Живи и не помни

- Фрау Нёллер, я полагаю, что при объявлении диагноза должен присутствовать ваш муж. Анна внутренне подобралась, кинула быстрый взгляд на сына, сидящего на пестром игровом коврике, изображающем переплетение автодорог. Джим молча смотрел на него, совсем не шевелясь – поведение, необычное для других детей его возраста, но ставшее уже привычным для Анны. - Доктор Этингер, я его мать. Я имею право знать, что с моим сыном. Я приведу его отца позже, если это обязательно. Доктор склоняет голову чуть набок, лицо приобретает то выражение, которое появляется у докторов, когда они пытаются сделать вид, что пациент для них – не просто очередная работа. - Вы собираетесь разойтись с ним, верно? В его тоне, несмотря на все притворство, явственно слышится осуждение. Анне хочется впиться аккуратно подточенными ногтями себе в ладонь, но она понимает, что перед ней человек, от которого зависит здоровье её сына. Поэтому она лишь слегка улыбается, вежливо, но отстранено. Не зря же прошли три года в театральной академии. - Думаю, это никак не касается лечения моего сына, - она смотрит доктору точно в переносицу, - дайте мне направление к логопеду, выпишите лекарства… Герр Этингер прерывает её: - Боюсь, обстановка в семье крайне важна в вашем случае. Анна обрывается на полуслове, между аккуратно выщипанных бровей пролегает вертикальная морщинка. - Я не вполне понимаю… Доктор не дает ей закончить. - Фрау Нёллер, я вынужден сообщить вам, что у Джима аутизм. На миг из глаз Анны пропадает всякое выражение, однако уже спустя мгновение она снова улыбается: - Нет, доктор, вы ошибаетесь. - она говорит со спокойной убежденностью человека, полностью уверенного в своей правоте, но Этингер замечает, как ускорился темп её речи. Как будто она стремится не дать вставить доктору и слова. - Мой Джим не умственно отсталый, просто он... У него темперамент такой, он не как все дети, - Анна сама не замечает, что перестает договаривать фразы, - вы знаете, он часами может играть с кубиками, строить из них башни... А недавно он нашел в доме клубок, и, вы представляете, разложил его весь как одну большую спираль, да, идеально ровную спираль, я заматывала его обратно полчаса, вы и представить не можете… - Фрау Нёллер. То, каким тоном доктор говорит это, ощущается Анной как поток холодной воды, окативший всё её тело. Немного помедлив и увидев, что она не собирается продолжать, герр Этингер начинает проговаривать текст, который звучал в стенах этого кабинета уже не раз. - Аутизм – это не умственная отсталость, хотя низкий уровень интеллекта – один из его симптомов. Это заболевание мало изучено, однако большинство врачей склоняется к выводу, что аутизм - один из подвидов шизофрении. Причины болезни, - он поднимает взгляд и смотрит Анне прямо в глаза, - как правило, недостаток внимания со стороны матери в младенческом возрасте, неблагожелательная обстановка в семье. Молчание. Она вспоминает, как Джим кричит, когда его берут на руки, предварительно не запеленав, как он вырывается, когда Анна пытается погладить его или поцеловать. Как он может часами наблюдать за подвесной погремушкой, но начинать хныкать, когда той же самой погремушкой руководит она. Анна помнит растерянный взгляд матери, когда Джим во время ее визита стал безостановочно тереть глаза руками так сильно, что ей пришлось срочно пеленать сына, иначе бы он мог расчесать их до крови. Но... Видит Бог, Джим всегда был таким! Он не тянулся к её груди еще в роддоме, как это делали остальные младенцы, ей приходилось кормить сына из бутылочки. Её врач тогда посоветовал сдать анализы на содержание в ее молоке нужных гормонов. Анализы были идеальными. Слова оправданий замирают в горле. Незачем. Неважно. Так или иначе, она сделает всё, чтобы вылечить своего сына. - Какой прогноз при этом заболевании, герр Этингер? - Всё зависит от лечения. В лучшем случае, он достигнет уровня развития десятилетнего ребенка, с некоторыми особенностями поведения, разумеется. В худшем же, - он рассеяно постукивает ручкой по столу, и этот монотонный стук отдается прямо в виски Анне, - он никогда не сможет говорить. Нет. Нет, только не её сын. - Конечно же, - продолжает доктор Этингер, - вашего сына следует определить в лечебницу, где ему будет оказан надлежащий уход и терапия. Наши клиники очень прогрессивны, вам однозначно повезло, что вы находитесь на стороне ФРГ. Мы понимаем, как важно детям с таким диагнозом проводить время с родителями, налаживать контакт, поэтому у нас очень гибкий график посещений. Кроме того, предусматривается возможность забирать ребенка на выходные – если у вас будет на то желание, конечно. Стоп. Он что, считает, что Анна способна отдать своего сына в психушку? Своего Джима? Её единственного ребенка, которого она любит, да, любит, как бы ни намекал доктор на то, что причина болезни Джима в недостатке материнской заботы. Она оборачивается, чтобы посмотреть на сына о присутствии которого в кабинете она как будто бы забыла, пока шел этот ужасный разговор. Он сидел в той же позе, что и пару минут назад. Единственное отличие состояло в том, что игрушки, до того в беспорядке лежащие на ковре, стояли перед ним в идеально ровном ряду. Словно его персональная армия. Она не отдаст им Джима. Ни в коем случае. Глубоко вдохнуть. Следить за выражением собственного лица. Нельзя допустить, чтобы доктор посчитал, что она не способна позаботиться о собственном ребенке. - Я благодарна за ваше предложение, доктор Этингер, но я бы хотела воспитывать сына сама. Болен он или нет – я остаюсь его матерью. Я знаю, что ему нужно, и могу ему это дать. По выражению лица доктора она поняла, что тот станет её разубеждать. Но она уже знает, что эту битву она выиграет. Когда Анна едет в метро, она не отрываясь разглядывает лицо сына, будто не делала это уже сотни раз. Его глаза полуоткрыты, он спокоен, как всегда, когда он туго запеленатый. Она не может проследить направление его взгляда. Она не уверена, смотрит ли он вообще куда-то. Прямо напротив нее сидит мать с ребенком, возрастом чуть старше Джима. Он сучит ногами всю дорогу, задает слишком много громких вопросов, и, пожалуй, вызывает головную боль минимум у половины вагона. Анна несколько раз ловит завистливый взгляд матери непоседы на себе. Анну разрывает между двумя чувствами – желание засмеяться и жжение в глазах, претворяющее слезы. Знала бы та женщина, сколько бы Анна отдала, чтобы услышать хоть один глупый детский вопрос от Джима? Чтобы он был здоров, чтобы он был как все дети, чтобы перед ней не стоял выбор – бросить работу в театре, и остаться с Максом, чтобы он смог содержать её и ребенка, или сдать ребенка в лечебницу, навещая лишь по выходным... Боже, почему ты сотворил его таким?