали, поставив все на свои места. Даже резкие запахи еды, алкоголя, пота и духов едва ли изменились. — Срочно заприте окна! — послышалась возня слуг, что пытались справиться с тяжелой рамой, — Как они вообще открылись? — Ветер сегодня рассвирепел что-то, — смеялись дамы, стоявшие ближе к окну, поправляя растрепанные прически, украшенные бантами и перьями, и смахивая платками снежинки с пышных юбок. Юри коснулся щеки, слегка оттянул ее кончиками большого и указательного пальцев, прислушиваясь к ощущениям, проверяя, не сон ли это. Все по-настоящему. — Юри! — послышался до боли родной голос. Брюнет развернулся, встречаясь взглядом с матерью. — Ты разве не ушел на каток? Мы думали, что тебе наскучил этот прием. Спустя столько времени слышать голос матери, отца, видеть их родные сердцу лица. Юри, не контролируя свои движения, кинулся вперед и обнял королеву. Ее теплый, комфортный аромат, что окружал его с младенчества, успокаивал и утешал. И хоть элементы ее роскошного платья и не давали в полной мере погрузиться в мягкие объятия, он все равно чувствовал то родительское тепло, с которым женщина погладила его макушку. Она не понимала, что произошло, но на то она и была его матерью, чтобы чувствовать каждое малейшее колебание его души. В эту минуту она знала, в нем плескалась уйма самых противоречивых чувств, которые так и норовили найти выход при помощи слез, но парень сдерживался под этим напором. Чуть придя в себя, Юри отодвинулся от королевы и вновь с удивлением оглядел зал вокруг. «Это же не я сделал? Я ничего не делал. Колдовство ушло, но не само же? Кто-то снял его. Кто же. Кто?..» Лицо короля тем временем омрачалось беспокойством. — Почему ты выглядишь таким расстроенным, Юри? Ты плакал? — мужчина коснулся плеча сына своей тяжелой рукой, слегка притянув к себе. — Это из-за Виктора? Да, он не приехал, но, уверен, он хотел бы. «Виктор…» Плохое предчувствие поглотило Юри. Оно налетело на него внезапно словно лихорадка. — Простите… — парень сделал шаг назад. Его тянули призраки прошлых воспоминаний. Лицо Виктора витало перед его глазами, словно отражение на неспокойной глади воды. — Куда ты? Останься с нами. — Я должен… Мне нужно найти его. Я чувствую, что он в беде… — сказал Юри, но тихо, самому себе. Он просто был в этом уверен. Он знал. Его неспокойное сердце кричало это ему, заглушая все сомнения, оставляя лишь страх. Мучительный и никак не иссякающий за все эти долгие сутки страх. Ему не хотелось оставлять замок, но в его мыслях он уже был слишком далеко. Даже от родителей, по которым безумно тосковал. И сейчас, покидая замок, Юри продолжал тосковать по всему, что было родным его глазам и сердцу, но более сильное чувство, сильнее, чем зов родины, овладели им. И он выбежал на улицу, вновь окунаясь в оглушающий, ошеломляющий холод. Темноты больше не было, и это стало неприятным для непривыкших глаз открытием. Восходящее солнце освещало лес. Тень длинными церулеумными шрамами лежала на озолоченном лучами снегу. Такое обилие света, блеска и переливов цвета исходило лишь от драгоценных камней при свете ламп на дне гномьей шахты. Парень двинулся вперед, вороша сверкающие сугробы, но у него совершенно не было ни единой догадки, куда он обязан держать путь. Виктор может находиться где угодно. «Вот только уж точно не дома. Уверен, он отправился следом за мной, вот наверняка и заблудился. Но, где бы он ни был, у меня плохое предчувствие…» Рядом послышался шелест крыльев, и навстречу Юри вылетела большая черная птица. — Это ворон Виктора! — с долей облегчения вздохнул Юри. Яков сел на предплечье парня, и тот провел пальцами по гладким черным, с перламутровым отливом, перьям. — Значит он где-то рядом? Где он? Где Виктор? — отчаянно требовал ответа Юри, и Яков, конечно же, был готов помочь ему. Он быстро взлетел и направился на восход, показывая дорогу. Около двадцати минут Юри и Яков двигались навстречу солнцу, и вот ворон нервно закружил над крохотной поляной, надрывно каркая и разбрасывая по снегу черные перья, что напоминало капли чернил, встречающих свою смерть на белоснежном листе бумаги. Юри не сразу заметил человеческую фигуру, лежащую на снегу. Когда же он разглядел, что это, его сердце едва не выскочило из груди. — Нет! — прокричал Юри, кинувшись к бездвижному телу, и припал на снег рядом с ним. Брюнет немного опешил, увидев, что это был не совсем такой Виктор, которого он привык видеть. «Но это все еще он». Юри протянул руку, пропуская сквозь пальцы, потускневшие короткие прядки волос цвета серого мрамора. Коснулся заиневевшей щеки, ощущая ее неестественный холод. Провел большим пальцем по губам, что окрасились в серо-лиловый — цвет мертвых роз. Тонкие веки, украшенные густыми серыми ресницами, так же потемнели. Одна из рук безвольно упала на снег. Она была едва на пару тонов темнее этого снега. Кожа на ней была хрупкой, прозрачной, с едва различимым нежно голубоватым узором из тонких венок, она напоминала собой расписной китайский фарфор — голубое на белом. С надеждой, совершенно не оправдывающей себя, Юри припал к груди блондина, пытаясь расслышать сердцебиение, но его не было. «Неужели я опоздал? Неужели Виктор…», — Юри было страшно произносить это слово вслух. Он сжал рот ладонями. Все внутри сжалось, словно бутоны цветов на морозе. «…Мертв? Мы должны были найти другой выход! Но не так… Не так… Это конец…» «Это не конец», — послышался мелодичный и тихий женский голос. Юри немного испуганно оглянулся. Никого, кроме ворона, скукожено сидящего на ветке березы, поблизости не было. Тогда Юри вспомнил тот голос, что снился ему совершенно недавно. Он не знал, кому он принадлежит, сулит ли зло или добро. Может он, Юри, просто сошел с ума. Но в этот момент ему уже нечего было терять, и он просто прислушался. — Вспомни, кто ты, Юри, — ласково продолжил голос. — Ты можешь сделать больше. Не опускай руки, ты знаешь, что в них таится сила. — Я не могу оживлять мертвых! — отчаянно выкрикнул Юри. Он не хотел силы. Не хотел власти над чем-либо. Ему нужно было лишь одно — чтобы Виктор был жив. — Ты прав. Оживить мертвого невозможно даже Духу Весны. Но кто сказал, что Виктор мертв? — Но… его тело… — Сердце покрылось льдом, заключив все тепло, покорив несчастную душу. Сильное колдовство, от которого погибло не одно живое существо. Но, как на каждый яд есть свое противоядие, так и это колдовство можно разрушить. Еще есть время. — Я не способен на это… — опустил руки принц. Он ничего не знал об этом, не умел. Он видел в некоторых своих способностях лишь странность. Но голос не отступал: — Ледяному королевству нужен лучик солнца. Мы и так долго ждали. Ты сможешь, лишь поверь в себя. Лишь ты можешь дать надежду всему, что погребено под холодом. Поэтому ты должен найти в себе силу. Надежда есть, пока ты сам не потерял веру. — Надежда?.. Луч солнца спустился вниз с заснеженных верхушек елей и опустился на поляну, заставляя все вокруг искриться, переливаться красками, словно перламутр. «Надежда это и есть то тепло, что я чувствую внутри?» Юри поднял свою ладонь, разглядывая узор на ее поверхности, словно микроскопические тропинки его жизненного пути. Это были и пути его предков, далеких и не очень. Кожа руки была горячей. Холод не мог остудить его тепла. Лишь над ним не было у него власти. Воздух задрожал. Возможно эта сила — то, что не всегда принадлежало ему, но теперь стало частью его существа — волшебство. Оно ютилось клубочком внутри, словно живое создание, желающее наконец-то быть не просто частью его, а чем-то большим. Оно рвалось наружу. Юри притянул Виктора к себе, поддерживая его шею руками. Губы блондина приоткрывались как два лепестка, и Юри коснулся их едва-едва ощутимо. Он чувствовал, как воздух вибрировал вокруг них. Он сосредоточился на комочке тепла внутри, словно пытаясь расшевелить, извлечь его из тайников своего тела. Тепло поднималось выше, к горлу и становилось более осязаемым на поверхности его губ. Через это прикосновение он пытался поделиться этим теплом. Он вошел в некий транс и не мог точно сказать, сколько в действительности минуло времени — секунда, минута или час. Он немного очнулся, когда почувствовал, как ковер из снега под его коленями словно истончался, оседал, таял, и вскоре Юри перестал ощущать его под собой. Рука, которая находилась между Виктором и землей, чувствовала знакомое щекочущее приветствие зеленой травы. В шею подул теплый свежий ветерок, и все вокруг пахло совершенно иначе. «Прошу, Виктор, очнись… Я не зол, не разочарован. Я не ненавижу тебя. Да, ты соврал мне, и я все еще не уверен, где грань отделяющая ложь и правду в твоих словах. Но я чувствую… Есть нечто, о чем невозможно соврать. Есть теплота губ, которую я хочу вернуть, которая не может обмануть меня, насколько бы глуп и доверчив я ни был. Я знаю, что ты не врал мне, говоря о своих чувствах. И пусть все началось с ужасного недоразумения, но разве это меняет самое важное. То, что несмотря ни на что я беспокоюсь тебе, жду тебя, скучаю. Я люблю тебя. И что способно это изменить? Ведь я любил уже тогда, когда не рассчитывал даже на встречу. Даже тогда надежда во мне клубилась подобно этому теплу. Сейчас же я отдаю ее тебе, как-то, что принадлежит тебе по праву. Есть еще одно теплое чувство, которым я вечно хочу делиться с тобой, поэтому ты обязан очнуться, Виктор!» Губы Виктора казались теплее, но они могли быть лишь согретые его собственными. Не было никаких гарантий, что он сможет чем-то помочь зачарованному парню, тело которого находилось на грани жизни и смерти. Юри было страшно смотреть на его бледное лицо, но он все же немного отодвинулся, фокусируя взгляд на неподвижных губах. Показалось или они действительно утратили ту мертвенную синь? Утратив нотки лиловых красок, они приобрели более теплый, нежно-коралловый цвет. Кожа все еще была бледнее яичной скорлупы, но на ней стал проявляться легкий розоватый румянец. Юри с надеждой коснулся щеки — в ней накапливалось пусть неуверенное, но тепло. «Получилось? У меня все же получилось?» Юри взял в свою руку бледную руку Виктора, пытаясь согреть ее как можно скорее. Кончики длинных гибких пальцев действительно жадно впитывали тепло, пропуская его по венам во все тело, краснели и даже немного подрагивали. Так же подрагивали его веки. Он словно видел неспокойный сон. Послышался первый вздох. Первый стук сердца. Колдовство отступало, медленно, но навсегда.***
Когда темнота накрыла его, Виктор все еще был в сознании. Точнее сказать, он был маленьким отражением себя самого, крошечным импульсом своего человеческого сознания. Он не понимал, жив он ли, мертв ли. Он не ощущал своего тела. Был лишь этот островок его «Я» и полная темнота. Изредка слышались какие-то звуки, но все они искажались, словно приближаясь к нему, попадали в воронку, смешиваясь, обрываясь. Самыми стойкими чувствами был холод и одиночество. Виктор не помнил из-за чего, но отчего-то чувствовал себя одиноким и грустным. Все настолько смешалось в нем, что ему казалось, будто темнота не поглотила его, а родила. Что это вовсе не был его конец, а было его началом, и одинок он так не потому, что злое колдовство отобрало у него все, а по той причине, что он еще ничего не познал на этом начале его жизненного пути. Да, в каком-то роде за этим обиталищем тьмы его действительно ждало что-то совершенно другое, новое. То место, где он уже не был бы Виктором Никифоровым. Но отправляться туда ему было еще рано, и он все еще был Виктором. И отпускать его совершенно не собирались… Мгновенно черное пространство заполнилось теплом. Так же звуки стали более отчетливыми — звук поющих птиц, журчание кристально-чистого родника, шелест зеленых листьев, с которыми играл теплый южный ветер. Теплый ветер… Виктор ощущал его на своей щеке, на ладони, на губах. Тьма выцветала, в нее примешивались яркие красные пятна, и вскоре все перед глазами было сплошным ярко-оранжевым экраном. Немного запоздало Виктор понял, что это яркий свет пробивается сквозь его прикрытые веки. Он попытался открыть глаза. Память о его теле, о том, как нужно дышать, как сердце должно биться, как шевелить даже самыми маленькими мышцами тела, возвращалась к нему. — Виктор! Виктор. Он вспомнил. Это было его именем. Он открыл глаза. Солнце жутко слепило и, морща нос, Виктор взглянул вперед. Он совершенно не мог узнать это место, он не видел ничего подобного прежде — деревья покачивались по велению теплого ветра, охваченные буйством красок — яблочно-салатовый, изумрудный, оливковый, солнечный цвет лайма. Небо было яркого, насыщенного цвета сапфиров. Легкие, как сладкая вата, по нему неспешно плыли облака. «Тепло…» Воздух окружил его запахом талой воды, сырой земли, свежей травы и нежным ароматом первых весенних цветов. Этот аромат был знаком ему. Столь нежный, теплый и родной, он мог напоминать лишь об одном единственном человеке. «Юри…» Внезапно невидимое жало впрыснуло в его тело дозу адреналина. Его сердце судорожно колотилось. В панике он задыхался, хватал воздух бледными губами. Все воспоминания вернулись к нему, и, накатив как сероватая мутная вода, захлестнули неожиданным страхом. Вновь вернулось бремя вины, отчаянье и одиночество, и то чувство, как холод стискивает сердце, выжимая своими острыми пальцами последние соки жизни. Боль и тьма, накатывающие все сильнее, всплыли в памяти очень ярко. Тело дрожало от этих воспоминаний. — Тише, тише, — произнес Юри, склоняясь к Виктору, позволяя его дрожащим пальцам вцепиться за накидку, в которой внезапно было так жарко, душно. — Все хорошо. Все позади. Принц крепко сжимал широкую спину, непривычно мужественную для него. Платиновые волосы, переливающиеся на солнце множеством цветов, словно отполированный камень опала, щекотали щеку. Они имели все тот же свежий и сладкий аромат. Это тело по-прежнему было родным для Юри. Виктор ощущал теплые слезы на своих блеклых щеках. Они пропитывали чужие черные волосы. — Юри… Юри… — голос блондина был жутко хриплым, в легких все рокотало, и он надрывисто закашлялся, продолжил слабым голосом: «Прости меня, прошу… прости. Это было ошибкой, я был ослеплен! Так поздно я понял это. Ты все знаешь, я причинил тебе лишь боль… Почему ты спас меня? Ты должен был оставить меня умереть…» — Нет… — произнес принц. — То, что произошло, больше не имеет значения. Я люблю тебя, Виктор… Ничто не способно это изменить. Я выдержу всю боль вселенной, только бы ты был жив и счастлив… Юри приблизился своим лицом к лицу блондина, встречая своими губами его, сплетая их дыхание в одно целое. В Викторе заплескалось все то волшебное, необъяснимое чувство, все тепло и страсть, что он уже никогда не рассчитывал ощутить. Он с трепетом и с жадностью отвечал на поцелуй. Юри немного отодвинулся, и Виктору представилась возможность вновь любоваться сверкающими глазами брюнета, его неописуемо прекрасным, обрамленным эбонитовыми волосами, лицом. Виктор не мог найти подходящих слов. Все внутри него искрилось от счастья. Он крепко обнял Юри, на этот раз ощущая, какие у юноши хрупкие и тонкие плечи, в сравнении с его, наконец-таки, настоящим обликом. Виктор немного отстранился, удивленно оглянулся по сторонам. — Что произошло с лесом? — прозвучал его хриплый голос. — Думаю, злые чары покинули это место — тихо проговорил Юри. Для него это не имело значения. Он не замечал буйства красок вокруг, зелени травы под ногами, ярких вспышек цвета в ней. Он еще успеет поразмыслить об этом чуде, принять то, что, скорее всего, это его заслуга. Но сейчас он был сосредоточен на том, чему был рад больше всего на свете — Виктор жив. «Все хорошо. Все позади», — повторил он уже самому себе, облегченно улыбаясь.Продолжение следует…