Жёлтые окна

       Как я уже говорил, нам было недозволенно покидать фабрику. Последующие дни, месяцы, года можно свести к череде повторяющихся событий изо дня в день: раннее пробуждение, закидывания угля в машины и скорый завтрак, работа до позднего вечера, ужин, сон. Единственное, что отличало день от дня — мои одиночные ночные вылазки.       Вылазки — громкое слово. Всего-навсего, я выбирался с фабрики и бродил во внутреннем дворе, пытаясь зацепиться за каменную кладку, чтобы оказаться по ту сторону стены. Однако кирпичное заграждение было отремонтировано на совесть после того случая, когда мы забрались на стену. Ни единой трещины, за которую мог бы зацепиться палец подросшего ребёнка. Тайком я стащил из цеха стальной штырь, которым ночью мастерил себе уступы. Иоанна со мной не было. Он перестал разговаривать с кем бы то ни было. Понять его не смог бы разве что полнейший идиот, коим являлся наш хозяин, постоянно расспрашивая его о планах его отца Гарри, о подпольной организации пролетариев и ещё множество вопросов. Каждый день, в течение нескольких часов, он проводил в кабинете хозяина, откуда слышались крики взбешенного человека и гулкие удары чего-то. Было понятно, что хозяин исчерпал перечень доводов и старался выбить сведения любой ценой. К обожженным рукам Иоанна добавились лиловые пятна по всему лицу, заплывшие глаза и разорванное ухо. Сперва, каждый рабочий считал своим долгом задержаться у кабинета во время допроса и сочувственно вздохнуть, услышав звук очередного удара. Но очень скоро внимание к горю мальчика потерялось.       Желание попасть в мир за стеной было очень сильным. Поделиться своей жаждой я не мог. Иоанн днями лежал в бараке, подлечивая свои раны. Я, тем временем, заканчивал выбивать уступы на стене. Спустя множество дней, лестница была завершена и опробована на прочность. Весь день перед вылазкой за стену мои мысли были устремлены к тем огням, что я видел впервые. Дух захватывало, что увижу их вновь, и много раз я уносился вслед за мечтаниями и не слышал как звал отец, за что получал звонкие подзатыльники.       Для некоторых людей ожидание томительно, ощущается замедление времени. Что в этом плохого, раз есть возможность рассмотреть окружающее куда подробнее и с нового угла, что я и делал. Какой необычный звук издает заклепка, входя в металл, хоть слышал его несчетное число раз.       Наступил вечер. Волнение выдало бы мои помыслы. Как обычно, я съел ужин и отправился в барак. Тогда я поймал себя на мысли, что стараюсь поступать как обычно и, при этом, тщательно контролирую себя, боясь допустить оплошность. Но излишний контроль не помогал, мешал. Каждое движение было лишено привычной естественности и это заставляло волноваться. А волнение могло бы выдать мои помыслы. Замкнутый круг.       Благодатная ночь опустилась на фабрику, проникнув через щели в каждый цех, и добралась до нашего барака, стены которого сотрясались от многоголосого храпа рабочих глоток. Момент побега — каждое чувство острее замечает мелочи ранее недоступные вниманию. Я вышел тихо на улицу, — это весьма взволновало! Не может все идти гладко — то, во что я свято верил. Первым препятствием стало местонахождение уступов в темноте. Тот путь, который проделывал я каждую ночь, начисто выветрился из головы, уступив место лихорадочному возбуждению, которое овладевало мной с каждой минутой всё больше. Безуспешно я шарил стену.        — Быть может, это было сном, -подумал я, — и сейчас я сплю?        Рука нащупала выемку. Это был уступ, и я ликовал. Невольно оглядевшись по сторонам, я полез через стену. Будучи на стене, взглянул вверх. Свет сотен звезд, о которых мельком мне рассказал отец. У меня перехватило дыхание от такой безоблачной ночи. У самого горизонта я увидел, пожалуй, самую яркую звезду. Она холодно манила добраться до нее, сверкая в темных и уютных небесах, и я поддался чарам. Больно ударившись спиной, когда спрыгнул, я пошел, не разбирая дороги; не отрываясь, смотрел на яркую точку. Звезда заполняла меня все больше и плотнее, пока не остался лишь крохотный закуток в моем сознании, который оставался мной. Ветки стоящих на пути деревьев цепляли мне кожу и одежду. Ноги глубоко увязали в рыхлом снегу. На задворках сознания возник животный страх ночи, но разве может это все пересилить то ощущение чистоты, которое воспламенила во мне одна лишь яркая точка? Шаг сменился на бег. Я страстно желал достигнуть звезды, быть рядом с ней, купаться в ее свете, позабыв обо всем сущем, даже о себе… Звезда медленно описывала привычную для нее небесную дугу. Стало светать, и звезда медленно блекла. Я остановился и не мог поверить в происходящее. Солнце беспощадно губило мою звезду, и не было никакой силы как-то остановить это. Что есть мочи, я побежал к ней, но тщетно. Светило торжественно вынырнуло из-за горизонта и уничтожило останки мечты.       Разбитый и подавленный, я побрёл обратно. Уже достаточно рассвело, и хорошо проглядывалась даль. Фигура, появившаяся на горизонте испугала меня. Не мог я предположить, что в такую рань кто-то не спит. Бежать не было смысла, и страх уже сменился любопытством. Это был Иоанн, и этот факт не мог вместиться в моей голове.        — Гилберт! Вижу, что ты решился. Выбрался.        — Иоанн, пойдём в барак. Скоро начало смены! Надо успеть вернуться.        — Возвращайся один. Я ухожу.       Только в тот момент я заметил маленький мешок, привязанный к его спине. Я не стал расспрашивать его, понимал. Поэтому пожал ему руку молча, и каждый пошёл в свою сторону.       За время своего ночного путешествия, я совершил огромный круг и находился недалеко от фабрики, куда и поплелся, совершенно выбитый из колеи. Именно в тот день я повстречал ИХ в том виде… Лучи солнца играли в желтых окнах здания. Окна ухмылялись, корчили рожи, дразнились и, в конце концов, прыснули от неудержимого смеха. В безумном гневе я запустил в одно камнем. Стекло с оглушительным треском разбилось, и было в том звоне что-то жалобное, но это заглушил смех прочих окон. Они не унимались, пока меня не сморил долгожданный сон. Почему же они смеялись?..