Жёлтые окна

      Новые модели поездов строились с огромным трудом. Годами отработанные движения рук делали детали для прежних паровозов, совершенно не обращая внимания на чертежи перед глазами и сердитые окрики инженеров. Несколько раз нас посещал сам изобретатель. Господин Дизель оказался на редкость невзрачным человеком: средний рост, совершенно лысая голова, узкие плечи, от чего голова казалась ещё больше. Это дополнялось его забавными привычками потирать ладони друг о друга и приговоркой «Так-так», — слушая собеседника. Однако не будем строги к тому, что дано нам природой. Внешность изобретателя была комична, чего нельзя было сказать о его советах. Все инженеры и рабочие не знали и десятой доли того, что ведал он. Когда Дизель показывал, как следует изготовить ту или иную деталь, то рабочие сбегались посмотреть и послушать гения механики. Он не старался избегать ручного труда, напротив, был рад что-то сделать самостоятельно.       С его помощью поезд был готов спустя полтора месяца, что было очень быстро. Дизель был доволен, но ему потребовался второй поезд, который господин изобретатель уже поручил сделать исключительно рабочим. Он принял решение пожить у нас до конца испытаний и поселился в бараке. Вскоре оба поезда стояли на рельсах и были готовы к испытаниям.       Красильщики старались из всех сил своего воображения. Они рисовали целые картины на составе из трёх вагонов. «Так должны выглядеть поезда будущих веков! Чтобы от одного вида захватывало дух!» — считали красильщики. Я вспоминал времена, когда сам красил, и слёзы ностальгии текли из глаз. Какой энтузиазм! Какое рвение, и всё из-за идеи изобретателя. Не было ничего подобного в мои года, и я горько завидовал трудящимся. «Безмолвная краса презирает тех, кто любуется ей. Движенье — вот удел красоты, а поэтому ломай, сокрушай всё, что радует глаз, а после — снова создавай. Безмолвие минует, не оставив следа в памяти. Агония заставит душу трепетать» — глубокомысленно изрёк изобретатель, рассматривая рисунки.       Дизель иногда целые дни проводил за записями, и вся забота о поездах переходила на меня. Рабочие, по всей видимости, так привыкли к Дизелю — своему «второму хозяину», что, порой, отказывались делать работу без него. Сначала меня радовала и забавляла такая забастовка, но после я серьёзно задумался. Из-за популярности Дизеля я мог потерять всю власть. С другой стороны, энергия изобретателя передавалась и мне. Хотелось что-то делать, но именно рядом с ним, поэтому настроения рабочих мне были понятны. Желание реализовать замысел моего отца стремительно пропадало. Теперь было желание власти. Иметь и приумножать её. Возможно, я не был создан управлять и увлекать людей вслед за своими желаниями и мыслями, а этот изобретатель мог заменить меня и это ужасно злило моё самолюбие. Не думаю, что рабочие огорчились бы моему уходу. До окончания постройки поездов во мне жестоко боролись две страсти: наследие отца и жажда власти. Я не мог придти к единому решению, отбросив второе как ненужное. С одной стороны я чувствовал вину за клятвопреступление, с другой я понимал, что задумка отца ничего не даст мне.       За день до испытания, рабочие объявили, что хотят находиться в вагонах, когда поезда поедут. Я с радостью согласился, лишь бы не дать им повода для конфликта.       Власть всё же уходила от меня, и страсть получить её обратно превзошла мои прочие желания. Ночью я окончательно решил подставить изобретателя, хоть было его страшно жаль. Всё новое хрупко, и не было особого труда сделать небольшие поломки в двигателе. Мою решимость глодало раскаяние, но двигатель был всё же сломан.       Оставшуюся ночь перед испытаниями я не мог заснуть, мне снилась Гертруда, что призраком парила по комнате, размахивая руками в стороны. Каждый раз я просыпался, но вокруг были лишь привычные стены конторы. В очередной раз я проснулся и ощутил чьё-то присутствие. Сочтя это остатком сна и пройдясь по комнате, я снова лёг, в надежде задремать без сна. То, что мне приснилось, и сейчас пугает меня.       Зима. Темнеет. Вдали виднеется краснокирпичное здание фабрики с огромными трубами, что будто подпирают небо. Идёт снег. Постепенно темнеет. На фабрике тихо. Никто не работает. В цехах намело снега. С машин свисают сосульки. Вдруг раздаётся низкий натяжной звук. Трубы медленно наклоняются в одну сторону. На миг они замирают и падают, ломая крышу фабрики в нескольких местах. В дыры устремляются сумерки и снег. Наступает ночь. Идёт сильная метель, засыпающая фабрику.       Помню, тогда я услышал сквозь сон свой крик, и от него проснулся. Передо мной был тот самый призрак Гертруды, что я ощущал всё это время. Не было ни единого звука, но я почувствовал, что Гертруда говорит, и говорит о грядущей опасности. Она сказала, что власть уничтожит и народ, и повелителя. Её слова нельзя было истолковать иначе. Это было предсказание на завтра. Призрак долго молча всматривался в меня, протягивая белёсые руки вперёд, а после растворился. Перед глазами снова возник образ разрушенной фабрики.       Остаток ночи я провёл наедине с совестью, что беспощадно бичевала меня.