И мне не нужен этот мир без тебя... (2)

      Она переступала с ноги на ногу, дергалась, будто перед важным экзаменом пыталась что-то запомнить; судорожно разводила руками в стороны, когда кто-то подходил, чтобы поговорить с ней или спросить, что случилось. Даже Нино и Алья, выгнув брови, странно косились на неё со стороны, не понимая, из-за чего она словно на иголках. Из-за того, что рядом Даниэль (Дэйлан) крутился? Или из-за Адриана, которому наверняка сегодня делали первое переливание.       Было трудно. Действительно трудно в последнее время. Смерть, считай, лучшего друга произошла совсем недавно, враг и смерть крутятся прямо перед глазами, а любимый человек находится в больнице при смерти. Её телепало, как безвольную куклу в руках неизвестного кукловода. Она изводилась, давно горела желанием разрыдаться, пока никто не видел. Разрыдаться от усталости и моральной боли, что накопилась внутри, заполняя её всю. Хотелось и кричать, и рвать на себе волосы, возможно даже резать себе руки, чтобы почувствовать себя хоть чуточку лучше. Даже несмотря на то, что она завязала с этим… ей хотелось внутреннего покоя, удовлетворения и подбадривания, что «скоро всё будет хорошо».       Глупая, нереализованная мечта.       Она смотрит в сторону сцены, невольно начинает ёрзать на месте, когда встречается взглядом с Дэйланом; с таким холодным, надменным взглядом, от которого хотелось скрыться, зарыться в землю с головой. Маринетт знала, зачем он здесь, она знала причину его присутствия в колледже.       Это пугало.       А ещё пугало то, что из головы выветрелись все напоминания, внутренняя самоподдержка, стойкость — что она ЛедиБаг, в конце концов, и что ей всё ни по чём. Она забыла это так, будто забыла стихотворение, что задавали выучить к следующему дню. Её трясло. И это заметили практически все, когда та на ватных ногах пошла на сцену для репетиции.       Алья покачивала головой, сочувственно провожая её взглядом, как и Нино, что следовал прямо за ней для отыгрывания роли брата главной героини. Дэйлан, коего воспринимали за Даниэля, оторвался от небольшой толпы одноклассниц, занимающих его глупыми вопросами, на которые он затруднялся ответить (авось не его эта жизнь), и последовал прямиком на сцену.       И в его поведении можно было наблюдать мелькающую нервозность, ноты раздражения, ведь текст должен быть заучен хотя бы на половину к определенному дню; и Даниэль помнил его, у него почти от зубка отскакивали театральные реплики, однако теперь… это было для него сущей проблемой. Он сжимал распечатку в руках, стараясь выучить хотя бы начальные слова.       Маринетт это заметила и вдруг вспомнила об исполнении общей песни, которую они с Даниэлем планировали к этому Фестивалю. Это почему-то заставило её успокоиться, вынудило злорадно ухмыльнуться. Одна только мысль о том, что Дэйлан сейчас облажается, её успокаивала, даже отгоняла дрожь в ногах. В ней загорелся некий азарт. Желание взглянуть на всё это в живую.       И ждать особо долго тоже не пришлось, ведь момент репетирования песни будет сразу после данной сцены, что она и Дэйлан сейчас отыгрывали, местами умолкая и обмениваясь то ли хитрыми, то ли ярыми взглядами.  — Перестань, — Даниэль, стоя посреди темного пространства, обращался к брату, повернутого к тому спиной. Он тяжело дышал, будто переводил дух, напевал незамысловатые английские слова, думая будто бы сможет сказать что-то в попад и по ритму. Но он не знал, как даже звучала эта песня, потому и нервничал; думал, что все его раскусят куда раньше, чем планировалось. — Ты не знаешь и слова из этой песни. Все поймут, что я — не ты.  — Заткнись! — мысленно отвечает Конорс, и его голос эхом отдает по ушам мертвого, что застрял здесь. Где-то за полосой он видел Адриана, что ни коим образом не вникал в разговор и даже почти не слышал их, а если и слышал, то что-то невнятное. Он бы подошел. Но нельзя. Смерть. — Твоё тело теперь моё, — он оборачивается, впивается в своего близнеца бешеным взглядом, возводит руки к себе и пальцами сжимает темно-синюю рубашку. — И теперь я здесь решаю!  — Ты акуманизирован, идиот, — равнодушно говорит Даниэль, сощурив глаза и сжав пальцы в кулаки, — мама сделала всё, чтобы надавить на нас, и в первую очередь причинила вред тебе. Очнись! Ты же ещё жив!       На всё пространство раздался смех, и Адриан с другой стороны, шагнув ближе, прислушался. Подошел почти к полосе и вовремя отшатнулся, всеми силами желая помочь однокласснику.       Даниэль боковым зрением увидел Агреста, коего выдала белая рубашка в этом мраке, и нахмурился, махая рукой.  — Отойди от полосы, Адриан! — рычит тот. — Не смей подходить, он мне ничего не сделает!       Блондин чувствовал, как внутри всё сжималось от безысходности. Хотелось вмешаться, помочь, отплатить за спасенную (благо ему) жизнь, но чертова полоса и чертово осознание того, что Маринетт может остаться одна, впивались в разум, будто острая игра в живую шкуру, и он всё время отшатывался назад.  — Подумать только, — парирует нынешний Коллектор, — ты защищаешь того, в девушку которого ты сам влюблен. Это так глупо.  — Ты ничего не знаешь, — твердо выдает каштановолосый, заставляя брата ухмыльнуться.  — Единственное, чего я не знаю — так это песни, которую вот-вот должен буду спеть, — рычит в ответ брат-близнец.       Даниэль сделал несколько шагов вперед и схватил Дэйлана за руку, что поставило того в неловкое положение, вогнало в недоумение. Конорс слегка скрутил его руку, и белоснежная рубашка слегка засветилась в темноте.  — Один-один, — ухмыльнулся кареглазый.       Даниэль открыл глаза, видя перед собой нахмуренную Маринетт, что через секунду разворачивается и отходит от него шагов на пять. Судя по происходящему, песня уже начиналась. Наличие микрофона в руке свидетельствовало об этом, как ничто больше. Потом же и сама музыка.       Он мягко улыбнулся, едва уловив себя на том, что на глаза наворачиваются слезы. Она в порядке. Он вновь может дышать, владеть восстановленным телом, разговаривать, однако, как не крути — понимать, что это лишь на мгновение. Лишь на момент песни.       Конорс чувствует сопротивление брата внутри, чувствует, как тот пытается вернуть себя на место, но позже утихает, понимая, что отыграть песню с помощью него и остаться нераскрытым — вполне хорошая идея.       У него были те же фиолетовые глаза, он словно попал в прошлое; словно попал в тот день, когда они с Маринетт репетировали; когда они впервые поразили всех своим пением на этой сцене. Он чувствовал себя донельзя счастливым, всё равно осознавая, что его уже не существует…       …что Даниэль Конорс погиб.       Глубокий вздох, крайний, брошенный в её сторону взгляд, который заставляет Мари перемениться в лице; взглянуть на него совершенно по-другому, ведь… он смотрел на неё не враждебно, возможно даже застенчиво, с добротой в фиолетовых глазах. Он заметил, как её передернуло; как она на секунду смутилась, а после тряхнула головой. Она видит в нём врага — он же не винит её за это. Он понимает, за кого она того принимает.       Что ж…  — Standing along on the mountain high. Wа-а-atching the sky… Can this falling rain… — слова звучали легко, исходили, казалось, из самой души, где Даниэль стоял посреди пустого пространства и напевал всё это вслух, вскинув руки в стороны, — settle and ease my pain? Where are you, my love, my Ariel?  — I still remember your amber eyes, — так же начала и она, с легкой улыбкой на лице. Осознание того, как песня вылетала с уст Конорса, навевала на мысль, будто поет сам Даниэль, но в это она верила с трудом, искренне удивляясь, откуда Дэйлан знает звучание и сам текст. — E-е-е-еnchanting smile… May be that was a dream, — она смотрит на парня с теплотой во взгляде, а тот мысленно отвечает взаимностью, неотрывно следя за её легкими покачиваниями и держащейся улыбкой, — so why do I cry and scream? I miss you… my love, my Ariel.       Крайние слова она специально сказала язвительнее, даже громче, как посчитали некоторые. Маринетт словно пыталась достучаться до того, кто умер; будто и вправду поверила в то, что Даниэль стоит рядом. Ну не может же быть таких совпадений? Не может быть такого, чтобы кто-то заранее мог знать о песне. Это было невероятно. И очень странно.       Лицо Даниэля переменилось на удивленное. Он понял. Открыто понял, что она по нем скучает.       Они встали, как и полагалось, смотря друг на друга. Алья с Нино, как и парочка одноклассников, странно покосились на них. Только-только Дюпен-Чен тряслась, как осиновый лист, а Даниэль был весь на нервах, и вот… вот что в итоге…       Они запели вместе. В Маринетт вдруг загорелась искра. Только он. Только сам Даниэль Конорс знал их положения после первых одиночных отрывков.  — I keep searching days and nights. Hope one day I’ll se the light. You and me will be together a-а-аgain. — Они ступили друг к другу, и расстояние между ними сократилось примерно в один шаг. Оба прожигали друг друга теплостными взглядами, будто всё знали. Будто после песни всё вновь будет хорошо. — Autumn winds blow to my face; Thunder roars, where’s that place. That saves my soul and cures my p-а-а-ain?  — My life has passed, all my search in vain… — он отошел, растягивая последние слова; взгляд вдруг потускнел, потерял все свои краски. — E-е-еlusive dreams.  — I make the final bow, now is my turn to go. I’m coming to you, my Ariel. — продолжает брюнетка, стараясь не сбиваться.       Он вновь поворачивается, и они поют в один голос. Увы, это последний куплет для Даниэля.  — I kept searching days and nights. Hoped one day I’d see the light. You and me would be together a-а-аgain. Lightning strikes, I hear no sound, After all these years I’ve found. That sacred place that cures my p-а-а-ain…       Он посмотрел на неё так, будто видел в самый последний раз; будто сейчас на одном лишь взгляде старался донести все чувства до полностью запутанной во всем этом Дюпен-Чен.       Песня через несколько секунд утихла, а пока она утихала, Конорс резко схватил Маринетт за руку, и та, совершенно этого не ожидая, собиралась было вырвать руку, но что-то останавливало, и это что-то заставляло окаменеть в этот самый момент.  — Всё будет в порядке, я… — его последние слова прервались, словно помеха на радио-устройстве, он замолк, сразу же опускаясь на пол. Он вдруг понял, что ноги его не слушаются, будто парализованные, а горло сковала хватка брата по ту сторону пространства. Даниэль чуть всё не испортил. Чуть не выдал брата с потрохами.  — ДАНИЭЛЬ! — она роняет микрофон, из-за которого последовал невыносимый для ушей звук, и опускается на колени, оборачивая руки вокруг парня. Он пытался отдышаться, чувствовал почти то же самое, когда умирал, только теперь не мог ничего сказать. Это было странное ощущение…       Ощущение, будто он умер во второй раз…  — Я в порядке, — произнес, наконец, тот, и девушка вздрогнула, убирая руки и отскакивая от последнего, как от огня. Голос несколько поменялся, однако заметила это лишь она, так как одноклассники на несколько секунд позже спохватились, окружая сцену. — А ты, Маринетт?       Конорс ухмыляется, но ухмылка эта не та, коей Даниэль обычно одарял её. Дюпен-Чен вновь затрясло. Что… что было только что? Что было с ним до и после песни? Почему в Дэйлане вдруг и вправду проснулся его умерший брат?  — Ты в порядке, чувак? — всполошился Нино, размахивая руками, отчего сам отшатнулся, прикладывая руку к голове. В глазах всё ещё темнело после недавнего.  — Да, всё просто замечательно, — наигранно говорит каштановолосый с фальшивой улыбкой на лице.       Она должна с ним поговорить…       Она обязана узнать, что произошло. Она обязана понять, к чему были все те предупреждения. И этот выпад. На сцене.       Даниэль упал, когда брат отшвырнул его в сторону. И тот не получил повреждений. Он уже умер. Он не чувствует боли при соприкосновении с поверхностью. Это было замечательно. По крайней мере, на данный момент.  — Ты чуть всё не испортил! — разгневанно выпаливает Дэйлан. — Твоей задачей было лишь спеть, а ты вновь почувствовал себя живчиком.  — Я убедился, что она в порядке, — ядовито ответил близнец.  — И вновь почувствовал это? — вдруг усмехнулся брат, язвительнее произнося последнее слово, отчего выражение лица Даниэля меняется на ошеломленное.  — И что с того? — повел бровью он. — Я уже говорил, что люблю её. Тебя это не касается.  — Мне нужно кольцо Кота, — схватил брата за рубашку тот, меняя тему, — и месть за нашу мать. Она убила её! Я тоже убью её, и тогда можешь наслаждаться времяпровождением с ней здесь! — он отпускает его.  — Она хотела убить нас! — возражает Конорс, — Почему ты не можешь этого понять?  — Я всё прекрасно понимаю!  — Ты акуманизирован, и весь твой разум подчиняется камню Объединения, расположенному на твоей руке! — Дэйлан задрал рукав рубашки и посмотрел на многофункциональный браслет с древними символами.  — Ты думаешь, что я глуп, верно? — повел бровью тот. — У меня три камня, я сама власть! — глаза вновь стали казаться маниакальными. Сам Дэйлан казался невменяемым. — Камень Бражника, Камень Объединения и твой, камень Сновидений! — он вытянул руку, сжатую в кулак, вперед, и последний смог рассмотреть кольцо, ранее принадлежавшее ему.  — У меня всё ещё остались силы, не связанные с этой вещью, — хмыкнул Конорс, кивая в сторону брата.  — Оу, я знаю, — шипит тот, сделав несколько шагов в сторону, — но они никчемные. Ты даже не можешь попасть в её сон.       Черты лица казались такими знакомыми, но всё же другими. Глаза были похожи, но разных цветов. Волосы были светло-каштановыми, как и у Даниэля, однако уложены по другому. Именно это пространство показывало истинную внешность Дэйлана. Настоящую, кроме глаз.  — Зато я могу изложить всё на бумаге и в реальном времени.  — Ну, посмотрим… — прищурился Дэйлан, растворяясь в темноте, — посмотрим на это…

***

 — ЧТО?! ЧТО ТЫ С НИМ СДЕЛАЛ? — стоило лишь дождаться, когда из актового зала выйдут все, Маринетт подловила Конорса, впившись руками в его рубашку и прижимая к стене со всей силы.       Поняв, о чем она, парень ухмыльнулся, и фиолетовые глаза постепенно начинали светиться.  — Даниэль мертв, — эти слова для неё уже как заезженная пластинка. Её уже тошнит от этих слов. После произошедшего поверить в это было куда труднее. Надежда сама собой ожила в ней, заставляя идти на необдуманные поступки. Такие, как этот.  — Ты не знал эту песню! — кричит Маринетт, чувствуя, как накатившиеся слезы застывают в глазах, а зубы машинально стискиваются. — Кто из вас пел её?! Скажи мне, что он жив!  — Он пел её — не я, — холодно произносит каштановолосый, отчего ту начинает колотить внутри.       Даниэль. На сцене был он. На сцене действительно был он. Он знал, что у него есть всего несколько минут и ничего не сделал, потому что полагал, что ему могут помешать. Помешать так, как ему помешали во время первых слов.       Это Даниэль пел с ней и пытался сказать что-то…       Слезы градом скатываются по щекам после этого осознания.  — Где он?! — сквозь слезы повышает тон Дюпен-Чен, ещё сильнее трясущимися руками впиваясь в рубашку парня. Было удивительно, что тот не пытался отцепить её от себя. — Он внутри тебя?! Я распотрошу тебя на части, если это так!  — Спокойно, — с нотками веселья прошипел тот и впился рукой в её руку мертвой хваткой, — ты же не хочешь умереть прежде, чем я расскажу тебе о нем, верно? Даниэль погиб, — повторяет он. — Но находится в потусторонней части собственного и разума Агреста, коего расположения успел добиться, чтобы иметь связь. — Маринетт отметила, что тот зашипел при последнем упоминании.  — Что это значит?..       Приглушенный смешок достигает её ушей, и та поднимает заплаканные глаза на него, где встречается с парой фиолетовых.  — Знаешь такое место, когда человек находится на грани между жизнью и смертью?       Девушка широко распахнула глаза.  — То есть… — прерывисто говорит та, — Даниэля ещё можно спасти?  — Нет. — Твердо заявляет тот. — Появление его на сцене ради моей собственной выгоды, и, думаю, ты сама знаешь почему.       Мари сухо кивает, отводя взгляд и убирая руки.  — Одна встреча. — Говорит она, и тот вопросительно выгибает бровь. — Всего одна встреча. За пять минут до начала Фестиваля. Прошу.  — Тебе есть, что сказать ему на прощанье? — ухмыляется Конорс, и Маринетт растерянно озаряется по сторонам.  — Есть… — дрожащим голосом отвечает она. — Мне необходимы эти пять минут, Дэйлан.  — Хорошо. — Говорит он. — А парню?  — Что? — удивляется та.  — Парню тебе есть, что сказать на прощанье? — он наклонился к ней, и она подетально смогла рассмотреть фиолетовые цветовые круги светящихся глаз. — Он тоже там, но пока за полосой. Будет ли тебе, что сказать ему?       Маринетт отшатывается от него, сжимает ремешок сумки, сглатывает комок, застрявший в горле.  — Адриан… — выдавливает та, и осознание впивается в разум. Она разворачивается на сто восемьдесят градусов и бежит вдоль коридора, даже не смотря под ноги, не боясь споткнуться, как чаще всего у неё выходит. Новый поток слез выступает на глазах, и те тут же скатываются по разгоряченным от недавней злости щекам.       Нет… только не он.       «Только бы он не умер, — застыло в её голове, — только бы всё было хорошо!». Она выбежала на улицу, побежала по каменной кладке, по которой когда-то мирно шагала с Альей в колледж. Едва не сбивая людей, пулей неслась в сторону больницы. В сердце неприятно кололо, душа сжималась, будто из неё что-то выжимали, как лимонный сок, и опустошали частички надежды.       Было страшно потерять кого-то ещё. Особенно его, ведь он… всегда был для неё на первом месте. Она потеряла лучшего друга, а его… просто нельзя потерять!       На вид показалась большая, выполненная в голубой и белой гамме больница, и, добежав до неё, она ворвалась в главный вход, пробегая мимо регистратуры и возмущенной, что попалась ей по пути, мед-сестры. Она знала, что часы посещения давно закончились, и что она была уже здесь сегодня, но…       …ей нужно было убедиться, что он ещё жив.  — АДРИАН!