Тедас. Однажды и навсегда

- Тебе с ягодами или без? - С ягодами. Коннор черпнул из котелка черничного вара и перелил в жестянку-кружку. Не до конца размякшие в кипятке ягоды отскочили от донца и всплыли вверх. - Не ошпарься. Только с огня, - предупредил Коннор. Бевин кивнул. Целой пятернёй подцепил кружку за ободок и опустил на землю. Стыть. На боку жестянки заплясал отблеск близкого костра. Бевин посмотрел на него немного и по новой принялся себя бинтовать. Получалось решительно никак. Без пальцев рука превратилась совсем в клешню, и Бевин понимал, что теперь марлевать ее бесполезно. Оставалось только ждать, когда она сама собой обрастёт грубыми, панцирными щитками. - Все равно не заживет, - сказала Амалия. Она наконец отоспалась и вышла из хижины. Осунувшаяся сильнее обыкновенного, с черничными веками и как будто бы на несколько лет повзрослевшая. Косы её были наполовину распущены, а на плечи накинуто линялое одеяло. Оно влачилось вслед за Амалией плащом и лениво захватывало в плен складок шишки и сухие травинки. - Подвинься. Бевин ёрзнул в сторону, и Амалия села. - Тебе с ягодами или без? – спросил у неё Коннор. - С ягодами. - Возьми мой, - сказал Бевин, кинув на оставленную, пышущую паром и ягодным ароматом кружку. – Всё равно я её в руках нормально держать не могу. - Не ошпарься, - предупредил Коннор. Амалия подняла горячую посудину и, не страшась, обхватила ее обеими ладонями. Кружка была горячущая. Но Амалиным рукам, десятки раз обожженным рунами, было, кажется, все равно. - Амалия, ты не ошпарься… - как-то горько и тянуче повторил Коннор, хотя сказать хотелось совсем другое. Хотелось сказать: «Амалия, ты извини… Я дурной, этот – ещё дурнее, и мы оба увязли в тебе, как в черничном варе. Вот такие мы идиоты, теперь выбирай». Бевин сосредоточенно кусал губу. «Теперь выбирай. Я тебя люблю, и этот тебя любит. Если ты не совсем шальная, то выберешь его. Я, конечно, дам ему в нос, но потом успокоюсь. Не бойся, выбирай». Им обоим пора было выговориться, признаться и покончить с этим. Когда-нибудь это все равно произойдёт. Почему и не сейчас? - Маги и храмовники из Эонара выдвинулись в Денерим. А мы пойдем до Редклифа, - сказал Коннор вместо всего. - Я оружие со складов подточил, - вместо всего сказал Бевин. – Дойдем до Редклифа, так хоть не с пустыми руками. - Мы не пойдем с пустыми руками, - прошептала Амалия, и от слов ее - от центра к краям расходились кольца в кружке. Слова кончились, а кольца все расцветали и расцветали. Горячий вар подрагивал, как во время землетрясения. Коннор вскочил. Бевин, напротив, припал к земле, словно собрался своими руками её, вдруг взбунтовавшуюся, дрожащую, держать. Эонаровы поселенцы бросили свои занятия, бросили на землю тряпки, котелки, точильные камни и теперь хватались друг за друга, будто твердь под их ногами превратилась в лёд. Многие что-то бурчали недовольно или заинтересованно вытягивали шеи, кто-то с восторженными аплодисментами плюхнулся на зад, но никто не боялся. И когда хижины заскрежетали, как переполненные до предела, перезрелые бочки… когда лопались и отходили от стен доски, когда из домов, как из древесных паучьих яиц что-то полезло, никто из них не испугался. Амалия подула в кружку, потом ткнула пальцем и утопила в варе большую черничину. - Это големы! – отлипая от земли выкрикнул Бевин и в ошеломлении чуть не ухватил Амалию за коленку. – Какого рожна големы лезут из-под земли! - Не из-под земли, - спокойно, почти безучастно отозвалась Амалия. – И я говорила… - Ваши? – опустил на нее осторожный взгляд Коннор. - Наши. Я говорила. Валунопузые гиганты лезли. Сбрасывали с плеч обломки, выпрямлялись тяжело, ломая мелкие камешки на сгибах конечностей, счёсывая с квадратных подбородков мох. Перед ними бежали люди, высоко задирая головы и какие-то палки, крепко зажатые в руках. Со стороны они были похожи на детей, которые пытались в шторм удержать воздушных змеев. Змеями были големы, и они были твёрдыми, как камень, но податливыми, как бумага. - Откуда? – спросил Коннор. - Из подвалов. Я же вам говорила. - Я имею в виду, кто внутри? – Коннор хмурился, ему, ученому, хорошо было известно, откуда – то есть, из каких материалов – берутся эти великаны, которыми можно дирижировать жезлом управления, как оркестром орлесианской Оперы. - Да кто, - чуть раздраженно насупилась Амалия в ответ, будто Коннор её в чем-то обвинил. – Духи. Духи, понятно?! Как Кот. Отец с ними разговаривал. Они же тоже все понимают. Они же знают, что без нас – и они кончатся. Им тоже страшно, им тоже интересно на что-нибудь повлиять. Вот так они могут сражаться. Они сами в камень залезли. Их никто не заставлял! - А зачем тогда жезлы управления? – бросил Бевин. - Ты дурачок? – от всей души изумилась Амалия. – Для духа попасть в наш мир – все равно, что тебе прыгнуть в реку из ртути и попасть в дом, где все наоборот. Где ходить надо по потолку, свечи зажигаются, если на них подуть, а двери открываются только, если лизнуть ручку. А ручка раскаленная, а у тебя три языка и рот на пятке. Духам ещё хуже; им непонятно, страшно и плохо, они сейчас совсем потерянные – и поэтому их надо направлять. Иначе дел натворят. Вы что думаете… Мой Кот тоже первые месяцы на поводке ходил. Сказала Амалия и тут же замолчала. Бедный, хороший Кот… Он стал бы авангардом их армии, он давил бы порождений, как клещей, и носил бы детей в укрытие на руках, как в люльке. - Теперь мы все вместе пойдем в Редклиф, - крепясь духом, шепнула Амалия. - И будем его защищать. Коннор присел рядом с ней – по левую руку. С другой стороны подтянулся Бевин: - Почему же ты молчала? - Я говорила, - мотнула головой Амалия. – Я говорила про армию големов в наших подвалах. А вы мне не верили. И если у них хватило духу выдать все, что скопилось на уме и на сердце… Если бы Амалия им ответила… Они бы не поверили тоже. … «Ваше величество! Война войной, но я едва держусь, чтобы не гнать этих аламарри взашей. Дикари распотрошили всех наших куриц. И подвесили их за лапы над всеми колодцами Редклифа! Это они так духов задабривали. Вода кровью ещё три дня отдавала – её возможно было пить только с зажатым носом и с языком, скрученным узлом. Аввары цивилизованнее. Один из них даже читал Песнь. И те, и другие ночуют в лагерях недалеко от города. И хвала Создателю. Нет, конечно, варвары бойкий народ и ценные союзники. Но запах…» Остальная часть письма написана, судя по чернилам и почерку, куда позднее – в торжественной спешке: «Алистер! Коннор! Наш Коннор вернулся! И не один. Верно, в Денерим уже прибыли маги и храмовники из Эонара? А здесь у меня големы! Не с гномьей наковальни – свои! И пока эти здоровяки тут, Редклиф никому не взять. Однако удивительная история с этим Эонаром. Мы даже не знаем, что творится у нас под носом! Давно пора отспорить у Церкви эти земли. Как считаете, Ваше Величество? Тюрьма может стать отличной крепостью. Ловушки её защитят. Что, если мы…» Второй лист затерян где-то в настольных документах. … Они путешествовали уже достаточно, чтобы крепко притереться друг к другу, и даже более, чем достаточно для того, чтобы уяснить, что семьей или друзьями им никогда не стать. Хотя Данарий долго не прекращал называть Найри «лихой своей женой», но потом потерял десяток чешуек, пару зубов и всякую веру в женщин. И перестал. Фейнриэль научил Ухо печь хлеб. Таллис научила Каллена бороться с кошмарами: она повадилась, как кошка, приходить к нему вместе со сном и укладывала голову ему на колени. Однажды он даже поимел неосторожность опустить ладонь на её макушку и кончиками пальцев нежно скатиться по медным волосам до острого кончика эльфийского уха. Она встрепенулась рыжим зайцем, поднялась, улыбаясь, и сказала, что с храмовниками – прошлыми ли, будущими – сближаться не собирается. А всё это… (сказала она на широкой улыбке – явный признак лукавства), всё это – только для того, чтобы вовремя резануть истосковавшуюся по лириуму храмовничью глотку, если одной ночью Каллен из-за своих кошмаров стал бы опасен. Каллен выслушал её, потом кивнул. Таллис приходила к нему по ночам ещё пару раз. И перестала. Фейнриэль научил Ухо штопать дыры в одежде так, чтобы игла в конце концов не оказывалась глубоко под его жуткими, чёрными ногтями. Они здорово ладили. С Ухом все неплохо ладили, даже случайно встреченные путники. Во-первых, потому, что он никогда не снимал шлем и не поднимал забрала. Во-вторых, он мог щебетать на лад любой птицы и прекрасно пел – невозможно было и помыслить, что божественные звуки проходят через промасленные скверной связки и уродливые клыки. Ухо был добрый и славный. Он находил самые укромные места для ночлегов, ненавязчиво оставлял в сумке Таллис цветы и красивые камешки, совершенно искренне пугался змеиного облика Данария (и вообще, кажется, змей крайне недолюбливал), первым бросался в бой, защищая отряд. Подставлялся под удары, был дважды ранен, но к себе не подпустил – сам себя штопал. Осторожно, так, чтобы игла не оказалась в конце концов глубоко под ногтем, Фейнриэль его научил… К нему привыкли, и ему доверяли. И даже, когда они спустились глубоко под землю и вышли на неизвестные картам Тропы, никто не подумал, что он ведет их в ловушку. - Факел скоро всё, - предупредила Найри, пощупав слабый огонь пальцами. - Я тоже скоро всё! – пожаловался Данарий. – Еще немного, и я начну жевать глину. Только посмотрите, как я похудел! Посмотрите, во что превратились мои руки! Видите? Я – нет. Тут вообще ни зги не видно! Одни в потёмках стены. Дайте мне колдунуть – я освещу нам путь, и наконец-то перестану спотыкаться! Встревоженный Ухо обернулся и махнул руками – нельзя, никакого «большого огня» в этой части подземелий! - Знаю, знаю, в последний раз вышло не очень, но могу же я попробовать ещё раз?! Фейнриэль вздохнул. Таллис ободряюще потрепала его по косице. - Столько времени… - прошипела Найри с тем же звуком, с которым огонь слизывал с факела последнее масло. – Мы идём уже столько времени!.. - Зато когда мы наконец получим лекарство от скверны или узнаем его рецепт, - сказал Каллен. – Мы сможем спасти столько же людей, сколько минут потратили на этот поход. - Если будет, кого спасать, - раздраженно отозвалась потрошительница; физическая боль делала её сильнее, душевная – наоборот. С севера шли неутешительные вести: в Неварре – карантин. Скверная хворь идёт кольцом из деревень и городов - в центр. Король Маркус заколотил столицу; в неё, боясь заражения, не пускают никого: ни торговцев с провизией, ни дипломатов, ни членов семьи. По мнению его величества только одно может спасти страну – новая «Неваррская чистка». Он отправит воинов и лучников зачищать оскверненные города, а пока для всех объявлена «добрая воля» - если не хотите погибнуть от лап вурдалаков или от стрелы чистильщиков, лучше убейте себя сами так, как вам понравится. Знатные семьи уже принялись умерщвлять себя красиво – с помпой, румянами и бальзамированием. Вся Неварра – родина морталитаси - скоро превратится в крупнейший в истории склеп. У Найри, помнящей о ранке-заразке за шоколадным ушком младшей сестры, задрожали пальцы. И Ухо осторожно забрал у неё факел. А потом посветил им вперед, указывая куда-то. Они прошли еще сотню шагов; Ухо жестом приказал остановиться. Он поднял факел и вывел в затхлом воздухе подземелья какой-то узор. Прислушался. Недалеко что-то щелкнуло, и появившейся из ниоткуда огонёк вывел в темноте точно такой же узор. Потом погас. Ухо шумно выдохнул и снова повёл. Через минуту в тусклый жёлтый кружок, исходивший из догорающего факела влезла морда. Это была морда большущего, жутко сутулого гарлока, и Уху пришлось чуть ли не сгрести своих спутников в охапку, чтобы предотвратить катастрофу: те уже похватались за оружие. Но морда гарлока вдруг сказала вполне по-человечески: - Эти буйные с тобой? Ухо кивнул, осветил Найри, Каллена, Данария и Фейнриэля факелом – вот они все, и все они со мной. Потом свет вернулся к морде, и все увидели, что морда носила орлесианскую шляпу. С красным облезлым пером и блестками по краям. - Ну заходи, - сказала морда. Громко стукнула двуручным молотом в стену… И распахнула перед ними тайную дверь. … «Лорд Эгель. Достопочтенный мой муж, Умоляю, не беспокойтесь. Неутихающие слухи о нашей скандальной свадьбе всё ещё занимают знать и простых горожан куда больше, чем трон у меня под платьем. Есть дела потревожнее. Хасмал был атакован порождениями и взывал о помощи. Тевинтерские маги пришли на зов быстрее моего отряда. Людей укрыли под огромным магическим щитом и этим спасли, но сам город пострадал от магии даже сильнее, чем от скверны. Киркволл принимает беженцев и днем, и ночью. Благо, теперь мы можем прокормить больше людей: по торговому пути пошли корабли Антивы. Смею связать это с успехом Героини Ферелдена и в который раз поблагодарить за нее Создателя. Антива с нами! В Кайтене, наконец, все спокойно. Рави перебрался из города в Форт Элим, чтобы возобновить дозор на перевале Планасен. Пишет, что кроме Глендельского табака ему ничего не нужно. У вас не сыщется Глендельского табака? Старкхевен перестал отвечать. Последнее послание от принца Ваэля я получила три недели назад. А сегодня утром разведчики донесли о дымном облаке на севере за горами. Я беспокоюсь. Вы, наверняка, уже в курсе ситуации, но дожидаться ответного письма у меня не найдётся сил. Я отправила в Старкхевен Шараду с её «объединенной вольной армией» и каким-то «отрядом рыжей». Могу вас заверить, одна я не осталась. Господин Тетрас – незаменимый информатор, городская стража безукоризненно поддерживает порядок на всех уровнях города, а для своей личной защиты и особых поручений я наняла отряд «Боевых Быков», от которых Шарада просто в восторге. Не тревожьтесь, все они истинные джентльмены. Даже женщины. С трепетом и надеждой жду от вас вестей. Пожалуйста, берегите себя. Флора». Печать виконтессы Киркволла. … Они очутились в месте, в существование которого трудно было поверить. Обезумевшие от Зова старые Стражи порой бредили о глубинных городах, где якобы живут говорящие порождения – чертят карты от руки, гранят самоцветы, рыбачат на берегах подземных озёр, охраняют свои владения от себе подобных и даже собираются в тавернах по вечерам. В настоящих глубинных тавернах! В одну такую их сейчас и пустил гарлок в шляпе. Порождения – хотя правильнее будет назвать их Пробужденные – пировали здесь ни громче и ни тише, чем посетители любой таверны на поверхности. Пара приземистых, похожих на глазастые кочки, генлоков играла в какую-то игру, двигая по столу плоские красные камни и изредка бросая кости, длинноногий крикун, свесившись с потолка, как летучая мышь, менял в люстре догоревшие свечи. Это была не таверна, а комната подземных, пугающих чудес: вместо ножек столы стояли на орчьих рогах, какая-то особая система тоннелей (и, возможно, магии) приносила сюда, на глубину, свежий воздух, стойка была украшена мерцающими шляпками глубинных грибов, а за ней стояла, размельчая что-то в миске, самая обыкновенная гномка. Смуглокожая, широколицая и широко улыбающаяся: - А! Слышащий! Вернулся, хороший мой. Вон туда, вон туда гостей усаживай. Ох, как много сегодня посетителей, и все хорошенькие! Она говорила и щеки ее, отчего-то особенно живые и подвижные, подскакивали к лучезарным глазам, поддевали нижние веки – и от этого она приветливо и задорно щурилась. «Хорошенькие гости» не находили слов, уселись за большой, неаккуратный стол молча, да всё озирались вокруг. А здесь это, кажется, было непринято: по крайней мере, местные не обратили на них особого внимания. Зато, когда рядом прошлась пышная, веселая гномочка, каждый из пробужденных посчитал долгом поднять к ней свой взор, потянуться, примкнуть к мимолетно протянутой пухленькой руке. И та, торжественно шествуя к гостям на ходу гладила этих уродов, как котов, подхватывала со столов чарки и миски и ставила новые, смотрела с нежностью и заботой, кому-то кивала, кому-то подмигивала. И порождения под её взглядом становились робкими, как дети, и тихими, как старики. - Выбор у нас небогатый, - призналась она, по-свойски уронив на столешницу гостей круглые локти. - Рыба, наги, и всё, что на палочках – грибы, стебельки и леденцы из смольки. Зато чаи! Ох, я спец по чаям, даже Он любит мои чаи. Она говорила, смеясь, и подбородок ее тоже прыгал; клеймо-татуировка на нём то складывалось, то растягивалось гармошкой. - Если ищешь встречи с Ним, придется ждать, - тут же, без пауз и переходов она обратилась к Уху. - Ты выполнил Его поручение? Ухо не двинулся, никак не изменил своей позы, но она будто почувствовала, что там, за шлемом, он поник. И с улыбкой перевела тему, перевалившись с одного локтя на другой – ближе к наземникам: - Нагов или рыбу? - Они нас не сожрут? – не выдержала Найри, уже устав коситься на двух играющих генлоков. - Сколько ещё он будет там висеть? – с тевинтерской безапелляционностью ткнул пальцем в крикуна Данарий. – Кажется, он вот-вот перегрызёт верёвку! Фейнриэль дёрнул наставника за мантию под столом, напоминая, что они в гостях – и даже не в чужой стране, а в чужом мире! Каллен, всё ещё в напряженном оцепенении, попросил нага. Таллис пересела подальше от места возможного падения люстры. Гномка не обиделась. Она, кажется, вообще никогда не обижалась. И сказала тем тоном, на который переходят хозяйки, когда разговор заходит о сыновьях или обожаемых домашних любимцах. - Нет. Они – мои хорошие. Вон тот – Мехх, отличный кузнец. Горго украсил свою шляпу – сам! Длинный, - она указала на потолок, - любит свет и огонь, лепит свечи. А Слышащий… вы знаете, как он поёт?! Ухо, кажется, поник ещё сильнее, но тут же встрепенулся: пухлые ручки схватились за его шлем. - Снимай! А то невежливо. Снимай, говорю, ты уже дома! Я же слышу, как ты в этой штуке задыхаешься, как ты устал! Снимай! Чуешь, какая красота? У меня тут ромашка, бадьян, кузун, даже листовуха с Земель – ну-ка дыши! И он, не найдя в себе сил перечить заботливой гномке, поддался. Позволил стянуть с себя шлем и первый миг после этого сидел за столом сжавшись, испуганно уставившись в столешницу. - Видишь, и совсем не страшно, - сказала ему гномка, но взгляд её был обращен на спутников. Все кроме Таллис впервые видели всё его уродство – его серые с прозолотью глаза, его дыру вместо носа, маленький, сухой и безгубый разрез его пасти… - Совсем не страшно, - шепотом повторила хозяйка-гномка. И Ухо, не услышав криков и вздохов отвращения, осторожно поднял взгляд. … «Дорогая сестра, снова ничего хорошего. Держимся из тех сил, которые принято считать последними. Однако хайеверцев здорово недооценивают, и я настроен это еще раз решительно доказать. Аришок прислал своих серых с бумагой. Предлагает мирное население на этот их новый остров сплавить ради безопасности. С водой, пропитанием и медициной у них там уже налажено: кунари быстро обустраиваются. Думаю, это хорошая идея. Твой супруг со мной уже согласился. Из Денерима сюда и дальше к морю уже везут женщин и детей. Наши, орлесианцы и кунари – в сопровождении. Да. Я думаю, это хорошая идея. Долго решал, писать ли об этом или нет, но… Анора беременна. Вот такой винегрет. Я считал и все ещё считаю, что в моем сердце не будет другой жены и другого сына. Но я хочу этого ребенка и думаю, что смогу его полюбить. К тому же Анора… эта женщина заслуживает счастья. Давай победим в войне. Фергюс». Печать Хайевера. … - Здесь недавно прошли Стражи. Знаете, из Белых. С такими затуманенными глазами, как у слепых бычков. Гномка-хозяйка упоённо смотрела, как гости, наконец немного расслабившись, едят и пьют. А сама всё говорила-говорила-говорила. - Так вот очень кстати. Пробужденным нужна стражья кровь. Пусть даже и не настоящих Серых, а этих - усыпленных. Фейнриэль невольно скривился и поспешил спрятать лицо, беспокоясь, что этим мог кого-нибудь здесь обидеть. Пришлые с поверхности осторожно ели. С благодарностью, прислушиваясь без лишних слов. Как случайные гости во время семейной трапезы. - Пробужденные порождения, усыпленные Стражи, вы не видите в этом невероятный баланс? Такая вот внезапная… архитектоника. - Куда они идут? – спросила у хозяйки Таллис. - Уже не идут. То есть, это сначала они шли, а потом их погнали. Он и Его отряды не дали им прохода наружу – к городам. Но и совсем прогнать этих порабощенных бедняг из Ферелдена они не могут. - Отчего? – поинтересовался Каллен. – Если эти… существа превосходят Стражей количеством. - Превосходят, - кивнула гномка. – Но, во-первых, их ведёт невозможная тварь. - Архидемон, - сузил глаза Данарий и тут же удивленно моргнул: после его слов гномка рассмеялась, как от удачной шутки. - Ну что ты, ну что ты, хорошенький! Архидемон он ведь совсем простой. В нем только Мор и ничего больше. А этот… - тут она на мгновение сжала пухлые, улыбающиеся губы и перешла на шепот, постреливая глазками, будто делилась свежей, но затхлой подземной сплетней. – Сама-то я его не видала, но Он говорит, что предводитель полоумных Белых Стражей уже и не человек. А помесь. В нем вместе человек, демон и скверна. Вы понимаете, что из этих примесей могло свариться? Бедный, бедный сосуд. Но даже его Он мог бы одолеть, в Нём тоже необузданная магия и послушная скверна. Но Он медлит. И Его армия не явит полную силу, пока… - Пока что? – не выдержал Каллен. - Пока Стражи Его не позовут, - улыбаясь, простодушно дернула плечами хозяйка. – Настоящие Стражи. Официально. С письмом и, может быть, даже рукопожатием. На чай, конечно, вряд ли пригласят… - Стражи знают о них? Знают о Пробужденных? - Знают? Больше! Они ведут с нами тайную дружбу. Как вы думаете, они получают новые карты глубинных троп? Или мощные зелья, которые не сыщешь нигде в Тедасе? Вот этот рецепт, благодаря которому, Стражи теперь не мрут на посвящении, как наги в кипятке откуда по-вашему? Или смесь, искореняющая Зов, отводящая скверну – лучшее Его изобретение, спасение всех Пробужденных? Но Он стерёгся слать лекарство или заговаривать о нем. Он хотел, что она пришла сама… Вот тогда бы они поболтали. - Да что это за она и он? – грохнула локти о стол Найри. – Гном, а говоришь как церковная кляча. Хозяйка рассмеялась: - Он это Он, - и возвела глаза вверх, как преданная жрица. – Архитектор их темных судеб, очиститель и наставник. А она – его наземная подружка. У вас все ее знают, это она завершила неудачный эксперимент – завалила пятого Архидемона. А потом пришла сюда и… Они плохо познакомились. Не так, как Он хотел. Но она сохранила ему жизнь. - И теперь он ей благодарен? – покосился Данарий; ему нравилось считать себя единственным сомнительным другом Героини. - Теперь Он в ней не разочарован! А это важнее. - Чем платят? – неожиданно жестко спросил вдруг Каллен. – Кроме риска для репутации, чем Серые Стражи платят за такой союз? Хозяйка расслабленно уложила подбородок на сцепленные пальцы и прикрыла глаза: - Кровью, конечно. Несколько лет Ферелденский Страж не задерживала поставки, а теперь – со всем этим Мором стала забывать друзей. Она вздохнула и с ленивым любопытством приоткрыла один глаз: - Что? Занятно узнать такое о своей Героине? За столом молчали. Только Ухо осторожно пошкрябывал пальцами по снятому шлему. - Вы пришли за лекарством, и вы его получите, - сказала гномка, потягиваясь, резко меняя тему с совершенно неизменным расположением духа. - Но нужно дождаться Его. Он думал, что первой за лекарством придёт Она. Она и должна была придти, но Мор отвлёк ее. И забрал. А Он ведь ждал… До сих пор ждёт. - Говоришь так, - подал голос Фейнриэль, - будто ты Его очень ревнуешь. Будто ты… - Ой, нет, у Него уже есть своя гномка, - вновь залилась смехом хозяйка. - Он любит молчаливых, а я болтушка! Она весело подхватила под руку притихшего Ухо и принялась поглаживать его по плечу: - Отправили Слышащего, чтобы он привлек внимание Ферелденского Стража и привел её. А он привёл вас. Ну, что ж, так, наверное, даже лучше. Будет, кому рассказать ей, какие мы хорошие, как мы вас не съели, как мы вас спасли, как занимались делом, пока люди там, на поверхности друг друга грызли. Скажите, как славно тут у нас все устроено. Какая тут царит архитектоника. Найри беззастенчиво выплюнула кость, та жестко стукнулась о стол вместе с ее грозным, нетерпеливым голосом: - Когда придет этот твой Он? Долго нам еще здесь жопы плющить? Там люди превращаются во всякую дрянь, - она сердито мотнула мохнатой головой куда-то в сторону, где по ее ощущениям еще держалась Неварра, еще ждала лекарства маленькая сестра с маленькой язвочкой за маленьким ушком. - Ой, сам по себе? – моргнула гномка. – Сам по себе он сюда не придет. Но придет его генерал, его дорогой спорщик, его драгоценный пленник, его… Хозяйку подземной харчевни для Пробужденных прервал грохот. Будто кто-то с размаха ударил в стену тяжелым молотом. Дверь распахнулась. Зашел он. Не тот, Он. Другой. Гномка простодушно вздохнула и встала, поправив свой измызганный, похожий на кузнецкий, фартук: - А вот и он. Смотрите, сейчас опять откажется есть. Попросит пиво. Не напиток, а редкостная пакость, воняющая собачьей мочой. Наверное, это напоминает ему о доме. Она непринужденно дернула плечами и весело, слегка косолапя, двинулась к новому визитеру. Визитёр дожидался, держась спиной ко всем посетителям. - Мне нужно три, - обронил он твёрдо, как только хозяйка поравнялась с ним. – Ящик. И ключ от кладовой. На севере дела плохи. Я пойду перекрестной тропой, через Орзамар. - Тебя не выпустит, - сочувственно мотнула головой гномка. - Если он хочет, чтобы я был символом его благородных намерений, клянусь Создателем, рано или поздно ему придется… Хозяйка остановила его и жестом призвала к ней склониться, что-то шушукнула, показала на стол гостей с поверхности. Первый генерал и драгоценный пленник таинственного Его глянул быстрым, спокойным взглядом. Отменил свой заказ. И попросил пива. Хозяйка занялась, а визитер отправился к путникам. Они готовы были увидеть внушительного гарлока или даже говорящего орка… Но к ним подсел с ног до головы человек. Бородатый старик, с глазами, высушенными темнотой Троп, утомленный многолетней борьбой с личной скверной и не забывший, впрочем, своей благородной осанки. - Господа, - сказал он вместо приветствий и повторил, - дела на севере совсем плохи. Седые его волосы были собраны в хвост. В ухе мерцала золотая сережка. … «Первый Страж! Элювиан доставили в Б.Б., Мерриль начала над ним работу под чутким присмотром Стража Карвера. Никогда я еще не встречал такой горячей увлеченности! Она босиком бегает к заказчику инструментов и обратно к зеркалу, как белка. Даже Веланна прятала свои долийские пятки в сапоги, потому что камень крепости хоть демона гнева остудит. Но только не эту эльфийку! Карвер потерял сон, и я могу его понять. Но ничего не спускаю! Хороший Страж сейчас на вес золота. Добровольцев много, ритуал посвящения теперь безвреден, и мы получаем в свои ряды всех – а потом удивляемся, что в наших рядах достойные идут об руку с трусливым сбродом. Создатель, я даже сомневаюсь, что некоторые помнят, что идет после «победы в войне». Как командир я понимаю, для чего мы это делаем, наш Орден многих потерял. Но потом я вспоминаю, что однажды для победы над Мором достаточно было и двух Серых Стражей, чтивших свою философию. Но затем я вспоминаю также, что и сам когда-то был сбродом. А сейчас… Сейчас я больше похож на оскорбленного отца семейства, ворчащего на молодняк, чем на Командора. А это, должно быть, беспокоит тебя не меньше, чем меня – невежество новобранцев. Если бы у нас было больше времени на их обучение… Если прикажешь ограничить рекрутскую деятельность Ордена – я горячо тебя поддержу. А теперь заканчиваю жаловаться и перехожу к официальной части послания. Н. Хоу» Печать Серых Стражей. Далее на трех листах – сводка о кампаниях и операциях, которые провели Серые Стражи за последнее время. … Его человек – пленник Глубинных Троп – произвел на всех них такое впечатление, что они даже не решились его обсуждать. Хотя, вне Троп, старик стал бы достопримечательностью – причиной толков, а попади он в руки Стражам – стал бы для них таким же пленником, как и для этого Его. Так они думали. Вместе они поднялись на поверхность. Молча. Нарушив тишину только для того, чтобы коротко проститься. Каждый из них уже знал, что делать. Таллис побежала одна – налегке, с двумя склянками лекарства и громкой вестью. Остановите приказ новой Неваррской чистки! Не нужно очищать оружием и огнем. Можно по-другому! Вот лекарство – вот оно, смотрите! – попробуйте, поверьте, ваше величество, а скоро прибудет целая партия. Как насчет спасти ваше королевство?! - Я быстрее любого из вас. Меня не поймают, я проникну в столицу и, если нужно, влезу Маркусу в окно. Я знаю путь – успею до того, как из столицы хлынут люди с пиками и факелами. Каллен и Ухо повезли в столицу первый ящик – ту самую первую партию, которую пообещает королю Таллис. И когда Маркус ее получит, из столицы хлынут люди не с факелами, а со спасением. Это станет началом гашения скверной болезни, отмены карантина. И началом нового, невероятного союза. Когда дело будет налажено, Каллен представит людям доброго Слышащего. И скажет: «Это Ухо. Это он вас всех спас. Он и еще многие подобные ему». Это будет началом... Найри, Данарий и Фейнриэль двинулись в один неваррский городок. Вернее, это Найри – таран, перед которым расступались деревья – забила напоясную сумку склянками с лекарством и ринулась на спасение семьи и родины, а Данарий просто прицепился змеиными зубами за ее сапог и болтался пиявкой. Фейнриэль едва поспевал. Часто им попадались порождения (не из говорящих) и измененные Мором животные; реже – перепуганные кучки беженцев. Иногда главари этих кучек (а вычислить главаря было легко по самому уставшему виду и самым бешеным глазам) сообщали им важные вести за хлеб, травы или огонь. «Идём оттуда-то», «нет, в столицу совсем никого не пускают», «у ворот каждого города стоят стражники, хочешь убежать из этого скверного гадюшника – копай землю, карабкайся по стенам, продерайся по кустам», «идем в Вольную Марку, вышло семеро, осталось трое, дайте воды», «Король сказал, чистка через 10 лун, пока мы шли, луна выходила три раза». - Осталось семь, - прошептал Фейнриэль, наскоро перехватывая раззявый сапог веревкой. Найри отирала блестящую от пота шею и поглядывала в сторону Данария. Тот разжигал огромный костер магией, хоть и выдавал свое мастерство за ловкость рук, и был таким улыбчивым, что беженцы, кажется, на мгновение забывали о буйствуйщем повсюду Море, об оставленных за спиной домах и зараженных скверной соседях, о голоде и о тех, кого успели потерять в путешествии. О сотнях лиг, разделяющих их и Вольную Марку. - Осталось семь лун, - повторил Фейнриэль чуть громче, и Найри скосила на него красный, бешеный глаз. – Таллис успеет? - Или успеет, - сказала Найри. – Или я ее придушу. И с силой выжала тряпицу. Кто-то из беженцев, желая скорее согреться, сунул в огонь пятку и жалко взвизгнул. Данарий добродушно захохотал и постучал бедолагу по плечу. Поселенец огрызнулся. - Я мог бы… Мог бы явиться королю Маркусу во сне и убедить отсрочить чистку. Теперь Найри обернулась к отпрыску эльфа и человека полностью – вся, с блестящей шеей, блестящими глазами. Фейнриэль подумал, что сейчас она тюкнет его по голове, лишь бы он поскорее провалился в сон и исполнил только что сказанное. Но вместо этого Найри спросила: - В тебя там никто не влезет? - Тень не страшная, - улыбнулся Фейнриэль с явным облегчением, даже польщенный ее внезапным беспокойством. Он видел эту женщину в действии; даже, если бы в него вселился демон гордыни, потрошительница проткнула бы его легко, как мотылька. - Я смогу, - сказал Фейнриэль, потом подумал и на всякий случай кивнул. – Только не отсюда. Нам нужно подойти к Неварре ближе. Гораздо ближе. Не успел он это договорить, как Найри подхватила с земли оружие, пожитки и сновидца разом и гаркнула Данарию, чтобы заканчивал пляски у костра. … Отряд порождений всё тянулся меж деревьев зловонной лентой. Переждать было неплохим решением, но перегон оскверненных затянулся: Таллис казалось, что скорее она порастет влажным мхом, как ива, в ветвях которой пряталась, чем они, гады проклятые, закончатся. Конечности ее затекли. В одной руке она сжимала рукоятку кинжала, в другой – склянку с лекарством. Она смотрела на порождений сверху вниз. И теряла время… Наползала послезакатная темнота. Острые ивовые листья лезли в глаза, но Таллис рассмотрела – вдалеке, куда тянулась землисто-коричневая вереница клацающих голов, загорелось. На оборону поднялось какое-то поселение. А может, жители просто решили погореть в своих домах вместе с гадами. «Лучше бы бежали, - подумала Таллис под чавкающий топот отряда внизу. – Все равно добьют». Твари шли. Врывались сапогами и лапами в грязь до самой тверди, и сквозь мясисто чмокающие звуки шагов стали прослышиваться глухие удары. Они напомнили Таллис тот день, когда она рубила козье мясо и откликалась на «этлок». Шток-шток-шток-шток, - идут моровые. Шмак-шмак-шмак-шмак, - ходит по туше её здоровый нож. Далекое ржание лошадей похоже на крик. Таллис свешивает ноги. У нее есть задание. Но на сей раз она может сделать по-своему… На пупырчатые головы гарлоков рушится маленький ураган. Проходится рыжим смерчем, унося с собой голову эмиссара и пару отрубленных лап. Пускается наутёк. Лента разрывается и ее хвост - добрая треть отряда - подхлестнутая инстинктами и слюнным визгом командиров ударяется за внезапным вторженцем. Таллис бежит и оборачивается всего один раз – чтобы белый глаз самого быстроногого гада лопнул под лезвием ее метательного кинжала. Порождения ревут. Таллис бежит и тянет носом воздух. Влажный, тягуче-зеленый. Она бежит, и тяжелые гарлоки проваливаются по пояс и вязнут. Грязь закончилась, началась жижа. Легкая, верткая эльфийка бежит, что-то огибая, что-то перескакивая. Болото урчит; оно благодарно за добычу, но никогда и ни к кому не благосклонно. Оно переварит всё: и время, и Мор, и заблудших путников… По болоту целеустремленно скачет эльфийка. Она увлекает за собой порождений и знает, что они здесь не пройдут, она их больше не встретит... И еще она помнит, что это опасный, но кротчайший путь, которым пользуются только самые отпетые из шпионов. Царство трясины поможет ей наверстать потерянное время. Она успеет спасти Неварру – и этим тоже наверстает что-то потерянное. Таллис улыбается с усталым задором. Она бежит, и шаги ее становятся все тяжелее. … Фейнриэль проснулся в слезах. Столица Неварры все еще была слишком далека для легкого снохождения, но ученик Данария дотянулся. Он дотянулся и теперь, вернувшись, глубоко дышал и непроницаемо смотрел на свои коленки, забывая смаргивать слезы. - Что ты видел? – спокойно, почти ласково спросил Данарий; он всегда бодрствовал и был рядом, когда его ученик уходил к чужим. Сновидец не ответил, и Найри пришлось хорошенько встряхнуть его за плечи: - Что ты видел?! - У него плохие сны. Плохие сны, очень плохие сны, - наконец проморгавшись затараторил Фейнриэль. – Маркус плохо спит – сном человека, который обрекает своих людей на смерть. - Он тебя видел? Тебе удалось с ним заговорить? – теперь Данарий спрашивает твёрдо и смотрит в глаза; он знает, что сейчас, после Тени, Фейнриэль расплывается, тонет и застывает в грубом реальном мире, и чтобы он застыл в правильном виде и в здравом уме – его нужно собрать четкими вопросами и силой тона. - Видел. Удалось, - Фейнриэль опирается на взгляд наставника, как на протянутую руку, и ему становится легче. Но в следующий момент вздрагивает: Найри нетерпеливо впивается в него чуть ли не зубами. Бронзовая кожа ее отдаёт красным из-за близкого костра. - Таллис добралась?! Он остановил чистку?! Каллена впустили в столицу? Лекарство у них?! - Я… Я говорил… Я просил… Я бы мог переплести его разум… - Фейнриэль, - позвал его Данарий, снова очень мягко. Сновидец вдохнул и выдохнул. - Он не знает о лекарстве. Он не знает Таллис. Наверное, она… Фейнриэль остановил себя от дальнейших размышлений, вытер лицо запястьем и, облизнув губы, сказал: - Я видел, как он читает бумагу своим военачальникам, как лица их становятся жёлтыми, как смола. И как они окунают в смолу факелы и наговаривают над ними слова… Фейнриэль смотрит на Данария, потом на Найри. И в глазах его читается ужас: - Они несут эти факелы в города и деревни. И молятся теперь только об одном. Чтобы ни дождь, ни слезы народа не смогли их потушить. … «Архонту. Владыка Тевинтера! Я не смею ставить ваши приказы под сомнения и осквернять бранным словом тех, кому посчастливилось снискать ваше расположение. Но этот эльф! Ваше магическое превосходство, своей должностью здесь… нет, даже своим присутствием он осмеивает основанную дедами наших отцов, веками почитаемую иерархическую систему. В эти безумные дни в мире остается все меньше святого. Воистину. Ваши магистры назвали это экспериментом особого положения и из их слов я понял, что под чутким руководством господина эльфа из наших рабов получатся лириумные войны, чьи пальцы будут способны проходить сквозь плоть – верные хозяевам бойцы, которые будут защищать господ, пока те вяжут заклинания на полях сражений. Разве не таким был ваш план? Теперь же слушайте. Я лично доставил на эксперимент десяток своих лучших телохранителей. Эльф не говорил со мной. Он говорил только с ними. Говорил о том, какую силу они получат, говорил, какая агония их ждёт и показывал узор шрамов. Вам докладывали, что он плюет на приказы и уводит с собой только тех, кто идет на ритуал добровольно – не по воле хозяина? Дает им слово, что пережившие ритуал утратят обязательство перед своими хозяевами и после устранения угрозы Мора могут быть свободны и вольны делать, что хотят. Я даже не смог напомнить господину эльфу его место: какой-то старик-эльф в рванье (к слову, я слышал, как он выругался по-кунарийски) сунул мне магическую печать, подтверждающую одобрение Архонта. Владыка, эти действия по унижению и разграблению ваших верных магистров происходят с вашего позволения? Под печатью одобрения? Если это так, прошу еще раз обратить внимание на того, кому вы доверяете нашу собственность. Господин эльф подозревается в серии убийств небезызвестных в Минратосе магистров. Во-вторых, покорно прошу вас задуматься о том, куда пойдут освобожденные, тронутые лириумом рабы, когда угрозы Мора не станет. Они, остервеневшие от своей новой силы, придут в наши дома и будут мстить за оказанные в прошлом опеку и блага. Вот так обернется ваш эксперимент. Сейчас, насколько мне известно, большинству из них напрочь отшибло память, и пока они ходят за господином эльфом слепыми котятами с когтями драконов. Но что будет, когда память вернется? Что будет с нашей страной, когда Мор закончится? Что будет с вашими людьми, владыка? Что будет со мной? М. Скала» Тевинтерский заговоренный конверт с печатью магистра. … «Хоук ты жива? Ф». На плотной тевинтерской бумаге. Неровным, размашистым почерком. … Каллен был в ужасе. Неварра превратилась в одну большую гнойную ночлежку. В страну их не пустили: карантинные заставы стояли стойко, пришлось идти под землей – чужими ходами. Ящики с лекарством пришлось бросить в одном из тесных перехлестов с порождениями. Несколько дней Каллен и Ухо пробивали выход на поверхность. Выбрались взмыленные и грязные, как два крота, да так и пришли к воротам столицы. В них уже никто не колотился. И беженцев уже никто не отгонял. Истощенные невварцы были серыми, как многочисленные здоровые статуи, у ног которых они безмолвно сидели. Казалось, все они сейчас были даже не людьми, а пока еще живым продолжением гигантского некрополя, что так кстати располагался неподалеку. - Я прошу об аудиенции с Маркусом Пентагастом, - сказал Каллен глухим воротам. Ворота засмеялись. Не со злобой даже, а с какой-то глухой вымученностью, потом кто-то за ними сплюнул, а кто-то на стене сказал: - Если бы за тысячного просящего давали приз – ты бы его получил. А так – могу сбросить флягу. Ты хочешь пить? Каллен поднял взгляд на стражника, стражник показательно встряхнул блестящую баклажку: - Местный? - Ферелденец. - От Мора бежал, а теперь здесь пропадаешь? – стражник сочувствующе качнул головой, но флягу спрятал: видно, вода в ней была только для своих. – Ничего. Скоро все кончится. Из городов тебя бы не выпустили, а здесь пока чисто. Сейчас заразу выметут, посмотрят тебя, и если скверной не смердишь… - Мне нужно поговорить с королем, - перебил его Каллен. – С командующими. Подойдет любой советник-морталитаси. - Ты, видать, не зараженный, но все равно больной, - заскрипели ворота; вернее, это кто-то там, за ними, скрипуче засмеялся. - Вас должны были поставить в известность. В твердом голосе Каллена сложно было расслышать беспокойство; только Ухо, подойдя, как-то настороженно повел головой в шлеме. До этого момента он медленно шел к воротам с задранной головой, разглядывал статуи и птиц на них; какой-то мраморный герой держал тяжелую руку высоко поднятой в торжественном, будто приветственном жесте, и Ухо зачем-то помахал ему в ответ. - В столицу сейчас даже мышь не пролезет, - заверил стражник с флягой.- Спроси этих бедолаг, - и кивнул на смурной народ. – Всем им есть, что предложить его величеству и советникам. - Ага. Один даже предлагал свою жену. Вроде бы в рабство, - засмеялись за воротами. – Это как же надо мужика достать. - У меня… - начал Каллен, прислоняясь к воротам чуть ли не лбом: приходилось говорить тихо, чтобы не всколыхнуть беженцев новостями о лекарстве. Они, эти серые каменные люди, и без того уже медленно, один за другим оборачивали в сторону новых визитеров тяжелые головы. Смаргивали пыль, облизывали шершавые губы; кто-то, похрустывая старыми пальцами, размешивал в миске мазь для бальзамирования. Стражник на стене крикнул Уху: «Местный? Пить?». Тот молча поднял голову. «Пить. Вода? Не? Ну и Мор с тобой!» - У меня есть, - продолжил обеспокоенный Каллен, - то, в чем ваше королевство сейчас крайне нуждается. - Новый король? – грустно ехиднули из-за ворот. - Новый народ? – предположил другой голос. - Средство, вылечивающее скверну, - тихо сказал Каллен. – Дар… - и на миг запнулся. – Дар ученых с Глубинных Троп. Остальное я буду обсуждать только с королем Маркусом или его советниками. - Видали мы таких, - глухо сказали ворота. – Несли снадобья, несли травки, несли плененных магов, заставляли мочиться на оскверненную землю девочек или какого-то культа. Да всё одно. - Решение найдено, ферелденец, - продолжил ещё кто-то по ту сторону. – Только огонь скверну вычистит. Поздно калеченных лечить, нужно задавливать… С теми, кто уже воет вурдалаками, будет проще. Остальные… - Ты посиди здесь, ферелденец. Скоро всё будет кончено. Каллен обернулся на ждущих. Все они – мужчины, женщины, гномы, эльфы, люди в богатых нарядах и грязных обносках смотрели сонно. Их, точно плотный плед, обволакивал этот непостижимый неваррский культ смерти, обострившийся здесь за последние месяцы. Все они тоже были как будто заражены. Чем-то страшнее скверны. Чем-то, что нельзя выжечь даже огнём. - Откройте, - сказал Каллен гневно. – Я буду говорить с Маркусом Пентагастом. Он обрекает свой народ на смерть, и вы в этом участвуете. - Что он говорит? – крикнул стражник со стены. – Что этот ферелденский пес там брешет? А ну пшёл! – и злобно бросил флягу. Та глухо ударилась о плечо Каллена и с утробным всплешком плюхнулась на землю. Ухо наклонился и аккуратно ее поднял, желая вернуть упавшее, протянул руку вверх – в сторону стены, но не дотянулся. Отошел в сторону, тихонько уложил баклажку на колени какой-то сухой старухи. «Проклятые чудовища», - сказала старуха, глядя перед собой. Ухо не понял, о ком она говорит: о вурдалаках, в которых превращаются неваррцы, о стражниках или о порождениях, но на всякий случай робко попятился. - Уходи, чужак, - все продолжали скрипеть ворота. – Мы не верим в твое спасение от скверны. Нельзя такое взять и запихать в коробок или склянку. Вот если бы у тебя было пальмовое вино или толченная мирра… - Кровь порождений, - сказал Каллен и нащупал продолговатую колючую склянку, которую человек с Троп порекомендовал взять с собой. – Чтобы доказать действенность лекарства, я сам готов заразиться скверной и очиститься. - Погоди, не расслышал, - заговорили и завозились за воротами. - Ты несешь в столицу… скверну? Служивцы… - Постой, - одернул другой голос. - Он к нам со скверной. Заколем. - Постой! - Заколем! Вдруг к здешним полезет! Что нам потом со стаей вурдалаков под стенами делать?! - Да погоди ты, а ну!.. - Чего вы там чукшитесь? – прикрикнул стражник со стены, раздраженно прислушиваясь. – Гнать его! И этого с ним! Командир, дай приказ! - Погодите… Что-то заскрежетало. Каллен уложил ладонь на рукоять меча. Ухо смотрел на ворота сквозь прорезь шлема. Через несколько мгновений возьни от большой плиты отделилась поменьше. Медленно отворялась узкая, проходная воротная дверь. - Ты совсем?! Ты этого – в город?! - Да погоди ты! - Сдурел! Совсем из ума выжил! Доложите генералу! - Хоть королю. У меня жена… Я не говорил, но у меня жена… А если этот не врет? - У тебя баба зараженная?! Здесь, в столице?! Служивцы! Голоса стражников смешивались со звуком щелкающих, лениво выползающих из нор, щеколд. Все больше человече-каменных голов оборачивалось на этот отрезвляющий скрежет, кто-то даже поднялся с насиженного места, кто-то отделился от статуи, под которой сидел, деревянная мешалка в старых пальцах стукнулась об ободок миски и замерла. Каллен бросил за плечо быстрый взгляд, понимая: еще чуть-чуть, и толпа беженцев с хрустом затекших конечностей хлынет в образовавшуюся щель. Понимали это и стражники. - А ну закрывай! Закрывай! - Уйди! - Закрывай! Сейчас как приложу! - Уйди, пусть покажет, с чем пришел! - Чего вы там чукшитесь?! – заорал стражник со стены, нервно запихивая болт в клюв арбалета. - Пусть! Пусть докажет, а вдруг! Удар. Из зазора приоткрывшейся воротной двери вывалилось тело, да так и осталось лежать поперёк – не давая сослуживцам быстро ее запереть. - За ноги его! – теперь это говорили не ворота, а морды под котелками, похожими на каменных орлов. – Закрыть! На замок! Ты! Ферелденец, даже не суйся! Но Каллен сунулся. Быстрым плохо обдуманным движением переступил через лежащего и чуть ли не налетел на вздетые пики стражников боком. Толстое ребро двери с зубьями щеколд впилось ему в грудь. - Назад! – рявкали морды, орлы на котелках смотрели исподлобья. – Своего навзничили, а тебя так и подавно… Одна из морд вдруг замолчала, но рот ее так и остался разинутым. Она разглядела за плечом Каллена восстание. Молчаливые люди – еще утром неотличимые от статуй – вскакивали, восставали, широко шагали, осторожно оглядываясь, ползли… Каллен вдруг с ужасом осознал, что только его тело – и тот бедняга внизу – отделяют оружие и стихию. По одну сторону – превосходящие его числом стражники, по другую – каменноликая лавина, которая сметет его с пути и погребет под собою. Тогда он вбирает в легкие больше воздуха и делает усилие – подается вправо, хватает рукой острие одной из пик и отшвыривает в сторону. Он почти в городе, почти в Неварре; он слышит сзади топот многих ног и чувствует, как еще две пики пробивают ему руку и плечо. Всего на мгновение, потому что в следующую секунду кто-то сдергивает его с лезвий, как еще живого нага с вил и с нечеловеческой силой швыряет вглубь, подальше от стены. От боли ненадолго мутнеет зрение, и Каллен думает, что это один из беженцев – тот, что первым добрался до прохода и почти выдрал дверь из щербатого полотна ворот. Но вокруг отчего-то тихо. Нет криков стражников, не слышно торжества неваррцев, штурмующих собственную столицу. Тишина. Каллен смаргивает. Тот, кто протащил его сюда, недолго смотрит на него выпученными, как у рыбы, глазами. И у Каллена холодеет внутри. Не потому что он видит Ухо без шлема, а потому, что без шлема его видят сейчас и все они… Отвратительная, уродливая физиономия порождения тьмы кивает ему, потом оборачивается к остальным. Открывает пасть и ревёт. Ошарашенные стражники смотрят на чудовище, застрявшие в дверях беженцы смотрят на чудовище; они не знают, как эта ревущая пасть умеет петь… Наконец, рев порождает тысячи звуков, - крики, лязг, снова топот: - Вурдалак! Зараженный обернулся! - Нет! Это гарлочина! Откуда вылез, гад?! - К оружию! - Люди, назад! - А этот что, мертв? Загрыз?! - Вперед, вперед! Каллен приподнимает голову. Он видит, как кругом мелькают пятна – это бегут в страхе беженцы. Он видит мельтешение каменных орлов, но не может разобрать лиц под ними. Только фигуру Слышащего он видит четко. И фигура эта отбивается от пик и мечей – неловко и очень пугливо. Где-то звенит колокол. Каллен поднимается и в суматохе на него уже никто не обращает внимания. Каллен понимает, зачем Ухо сбросил шлем и заварил все это, но долгое мгновение борется со жгучим желанием броситься ему на выручку. Каллен понимает, что с поврежденной рукой вряд ли поборет даже двух, не то, что… Каллен понимает, что Таллис не добралась до города, и вся надежда теперь… Он взвыл, не страшась привлечь лишние взгляды, прижал к себе кровоточащую руку и дал пугливой толпе беженцев и горожан проглотить себя. Он обернулся только дважды и пожалел оба раза. Сначала он увидел, как болты настенного стражника проколачивают желто-серую шею, и как лезвие меча укладывается глубоко у Уха за ухом. А потом Каллен увидел только дым: кажется, стражники решили тут же сжечь изрубленные останки, чтобы скверна не расползлась… … Изумрудная аура вокруг круглого камня трещала, как одежда, которую рвут нетерпеливой рукой. Лавеллан вела счёт и помнила все локации, где они оставили эти сверкающие, трескучие шары. Пещера или руины башни, изрезанный авварами алтарь или поросший диким плющом балкон заброшенного дома – Солас подходил к камню, оглаживал его ладонью, смахивая напыление времени, и подносил свою сферу. Лавеллан не уставала смотреть на это. Как камень оживал. Становился круглоголовой булавкой, надежно удерживающей ткань Завесы. Потом они разбивали стоянку где-нибудь неподалёку (сияние оберега отпугивало и демонов, и хищных зверей и даже, кажется, порождений) и разговаривали. Это вошло у них в традицию, стало условным правилом путешествия – идти друг за другом молча, слушая окружение, а не слова. А потом, останавливая движение, иногда разводить костры и всегда – разговоры. - Ума не приложу, что ты делаешь, но каждый раз не могу оторвать взгляда, - сказала Лавеллан, глядя в его лицо. – Ты завораживаешь. - Ворожба для ведьм, - улыбнулся Солас. – Мои методы более… прямолинейные. - Тебе не нужно гадать по рукам или звездам, чтобы знать, как будут развиваться события. Да. Это я уже поняла. Вернее, уже готова в это поверить. - Напрасно, - сказал Солас; и пусть улыбка его – тонкая и нежная, как первый лед среди затянувшейся осени – не таяла, любое отрицание в его словах, любой случайно отведенный взгляд падали в ее душу, словно камни в колодец. Сверкающие, круглые, без единого острого угла, но все-таки камни. Ей хотелось быть рядом с ним уверенной и сведущей, эльфийкой не только с гибким телом охотницы и гибким разумом мага, но и с гибким видением всего вокруг. Но всякий раз, когда она заговаривала с ним об истории или о своем народе, он непременно отводил взгляд. В колодец падал новый камень. Лавелан опустила глаза. Костер догорал. - Нет. Посмотри на меня, пожалуйста, - попросил Солас. - Я не могу знать, как будут развиваться события, - и взялся за объяснения. Снова. Он всегда так делал. Бросал свои камни, а потом будто снова хотел их поймать или уложить по-своему, при этом пришёптывая осторожно: «Нет, я делаю так не потому, что колодец пустой и темный, в нем много воды, чистой, сверкающей воды, я бросаю камни, чтобы вода эта поднялась повыше. Ближе. Чтобы ее можно было касаться не только брошенными камнями, но и руками, губами, лицом». - Я не провидец, - сказал Солас. – Я видел миры, которые складывались из разных Решений. Но ни в одном я не знал, к чему эти решения приведут. - Ты мог ходить по разным мирам? – спросила Лавеллан. - Я мог ходить по Тени, - пожал плечами Солас легко, но немного устало. – Я спал и видел сны. Все они отчасти были явью. В одном из них ты сама пробуждала эти обереги по моему совету. Укрепляла Завесу, чтобы демоны не сыпались с неба. - С неба? Но, если Тень не пространство, то почему именно с неба? - Видно, такое у живущих в мире сложилось восприятие. Если порождения восстают из-под земли, то духи должны спускаться с неба. - И во всех мирах, которые ты видел, была я? – спросила Лавеллан, слегка прищурившись, словно всматриваясь в темноту. Солас медленно кивнул. О да, она была: близко или далеко, но была везде. Он может ей в этом признаться. Но не будет признаваться в том, что в мирах, где их пути не пересекались, ему было легче. Гораздо легче. - Во многих мирах мы путешествовали вместе, - он протянул руку и прикоснулся. – На своих лицах ты носила разный валаслин. Иногда мне удавалось от него избавиться. Иногда – нет. В других мирах вместо тебя я шел за человеком из Вольной Марки, порой даже за кунари. - Но я находила тебя? – цепко посмотрела Лавеллан – искристый источник, точащий его камни. – Как бы ни складывались Решения, я все равно находила тебя, верно? Солас улыбнулся. Она снова хватается не за то. Она везде такая. Не думая, хватается руками за все, что катится. Катится рядом, мимо, в бездну не важно куда. Она хватается. - Нет, - сказал Солас честно, и увидел в глазах Лавеллан, как что-то снова гулко падает в ее душу. – Мы могли и не знать друг о друге до самой смерти. Моей, твоей или смерти мира. Нет, пожалуйста. Посмотри на меня. Она посмотрела. И Солас взялся за объяснения. Бросал камень, и ловил. Кусал и зализывал рану. Кусал и зализывал. - Сны. Миры. Во всех я что-то терял. И почти во всех в конце концов становился врагом и опасностью для Тедаса. Было лучше там, где мы не встречались. Я был трусом. И я был злодеем. - Врагами Тедаса становятся не трусы и не злодеи, - сказала Лавеллан тем голосом, которым рано или поздно заговаривала во всех мирах. - Врагами становятся только те, кто способен принять Решение. - Верно, - согласился Солас, но лицо Лавеллан не просияло, как обычно после слов его одобрения. – Так же верно, как и то, что в любых мирах… Нет ничего важнее решений. - Sah lath?* – вдруг спросила Лавеллан на Эльвише. «Любовь», - тоскливо усмехнулся он у себя в голове и вслух ответил: - Lath dar Vir.** Костер догорел, оставив на земле седой, медленно остывающий ожог. Лавеллан отказывалась подниматься. Встать на ноги означало упасть. Упасть в молчание на неизвестное время пути до следующего оберега или стоянки. Она подалась вперед и как-то лихорадочно всполошила угли. Огня они не дали, только шикнули сонно. Лавеллан не обратила внимания, она протянула ладони над пепелищем, и потерла их, словно отогреваясь над еще живым костром: - Сейчас мы здесь. В этом мире. Роль врага Тедаса уже занята. Повсюду Мор. - Мор не главная проблема, - сказал Солас ровно. - Это всего лишь побочный эффект. - Значит, ты решил… - проговорила долийка, глядя на пепел, но тут замолчала. И Солас какое-то время молчал тоже. - Есть обстоятельство… - наконец проговорил он тихо, коснувшись пальцами целой Сферы. – Даже несколько. Этот мир действительно особенный… Солас вновь замолчал. Он бы мог рассказать ей про Ключи и ведущие к Истоку Драконьи Врата, которые в свое время не успела открыть Андрасте со своей объединяющей народы Песней. А сейчас, здесь, Песней стал Мор. В этом мире ведет Хоук. И теперь ей – или кому-то из ее окружения – придется принимать Решение. Не он, не Лавеллан… Хоук станет главным врагом и опасностью Тедаса. А, может быть, она станет его спасеньем. - Хорошо, - вздохнула Лавеллан и обернулась к нему через плечо. – Тогда расскажи, как бы меня звали в этих других мирах. - У тебя было много имён, - ответил Солас. – Многие называли тебя Вестницей Андрасте. Лавеллан посмотрела в его глаза очень серьёзно. А потом расхохоталась. И поднялась на ноги, все ещё хохоча. И Солас, забавляясь её реакцией, поднялся тоже. О втором её имени он решил умолчать. … Через пару месяцев они зажгли последний каменный артефакт-оберег и попрощались. Вернее, это она сделала вид, что прощается с Соласом, а после пустилась в тихое, любопытное преследование. Она снова «хваталась», но потеряла его из виду почти сразу же. Следы Соласа быстро спутались с волчьими (кажется, здесь водилась целая стая или один спятивший потерявшийся вожак). И Лавеллан повернула в сторону городов, иногда оборачиваясь и надеясь, что путь Соласа ляжет далеко от острой горы, над которой сейчас кружили два едва различимых в небе дракона. … - Ваше величество, вот, взяли! Стражники, которые вели обезоруженного Каллена, толкнули его вглубь зала. - Говорит, знает, из-за кого сыр бор на площади. Велите забрать? Или пусть отвечает? Каллен поднял взгляд. Маркус Пентагаст сидел покошено – вгрызаясь ребрами в подлокотник трона. Жизни в старике было, как в козле оленьей грации. Лицо серое, по-старчески дурманное, в красных складчатых веках можно было хранить копченные колбасы, их запах и то был бы лучше тех бальзамов, которыми его величество обмазывали каждое утро, словно скорый труп. Старик мямлил: - Кто… а?... Кто? Советники скакали птицами и трясли головами, как овцы, отгоняющие мух. Им до короля дело не было. Все вопрошали у бедных стражников, сколько заразных просочилось в город, откуда порождение, надо ли теперь, заперевшись в замке, поджигать ещё и столицу, хватит ли масла, хватит ли… - Ранен?- спросил вдруг среди гвалта молодой, сильный голос. Это был Фердинанд. Пентагаст, которого хотели видеть на троне, но самому Фердинанду трон был едва ли интереснее пупырышка на крыле дракона. - Кто этот человек? – спросил Фердинанд, подойдя ближе, чем решались марталитаси. – Он заражен? Ранен? - Допрос проживет, - обещали стражники. - Только позвольте… Сначала… - глубоко дышал Каллен; вместе с беженцами, он пробивался к замку чуть ли не с боем, и всё терял кровь. - Лекарство… Только позвольте мне… - Что он говорит? – наклонился Фердинанд. Король Маркус вдруг завозился на троне: - Лекар…ство! Лека…ство! Мальчик. Мальчик говорил. Лекарство принесет эльфийка. Не надо огня, не надо, не надо огня… Все копошение старика было напрасным, даже уважающий старшего брата Фердинанд сейчас услышал только полоумный лепет. И сказал Каллену: - На эльфийку ты не похож. Уведите на допрос! И тогда Каллен понял, что всё. Что на допросе ему придется или молчать – и его убьют. Или говорить правду о порождениях – и его убьют. Всё, подумал Каллен, это последняя секунда. Последняя секунда, чтобы его услышали. Таллис не дошла, Ухо погиб, и раз после всего этого они все не хотят верить ему по-хорошему… Каллен делает рывок, выхватывает склянку с заразной скверной с троп и лупит ею прямо в лицо Фердинанда. Стекло впивается в кожу, осколки застревают в бороде, забиваются под веки, чертят борозды на щеках. Скверна смешивается с кровью Пентагаста. Тот хватается за лицо и слепо отшатывается. Старик каменеет на троне. Каллен ревёт, пока его хватают и волокут: - Лекарство! Он умрет или начнет превращаться в вурдалака, если вы не дадите ему лекарство! Увидите, оно сработает! Лекарство! Вот здесь, а на Тропах есть еще. Ящик, рецепт! К северу отсюда небольшая нора, недалеко от… От боли и жжения скверны Фердинанд уже не слышит, что кричит этот вероломный незнакомец. Последнее, что ему удается разобрать – это на секунду вновь властный голос старого Маркуса: - Казнить. Убить, как собаку. … На окраине Неварры пахнет гарью. Фейнриэль плетется в хвосте и отказывается замечать, что творится вокруг. Смотрит только себе под ноги и думает, не выбросить ли за ненужностью вконец прохудившийся сапог. Он и не прекращает об этом думать, пока кто-то вдруг не хватается за сапог этот когтястой рукой. - Мальчишечка, мальчик… Донеси до города… - умоляюще шепчет человеческое существо, лежащее у его ног на животе. – Донеси! У меня склепачок. Я – хранитель… И мой отец был, и дед был. Мне надо… - Извините… - тихо прошептал в ответ Фейнриэль и осторожно попробовал высвободиться. - Мне надо!.. – но существо ухватилось еще сильнее. - Без меня же там! Ведь разграбят ублюдки! - Простите… Заметив, что мальчик-мальчишечка вновь отвернулся от него, существо бросило последний отчаянный взгляд… и вдруг вгрызлось в сапог. Без моления, без шуток, по-хищнически. Фейнриэль вздрогнул и в тот же миг сильно двинул свободной ногой человеческому существу по морде. И сам удивился, насколько легко, почти естественно далось ему это жестокое, полное ужаса и отвращения движение. Существо зашипело и от возмущения даже на ноги поднялось. Хотело было атаковать, но тут его оземь приложил уже Данарий. Точечная – не рассчитанная на вольный периметр магия Силы после многих дней их интенсивного путешествия давалась ему нелегко. Человеческое существо затихло, а Фейнриэль так и остался стоять в немом ужасе. - Оставь, - устало вздохнул Данарий. - Этот уже обвурдалачился. Таких уже не вернуть. И пошёл дальше, широкими шагами набирая скорость: Найри не узнавала родных мест и металась по пригородным выжженным фермам рыжей саблезубой белкой. А потом они вошли в её город. Город горел. … Людей видно не было. Только не живые не мертвые носители моровой заразы слабо копали землю голыми руками-лапами, чтобы поскорее соединится с порождениями. Ноздри их были забиты золой, зубы оскалены… кто-то нападал, но большинство вторженцев просто игнорировали. И от этого всё это зрелище казалось ещё боле жутким. Найри шла, от жара покрываясь холодным потом. Шла долго, напряженно молча. Потом резко остановилась. У её ног Данарий разглядел закопченную вывеску. «Дракон в шляпе». - Найри?.. Та слепо огляделась. Выбила дверь ногой, прищурилась от вывалившего дыма. - Сдурела?! Данарию не удалось её остановить. Зато кое-как удалось увернуться от её кулака. У подоспевшего Фейнриэля сердце рухнуло в пятки. Найри вошла в горящее здание таверны. Громко, нечеловески взвыла где-то внутри. Потом вышла вся в волдырях и ожогах. Села на порогах, глядя перед собой. Данарий сбил пламя с её одежды, провёл рукой по опалённым волосам. - Найри, это… - шепнул было Фейнриэль, но из-за пылающего взгляда потрошительницы слова сами застряли в горле. - Идите. - Нет уж, супруженька, - мотнул головой Данарий. - Мы… - Идите! – болезненно огрызнулась Найри. – Мне нужно остаться одной. Здесь. Одной. Идите!! Я не вижу причин… В тучном, черном от гарева небе загрохотало. Найри замолчала, развалила колени в стороны, согнулась и зажала голову руками: - Идите. Я сейчас здесь всех перетопчу. Всех, кто поблизости. Идите, а? И они пошли. Правда, прошли не много. Фейнриэль дальше не смог. - Прости, наставник, - он остановился и с извиняющимся видом потупился вниз. – Я не знаю. Наверное это тот… с окраины… Он снял сапог и показал наставнику раздутую ногу, усеянную язвами извращенной природы. - Чего молчал? – спросил Данарий слишком спокойно, слишком по-своему, без дурашеств, а значит, не на шутку беспокоясь. - Подумал, не время. Найри торопилась… Найри… И Фейнриэль закусил губу. И решил никогда в жизни не моргать – потому что слезы подступали опасно близко к ресницам. В небе загрохотало вновь, тучи провисали всё ниже, но пока отказывались излиться. Данарий подошел к ученику и превратив свою магию в ауру силы, без труда водрузил Фейнриэля себе на спину. И снова пошел мимо догорающих домов и настороженных вурдалаков-землероек. - Выберемся. Сядем. Глотнешь лекарства. - Угу, - всхлипнул Фейнриэль, кусая воротник наставника, чтобы слезы не хлынули тому за шиворот. Он не думал об оставленном худом сапоге, не думал даже о своей горящей отвратительной конечности. Он думал о всех этих бедных людях. О Найри, которая вернулась домой. О том, что она могла там увидеть. Думал, о том, что случилось с Таллис. Или она не дошла. Или ей не поверили. Думал о короле Маркусе, о его жутком решении сжечь свою землю, о его снах и видениях, из-за которых вот уже много ночей он спит при свете. И ещё он думал о себе и своем самом лучшем наставнике. Думал о том, что будет, если они… Если они проиграют. - С-с-стойте! А ну!.. – крикнул кто-то впереди, и Фейнриэль очнулся. Вгляделся в стражника с арбалетом. Споткнулся взглядом о троицу пристреленных вурдалаков рядом с ним. - С-с-стоять! Идёт чистка! – арбалет дрожал в его руках. От усталости. А, может, из-за страха. - Спокойно! Мы не отсюда, - крикнул ему Данарий. – Мы несли в этот город лекарство. Но, похоже, здесь уже некого лечить. Рука с арбалетом не опустилась. - Я знаю… - голос Данария сделался мягче. – Ты исполнял свой долг. Но посмотри-ка на нас, дружище. Видишь, мы не они. Мы не осквернены. Успокойся. Посмотри повнимательнее… В небе что-то ворочалось. Стражник нервно пожевал губами. - Видимо, его группу растерзали, и он остался один, - шепнул Данарий. Фейнриэль беспокойно вытянул шею. - Кто у тебя там? Кто?! – вскрикивал стражник, грозя заряженным арбалетом. – Осквернёныш? - Нет. Он ранен. Просто ранен. Послушай, дружище. Нам нужно уйти из города. И тебе. Нам втроём, как считаешь? Здесь уже не нужно быть… Здесь уже всё… Стражник глубоко хватнул гарьего воздуха, потом сглотнул тяжело… И опустил арбалет. Фейниэль прижался лбом к плечу наставника, выдохнул с облегчением, и слезы наконец ринули градом. Данарий сделал осторожный шаг назад. Стражник измученно махнул рукой – мол, идите, теперь уже всё равно. Данарий кивнул и развернулся. В небе сверкнуло. И, будто бы именно в этой короткой вспышке, стражник разглядел белую, поддетую скверной ногу. И, едва не задохнувшись, выстрелил. А потом ещё раз. И тут же – ещё. Небо загрохотало эхом. Данарий повалился. Кажется, один из болтов пробил ему бедро. Фейнриэль упал на бок и скатился в одну из ям, которые безуспешно прокапывали оскверненные. Стражник, теперь уже весь трясущийся от напряжения и негодования, встал над Данарием и нацелил арбалет в его лицо. Маг стряхнул ауру, чтобы набрать сил для защитного заклинания. На восстановление маны ему нужно было чуть больше пяти мгновений. Он выставил руку вперёд: - Не надо, дружище. - Ты обманул! У меня приказ! Скверна! - Не надо, у нас лекарство… - У меня приказ! – рука стражника дёрнулась, и Данарий понял, что еще три мгновения он просто не проживёт… … И тем сильнее удивился, когда увидел, что стражник вдруг рухнул на землю с половиной головы вместо одной целой. Найри отбросила окровавленную, мясистую булаву прочь. Небо молчало. Данарий опустился затылком на землю, закрыл глаза и провёл ладонью по лицу. Чтобы в следующий же миг лихорадочно вскочить, припадая на одно колено: он и Найри услышали хриплый всхлип. - Косица… - беззвучно шепнула Найри. Косица Фейнриэля была вся в крови. Данарий перевернул его на спину и пожалел: ученик его тоже был весь в крови. Два болта прошли сквозь его, подаренное эльфийкой, тельце, как сквозь бумагу. Фейнриэль обратил к наставнику мокрое от слез лицо. - Всё хорошо, - сказал Данарий, хотя взгляд его бешено метался – скользил по щекам ученика, хватался за дрожащие плечи, проваливался в раны. – Всё хорошо, убери руки. Вот так, знаю, малыш, больно, сейчас поправим. Ну-ка схватись. Вот так… Ну-ка, давай… Фейнриэль ничего не отвечал, все, что он мог сейчас – это стискивать что есть силы пальцы, зубы и не верить, как, оказывается, больно бывает дышать. - Тише, малыш, у нас есть лекарство, - голос Данария дрожал, а взгляд беспомощно бросился к Найри на мгновение и вернулся обратно к ученику. – Фейнриэль, смотри на меня. Помнишь, я говорил… Тень не страшная… Помнишь? Фейнриэль смотрел. Черные волосы наставника сливались с черным сверкающим небом. Сновидец тяжело, громко дышал, пока его не заглушили проткнутые молнией небеса. Даже когда вниз, ему навстречу полетели черные, тяжелые капли, он смотрел, не смыкая век. Так и замер в руках Данария с открытыми глазами. - Фейнриэль? – позвал тот и, похолодев, прижал ученика к себе, уже не боясь сделать ему больно. – Не дерзи мне так, парень. Не делай этого, слышишь? Возвращайся… Тень не страшная… Не страшная. Возвращайся! Возвращайся же! Ну! Данарий согнулся, словно под калечащим заклинанием. Найри с силой схватила себя за локти и запрокинула голову. Дождевые капли были черными, как смоль. … - Ваше величество, дожди! Они могут потушить наш огонь! - Не нужно больше огня, - Фердинанд вышел к стражникам на этот раз сам; до этого к народу выбегала прыткая девочка и во весь голос докладывала о состоянии нового короля. Накануне Маркус Пентагаст погиб при вечерних процедурах. Говорят, окунулся в купальню с бальзамами с головой, да так и не вынырнул. А Фердинанд выжил. И его бросили на раскаленный трон. - Лекарство действует, - огласил Фердинанд Пентагаст, оглядывая собравшихся в зале целым глазом (второй у него после инцидента мог видеть только под определенным углом). – Скверны больше нет в моем организме. И мне как человеку, который много лет изучал свойства крови, сложно в это поверить. Но факт остается фактом. Лекарство действует. Солдаты уже проверили координаты того человека и подняли на поверхность целый ящик с целительными зельями. Мои коллеги-ученые изучают рецепты. Советники-морталитаси смотрели на него. И в глазах у них стояли слёзы. - Больше не будет огня. Соберите новые отряды и пустите по городам. Будем исцелять тех, кого еще можно исцелить. Лейтенант. Лейтенант подобрался. - Открыть ворота. И после этих слов замок взорвался облегченными возгласами, счастливым плачем, аплодисментами. Лейтенант торжественно склонился, скрежеща доспехами. И уже готов был отбыть, чтобы исполнить приказ, но новый король окликнул его и подозвал уже для личной беседы. - Насчет того человека. - Который вас… - Который принёс лекарство, - сказал Фердинанд. – Я хотел бы поговорить с ним. И вознаградить титулом Героя Неварры. И лейтенант подобрался вновь. Только уже по-новому: - Так… ваше величество. Герой Неварры… Кхм. Ваш покойный брат еще при короне… приказал… - Убить его, как собаку, - проговорил Фердинанд. – Был ли осуществлен приказ? - В тот же час, ваше величество. Люди короля никогда не задерживают выполнение приказа. Разрешите откланяться. И молчаливый король Фердинанд кивнул. Ворота должны быть открыты. Люди короля никогда не задерживают выполнение приказа. … «Алистер, Антива присоединилась к войне с Мором. Неварра сняла карантин, сменила короля, и теперь он сам идет на союз. Просит помощи в восстановлении своего королевства в обмен на армию, деньги, припасы и кое-что совершенно невероятное. То, во что, на первый взгляд, поверить можем только мы. Только Серые Стражи. Но об этом я хочу говорить с тобой лично, с глазу на глаз. Хоук прислала отчет. С Ривейном она справилась. Ривейн готов идти под флагом Серых. И на этот раз речь о нас, а не о кунари. Не хочу раздумывать о том, какими силами ей это удалось. Надеюсь встретить её в Денериме. В конце концов, у нас с ней осталось одно общее незаконченное дело. В любом случае, в Тедасе меня больше ничего не держит. Я возвращаюсь домой».