Ты и город твой

***

Ключ повернулся в замке к полуночи, нарушая тишину квартиры, Юри захлопнул книжку и высунул голову в прихожую. — Ты быстро, я думал раньше трех не объявишься. — Сбежал, — улыбнулся Виктор и устало прислонился бедром к столику для ключей, стягивая ботинок. Периодические спонсорские встречи и банкеты для притягивания инвесторов, отнимали много сил, но Никифоров работал на износ, сметая все на пути к своей мечте. Он называл это «торговать лицом» и продавал свою популярность втридорога, мелькая в блоках рекламы авто по телевизору, улыбался в метро с плакатов чужой улыбкой, демонстрируя фирменные часы. Юри был больше чем уверен, что совсем скоро о новой школе фигурного катания заговорят все, и когда-нибудь, после олимпиады, он сам соберет свои кубки с медалями в охапку, и войдет туда полноправным преподавателем и тренером. По большому счету, он и олимпийскую медаль-то хотел, чтобы повысить в будущем престиж Витиной школы. Не получалось у Кацуки кататься ради себя самого, не стоило и пытаться, главное выбрать правильную мотивацию и цель. — У тебя не будет проблем? — Нет, я скинул все на помощников, справятся. — Витя послушно подтянулся за галстук и обнял, окутывая еле заметным запахом дорогого алкоголя и одеколона: — Моя основная работа выполнена, со всеми переговорил, аж скулы болят улыбаться, с этими на брудершафт, с теми фото… Кто-то в толпе ущипнул меня за задницу, это было преотвратно, зато у нас будет ресурфейсер от Zamboni. Представляешь? Кацуки неосознанно нахмурился, засопев носом, и съехал ладонями на ягодицы, рефлекторно защищая от посягательств Витин тыл. Даже слегка порадовался, что сам не пошел на банкет и всего этого не видел, иначе наверняка бы вспылил, в итоге все испортив. А Витя так давно бредил новым ледовым комбайном, взамен разваливающегося старого. — Здорово! Чуть отстранившись, Виктор заключил его в скобки вытянутых рук по обеим сторонам головы. Юри вжался лопатками в стену, фальшиво прикидываясь пойманным, но не сбежал бы ни за какие сокровища мира. Витя был потрясающе манящим в этом строгом костюме с узкими брюками, хотелось снимать все это медленно и лично. А еще он умел говорить таким голосом, с ленцой и хриплыми нотками, от которого у Юри подкашивались коленки. — Мммм, знаешь, я всегда мечтал об эротическом приключении на темном пустом катке. В холоде и акустике. А теперь у меня есть свой. Тебя катали когда-нибудь с ветерком на ресурфейсере? — С ветерком? — Прыснул Юри и, сграбастав Виктора за воротник, уперся лбом в его лоб: — У меня была одна жесткая подростковая фантазия про секс на коньках… Сколько ты весишь? Тот расхохотался, растеряв весь флер коварного соблазнителя: — Заинтриговал, запомни эту мысль. — Ты голодный? — Голодный, холодный, измученный, меня надо пожалеть супом и ванной. — Иди мойся, — Юри принял пиджак и галстук. — Я сварил овощной суп с ростками сои. Подогрею. Ответная жалобная мина растопила бы и айсберг: — Мне бы мяса. — А я к супу докторской колбасы с батоном нарежу. — Perfecto! — Виктор кинул ему рубашку и устремился в ванную, предвкушая горячую ласковую воду каждой напряженной мышцей: — И горчички вытащи. Кацуки гремел посудой на почти уже ночной кухне, прислушиваясь к обрывочному пению под звук воды, представлял Виктора голым и раскрасневшимся подетально, то как пористая мыльная мочалка гуляет по тонкой коже, заставляя ее гореть. И вдруг вспомнил себя маленьким, двенадцатилетним. Как смотрел в своей темной спальне на плакаты далекого и совершенно невозможного в своей звездной лучезарности Никифорова шестнадцати лет, гуляя фонариком по стенам. Тонкий, гибкий и ясноглазый, с этой своей копной серебристых волос, он казался сказочным эльфом, который появился в мире людей по нелепой ошибке. Пару раз, перечитав героического фэнтези на ночь, Юри даже снилось, что он на пегом коне освобождает Виктора из заточения в башне и тащит на немеющих руках куда-то в лес, в чащу, спотыкаясь о корни деревьев. Волшебные волосы лезли в нос, щекоча и одуряя запахом лета, ноги вязли в болотистой почве, но он только держал крепче, чувствуя, как вокруг шеи обвиваются тонкие руки. Витя принадлежал ему целиком и полностью, даже когда еще сам об этом не знал. Причиной и вдохновением его первой поллюции был тоже Виктор, и после, все чаще и чаще было сложно отдернуть себя, прекратить размышлять, мягкие ли у него волосы, если пропустить их водопадом сквозь пальцы, такая ли светлая кожа в действительности, какой кажется на фото в журналах. Как он пахнет? Какой на ощупь? Салфетки, крем для рук и много-много стыдных фантазий. У Юри так и не получилось избавиться от всех этих мыслей, пока Витя мылся, и после он битый час следил за ним голодным котом. Смотрел, как ходят лопатки под тонкой футболкой, как натягиваются на бедрах при движении мягкие спортивный штаны, отвечал невпопад, кусал пересыхающие губы, скрещивал ноги, пытаясь усмирить жар в паху. Даже намекнул пару раз, что пора бы идти спать, но Виктор добрался до спальни только к двум, упал в кровать звездочкой, и застонал в подушку от блаженства. Этот звук прошил Юри до самых пяток, секса хотелось так, что казалось, из ушей сейчас повалит пар, и было уже все равно как: снизу, сверху, ртом, руками, лишь бы это мучительное желание, подхлёстнутое воспоминаниями и визуальным сопровождением, нашло выход. Он забрался следом, седлая, смял футболку в пальцах и тяжело выдохнул на ухо: — Витя… ты такой… — Усталый, — отозвался с жалобным смешком придушенный подушкой голос: — Отстань, озабоченный, ты из меня вчера всю душу вытрахал. — А ты полежи просто, я сам все. Юри вело и кружило, он наваливался сверху, притираясь к упругим ягодицам. Слишком много лишней ткани, хотелось добраться до голой кожи, вдыхать, мять и трогать. Спустившись ниже, он потянул резинку штанов и поцеловал в крестец. Виктор весело фыркнул и перевернулся. — Да уж, полежишь с тобой, пожалуй. Иди сюда. И утянул, как медведь добычу в берлогу, к себе под одеяло. Секс Кацуки очень любил, заводился с пол-оборота и был в полной готовности, даже если разбудить посреди ночи, чем Виктор пару раз и пользовался с большим воодушевлением. Для Юри это были первые отношения, самое начало сексуальной карьеры, самая активная пора молодости и самый желанный за всю жизнь человек на расстоянии вытянутых рук. Как скоро стало ясно им обоим, после нескольких месяцев головокружительного траха на всех поверхностях, темперамент Юри явно превышал Витины возможности, но тот старался рьяно, всеми доступными способами, сам заражаясь этой жаркой лихорадкой. Тем более, часто от усталости на самое активное, на что их хватало — это пообниматься под одеялом перед сном. Больше всего на свете Кацуки любил на Виктора смотреть, поэтому совсем погибал от восторга, когда удавалось перевернуть его в позу наездника, тогда можно было есть глазами это совершенное тело в процессе. Удивительно красивый, маняще пластичный, Витя был желаннее всех на свете в любой позе, при любом освещении, но когда он сидел верхом, Юри мог рассматривать его целиком, невозбранно. Вцеплялся от души в бёдра, упираясь пятками в мятую простынь и толкался вверх, навстречу, жадно впитывая образ, в желании выжечь его на сетчатке навечно. Любить от кончиков пальцев до кончиков волос. Виктор никогда не стеснялся, если уж начал, то отдавался каждый раз, как последний. Гладил себя бесстыдно, замечая, как сводит этим с ума, проводил ладонями по влажной коже, наблюдал, как неотрывно следует за ними горящий взгляд. По шее, ключицам, соскам, был весь словно в свете рамп, обласканный публикой в лице одного единственного человека. Горел и стонал, опускаясь все резче, будто объезжал молодого ретивого бычка, подчинял своей воле, работая бёдрами. А Юри казалось, что он весь внутри, всем дрожащим непослушным телом под стук сердца и спинки кровати о стену. До умопомрачения. Тяжело дыша, Виктор останавливался, почувствовав, что Юри приподнимается навстречу сам, предвкушая развязку. Мучил, целуя и не шевелясь, чтобы через минуту начать все заново, и так снова и снова, пока тот не терял контроль, падая в почти злую жажду обладания и мести. Подхватывал в движении, валил на спину, скручивая не сопротивляющиеся руки над головой, оставлял синяки на чувствительной светлой коже… порой Юри казалось, что Виктор только этого и ждет — скинуть вожжи и просто быть немым продолжением, отдать больше, чем способен. После таких марафонов дрожали ноги и руки, а позвоночник казался расплавленным прямо в теле свинцом. Под одеялом было душно и темно, Юри срывался дыханием, терзая податливые губы, покусывал, лихорадочно шаря руками по желанному телу, чувствуя прохладные осторожные пальцы, забирающиеся под резинку трусов. — Чего хочешь? — Прошептал Виктор, которому уже сложно было складывать длинные фразы. Юри тяжело сглотнул. — Тебя. В тебя. Хочу в тебя кончить. Сейчас. Хотелось быстро и жестко, минуя все прелюдии, просто вставить без излишеств и двигаться до темных точек перед глазами. — Порадуешь меня ртом после? Юри отчаянно закивал, забыв, что его не видно, и нашарил тюбик с лубрикантом под подушкой. Виктор перевернулся на живот и чуть приподнялся, позволяя нетерпеливым рукам, сдернуть с себя штаны до коленей. Навалившись сверху, Юри запутался в своем белье, почти злясь на заминку, помял мягкие полушария, до боли закусывая губу, направил себя рукой и двинул бедрами, входя разом. — Блядь! Юра! Смазки то ли не было, то ли было недостаточно из-за спешки, Виктор сжался рефлекторно, пережидая жжение, но тут же понял, что это не лучший вариант, потому как этот безумный тайфун в виде человека сейчас можно было сбить только паровозом. Он постарался как можно больше расслабиться, только уперся ладонями в спинку кровати, чтобы не стукаться макушкой. Юри двигался, вбиваясь в тугое и горячее, загладит, вымолит позже, сейчас можно было только толкаться, ускоряясь, еще и еще, скрипя зубами. Загонять до самого основания, чувствуя, как сладкая пружина внизу живота натягивается до пика и выстреливает, сшибая все переборки в голове. Вынырнув через несколько минут из уютных волн дофамина и эндорфинов, Юри откинул одеяло, перевернул расслабленного Виктора и с опаской вгляделся в его лицо, ощущая себя жутко виноватым. Поморщился сочувственно: — Больно? Витя улыбался. — Уже нет, но, тем не менее, ты чудовище! Должен мне как минимум три минета в любое удобное для меня время. О трепетной жадной любви Никифорова к ласкам ниже пояса в его исполнении Кацуки знал все и усердно совершенствовался день ото дня, штурмуя всевозможные туториалы. — Идет, — выдохнул Юри с облегчением: — Давай сейчас и начну. И полез под одеяло просить прощения.