Когда смерть не конец

      День начинался вполне мирно: уроки, ужин. Вся школа стояла на ушах из-за предстоящего Хэллоуина, а Гарри только глубже загонял эмоции. Несмотря ни на что, тридцать первое октября был днём траура для него. Дадли понимал и не трогал Поттера, как, в принципе, и за весь этот учебный год, полностью сосредоточившись на Грейнджер. Видя их вместе, слизеринец чувствовал душащую изнутри ревность, но кого он ревновал — не сможет сказать. Обоих по чуть-чуть.       Драко же начал избегать Гарри. Неизвестно, почему, да и любопытно не было. Поттер ощущал себя в вакууме: всё, что происходит в Хогвартсе, его не касается. Попроси парня назвать события последней недели — и он недоуменно промолчит.       Дадли, действительно, почти забыл про кузена. Гермиона, его маленькая волшебница, кажется, отвечала взаимностью. За всё время, проведённое вместе, Дурсль не мог налюбоваться на очаровательный румянец, блестящие глаза, изящный рот. Глубоко в душе он чувствовал себя старым дряхлым драконом, заключившем прекрасную принцессу в своей пещере. Острое, почти болезненное желание защитить перекрывало все остальные эмоции. Даже тренировки в последнее время забылись, хоть лорд Малфой и прибьёт за это.       Прогулки по коридорам, совместная домашняя работа, ночные вылазки на башню — у Дадли кружилась голова от счастья. Бойкая, но законопослушная девушка сбегала из комнаты только чтобы увидеть его. Зная Гермиону — подобное из раздела фантастики. Наверное, единственное, что доставляло Дурслю проблемы, так это грейнджеровская сострадательность. Когтевранцу не хватило духа рассказать девушке про гнусную задумку Уизела, и гриффиндорка постоянно спешила помочь своему однокурснику. Дадли с трудом сдерживал чешущиеся кулаки и язык, стремившийся выдать её горячо любимого Ронни. Но так нельзя, она не поверит, и обижаться будет на него. Хотя Дурсль рад, что Гермиона не помнит ничего из той ночи. Поэтому рыжий временно неприкосновенен. Относительно.       Дадли полностью погряз в своей гриффиндорке, но кузен стал вызывать у него недоумения. Как всегда угрюмый перед Хэллоуином, вот только апатичный в противовес обычной вспыльчивости, не исчезнувшей даже после получения громкого звания слизеринского Змея, Гарри вызывал опасения относительно собственного здоровья. На все вопросы он отвечал односложно, двигался, словно робот. Больше всего Дурсля пугала довольная улыбка Дамблдора. Дадли уже хотел, наплевав на взаимную неприязнь, поговорить со Снейпом. Но с профессором тоже было не всё в порядке. Замкнутый, но уже привыкший к кузенам в его жизни, он стал более агрессивным, особенно по отношению к Поттеру. Да и тот, в свою очередь, оживал на зельеварении, но только не в лучшем значении этого слова.       Оставался Малфой. Единственный адекватный (Мерлин, Дадли не верит, что признал это) маг, с которым можно обсудить произошедшие, безусловно настораживающие перемены. За четыре дня до Хэллоуина, утром двадцать седьмого октября, ещё перед завтраком Дурсль направился в подземелья. Благо, этот путь он выучил давно.       Ещё на подступах к комнате кузена Дадли насторожила идеальная тишина внутри. Те пробуждения, которые парню удалось запечатлеть лично, никогда не отличались спокойствием и умиротворением. То сонный, не до конца проснувшийся Малфой в рассеянности уронит стул или, не дай Мерлин, себя, то Гарри, не до конца привыкший к мелкому телу, запутается в штанине. Всё это сопровождалось гомерическим хохотом (честное слово, Дадли не ожидал, что ледяной Хорёк способен издавать такие звуки) и дальнейшими шутками, порой и в полный голос.       На пробу толкнув дверь, Дурсль убедился, что та заперта. Банальная Алохомора справилась с замком, и это доказало, что защиту накладывал Драко. Сразу же на когтевранца обрушился неясный, перемежающийся вскриками гомон и грохотом мебели. Дадли поспешно закрыл за собой дверь, чтобы звуки не достигли коридора. Его глазам предстала поистине небывалая картина — Драко и Гарри, сцепившись, катались по полу. Дурсль остался стоять на месте, решив, что его кузен не маленький, да и Люциус не настолько глуп, чтобы не обучить своего сына основам самообороны.       Парни даже не заметили прихода когтевранца. Увлечённо катаясь по полу, параллельно сшибив многострадальный стул, Малфой, наконец, оказался сверху. Руки Поттера были заперты под его поясницей, и двойной вес не давал освободиться. С отличного ракурса, как раз сбоку, Дадли заметил пока что красный синяк на левой скуле и рассеченную бровь кузена. Блондин отделался только разбитой губой, которая всё ещё кровоточила.       В гневе Драко склонился над соперником, и Дадли с удивлением заметил в глазах Гарри азарт, впервые за долгое время, и что-то ещё, не до конца осознанное. Когтевранец убеждал себя, что эта эмоция осталась за гранью его понимания.       Рассерженной кошкой Малфой зашипел в лицо поверженному врагу: — Больше никогда, слышишь, Поттер, никогда не смей отзываться так о моём отце, понял, недоумок? Он научил тебя как минимум половине того, что ты знаешь сейчас, так что закрой свой поганый рот и прояви хоть немного уважения!       Красная капля, которую Драко во время фразы не успел слизнуть, упала вниз, прямо на раскрытые в тяжёлом дыхании губы Гарри. Парень машинально провёл по ним языком, и Малфой вскочил на ноги. Пожалуй, слишком поспешно, но когтевранец снова убедил себя, что совсем не понимает причину столь странного поведения товарища. Так вот, Драко встал. Заметив Дадли, он промолчал, но его взгляд сообщил гораздо больше, чем слова. Процедив: "С дороги", — парень выскочил из комнаты. Дурсль подошёл к всё ещё лежащему на полу кузену и присел перед ним на корточки. Поттер не реагировал на внешние раздражители и совершенно идиотски улыбался. На пробу толкнув слизеринца в бок, парень понял, что поднять его теперь возможно только силой. До завтрака время оставалось, поэтому, не мучаясь совестью, когтевранец расположился на ближайшей кровати с какой-то энциклопедией, посоветованной Гермионой.       А Гарри лежал, рассматривая потолок, но перед его внутренним взором был Малфой. Необъяснимо побледневший, с яростно искривлённым ртом и более красными от крови, чем обычно, губами. С тёмными омутами глаз, с гибким телом и растрепавшимися волосами. Поттер почувствовал, что залип на узкий язычок, собирающий алую жидкость с губ. И от души назвал себя педофилом, приказав расслабленному телу вставать. Руки закололо иголочками, и Гарри скривился. — Вижу, ты пришёл в себя. А то, похоже, тебе совсем крышу от Хорька сорвало, — раздался с малфоевской кровати насмешливый голос кузена.       Поттер оглянулся. Дадли прятал в сумку какую-то книгу. Всё расплывалось, и Гарри потряс головой. В черепной коробке мгновенно отозвались сотни молотков. По вискам ударило особенно сильно, и Поттер был вынужден схватиться за стол, который они с Малфоем чудом не сбили. Дурсль сразу же подскочил, но гудение в голове почти стихло, пройдясь ломотой по всему телу. — А что, собственно, происходит? — почему-то хрипло поинтересовался слизеринец по окончанию приступа.       Дадли нахмурился. Кузен априори не мог спрашивать про причину драки, когтевранец не присутствовал в тот момент, и Гарри это знал, а наличие у него логики не обсуждалось. — С какого... Гиппогрифа я вёл себя как под Империо? — А вот это, Змеёныш, стоит спросить у тебя. Почему ты был похож на... — Дурсль задумался в поисках сравнения.       В полной тишине Гарри вдруг побледнел. Глаза неясно сверкнули, он выдохнул сквозь сжатые зубы. — На себя прежнего, — процедил Поттер. — В свою первую жизнь.       И требовательно уставился на Дадли, будто его фраза всё объясняла. Когтевранец продолжал сохранять молчание, и Гарри пришлось продолжить. — Тогда подобное поведение было очень удобно директору.       На этот раз до Дадли дошло. — Твою мать, — выдохнул он. — Получается, Дамблдор отравил тебя?