Тедас. Однажды и навсегда

— Всё. Пошло наступление, — сказал Варрик. И Хоук, сцепив под подбородком высокий горлец одеяния, защищаясь от ветра, посмотрела вверх. Пик Дракона загудел с двойной силой. Из развороченного баннорна по склонам горы потекли чёрные цепочки — порождения шли на зов господина. — Выступаем, — скомандовала Кассандра. — О, эй, придержи коней, Искательница, — поднял перед ней большие ладони Тетрас. — Порождения с горы сползли, но ещё не отошли далеко. Почуют — вернутся. — Не почуют, если не будет отсвечивать, — постучал пальцами по подбородку тот, кого Варрик прозвал Посверкунчиком. — А почуют — получат стрелу в ноздрю! — спрогнозировала самый очевидный исход Сэра и прокрутила в ухе наконечником стрелы. — Уж сэр Серый Страж предупредит нас об их приближении, — выхмыкнул Бык в сторону бородатого. — Предупредишь, а? Блэкволл осёкся и как-то размашисто кивнул. Ему недосуг было отвечать со всем проникновением: он был занят снаряжением. Щит с выдолбленным грифоновым крылом никак не укладывался удобно за его спиной. Приходилось поправлять снова и снова. — В любом случае, медлить нельзя, — сказала Лавеллан. Солас стоял за её плечом тихой тенью, естественным, безоговорочным продолжением. Хоук с расстояния оглядела обоих. Ей удалось поговорить с Соласом совсем немного, и здесь это было совсем не то, что в Тени. Там, тогда — с ней говорил могучий и насмешливый Фэн`Харел, с ней говорили её собственные представления о нём, всё читаное и навеянное, всё, что она сама могла держать в себе под контролем. Оттого реальный Солас виделся ей теперь несомненно захватывающим, но и неисправимо чужим. Чувствовался лишь эхом яркого сновидения, что осыпается с ресниц поутру. Однако Лавеллан держалась рядом с ним так, будто знает его в той же мере, что Хоук, а то и глубже. Ужасный Волк, Архитектор Врат, Колыбельщик Создателя, Предатель Богов и единственный Хранитель их душ. Знает ли она, что и за Соласом стоят его тени. — Медлить нельзя, — повторила Лавеллан мерно, будто всего лишь транслировала какую-то глубинную, вытянутую из Тени волну. — Теперь каждая минута промедления будет стоить десяток жизней. Хоук медленно кивнула, словно настроившись на её трансляцию. Их отряд выдвинулся на восхождение в один конец. Напоследок Хоук устремила взгляд к горизонту. Магические сигналы отрядов всего Тедаса оставили множество вертикальных дорожек, на которых, как теперь казалось, только и держалось небо. — Красиво. — Идём, Хоук. Во всем этом предсмертном торжестве она с улыбкой взглянула на Фенриса. Сурового и собранного, стянувшего все свои тяжёлые мысли той же лентой, что и белый короткий хвост за ушами. — Ужасно красиво, — сказала Хоук. И почти уговорила себя идти вперёд. Но в последний момент её остановил низкий, но пронзительный гномий голос: — Стойте! Постойте! Мы не можем идти! Бодан Феддик бежал во всю силу своих коротких, громких ног, махал руками и потел сильнее любого бегущего. Сначала они подумали, что кто-то явно забыл свою долю припарок, или это сам Бодан забыл план и решил ещё раз удостовериться в будущих действиях. Выдвигаться с сыном по сигналу. Идти по очищенному, по проверенному. — Стойте! Послушайте… — Бодан отдышался, поругался немного на свои старые пятки и дурные сапоги и наконец выговорил очень стройно и громко. — Вы не можете идти. Сэндал! Мой мальчик пропал! Тишина разлилась такая, что стало слышно, как рокочут за горизонтом первые раскаты боевой магии, и как вмазываются в землю камни големов. — Уверен, ничего непоправимого! — испугался этой тишины всполошённый гном. — Наверняка снова убежал куда-то. — Если размышлять по направлениям, — выговорил Солас таким спокойным тоном, будто сейчас его не способна была тронуть даже пропажа целого королевства, — у Ключа может быть только одно стремление. И это Врата. — Он мой сын! — одёрнул Бодан. — А, белобрысый с рыбьими глазами? — припоминая, причмокнула губами Сэра. И скучающе оттопырила большой палец в сторону горы. — Туда пошёл. Сказал, что идёт своей дорогой. И что ему не нужно помогать. Странный пацан, все они, с глазищами, странные. — Так и сказал? — вытаращил на неё свои обыкновенные глазищи Бодан. — И никакого «колдовства»? — Дед, у тебя камни в голове или в почках? Какое колдовство? Он же гном! — прифыркнула Сэра и, ещё раз повнимательнее оглядев лица присутствующих, добавила, опасливо нахмурившись. — Он же гном? …       С первой волной разбирались тяжело, но быстро. Порождения недалеко ушли от Хафтера и ещё не подошли к оборонительному рубежу близ последней развилки Имперского Тракта. Первый Страж приказала своим перегруппировываться и распределить раненных по ближайшим лагерям. Прочитала доставленную сводку по передвижению Архидемона от маркчан. Она знала — чтобы встретить его подобающе, ей стоит отойти обратно к Денериму. Там её давно ждали. Грифона вывели к воротам. Полевые лекари и маги за стеной даже не заметили, их глаза не успевали смотреть, их руки не успевали стягивать и бинтовать. Грифона вели, и первые подкошенные в бою солдаты, хрипло дыша кровью в гортани, через силы поворачивали мокрые головы. Грифона вели, и кому-то казалось, что всё, он взлетит и бой закончится. А кто-то был уверен, что ещё чуть-чуть, ещё немного, и он вот-вот их заберёт. Туда, где высоко и не больно. Создатель, пусть он их заберёт. Они смотрели сквозь подступающую тьму и видели, вот идёт их Королева. Вот идёт Первый Страж. И уж она-то за них отомстит. Создатель, пусть она отомстит. Грифона вели четверо, вели напряжённо, так, что жилы на руках выступали. Но Страж протянула руку и сделала, как велел Дункан. Грифон успокоился и поддался, точно объезженный скакун хозяину. Страж посмотрела ему в глаза отстранёно и бегло, будто видела его каждый день несколько лет к ряду. Дёрнула, проверяя крепления хомута. Мощный, пернатый зверь даже не шелохнулся. Серые поводыри, не получая новых приказов, не спешили расходиться. Под гром пока далёкого боя, их предводительница оглядела пряжки подпруги тихо и сосредоточено, словно вокруг неё не существовало больше не единой души. Ей не нужно было их замечать. Они все с первых секунд битвы ощущались как её собственные кожа, кровь и кости. Она чувствовала и их пронзительный страх, и их нетерпеливую дёрганность. Одни видели драконов только в книжках с вечерними сказками, другие положили последний десяток лет на то, чтобы только забыть Уртэмиэля… Что бы они сказали, зная, что, выходя на бой с новым Архидемоном, они решаются на богоубийство. Первый Страж усмехнулась в светлые, блестящие перья. За её Орденом достаточно грехов, а теперь в последней главе Песни напишут, что Серые прикончили и Его. Да простит Андрасте их потерянные души. Есть вещи, о которых лучше не думать. Может быть, даже вовсе не знать. Она не станет взваливать всё это на них. Им всем уже достаточно торжественного ужаса. Она далека от понимания Эванурисов. Она не знает, как правильно относиться к тому живому, что сложно разглядеть за толстой чешуёй осквернённого дракона. Она никогда не возносила молитвы к Фалон`Дину и не скорбела о душах первых Элвэн, Народа, что пришёл из другого мира… Но она как никто другой знает одно. Как умирают Архидемоны. Нет, она не станет взваливать это ни на кого другого. Однажды ей уже удалось избежать своей судьбы. Она сама — Архидемон; и то живое, что осталось в ней, так же отчаянно клокочет в клетке до костей осквернённой оболочки. Они встретятся в небе как драконы. И обращаться она с ним будет как с себеподобным. Архидемон и Архидемон. Её не смутит древность и могущество души древнего Творца. Её уже не трогает всепрощение Создателя. Её волнует только одно. Сможет ли Алистер… Сможет ли Алистер её простить. Она взлетела. Тяжело и рьяно, словно отбрасывая лапами гигантский, с материк, груз. Оставляя далеко внизу самое ценное — все, что удерживало на ногах: камни, землю и лежащие в них кости. Она летела, и войска, на которых падала её крылатая тень, оживали, как луговые цветы под грозной, дождевой тучей. Она изливалась стрелами, порождения не успевали понять, что их сразило. Люди, эльфы и гномы кричали упоённо и вскидывали вверх топоры, мечи и посохи. Она видела их. Людей — со всех краёв — всех пород и оттенков. Она видела магов — диких, гордых, отстоявших себя и теперь отстаивающих свое будущее. Неповоротливые гномы не смотрели на небо, и редко озирались по сторонам, но шли вперёд упорно и хмуро, будто всё ещё находились под своими городами, в коридорах-преддвериях Глубинных Троп. Она видела остроухих — маленький, колючий народ, который мог бы собраться в неостановимого гиганта. Если бы не Мор, это были бы они, у неё не было сомнений, что это были бы эльфы, но не сейчас. Не сейчас. Она видела и кунари. Безымянные, выступающие по приказу Аришока, они единственные не испытывали страха. Они перестали быть собой и воплотились на высшем уровне — во множественном числе, в сладостном и ужасном Куне. Для них то был не бой за мир, а бесконечное счастье абсолютного подчинения. Она знала, что Стэн где-то там. Она легко могла представить любого из них — там. В неописуемой армии Тедаса. Сэр Гилмор первым бы побежал записываться в ряды Серых Стражей. И наверняка попросился бы вместе с ней на грифона. Винн бы спасла сотни жизней, плетя в тёплых сухих пальцах целительную магию и приговаривая, склонившись над очередным солдатом, «ничего, юноша, боль — это не стыдно, не бойся кричать». Сигрун наваливала бы всем тварям, до которых дотянется, а потом и Огрену ещё — чисто в профилактических целях. Андерс и Справедливость работали бы вместе, и никто не в силах был бы их остановить. А Зевран… Она вдруг почувствовала, как обожгло за плечом. Потерпела в тысячный раз натянуть лук — вместо этого отвела руку и на секунду прижала ладонь к больному месту. Она не заметила момента, когда появился этот порез и уж тем более не запомнила, кто его оставил. А сейчас на кончиках пальцев осталась кровь. Нечеловеческая. Почти чёрная. Страж усмехнулась, мазнула двумя пальцами от виска к губе и бросила грифона выше. Чтобы хоть чуть-чуть больше походить на того засранца, выше которого она уже никогда не взлетит. И он, и все они несли её к этому дню на руках. С высоты она видела живых и мёртвых. А когда вместе с ветром в лицо ударил далёкий, но настойчивый зов Архидемона, она не повела головой в его сторону. Только взглянула пронзительно в темнеющие небеса. Она не чувствует торжество момента. Но она знает, что должна сделать. — Друзья мои. Надеюсь, вы смотрите. …       В первые же минуты самое кровавое противостояние разыгралось на границе Южного Предела. И это не стало сюрпризом. Алистер знал, что основные силы порождений пойдут здесь — со стороны Остагара, из болот Коркари, по южным холмам. Алистер всё прекрасно знал. И когда перед боем Дункан сказал ему: «План сработает, Ваше Величество», он с охотой ответил: «Конечно, сработает». Он гнал из головы всякую мысль о прошлом. Сейчас за их спинами не Остагар, а лишь полуразрушенный гарнизон со смотровой вышкой вместо проклятой башни Ишала. И когда Стражи в самый разгар боя зажгут там огонь, войска генерала Авелин Хендир сойдут с предгорий, обрубая южному потоку порождений любые пути и зажимая их в кольцо, пока не задушат. Бой разгорелся, как по пролитому маслу, но давил и ошпаривал сильнее, чем они предполагали. Твари Архидемона не шли предсказуемо, как стада. Они лезли отовсюду — не с холмов, но из-под них — прямо из земли, там, где их уже не могли сдержать гномы или Пробуждённые. Слишком много. Слишком необъятна шея этой заразы, чтобы её задушить. Плечом и сердцем Алистер чувствовал, что рядом с ним бьётся Дункан, и оттого руки наливались сталью, отторгали всякую усталость плоти и становились безжизненным продолжением меча и щита. Но в какой-то момент сталь отступила — Алистер перестал слышать лязг, в теле вспучился мазут из скверны, разум окатило шёпотом и скрежетом когтей, кто-то огромный прорывался на подкорку под бой крови. А через секунду занял собой ещё и все зрение. И для Короля, и для его людей брюхо Архидемона враз стало новым небом. — Стражи, лучники! — грянул Алистер, но вокруг не осталось того, кто мог бы сейчас взяться за лук, натянуть его и выстрелить, при этом оставшись в живых и при обеих руках. На каждого солдата приходилось по два или три оппонента. Шипованная грудь Лусакана раздулась, как серый рыбий пузырь, но скверным огнём дракон излился не на отряд меж холмами, а куда-то в сторону. Под рваную полосу злого потока поднырнул, распластав крылья, грифон с всадником. Король на мгновение потерял всякую общность с боем. Перестал существовать — здесь. Сам будто возвысился на собственном грифоне, расталкивая тяжёлые и горячие пласты воздуха, и каким-то чудом отчётливо, как в телескоп, увидел её лицо. Не прекращая лёта, она что-то призывно кричала ему, но слова уносило ветром и задавливало какофонией сражения. Тогда она сурово рассекла воздух руками и указала в сторону города. Отходи, Алистер, уводи людей. С высоты она лучше всех видела, в какую ловушку, в какое пекло вот-вот превратится это место. Их зрительный контакт, их сцепка душ, длились всего пару секунд, под конец которых Страж прижала к виску кончики двух пальцев и быстро отвела их, козырнув с невиданной им раньше улыбкой. Но этом всё и закончилось: под чьим-то ударом алистерова рука в латной перчатке отшвырнулась в сторону, и его за собой потянула. Всю следующую минуту пришлось разбираться с окружающими нападавшими, сцепив зубы и игнорируя гул в костях. И новый взгляд в небо уже не принёс ему ничего, кроме тревоги. Огромная фигура Архидемона истаивала, стремительно направляясь к Пику Дракона, и грифон, упрямо присевший ему на хвост, смотрелся, как маленькая мошка, мельтешащая вокруг жука-голиафа. Он вернул взгляд к земле быстро, но мучительно, будто махом отрывал от раны просохшие окровавленные бинты. Ухватился за воздух зубами и с силой протолкнул его в лёгкие. Сгрёб кого-то за плечо. — Найдите мага. Пусть сигналит отход холмовым. Солдат ошалело глянул на короля, а потом на не подающую признаки жизни сигнальную башню. И спину его враз продрало холодным потом: — Так ваше величество, если они отойдут… Если не спустятся, мы все тут… — Выполнять, — отрезал Король. …       Когда над холмами взвился пурпурный в черноту и чуть искривлённый, как сухая ветвь, магический луч, ни один солдат её отряда не позволил себе даже шепотка. Все они ждали приказа. — Разрешите приступить к отступлению, генерал, — сказал Донник. Она оторвала взгляд от месива и огней внизу и перевела его на острую корону сигнальной башни. Там было черно, как в давно не пившей масла лампе. — Генерал? Вы видели сигнал, нужно трубить отход. Генерал молчала и сосредоточено смотрела на башню. — Авелин… — с мольбой прошептал Донник. …       Карвер не видел, как дали сигнал. Он отвоёвывал башню. Постовые запаздывали с огнём, и это его сразу насторожило. Теперь он увидел их, меньшую часть — мёртвые. Остальные, должно быть, свинтили, сволочи. А ведь он говорил! Нечего было брать в Орден кого попало. Продвигался с трудом — отплёвываясь от скверны, теряя товарищей. И почти беспрерывно слыша за спиной погоню новых подоспевших тварей. Они реагировали молниеносно, как уховёртки на угрозу для гнезда. До верхнего уровня Старший Страж Карвер добрался один. Пошатываясь, ухватился за сложенные поленья. В лихорадочной спешке опрокинул чашу с маслом. Дрожащими от напряжения руками принялся распалять сухую тряпицу, внутренне поджидая, что за ним вот-вот явятся. И когда сзади послышался шум на последней лестнице, он думал, что всё. — Карвер! Этот голос обжёг его сильнее, чем огонь под пальцами. Мерриль смотрела на него со всей распахнотостью своих блестящих глаз. Ножки тонкие, и пружинистые, как у птицы. Руки по локоть в крови. Она не взбиралась сюда в одиночку. Ей помогали. Не эльфы, не люди. — Ты здесь, ты живой! Эльгархан… Меня послали за всеми, кто есть в башне. Не нужно огня, а нужно выходить на бой, чтобы холмовые сумели уйти подальше. Она быстро опустилась рядом с ним и всё заглядывала ему в лицо. Ей казалось, что Карвер не понимает, что она говорит. Только смотрит бегло и странно, полу осознано раздувает трескучее тряпьё. — Пойдём, хорошо? Пока сюда новые не пришли. — Скоро пойдём. — Брось, пожалуйста. Не надо уже огня. Король сказал… Ваш король сказал сохранить войска, велел отступать к городу и к горе. Я уже просигналила об отходе. Лиловый луч, как в приказе. — Подожди. Ещё немного. — Нам нужно бежать отсюда, Карвер. Он нахмурился до боли в переносице. Он прекрасно помнил, как уже бежал однажды. Как трус, как крыса, не в силах оправдаться даже семьёй. Они бы и без него справились: сёстры сильные, одарённые, защитят. Он и сейчас не уверен, что он, вот такой, нужен Мерриль. Он должен успеть сделать хоть что-то. Тогда, много лет назад, Серые Стражи не посмотрели на безнадёжность положения и уж тем более не думали о своей никчёмности. И зажгли огонь. И победили, пока он убегал. — Не нужно, Карвер, — мягко уговаривала его Мерриль, даже не представляя, что сейчас пылает в его голове. — Давай пойдём… — Нет. — Но ваш король… — Я Серый Страж, — поднялся на ноги Карвер. — Нет надо мной короля. И зажёг огонь. …       Маковка башни вспыхнула так широко и ярко, будто ждала этого целый век, со времён своего первого заложенного камешка. Рыжий отблеск лёг на лицо Авелин. И плечи её опустились, будто внутри разжалась держащая их пружина. — Генерал? — Мы выполним приказ, Донник. Уводи войска. Я возьму денеримских рыцарей и дам Алистеру возможность отойти. — Авелин! — Я была там, Донник. Я не поступлю, как Логейн. Мне не хватит стыда жить, если оставлю короля. Донник посмотрел на неё, озарённую далёким пламенем, долгим взглядом. А после резко поднял руку и выбросил раскрытую ладонь в сторону. «Отряды, назад». И жест этот поскакал вдоль вереницы войск — от командира к командиру, как пущенный по воде камешек. В отдалении солдаты зашевелились. Авелин обернулась и обратилась к тем, кто ещё стоял: — Рыцари Денерима! Защитники Ферелдена, те, кто стоял под Остагаром, ждал огня и дождался. В этот час, спустя годы, у нас есть шанс с достоинством ответить всему, что вас терзало, и исполнить однажды преданную клятву. Сражайтесь за своего короля, и умрите за своего короля! Вперёд! Командир Донник даже невольно зажмурился на мгновение. Со всех сторон его окатили десятки десятков голосов. Всадники и пехотинцы бросились с холмов вниз, сотрясая землю и поднимая пыль, даже в стариках вдруг находилась забытая удаль, зудели кости, которым не было суждено лежать в земле Остагара. — Донник, — сказала ему Авелин возвышенно, щурясь от пыли. — Как доберётесь до Имперского тракта… — Я останусь с тобой. — Мне принять твои действия за неподчинение приказам? — Никак нет, генерал. Я твой стражник. И я буду тебя хранить. … — Есть вопрос, — сказала Сэра. Но на неё никто не обратил внимания. Они шли в гору, и на их пути ещё не попадалось ни одно порождение, что только накручивало нехорошие предчувствия каждого. — Очень важный вопрос, — повторила Сэра и прибавила шаг: этот прибитый в шляпе шёл прямо за ней, и от его невидимого, но явно вперившегося в её спину взгляда, дыбились волосы на затылке. — Ваще вопросище! Ну давай, ушки-плюшки, Вестница говорит, ты любишь отвечать на вопросы, а у меня тут ВОПРОС ВЕКА! — Я тебя слушаю, Сэра, — отозвался Солас. — Ты вот совсем лысый, да? Когда морду моешь, как далеко ты заходишь? Где заканчивается лицо и начинается голова? — Лучше так, — негромко проговорил вдруг Коул за её спиной. — Лучше думать об этом, а не о том. Шаги складываются в дурацкую барабань. Барабань, барабань, даже слово дурацкое. Зачем я вообще с ними попёрлась. Почему Завеса тут такая крутилочная, и почему меня вообще это заботит?! Пусть отвечает, пусть кто-нибудь говорит, лишь бы не тихо… — А-а-рх! — подскочила Сэра, будто в её ухо кто-то неожиданно и вероломно дунул. — Хорош, жутконосый! Не делай так! Всё, не отвечай. Идите все на фиг. Но они никуда не пошли. Едва они оказались в разорённом городе баннорна, сквозь который пролегал путь на вершину, Кассандра предостерегающе подняла ладонь. Удивительно, что именно она, а не их штабной Серый Страж. В прогорелых развалинах неузнаваемых строений кто-то возился. Прищёлкивая челюстями, скрывался за бесформенными, высохшими мясистыми кучами. По-крикуньи сидел в тенях статуй на главной площади. — Похоже, порождения всё-таки здесь окопались, — сказал Варрик и любовно взял на руки свою Бьянку. — Так давайте их выкопаем! — предложила Сэра, даже радуясь, что тишина наконец сойдёт сама собой. Особого выбора у них всё равно не было: проходимый путь дальше только один. Отряд сопровождения шумно вооружился. И после этого звука, твари посыпались из своих укрытий во все стороны, как от факела, поднесённого к паучьему гнезду. И от их кучности к горлу подступал неприятный комок. — Разве они не должны были устремиться на зов своего господина? — Видать, вне плоскости «раб-господин», товарищ тевинтерец мыслить не умеет, — нервно взбрякнула Скорнячка из команды Боевых Быков. — Полегче, — осадил её Крэм. — Лусакан умнее многих, — объяснил Солас. — И сейчас командует он. — Что это значит? — не оборачивая к нему головы, напряжённо спросила Хоук. Порождения медлили, хищно всматриваясь в визитёров, расхаживались, растягивая свои ряды поперёк улицы. — Это значит, он видит нас, — сказал Солас. — И знает, куда мы идём. …       …А потом ему напомнили. Душой он был под крылом Архидемона, но телом всё ещё здесь. В какой-то момент Алистер припал на колено и задышал влажным хрипом. В непрерывном бою рано или поздно наступает такой момент, когда вся накопленная с момента первого удара боль и вся усталость наваливаются вдруг разом и тянут вниз под камни. И тогда даже собственный доспех становится противником. Алистер тяжело мотнул головой, смахивая пот и кровь; он взмок настолько, что, кажется, в любой момент мог выскользнуть из давящего панциря и побежать на порождений с кулаками в одной рубахе. Они прибывали бесконечным щёлкающим приливом. В шуме новой волны он нашёл взглядом Дункана. Доспехи чёрные: весь в земле и крови. Его наставник всё ещё сражался. В измождении Алистеру даже показалось, что клинки проходят сквозь него, проскальзывают, будто по видению в воздухе — не оставляя следа. Король вдруг подумал, что Кайлану умирать рядом с ним было совсем не страшно. И внутренне усмехнулся: даже в этом он уступает своему брату, даже в этом… Алистер чуял и видел — порождения всё шли уже со всех сторон. И им навстречу поднять получилось только самого себя. Только себя, а это уже много. Щит остался внизу. Но не успела первая скверная секира опуститься на его плечо, как щит вдруг появился сам собой. Свирепый, рыжий, живой… Говорящий? — Алистер, выбирайтесь отсюда! — грянула Авелин куда-то вперёд, но голос её, кажется, раскатился вокруг на многие мили. — Держись моих. Мы вас выведем. Он медленно, чтобы не лопнули жилы на шее, повёл головой. В толкучку меж холмами неистово врывались солдаты и рыцари. Чистотелые и громыхающие, громкие, те, у кого ещё достаточно сил, чтобы воинственно кричать. — Кажется, я приказал… — хотел было огрызнуться Король, но генерал Авелин, ногой отпихнув от себя морду генлока, поспешила отрапортовать. — И приказ выполнен. Но мы не могли игнорировать ещё один сигнал. Огонь полыхал. Его свет отражался в шлемах и наплечниках рыцарей и оттого казалось, что и они полыхают тоже. Солдаты действовали слаженно, будто давным-давно были выкованы друг под друга. Впрочем, под руководством Авелин даже ривейнские обезьяны быстренько превратились бы в доблестное войско. Их люди — её и Алистера, методично прорубали путь и выстраивались в «коридор», чтобы Король мог идти за их спинами, как за живой стеной. — Как это понимать, генерал? — Коллективная работа над ошибками, ваше величество! — Хвала Создателю, а то я было подумал, что всё это ради меня. Авелин утопила незаметный смешок во всплеске крови подскочившей твари. Донник по-джентельменски придержал живот издохшего порождения сапогом, чтобы супруга смогла быстрее выдрать обратно меч. От «живой стены» отделился Дункан. Предложил Алистеру плечо и поспешить. Каждый из них мог придумать для себя десяток этих «ради». И это крепко удерживало их в живых. — Особо не медлите, — сказал Король, вспоминая, как шагать ногами, закостенелыми в оборонительной стойке. — При первой возможности — отходите к Денериму. Не остаётся сомнений, куда тянутся силы Архидемона. Мы все ещё понадобимся у Пика Дракона. — Не сомневайтесь, Ваше Величество, — сказала ему вслед Авелин. И добавила, глядя вперёд на бескрайний чёрный прилив: — Надолго мы здесь не задержимся. …       Они лежали на скукоженном отоптыше, который остался от настила полевого лагеря. Лежали втроём. Лицами в небо. Всю конструкцию палатки давно снесло. Они лежали, и Амалия держала обоих за руки. На коже её догорали поддерживающие руны. Она боялась шелохнуться, только поглаживала большими пальцами мальчишеские ладони. Мокрые, вздутые от боя, с ямочками сдёрнутых мазолей. Она думала, что это чудо и проклятье — что их скомкало здесь вместе. Гораздо легче было бы умирать по-отдельности, каждому за себя. Но нет. Сначала сюда принесли Бевина. Донесли, что невварский заслон полностью уничтожен, варвары отступили и поманили тварей за собой в горы, чтобы обрушить на них скалы, а все палаточные лечебки там сожгли или свернули. Самой ближней оказалась эта. Все маги были заняты, и Бевина заштопали так небрежно, что кровь скоро опять поползла. Амалия вцепилась в него пиявкой, и распалила руны, чтобы удержать его дух в теле. Ей казалось, что не сделай этого, он вот-вот погибнет, и кусалась диким иглоспином, если кто-то пытался её от рыцаря оттащить. А потом на лагерь напали. Порождения прорвались с редклифской стороны, и вместо того, чтобы отступить с остальными в сторону Денерима, Коннор, дурак, обгоняя их смрадный поток на полшага, ринулся сюда. Выручать. И ведь выручил. Даже спас. Прямо перед тем, как навес палатки снесло заклинанием генлока-эмиссара, запыхавшийся, взмокший до последнего волоска рыжий маг растянул над Амалией и Бевином неровный пузырь барьера. Благодаря рунам Амалии, он и сейчас держал его. Даже теперь, когда резня здесь закончилась, они втроём всё ещё продолжали жить. И держаться за руки. Вокруг барьера ходили твари. Поджидали. Человечки были для них всего лишь блюдом под стеклянным клошем, который рано или поздно всё равно исчезнет. Ровно в тот момент, когда погаснут Амалины руны. Они лежали, плотно прилипнув друг к другу, точно одно существо. Бевин, демонов счастливчик, потерял сознание, но был все ещё здесь: Амалия чувствовала его дыхание на своей шее. Амалия смотрела сквозь купол барьера в небо. Только в небо, потому что, если пустить взгляд по сторонам, можно было умереть от страха быстрее, чем от клинков и когтей порождений. — Не бойся, — тихо сказал Коннор. — Сейчас сюда кто-нибудь придёт. — Кто? — Кто-нибудь. Амалия зажмурилась на долгий миг. В уши тут же скатились слёзы, от которых теряющий стабильность барьер становился ещё более расплывчивым. А небо было красивое. По-дневному сухое, и по-ночному чёрное. Однажды они тоже лежали вот так втроём — на берегу озера недалеко от Эонара. И смотрели в небо. И у Бевина не хватало фантазии разглядеть в облаках хоть что-то кроме ваты, которую пихают в уши. — Послушай. Когда барьер истончится… — начал было Коннор. — На что похоже это облако? — Это дым, Амалия. — Быстро говори, на что оно похоже! В её голосе звенели слёзы, и Коннор ничего не смог с собой сделать. Он вообще больше ничего не может сделать. Ничего. Всё, что им теперь остаётся. Держаться за руки. И смотреть в небо. — Ну, говори, на что похожи… эти облака… — На тебя? — шепнул Коннор вверх. — На Бевина тоже немножко. Своей угрюмостью. Амалия глубоко всхлипнула. Коннор повернул голову, обжёгшись щекой о какие-то мелкие деревянные обломки, и решил, что до самой смерти больше не хочет смотреть ни на что, кроме её лица. — Помнишь, как мы познакомились? — Мы не знакомились. Я взяла вас в заложники. Этот тоже был без сознания, а ты остался без хвоста. — Да, — тепло улыбнулся Кон. — Спасибо, что взяла нас в заложники. Было так здорово… …       … С другой стороны, получить наконец раскатистую битву после долгого беспрепятственного восхождения было даже хорошо. Успокаивалась совесть. Весь мир сейчас сопротивлялся выродкам скверны, и чем они лучше или ценнее? Огромная статуя Создателя из чёрного чугуна смотрела бесстрастно из-под своей позолоченной, зубчатой короны. Быки прорывались тараном. Кассандра и Фенрис безупречно работали в паре, молниеносно реагируя на любое опасное приближение с флангов. Блэкволл замыкал их цепь и прикрывал стрелкам спины. Варрик и Сэра посыпали врагов острыми словечками не реже, чем стрелами. А маги держались в центре, отвечая за барьеры, дистанционное устранение эмиссаров и периодические мощные вбросы, которые прихлопывали несколько порождений разом. Из них только Хоук носилась с одного места в другое красноглазой бестией. Хохотала почти беззвучно, и не жадничала прочесать шкуру подвернувшегося гарлока молнией — алой и ломаной, как жилки-трещинки на её собственных руках и шее. Вместе они продвигались едва-едва, быстро увязнув в сражении, как в бурлящем болоте. — Похоже, придётся здесь задержаться, — в свисте болтов прикрикнул Варрик. — Исключено, — сказал Солас. — Мы должны продолжать путь любой ценой. Лавеллан отвела глаза. Кассандра вышла вперёд. — Разделимся, — голос её рассекал воздух, как меч. — Кто-то из нас продолжит сопровождать Хоук и Вестницу, другие останутся прикрывать. — Идёт, — пошевелил могучими плечами Железный Бык, прежде чем вновь замахнуться здоровенным топором. — Мы с парнями и моровую мышку к вам не пропустим. — То, что нужно, — сказал Блэкволл. Если с жизнью не получилось, то такой конец непременно послужит ему гордостью и искуплением. — Хоук! — позвал Варрик и лихо перебросил ей в руки свою дражайшую Бьянку. — Верни в целости. И перед тем, как обернуться обратно, вновь вступая в бой, мотнул головой: — Да к демонам всё, — и улыбнулся. — Вернись в целости. Вестницу береги. Ответа он не дождался. Выудил и зарядил подготовленный для такого случая, самый простецкий арбалет. Выстрелил, громко сокрушаясь, и с таким лицом, будто в руки его подсунули чужого орущего младенца. — Веди, Хоук, — вывел её из короткого оцепенения Фенрис. — Чем быстрее вы откроете Врата, тем быстрее всё это закончится. Она и сама понимала. Нужно вести. Впереди путь всё ещё заслоняли порождения. И всё прибывали где-то позади. Земля подрагивала то ли от зревшего извержения, то ли от их шагов. Все те твари, что сошли со склонов Пика ранее, теперь возвращались прямо по их следам. И тогда Хоук пошла. Вперёд — твёрдо и целенаправленно, без оглядки, будто вокруг не было более никого. Она пошла. Будто бы не сама. Ведомая тем, что варилось у неё внутри. С единственным желанием — исторгнуть это, трансформировать, превратить в силу. Облечь в разрушительную форму. В мощь, которую уже не может выдерживать её человеческое тело. — Назад! — гаркнула она не своим голосом и пронзила острием посоха землю совсем так же, как Мередит однажды пробивала мечом холодные плиты казематов. Под ногами её спутников прокатились алые всполохи. Устремились в одну точку и ринулись вверх — поползли по чугуну и окрутили статую, врываясь под её корку и укладываясь где-то там внутри магическими кровяными жилами. Новое, неестественное дрожание. С изваяния, изображающего Создателя, посыпалась пыль и старый пепел. Тяжело заскрежетал метал. Статуя пришла в движение, и каждое её движение — медленное, растянутое, как у любого великана — сопровождалось жутким гулом. Создатель смотрел бесстрастно из-под своей позолоченной, зубчатой короны, а под его раскрытой ладонью, что должна была символизировать мир и принятие, расплющило пяток зазевавшихся вурдалаков. Торжественно засвистели Быки, приветствуя нового союзника — да будь ты хоть Андрасте из говна и палок, главное здоровенный и можешь драться. Запрокинув голову, нервно и сдавленно гоготнула Сэра. А Варрик просто вздохнул, особо не отвлекаясь: за годы путешествий с Хоук он навидался столько, что уже был готов к любому дерьму. По площади прокатился оглушительный хруст: чугунный Создатель повернул ладонь ребром и смел порождений куда-то в сторону, точно крошки из-под пяты. На минуту путь на верхний уровень города стал свободен. — Пошли! Живо, живо! — призывно замахала рукой Лавеллан. Они побежали. Хоук, тяжело дыша, с силой отняла у тверди посох и пошатнулась. Однако рухнуть в накатившем измождении ей не позволили: — Полегче, Хоук, — сказал Фенрис, перебрасывая её свободную руку себе за плечо. — Я держу тебя. — Ну ты видел?! Я ещё… и так могу?! — всё так же громко лепетала та, не смотря на свою внешнюю слабость. Хоук предупреждала: она бешеная, она вот настолько от взрыва. — Предназначение у Ключей иное, — на ходу заметил Солас. — То, что вы видите — лишь альтернативный выход их силы. — Вашему вниманию — инсталляция «Ирония невероятная»! — воскликнул Дориан. — Так же известная в народе как «Что б я сдох!». — Жуть жутняцкая! — крикнула Сэра, улепётывая быстрее всех. На что Коул негромко ответил из-под шляпы: — Ничего страшного. Ему нравится ходить. Земля ощутимо дрожала. Скоро они поднялись выше города. Воздух здесь менялся, потянуло серой. Пепельный шлейф, ранее застилающий небо, спускался ниже, угрожая превратиться в сухой, кашлистый туман. Они — то, что осталось от их отряда восхождения — продолжали путь. Хоук вернула себе способность идти без помощи. Лавеллан остановилась. Долгим взглядом посмотрела на их спины, а затем последний раз взглянула вниз — на покинутый город. Если постараться, ещё можно было разглядеть и Железного Быка с командой, и Варрика с безжизненным бревном арбалета, и Блэкволла, и себя… Она моргнула. Наваждение было таким ярким и естественным, будто её место всегда было рядом с этими едва знакомыми людьми… существами разных народов, пришельцами с разных сторон. Лавеллан поднесла руку с Меткой к нагруднику, медленно и крепко сжала покрывающий его платок. Потому что внутри у неё что-то сжималось тоже. — Венан? — внимательно позвал её Солас. Она отвлеклась. Кивнула. И, оставляя всё за спиной, пошла вслед за ним. Это тоже чувствовалось очень естественно. И болезненно, как никогда. Потому что теперь она знала, куда идёт. И знала, что он хочет сделать. …       Когда Натаниэлю рапортовали, что порождения изменили траекторию перемещения и массово направились к Пику, он перебросил сюда, в окрестности, своих Стражей Башни Бдения, и сам стал во главе. — Ни морды не вижу, — недовольно пробурчал Огрен, он протолкнулся откуда-то сзади сквозь ряды выжидающих Серых и встал рядом с Командором. — Вы, люди, хреновы дылды. Невозможно с вами в бой ходить. Обязательно весь обзор закрывают чьи-нибудь бубенцы и булки. Натаниэль с выхмыком усмехнулся. Сейчас Огрен посмотрит вперёд и порадуется, что из-за своего роста не видел всё то, что идёт им навстречу. — Бабкины пятки… — охнул гном. — Бабкины пятки, — повторил Нат. Взглядом он пытался охватить шагающее полчище. А потом цепко ухватился за едва заметную чёрную точку в небе. — Это дракон, да? — дрожащим голосом отважился подтвердить свои опасения серый страж, что стоял у него за спиной. — Нам с драконом придётся сражаться? — Если ты вспомнишь свою клятву, это перестанет тебя беспокоить, — не оборачиваясь, ответил ему Командор, ободряюще, как тому казалось. — Победа в войне, жертвенность в смерти. — Девчонки — в таверне, — грязно хекнул в красные усы Огрен. Но ни одно их слово не принесло стражу облегчения. А потом он увидел, как множество его товарищей вдруг обернуло головы и побежало прочь. — Какого… Стоять. Стоять! — подорвался Натаниэль, схватил первого попавшегося труса, развернул к себе лицом. И по глазам — взгляд которых блуждал уже далеко не здесь — всё понял. — Кровь Андрасте… Архитектор! Он зовёт на подмогу тех, кто проходил Посвящение с лекарством. Страж под его руками с силой вывернулся и продолжил бежать. Его товарищи, которых обошёл приказ Архитектора, смотрели на беглецов сначала растеряно, потом нетерпеливо… И, не выдержав, то тут, то там серые стражи стали срываться с места и кидаться кто куда. Побросав щиты и честь, дезертиры тоже бежали — подгоняемые страхом, падающие и вскакивающие вновь под грузом пустых иллюзий и обманутого геройства. — Эхгрх! — рыча, сплюнул им в спины Огрен. — Понабрали мокрых склитов! — Желаете умереть дезертирами? — грянул Натаниэль. — Может быть, шкуру свою вы спасёте, но имя уже не отмоете. Стоять, Стражи! Стоять до последнего! Если выживу, сделаю всё, чтобы… Договорить Хоу не смог. Стражевый меч прошёл сквозь кожу доспеха со спины, вгрызся меж рёбрами и пробил селезёнку. Натаниэль замер. Серый страж, который всё трясся у него за спиной испугался, что ничего не получилось, что Командор ничего не почувствовал и так и останется стоять. И тогда он ударил второй раз — на этот раз кинжалом в шею. И это было последнее, что увидела его шальная, побелевшая от страха голова, прежде, чем скатиться с плеч по лезвию гномьей секиры. — Ну, какая ещё харя хочет от Ордена отвернуться? — низко прохрипел Огрен, сдув кровь предателя с бороды. — Давай, поставляй задницу. Серые Стражи всколыхнулись, но более не двинулись с места. Их предводитель стоял к ним спиной — лицом к приближающейся орде. И, пробитый оружием собственных воспитанников, в своём последнем выдохе прошептал: — Стоять… Стоять до последнего. …       Принцесса Лучия упрямо отказывалась покидать город, и её советнику Тадео пришлось нести её до самого порта чуть ли не на руках. Именно сюда, в Денерим, отступали разбитые отряды. Перегруппировывались или ныряли в Элювианы. От Белых Рукавов не было ни словечка, ни вести. Как она могла уплыть — сейчас? Когда решается не только судьба её людей — судьба мира. — Денерим скоро возьмут, принцесса, — объяснил Корсар и бойко повёл её на Трёхглавый, обгоняя десяток ковыляющих, причитающих людей. Корабли стояли мокрые, чёрные, будто гнилые, и к ним суетливо, на всех оставшихся конечностях сползались длинные термитные дорожки людей. Лучия съёжилась под его рукой. В глубине души её испугало и отвратило это зрелище. Пахло, будто в грязной стиральне. Но принцесса старалась крепиться духом. В конце концов, она надела свой совершенно мальчишеский походный костюм и долго стояла под стягом Ривейна далеко позади тылов своего неширокого войска с цепями и скимитарами. Она толком и не увидела сражения (с полей её увели, едва силы схлестнулись как следует), но все её люди знали — за их спинами теперь не только чужой замок, но и их принцесса. А потом со стороны ривейнского строя перестали приходить донесения… — Мои пираты хватают людей и прыгают на корабли, — сказал Корсар, устраивая её и Тадео на верхней палубе, где временно расположились и другие правители. Они, не участвующие в битве напрямую, так и не нашли в себе гордости держаться особняком в своих особняках. И уйти через Элювианы при первой возможности не пожелали. Хотя Фердинанд — невварский король — и говорил, что идея эта — абсурдная. И кучка правителей на пиратском корабле в конце концов перестанет пахнуть морем и начнет попахивать выкупом и шантажом. Да только невдомёк ему было, что Монки и морковку на базаре не мог нормально выторговать. Какой уж там выкуп и политические выверты. К тому же за Корсара ручились. Принц Себастьян и приближённая Императрицы — Лелиана были уверенны в короле пиратов так, словно сами не раз ходили с ним в дальнее плаванье. А Лучия и правда ходила — пусть не в очень дальнее, но в совершенно захватывающее. Первое в жизни. — Зеркала не успеваем погрузить, — виновато сказал ей Монки, а потом и остальным присутствующим. — Отступающие генералы их за собой уже разбили. До ваших земель пойдём по морю. И он пустил быстрый, скачущий взгляд единственного глаза по веренице оживающих, раздувающих паруса, как легкие, кораблей. — Отбываем в одно время, чтобы делиться припасами в пути. — Взяли из Денерима, всё, что могли, капитан, — доложил ему Некромант и осёкся, осознав, как по-воровски это звучит, и как смотрят на него представители многих королевств. — С разрешения короля Алистера, в случае критической ситуации! У меня и бумага есть! — Должны продержаться, — выговорил Корсар и взглянул теперь куда-то сквозь город, в сторону ворот, где уже прокатывались по почерневшему небу первые алые всполохи. — Почему они его не защищают?! — кинулась к борту Лучия и вцепилась руками, полукруглые рисунки из хны на её ладонях, натянулись, как тетива. — Это же их самый главный город! — Города можно восстановить, ваше высочество, — сухо сказал слепой Лорд Эгель; он сидел на ящике, точно на троне, и ладони Фионы — наместницы Киркволла, что стояла за его спиной, лежали у него на плечах, будто элементы доспеха. — Пора сопротивления закончилась. Сейчас у армий одна цель — Архидемон. Если победа останется за живыми, города можно будет восстановить. Цепочки людей всё шли. Корабли полнились и под весом едва живых тел уходили пузом глубже в воду. Люди шли. Хруст атакованных ворот был слышен даже здесь, в портовой части. — Плохо, — нахмурил глаз Монки. — Не всех успеем забрать. — Если порождения беспрепятственно ринутся прямо в порт — разумеется, — сказала Селина. Она тоже была здесь. Орлесианская императрица с самого начала правления отличалась тем, что не оставляла без своего внимания ни одну военную операцию. И сейчас, даже в своём шикарном синем платье, «Львица» смотрелась воинственнее и бравее многих солдат. Лучия восхищалась ею и завидовала. — Однако, не забывая про преимущество на их стороне, стоит вспомнить и про ваши пушки, — руки императрицы были мирно сложены одна на другой, но заложенная в голосе сила была сравнима с тишиной кунарийской карронады. — Если обрушить стены, окружающие порт, это их замедлит. — Палить отсюда нельзя, — послышался осипший от усталости и чуть влажный от крови голос. Это поднимался принц Себастьян. Губы его всё ещё кровили, он уже свыкся с мыслью, что порезы, оставленные стеклом элювиана не заживут и привык сглатывать кровь. — Отсюда — нельзя, — повторил он, кадык прокатился по его блестящей от пота шее. — Я видел, как работают снаряды из Сегерона — разорвёт и людей, и ближайшие корабли. — Необязательно стрелять… отсюда, — вдруг подала голос Сестра Соловей; сегодня она была неотделимой тенью сразу двух важных персон — Джустинии и Селины. — Я хорошо знаю этот город. В Денериме есть набережная. Корабли там не швартуют, мелко. Но, даже, если Трехглавый будет держаться на расстоянии, кунарийские ядра долетят. И, если заманить туда прорвавшихся порождений… — Мы дадим время кораблям! — воскликнул Монки, раскаляясь не хуже кунарийского ядра. — Но как их туда выманить? Своих послать не могу: им нас всех по океану ещё водить. А здесь, за стенами, уже не найдётся дееспособного отряда для такой миссии. — Для дельного отвлечения не нужен целый отряд, — сказала Лелиана и коснулась крыльев лука у себя за спиной. — Достаточно и нескольких способных бойцов, которые умеют держаться на расстоянии. Разгадав её намерение, яркие глаза принца Себастьяна на миг широко распахнулись, а после на лице его впервые с начала битвы заиграла азартная улыбка. И тогда, не сводя с Лелианы взгляда и не обращая внимания на то, как разошёлся порез, он сказал: — Определите в волонтёры. Себастьян устал маяться. Он уверял приближённых и генералов, что даже с коцаной рукой он всё ещё способен сражаться. Но они всё равно запретили ему стрелять, дабы не открывались сильнее раны. И напомнили, что с мечом он обращается из рук вон, а с одним кинжалом они его в бой не отпустят. Не отпустят! Его собственные генералы! И он остался в лагере вместе с Эгелем и Фионой. А потом войско Вольной Марки разбили. И теперь уже некому его останавливать. Он слишком многое потерял, чтобы остановить самого себя. Слишком много. Своего адмирала, Старкхевен, свою «тянущую» руку, своих людей… Всё, что у него оставалось — вера, честь и выбор, а это уже кое-что. Лелиана взглянула в его лицо — с беспокойством, но с уважением. Она видела его в деле и, если он всё ещё может стрелять, их двоих будет вполне достаточно. — Вы это… подумайте, — поймал порыв героизма, но тут же струхнул Некромант. — Как-то нехорошо вот так, пока Героиня с Королем там дерутся, решать за них судьбу столицы. Да и вас насмерть, если не разорвёт, то завалит. На «Трехглавом» пушки улеглись в три ряда. И снаряды у нас ядрёные, полгорода к демонам разнесёт. — Через мой труп, — сказал Теган и вдруг тяжело, но уверенно поднялся. Он тоже был на борту с кучкой своих раненных редклифцев, и жрицы Джустинии всё пытались отмаливать их и отпаивать какими-то пахучими настойками. Сначала они подумали, что эрл Редклифа выступает против их взрывоопасной затеи. Но Теган смотрел. Голова его была перевязана грязными бинтами, видно их снимали с мёртвого и вязали по-новой. — Я говорю это прямо. Только через мой труп, — сказал он глухо, глядя на лучников «отряда отвлечения». — Я иду с вами. Заберём этих тварей с собой. …       Они отошли от порта по реке вглубь города, и стало ужасно тихо. Даже вод Драккона было почти не слышно. «Трёхглавый» шёл бесшумно, точно крадясь. Но даже во всей этой тиши, Лучия сидела, прижавшись спиной к ящикам, скрючившись и крепко зажав руками уши. В них теперь лезли только слабые крики раненных и последние причитания умирающих. И ещё ей казалось, что «Трёхглавый» вот-вот начнёт палить. Прямо по столице Ферелдена, прямо по героям, которые отважно подписали себе приговор. Даже с воды все они видели змейку дыма над городом — она юльнула в сторону, не успев доползти до порта. Лелиане, Себастьяну и Тегану удалось их привлечь. Теперь нужно было и им подойти к набережным вовремя. В какой-то момент «Трёхглавый» на пару минут остановился. И на борту даже забеспокоились, что они сели на мель. — Ну же, — сквозь зубы прошептал Монки и с силой вцепился в штурвал, грубо стиснул его, будто этим мог сделать кораблю больно. — Не останавливайся, прошу! Ты хочешь, чтобы они погибли от лап порождений? Просто так? Напрасно?! «Трёхглавый» заскрипел болезненно и поплыл вновь. Лучия подумала, что и глаза тоже лучше закрыть. Война разъедала всё вокруг. Даже небо, даже воздух. Темно было, как ночью. И копотно, как в угольной шахте. Лучия закрыла глаза, и не увидела, как к кораблю подплывают набережные. И как на набережных уже начинают толпиться… Никто не разговаривал. Верховная Жрица Джустиния, подарив тихое утешение ещё одному почившему, поднялась. Медленно пошла по шкафуту. И вдруг низко, приятно-бархатно запела:

Ночь темна, И надежды нет. Но сердцу верь, Придёт рассвет.

Песнь заструилась мягко и неизбежно — проникая под бинты и пальцы. Лучия распахнула глаза и вскинула голову, будто стараясь выхватить что-то, за что можно уцепиться в этой страшной тишине. Песню знали во всём мире, и она осторожно завторила Жрице, тоненько, с чуть-чуть заметным ривейнским акцентом.

Дрожит свеча, И твой путь тернист, Но сердцу верь — И в неба высь Придёт рассвет.

Где-то на берегу у самой воды остановилась Лелиана. Прикрыла Себастьяна, чтобы тот успел выхватить из её колчана пару стрел. Она видела. На внутренней стороне его ладони кое-где сходила плоть, он натягивал тетиву на собственные кости. Нить лука была сплошь красная и походила на натянутую кровеносную жилу. Она всё видела. И как болт гарлока-арбалетчика пробил Тегану шею, и тот остался лежать под их ногами не живее рыжеволосого опрокинутого пугала. Но приманка сработала. Они добрались. И за их спинами уже шёл «Трёхглавый». Первым порывом было броситься в воду и плыть. Но оба понимали — тогда всё. Их подстрелят, проткнут в спины легко, как лягушек в тазу. А потому они продолжали стрелять. В душе они оба искали верную молитву. Но не могли найти. Настал момент, и Лелиана не смогла найти даже стрелу в колчане. Тогда она взглянула на корабль в последний раз, опустила лук. И, отгоняя подступающий ужас в горле, запела:

Дом далёк, Но пастух все ждёт, Что вместо звёзд Рассвет придёт.

Себастьян медленно обернул к ней голову и, дыша рассечённым ртом, тяжело сглотнул. Лелиана улыбнулась и встала рядом с ним плотно, плечо к плечу: — Давай, Певчий. Пусть в сердце страх… — И дороги нет, — полушёпотом затянул Себастьян вместо всяких молитв.

Но в небесах горит рассвет. Горит рассвет.

Где-то далеко отсюда разрезает небо крылом живой грифон. Он нагнал и теперь держится близко к драконьей морде — так, чтобы, пожелай та излиться огнём, непременно ошпарила бы себе подкрылок. Страж целится в жёлтый, весь в чёрных жилах, глаз и отпускает тетиву. Лусакан ревёт. Он не пышет огнём — шея его изворачивается, он раскрывает пасть и сминает челюстями грифоньи перья. Оси крыла ломаются легко и хрустко, как стержень пёрышка в кулаке разъярённого писца.

Пускай свой меч Поднимет тот, Чей дух силен. Рассвет придёт!

Где-то далеко, глядя на своих ребят, и не желая видеть, что с ними стало, Железный Бык тяжело и липко смыкает веки поверх единственного, что б его, глаза. И грузно, хоть и совсем пустой, опускается на сырую землю. Чтобы тут же яростно подняться вновь: Варрик хлопает его по плечу, ещё не всё.

Наш путь тернист, И вокруг лишь тень, Но сердцу верь, И в новый день

— Придёт рассвет! — что есть силы выкрикнула против ветра Лучия, встав на ноги и с новой силой ухватившись за борт корабля. Но в следующий миг её отбросило назад — в руки советника Тадео. Пушки «Трёхглавого» ожили и дали первый, оглушительный залп. На берегу враз стало ослепляюще светло. В последний момент Лелиане и Себастьяну даже показалось, что это солнце. Что рассвет действительно пришёл. Над Денеримом прокатился грохот взрывов, камней и нечеловеческих воплей. «Трёхглавый» грянул вновь. Повалились поместья, покорёжились дома, покатились валуны, поползли обломки. Враз охватило пожаром торговый квартал. Под мучительный рокот несчастной ферелденской столицы на борт последнего отходящего корабля подняли последних пассажиров, спасённых защитников, которым так и не удалось удержать врата — парочку всё порывавшихся обратно в бой гномов из Орзаммара и едва живого Фергюса Кусланда. …       А потом случился момент, когда Авелин поняла, что это было ошибкой. Сто раз благородной, но всё-таки ошибкой. Их обоих ждал сын… И когда в бою силы из неё выпотрошило так, что она не смогла больше стоять и легла на землю… Когда под молотом прогнулся щит Донника и пришёл в негодность меч, она видела, как тот бросился на порождений с кулаками. Как и она однажды. Как и она сама… Её отважный стражник. С которым она теперь и попрощаться как следует не успеет. Толпу генлоков растолкал их уродливый, похожий на огромную лысую гориллу вожак. Замахнулся на Донника обеими ручищами в железных обручах… Да так и замер. Гад стал первым, но не единственным, по которому прошлась шипастая ледяная волна, пущенная откуда-то сверху. Авелин вскинула взгляд. Темнокожая магесса в окружении чародеев и бегущих вниз на подмогу орлессианских храмовников медленно и статно спускалась с холма. В белоснежном, сверкающем одеянии (ни капли крови выше щиколоток), она кристаллизировала всё на своём пути. Пока не прошествовала до Авелин и не подала ей руку в изящной перчатке. — Живы, милочка? Я увидела ваш сигнал. Какой дикарь его выколдовывал? Он ужасный! Мне подумалось, раз всё так плохо, вам срочно нужна помощь квалифицированных людей. Авелин не нашла в себе силы говорить, и за неё сказал Донник: — От лица ферелденского командования, благодарю вас за помощь… — Вивьен, Первая Чародейка, — бегло, но величественно представилась та. — Позже одарите меня благодарностями. А теперь давайте спасём ещё пару-тройку обывателей. …       Орлессианское подкрепление заметно потеснило наступающих. Некоторые из порождений не нашли другой дороги отхода, и их поток стал заливать сигнальную башню. Медленно, по уровню, снизу-вверх. Карвер и Мерриль, всего лишь вдвоём, без какой-либо поддержки внутри, не смогли пробиться к выходу. Забаррикадировались в одной из комнат. Мерриль завалила дверь, раздробив наколдованный каменный кулак. Но твари без устали пытались прорыться сквозь насыпь, как землеройки. Карвер держал в одной руке меч, а второй — держал Мерриль. И оба они понимали, что всё. Здесь для них Мор и закончится. Карвер держал — в одной руке Мерриль, а в другой меч у самого её горла. Она сама его попросила. Карвер уже успел рассказать ей, что порождения тьмы делают с женщинами. В своём сердце он решил — эти твари ни за что её не получат. Ни за что. Но руки не двигались. Отказывались двигаться. Он так и стоял — в одной руке Мерриль, а другой меч у самого её горла. — Не бойся, — сказала Мерриль, и пальчики её осторожно легли поверх Карверовой обездвиженной руки. — Вдруг окажется, что Творцы и Создатель — соседи. И тогда мы обязательно увидимся вновь. Она мягко надавила — придвинула лезвие выше к подбородку, где встречались и сливались вместе все её слёзы. — Ты слышишь меня, ма венан? Мы обязательно. Мы обязательно увидимся вновь. …       Они далеко продвинулись, и уже шли там, где Пик Дракона обрастал колючей снежной чешуёй. Шли с боем, стычки с порождениями то тут, то там сползали на них лавиной. Да и сама гора, кажется, не была рада ни оккупантам, ни освободителям: порой её встрясывало так, будто в недрах ворочалось чудище пострашнее Архидемона. — Кстати, о птичках… — шепнул в усы Дориан.  — Смотрите! В небе! — крикнула Кассандра. Небо теперь было не только сверху, но и кругом, однако все они быстро отыскали причину затишья Дориана и беспокойства Искательницы. Архидемон промчался над Пиком, не заметив их. Всё его внимание пока занимала добыча. Он встряхнул мордой, как пёс, ухвативший за крыло фазана. Покружил так, наслаждаясь грифоньей кровью на языке, а потом вдруг вышвырнул докучливого преследователя в сторону — на скалы Пика. И уже в падении Страж сделала то, что велел Дункан — сщёлкнула крепления с ног и соскользнула грифону под грудь, туда, где перья переходили в шерстистый пух. Грифон летел камнем вниз — спиной вперёд, обернув себя крыльями. Так он спасал своего седока: с первого дня их древнего Ордена, у Серого Стража и его грифона — одни законы на двоих. И потому в смерти — крылатый тоже жертвует. Прошло ещё несколько свистящих, холодных секунд, и Страж почувствовала животом, как разламываются его кости. Грифон смягчил удар, но его протащило по снежным скалам и поломало так сильно, что Стражу пришлось выбираться из-под намертво сомкнутых крыльев, как из покорёженной, заржавелой ловушки. Но она знала, что выжила благодаря ему. И теперь поживёт ещё — по крайней мере до тех пор, пока Лусакан, которого она не прекращала чувствовать ни на секунду, не приметит её и не опустится грузно на ближайший выступ, спровоцировав хрусткий каменный обвал. Его поражённый стрелой глаз тёк, как проткнутый яичный желток, и оттого дракон немного отворачивал морду, держась к обидчице зрячей стороной. Всё, что успела предпринять Страж — это выхватить меч с кинжалом. Лусакан оттолкнулся лапами и с разинутой пастью прыгнул в её сторону, как рысь. Чтобы в следующий же миг тяжело привалиться к земле под чьими-то когтями и тут же, бешено озираясь, взметнуться ввысь, подгоняемый огнём. Морриган — то есть, та форма, которой теперь могла быть Морриган — схлестнулась с Архидемоном уже высоко наверху, и оба дракона пропали в густых клубах вулканического шлейфа. …       Морриган билась долго. Дико и остервенело, пока её не позвали. Шёпот Источника Скорби, открывший ей многие знания, потянул её прочь отсюда. Будто гордого дракона вдруг оседлали и теперь вели, всё, что оставалось — лететь и кусать удила. Лусакан преследовал её несколько минут. Потом перестал. Она летела слепо и вскоре обнаружила себя далеко в горах. Там её уже ждали. — Так греет сердце наконец-то видеть, что ты меня слушаешься, — сказали ей где-то за пеленой обратной трансформации. А потом Морриган подняла голову: — Мама. Но нет, она никогда не была ей матерью. И теперь она даже перестала быть просто Флемет. Митал. Митал смотрела её глазами. И под этим взглядом в глубине души Морриган вновь чувствовала себя маленькой девочкой, по неосторожности разбившей зеркальце. Но внешне не прекращала огрызаться: — Где мой сын? — Мне неведомо, — просто ответила Флемет. — Все эти годы ты скрывала его от меня так умело, что и он сам прекрасно обучился себя прятать. Даже от тебя, не так ли? Морриган подобралась. Стылый ветер трепал её накидку, и в душе сейчас ходили сплошные леденящие сквозняки. — Мне сложно сказать, где он, — будто бы сжалилась Флемет. — Но я знаю, чем он занят. Прямо сейчас, как и все мы, он ищет свою дорогу. — Пусти. Я должна идти. — Верно. Похоже, так ты и думала, когда входила в воды Источника. «Я должна идти». Однако, лестно. Куда бы ты не шла, возвращаешься всё равно — ко мне. Не нужно было напоминать. Морриган и без того уже успела вознести своё решение, и пожалеть о нём. До чего же иронична бывает судьба. — Можешь воротить нос, но мы не отличаемся, ты и я. Ты защищаешь своего сына так же, как и я защищаю своего. — Конечно. — сквозь зубы выцедила Морриган. — Тебе нужна душа эвануриса. Но Моран, он… Он больше этого! — Как и я! Однако я почему-то не жалуюсь. Наше предназначение не то, что легко обойти… Даже тебе придётся смириться с тем, что грядёт. Морриган промолчала. Флемет наблюдала за ней с самого детства, и теперь могла предугадать её, как ход луны. После воинственной озлобы всегда шло короткое молчание, а потом начинались вопросы. — Девочка, — с тоскливой улыбкой вздохнула Флемет в тишине. — У каждого из нас своя дорога. И сейчас ты поможешь мне открыть мою. Та, кого она называла дочерью подняла взгляд. За спиной Флемет возвышался элювиан. — Подожди! — с тихим нарывом проронила Морриган. — Куда ты уходишь? …       Когда они скрылись из виду, Страж не почувствовала и тени облегчения. Она подпустила Лусакана к Пику ближе, чем обещала себе, ранила слабее, чем собиралась. Её грифон пал, и теперь всё, что ей осталось — взбираться к вершине в одиночку, на своих двоих. Но с места она так и не сдвинулась, только оглянулась, сторожась. На краешке сознания снова кто-то шевелился. Выбирался из вороха мыслей, как из сугроба. Ломая оледеневшие камни, к ней шёл огр. Он был в два раза больше любого виданного ею вожака и увешан доспехами щедрее, чем гарлоки-генералы. Ладно, подумала Страж, унимая сердцебиение. Ничего, ничего. С этим ещё можно как-нибудь справиться. Она разбежалась. Взрывая снег и пропадая в нём, как в облаке, подкатилась ногами вперёд между лапами огра, чтобы оказаться у того за спиной. Вскочила. И тут же получила удар наотмашь в живот. Отлетела, как тряпочная, ударилась спиной о нагорный отросток, скалистый акулий плавник. Сквозь гул в ушах услышала, что её кто-то зовёт… Но поверила только, когда увидела пущенный со стороны огненный шар. Он с жаром разбился о здоровенный ломоть шипованного наплечника. — Хоук? — боясь сморгнуть её образ, выкашлянула Королева. — А ты сюда на грифоне, значит? — усмехнулась подоспевшая Хоук и, поднимая ту на ноги, дёрнула не слишком приветливо. — Могла бы и подбросить, честное слово. — У меня была… иная миссия… Они бы, конечно же, побеседовали о мотивах ещё немного, но, не привыкший к цивилизованному общению огр без особых церемоний вырвал из-под ног кусок скалы, нацелился бросать и даже бросил бы и попал. Но Лавеллан вдруг учинила невообразимое… Меченной рукой она потянула энергию из сферы на своём посохе и резко вскинула вверх и его, и ладонь. Пространство будто закоротило, кажется, сам мир истончился в точке, куда была направлена её сила. И теперь там раскрывалась тягучая прорезь, переливаясь и сочась всеми красками Тени. Огра потащило туда, будто он был привязан за ноги, будто кто-то там, внутри, его жадно тянул. Он пытался удержаться, вспахивал мордой землю, царапал лапами, но безуспешно. Сила притяжения Тени была слишком высока. Силой притяжения управляла Лавеллан… Какое-то время все молчали. Она опустила руки. Но пробоина в Завесе никуда не делась. — Ты что, всегда так могла? — нехорошо прищурила красные глаза Хоук. — Ты могла так с самого начала, но ничего не делала?! Лавеллан смотрела в разъём. Из-за его света, её эльфийское, красивое лицо казалось по-нездоровому зелёным, словно её мутило. — Это было несвоевременно, — сказал ей Солас, медленно подойдя и встав рядом. — Но и с этим тоже можно работать. Лавеллан промолчала. Сама Тень смотрела на них, точно в замочную скважину, сквозь которую никак не пролезть, не пробраться… — Придётся расширить. Деликатно. Помни, духи не готовы к такого рода столкновениям с этим миром. — Они тоже не готовы, — сказала Лавеллан одними губами. — Теперь не время сомневаться, венан, — сказал ей Солас. Они не смотрели друг на друга. Взгляды их были обращены в Тень, и из Тени на них смотрели… «Что происходит?», «эй, Вестница…», «уберите эту стремноту!» — вспыхивало за их спинами, но доносилось до обоих как-то приглушённо, будто из далёкого далека. Голоса из её забытых, нездешних снов… — Я предупреждал, что не посоветую этот путь и своему врагу, — скосил взгляд Солас. — Дальше будет тяжелее. Поэтому лучше, если они уйдут сейчас. — Нет, Солас. Это ты… — прошептала Лавеллан и обернулась к нему лицом, тяжело, будто бы в ужасе от собственных слов и действий. Солас поднял брови. Так же повёл плечом, оборачиваясь, стойко встречая её новый, доселе невиданный им взгляд. И даже не сразу заметил, что незримые руки Тени теперь тянуться к нему, за ним, укладываясь на плечах как-то даже по-дружески и собираясь тянуть. С той же силой, что недавно тянули огра. — Солас. Твоё Решение — ложь. Этот мир заслуживает продолжения. Она говорила, глядя ему в лицо. И медленно, будто ломая зелёные лозы, которыми обросли её кости, поднимала ладонь с искрящимся Якорем. — Как я мог забыть, — вдруг произнёс Солас почти завороженно. — Твои действия невозможно предугадать. — Прости меня, — нестройно выговорила Лавеллан. И, чтобы стало хотя бы немного легче, подняла руку так, что сияющая ладонь скрыла за собой его лицо. Лицо Соласа улыбалось: — Пора признать, что я пожелал для себя слишком многого. Он легко шагнул вперёд, осторожно взял её запястье и, закрыв глаза, прижался к меченной ладони губами. Они стоили друг друга: Лавеллан тоже была совершенно неспособна предугадать его действия. Кончиками пальцев она чувствовала, как дрожат его ресницы. Остальные из «отряда восхождения» держались поодаль. Снег под их ногами раскатывался острыми крошками. От этих двоих во все стороны волна за волной расходилась странная магия, и отталкивала любого, кто намеривался приблизиться. Лавеллан медлила. Солас поднял веки и взглянул на неё сквозь клетку её пальцев. Зачем терзается. Ни к чему ей терзаться. Это всё его вина. — Я перестал жить аскетом и дерзнул забрать у этого мира всё то, чего я так долго желал, — сказал он, сжимая пальцы на запястье сильнее и медленно выпрямляясь перед ней. — Я всегда хотел взять тебя с собой. Я хотел, чтобы ты стала нашим наследием. Живым оправданием моих ошибок. И, возможно, причиной новых. — Солас… — Что ж. Я пошёл у себя на поводу. И готов расплатиться. Он уложил вторую ладонь поверх её руки на посохе. И вдруг с силой — мягкой, но неминуемой — направил её Якорь высоко вверх. Как делал это однажды, помогая ей впервые закрыть Разрыв. Как не делал этого никогда. Нестабильная сила Сферы и энергия Метки прекратили свои метания и слились в одно целое. Зелёная спица разъела тугой смог над их головами и пронзила небеса. Они расступились, треща, как ткань, которую тащат в разные стороны. Вздыбившийся луч — пуповина между Сферой и Брешью затягивала в себя, как бушующий поток. Лавеллан не кричала, только сильно смыкала и вновь размыкала от боли губы. Но Солас не отпускал её. Он понимал — рано. Если не он — то Метка отнимет у неё больше, чем руку. Брешь запульсировала и наконец изверглась вниз. Кубарем, обезумевшими метеорами, держась друг за друга полетели духи. Они не были готовы к этому миру и обрушивались на землю уже демонами. И это тоже вина Соласа. В его положении трудно было оставаться деликатным. Он спешил. Я так спешил… забрать тебя, думал Солас. И здесь, в самом центре оглушительного потока, его мысли можно было почти услышать. Лавеллан вкинула на него глаза. Мне было в радость обманываться. В конце концов, я всегда знал… — Ar taren lath din dar Vir. (Я знал, что любовь не может быть Решением.) Он отпустил. И поток унёс его. Принял как своего. И потянул вверх — в самую Брешь. Лавеллан повалилась на спину, дыша глубоко и прерывисто, с силой зажимая то, что осталось от руки и с ужасом глядя в небо. Демоны падали. Они не разбирали, кто перед ними — порождения, люди. В одно мгновение война вдруг оскалилась совершенно новой жуткой гримасой. — Так, всё, — в сердцах бросила Сэра. — Война у вас какая-то придурочная! Я домой! И осталась стоять. Хотя через миг устоять на ногах уже никто не смог. Поток обладал невообразимой силой. Или это Солас им управлял. Так или иначе, всю гору потащило вверх, точно зуб, который пытаются вырвать из прогнившей челюсти. Раскол породы случился прямо здесь, прямо у них под ногами. Твердь раздробило на хаотичные островки. Их растаскивало в разные стороны, как течение растаскивает расколовшуюся льдину. Страж едва успела перепрыгнуть трещину. Фенрис чудом выволок Хоук. Пик Дракона завис в воздухе, как жуткий парящий замок. А его мелкие клочки продолжало волочить куда-то вверх. На одном таком прижималась лопатками к снежной корке Сэра. И кричала, как во время ночного кошмара — Брешь становилась всё ближе, Брешь готова была занять собой всё пространство, Брешь, как болото, тянула её и норовила проглотить. Но не на ту напала, страшила зелёная! Живой Сэра не дастся! Лучше умереть нормально и понятно — от нормального и понятного. Всё так же в страхе выкрикивая всю самую лютую брань, какая попадалась на язык, она взяла свой кинжал и принялась протыкать себя. Как можно чаще, как можно глубже, лишь бы успеть. Лишь бы успеть и не оказаться там! Осколок горы, на котором остались Кассандра и Дориан, крошился по краям и кренился в один бок. В какой-то момент тевинтерец не устоял и поскользил вниз, как по паркету в бальных залах Минратоса. Кассандра ухватила его за руку на самом крошистом краю и кое-как вытянула. Островок выровнялся: в него ударил тяжёлый, зелёный сгусток. Коула ужасно трясло. Он швырял себя с осколка на осколок. Появлялся то там, то тут, метался, не находя себе места под раскрывшейся Брешью. Тень звала его, люди звали его, и он, оглушённый до глубины своего существа, уже не мог никому помочь. На вершине оказались только Фенрис, Хоук, Страж и Лавеллан. Порождения, что остались внизу, уже не могли до них добраться. Назад пути не было. Будто кто-то оторвал Пик Дракона от всего остального мира. Никогда им уже не вернуться назад. Но им ещё есть, куда идти. Лавеллан с трудом поднялась, опираясь на посох: — Нужно спешить. — Что ты сделала, — сказала ей в спину Хоук. — Я сделала всё, чтобы он не дошёл до Истока тем же путём, по которому идём мы, — сказала Лавеллан, глаза её были холодны, как Пик, но внутри, как и в сердце Пика, бушевал вулкан. — Решение сможет принять только тот, кто войдёт в Чёрный Город через Врата. Будь это Солас, ваш мир, какой он есть, перестал бы существовать. От него осталась бы только я. Он хотел забрать меня с собой. Отсюда мы должны были продолжить дорогу только вдвоём. Теперь идёмте. — Нет-нет-нет, не так быстро, валласлинная душа, — мотнула головой Хоук, искренне поражаясь её простодушию. — Дай угадаю, ты всё так и планировала. Это Солас подпустил тебя слишком близко, и теперь болтается где-то в Тени. Будь твоя воля, ты бы и меня там с готовностью заперла! Здорово ты нас всех окрутила. Появилась непонятно откуда, и, пока мы горбатились, тихонько накосила для себя козырей. Верно я размышляю, долиечка в сапогах? Ещё в детстве ты научилась быстро переобуваться. — Что ты несёшь? — устало посмотрела в истресканное лицо Лавеллан; всё, что ей хотелось — это рухнуть обратно в снег и лежать, будто её и не было никогда, крови было не так много, как если бы руку ампутировали, но она все равно плотно заливала штанину и лезла в сапог. Хоук расхаживала перед ней и искрила заклинаниями, которые вот-вот вырвутся из её ладоней. — Ну, признайся. Что ты, перепрыгнув через меня, хотела отхватить от Истока? Мировое господство эльфийской расы? Все в леса, магистров на кол? Или ты хотела чего-то для себя? Может быть, новые уши? — Достаточно, Хоук, — твёрдо сказала Страж. — О, а вот и он! Приказ великой и ужасной Королевы, — та развернулась к ней на каблуках, будто бы только этого и ждала. — Ты начинаешь себя терять. — Сказала вурдалачка, — покосилась Хоук с пренебрежением. — Ты ведь тоже… Ты тоже! Ты прилетела сюда на грифоне. Думала, что мы будем уже мертвы? Хотела забрать Ключи из моих мертвецких рук и войти во Врата победительницей? Героиней?! Она широко раскинула руки. Рассмеялась сама не своя. И вновь невыносимо стала похожа на ту самую Мередит, чья задубевшая корка всё ещё стоит посреди казематов Киркволла на коленях. — Все вы только и ждёте, когда я перестану стоять на пути. Когда повернусь спиной… Все вы в сговоре! Как я могла этого не замечать! Ха-ха, какая подлость! Какая низость, недостойная ни вестниц, ни королев! Но я выше этого! Я очищу вас от гордыни, о я не дам вам запятнать Чёрный Город ещё сильнее. Нет-нет, не сейчас, когда я уже так близко! Я… Хоук вдруг всколыхнулась. И руки её опустились сами собой. Она почувствовала, как спину её пронзило что-то неосязаемое… И как сердце нежно и крепко обхватила чья-то рука. — Спокойно, Хоук. Я держу тебя. Фенрис проговорил это тихо, у самого её уха. Он стоял сзади и приобнимал её, будто ничего не происходило. Будто они стояли перед камином в её старом, теперь уже сгоревшем поместье. За окном — утро, а в душе — теплота. Сейчас он попрощается и уйдёт к себе — досыпать. А вечером они выйдут патрулировать улицы. Или не выйдут: Варрик проболтался, что в «Висельник» должны завести бренди из Западных Холмов. — Как обычно… полон сюрпризов, — широко улыбнулась Хоук. Говорить со стиснутым сердцем было больновато, но бывало с ней и что похуже. Внутри что-то неотвратимо происходило. Что-то такое, отчего глаза её постепенно тускнели, принимая человеческий вид, а от разума отхлынуло что-то липкое и креплёное, похлеще всякого бренди. — Ты вновь наполнил свой рисунок лириумом... — Не везде. — Почему не сказал? — Не хотел показаться умалишённым. — И посмотри на нас сейчас… Фенрис чуть наклонился, коснулся переносицей её волос. Втянул носом воздух. Хоук пахла собой, снегом и немного проклятым вулканом. Внутри у неё что-то происходило. Фенрис всё чувствовал. Идеальный сосуд. Способный вобрать в себя всё. И духов, и магию… И чужое проклятие. И боль, и безумие… Всё, что отравляет её, он готов забрать. Это яд. И он продолжит глотать его, пока не иссякнет. Идеальное вместилище. От кончиков пальцев вверх по его руке, прямо по рисункам голубых отметин пополз красный яд. Лириум, пропитавшись им, шипел и менялся. Кожа обрастала алыми кристаллами, они увеличивались и заострялись причудливыми сталактитами. Фенрис поспешил освободить Хоук. Та закашлялась, стиснув одеяние на груди, и обернулась порывисто. Он увидел перед собой ту самую Хоук… Без алой бездны в глазах. Избавленная от одержимостей, не считая тяги к необдуманным поступкам и жаренным каштанам. Его Хоук. А потом она вдруг начала уплывать, как видение. — Фенрис! Она вцепилась в него руками, пытаясь удержать на ногах, но только сбила кожу о наросты красного лириума. Фенрис осел почти без сил: — Ничего. Идите дальше. — Я видела подобное. Заражённый лириум, — глухо сказала Лавеллан со стороны. — Его невозможно остановить. Он будет двигаться глубже и расти дальше. — Ничего. Просто дай мне мой меч, — сказал Фенрис. Он привалился спиной к заиндевелой скале и весь стал похож на выход ярчайшего минерала. Хоук склонялась над ним, не говоря ни слова. — Теперь против Архидемона, порождений и выходцев из Тени здесь только мы, — безрадостно напомнила ей Страж. — Если хочешь остаться с ним… — Дай мне меч, Хоук, — хрипло выдохнул Фенрис, глядя в её лицо близко и исподлобья. Хоук чувствовала, будто и её сейчас пробивает сотней острых кристаллов. Она глубоко вдохнула воздух, поднялась медленно, будто снимая своё проткнутое тело со сталактита. И сказала: — Дайте ему меч. …       Падение грифона. Он видел его издалека, но знал, что уже никогда не сможет забыть это зрелище. Он уже не видел и не слышал никого вокруг. Он бежал, не чувствуя ног. — Ещё немного, Дункан! Мы почти добрались! — вскричал Алистер, порывисто обернувшись на ходу. Как раз за миг до того, как небеса разверзлись, а Пик Дракона оторвался от земли и повис, будто храмовый колокол на зелёной нити. Зелёные метеоры шипели и прыгали, как масло из раскалённой сковороды. И из них выходили чудовища. Неужели это и есть Врата, холодея от ужаса, подумал Алистер. Неужели за Вратами вместо спасения, таился кошмар пострашнее Мора… И теперь они выпустили его в мир. — Ваше Величество! — гаркнул Дункан где-то справа. Как раз за миг до того, как огромная сизая лапа сгребла Алистера в охапку и сжала удушливо крепко. Так и он сам в детстве сжимал пальцы, стараясь выдавить из сливы кость. Демон Гордыни тоже не церемонился. Только поднёс добычу к рогатой морде и воззрился всеми глазами. Чёрными, похожими на прогнившие сливовые кости. Он заревел, разомкнув челюсти; Алистер в его руке подался назад, отворачивая лицо. Но дыхание демона пахло только безумием. Только безумием и больше ничем. Демон Гордыни разомкнул челюсти. Как раз за миг до того, как кинжалы Дункана вгрызлись в него, бешено и безжалостно. И тоже немного безумно; как будто Дункан не разбирал, куда бьёт, лишь бы не мешкать. Лишь бы только успеть. Однажды — в Остагаре — он уже проживал этот момент. И теперь готов. — Оставь, — раскатисто раздалось где-то над его головой. — В одиночку смертному не под силу меня сразить. И Дункан улыбнулся. Наконец понимая, именно за этим он сюда и пришёл. …Когда всё кругом загрохотало, и Алистера прокатило по земле, всё уже было кончено. Демон был повержен. Дункан не спеша шёл к спасённому королю. Почти плыл. Его седина отчего-то теперь была ещё белее. — Живой, Ваше Величество? — Живой, — от души прокряхтел Алистер и сел. — Теперь побереги силы, — кивнул Дункан. — Могут прийти ещё. Алистер посмотрел на обломок горы в небе. Снег и дым скатывались по её склонам водопадами. Где-то там лежал её грифон. — Как думаешь, это конец? — спросил у своего наставника Алистер. — Ты всё ещё жив, — не размыкая улыбки, ответил тот. …       Пик Дракона парил. Втроём они поднялись на самую вершину. На вулкановый мозжечок. Огляделись. В кратере — снег и порождения. Они лежали тут, как в колодце. Все мёртвые. И последи них стоял невредимый... — Сэндал, — нисколько не удивились Страж и Хоук. Гном услышал. Обернулся. И перестал наглаживать в руках какой-то плоский камешек, ласково, точно хорька. — Привет. Его широкое лицо широко улыбалось. — Колдовство? — спросил Сэндал. И вытянул вперёд окровавленные, без единой царапины руки. — Похоже на то, — устало улыбнулась Хоук. И передала ему сначала Бьянку, а затем и все Ключи, которые при ней имелись. Не без облегчения. Как будто сжигая старые обноски. Лавеллан отняла от себя целую, слегка дрожащую руку и протянула посох с тяжёлой сферой Соласа вместо навершия. Сэндал не стал держать. Развёл короткие руки в стороны, не выпуская своего камешка, и все Ключи перед ним застыли в воздухе. И началось Колдовство. Страж, Хоук и Лавеллан стояли в самом сердце тихой, но неотвратимой бури. Или на месте, где вот-вот из-под земли пробьётся живительный источник. Снег и пепел висели в воздухе, как мерцающая пыль. Бьянку разворочило на куски, Сфера отделилась от древка, Сэндал болезненно прижал свободную ладонь к груди. Он и сам сейчас сиял. Шли мгновения. Стенки кратера покрывались странным, неестественным, зеркальным налётом. И в нём отражались нездешние, нереальные места. Нездешней, нереальной магией Сэндал выковывал Ключ, пока наконец не закончил. И каждая видела его по-своему: Хоук смотрела и не верила, перед ней был Ключ Хоука — посох, который она так и не нашла в себе силы приручить. Лавеллан видела всё то же древко со Сферой на конце. Только теперь та была расколота, но осколки каким-то чудом всё ещё держались, сцепленные вместе маленькими зелёными молниями. А Страж видела просто ключ. Самый обыкновенный бронзовый ключ — от кладовки в замке Кусландов, где так любили играть в «Добродетель» стражники и прятал для неё, уведённые из-под носа Нэн, пироги отец. — Всё, — сказал Сэндал, белый, как дым. — Тени разойдутся, и небо широко раскроется. Каждый станет тем, что он есть. И затем он долго посмотрел на каждую. — Кто станет? Надо, чтобы только одна добрая госпожа. И повторил очень строго: — Только одна, — и красноречиво стукнул кратер пяткой. — Гора. Бу-у-ум. Страж, Хоук и Лавеллан опасливо переглянулись. Не оставалось сомнений: чтобы колдовство случилось, продолжить путь должна только одна из них. Врата принимают всё. Они не дискриминируют. Им всё равно, кто перед ними — женщина или мужчина. Эльф, гном, кунари или человек. Дух или порождение. Живой или мёртвый. У них только одно условие. Пройти через них должен кто-то один. — Ну же, — проговорила Хоук и уже в трезвом уме медленно потянула из-за спины посох. — Мы все понимаем, что это моя миссия. — Я обещала своим союзникам, — сказала под звон меча Страж. — Я должна остановить его, — сказала Лавеллан, вскидывая единственную руку вперёд. Снег и пепел висели в воздухе, как мерцающая изумрудная пыль. Стенки теневых зеркал сошлись вокруг них в треугольник. И треугольник этот отражал всех троих. Они сделали первые решительные шаги навстречу друг другу… А в отражениях каждая из них шла в другую сторону — своей дорогой. Они почти что соприкасались плечами сами с собой. Страж в старом сине-белом доспехе в сопровождении пса и Зеврана идёт искать лекарство. Хоук с посохом, расслабленно закинутым на плечи, как коромысло, идёт в поисках выхода из Тени. Там её ждут. А по пятам её идут демоны. Лавеллан тоже идёт — без валласлина на лице, в красно-синем официальном камзоле и с книгой Кодекса в опущенной и единственной руке. Она ищет Соласа. И её сопровождают три фигуры — рыцарь, тайный канцлер и дипломат. Все они идут и ищут. Но сейчас, в этом мире каждая искала только одного. Продолжения её пути. И желала только одного. Идти дальше.