Тедас. Однажды и навсегда

      Вместе с ними на неё смотрит История. Все выжившие смотрят на неё. Все будущие поколения смотрят на неё — с благодарностью и порицанием, с ненавистью и со слезами на глазах. Хоук медленно вдохнула. Будто то был последний глоток воздуха в её жизни. Если в этом пространстве вообще существовали такие понятия как «воздух» и «жизнь». Она постояла так ещё немного. А потом произнесла имя, и сейчас оно далось ей тяжелее, чем все слова мира: — Флемет. Та, кого так называли, не спеша вышла к ней. Некуда было спешить: всё уже было решено. Митал — Великая Защитница — и Защитница из Киркволла стояли друг напротив друга. И держали в руках Ключ. Под ногами вспыхнуло и заворочалось: Исток, к которому не притрагивались многие века, принимал их Решение, готовый вот-вот торжественно излиться вверх и во все стороны. Ключ распадался на куски. Крошился прямо у Хоук в пальцах. Та испуганно взметнула глаза; все Трое ждали. Их лица медленно разъедала серая корка, будто древние превращались в статуи. Солас выглядел ужасно разочарованным, но впервые — окончательно спокойным. Моран, молодая душа, обожал тайны совсем как Диртамен… и теперь они узнают ещё одну. Флемет наклонила голову в каком-то материнском жесте; Хоук посмотрела не неё и увидела Митал. На её лице — усталость и немного улыбки. Хоук моргнула и не увидела уже больше никого. И ничего, кроме Потока. Сердце Титана разбухало и лучилось, пока не раскололось беззвучно, и по жилам вместе с лириумом заструилось и что-то ещё… Выше, выше, выше. …       Стрелы у Королевы закончились вместе с действием барьера. Архидемон замер перед своей последней атакой. Лавеллан что-то кричала у Стража за спиной: из самой бездны, из глотки Пика Дракона с гулом поднималось нечто. И от того одежду и волосы взбивало вверх. Энергия была невероятной силы; подобное Страж ощущала только тогда, на вершине Форта Драккон. И та подумала, возможно, это оно. Может быть, какая-то из её стрел всё-таки пробилась сквозь чешую и скверные наросты до живого… Может быть, ей все-таки удалось… Дикая энергия сжалась в тугой, пружинистый луч и пробила небо. И Брешь под её напором вдруг стала затягиваться, как рана под холодком исцеляющего заклинания. Архидемон был жив. Но что-то в неё поменялось. Он тоже как будто истаивал. Шиповидные отростки размягчались и укладывались, как шерсть успокаивающегося животного, которая миг назад стояла дыбом. Лусакан раскрыл крылья — тяжело и сладостно, как меха, которые много лет не знали теплоты огня. Посмотрел на Стража. Та замерла: это был взгляд разумного, изведённого существа. С потрясением, похожим на короткий укол, она заметила, что больше не слышит его шёпота. Она вообще больше ничего не слышит, только искристый шелест потока, только ветер, который расталкивают драконьи крылья. Скверна унималась и в ней; вены светлели и сужались, опускаясь под кожу, где им было самое место. Дракон немного рассеянными рывками взмыл ввысь, на секунду пропал в потоке… И полетел вниз, обездвиженный, сгорбленный и пустой — чтобы разбиться где-то у самых корней горы. Пик Дракона всё извергался. Теперь ещё и просто лавой. Природа плохо уживалась с неестественными явлениями и реагировала по-своему. Лавеллан вцепилась рукой в плечо Стража, и та наконец ожила. Скверна исчезала вместе с магией. Подвешенная в воздухе гора плавилась и осыпалась. …       Если бы Хоук видела его сейчас, погордилась бы. А, может быть, ужаснулась и больше никогда не пустила бы его в свою постель. Фенрис был свиреп, как чудовище. После боли и внутреннего отторжения, которые причинял красный лириум, вдруг пришла необъяснимая сила. Он не пропустил на вершину, к жерлу, ни одного демона. Он сражался в одиночку, насмерть, почти забывая, кто он есть, но помня каждой клеткой, зачем он здесь. И о том, что меч всё ещё в его руках. И пока он его держит… Демон зависти разлипился перед ним во всю свою высоту, как вознамерившийся угрожать хищнику богомол. Фенрис только приподнял подбородок. Ему всегда чужды были боевые кличи, он никогда не кричал от ярости или боли. Фенрис сражается тихо. И, если придётся, тихо будет и умирать. Он подтянул к себе неподъёмную, красную и игольчатую, как как спина берескарна, руку. И не заметил, как глубоко поранил щёку о разросшийся кристалл на плече. Демон завизжал свистливо и прыгнул по-насекомьи. Однако, ухватил в прыжке не Фенриса, а сам себя. Скрутился в уродливый ком и, покатившись по земле, рассыпался горелой трухой. Сам Фенрис был тут не при чём; он поднял голову и прищурился, исторгнутый из жерла поток был слишком яркий. Фенрис почувствовал, как и у него внутри зажгло. И даже не удивился, если бы увидел, как собственная рука его превращается в горелую труху. Но нет. Это красный лириум откалывался и опадал, оставляя зиять ранами повреждённые ткани и кожу. Магия уходила из мира — вся, и прекрасная, и уродливая. Фенрис тихо зашипел. Упал на снег вслед за кристаллами. Но меча не выпустил. …       Со стороны Пика Дракона небо подделось новым светом. Когда глаз разрыва захлопнулся, Алистер, грохоча, опустился на землю и привалился плечом к плечу Дункана. Они бились с порождениями и демонами непрерывно, без продыха, но Пик Дракона так и остался на расстоянии «ещё немного, мы почти добрались». Даже когда из Пика вырвалось что-то неподвластное взгляду и разуму, а сам вулкан грянул с высоты вниз, сотрясая весь Тедас, скособочился и выплеснулся, как переполненный чан, Алистер понял, что уже не может встать и идти. — Что ж, — в смешке хрипнул бывший Серый Страж своему командору. — Видно, придётся ждать, пока твой последний неуёмный рекрут явится и заберёт нас отсюда, отпуская фразочки. И где ты только её такую откопал… — Мне подумалось, из неё получится неплохой Страж, — тихо сказал в бороду Дункан. Чем ещё больше его насмешил. — «Неплохой». Лучшая из Стражей и лучшая из женщин. — Вы друг друга стоите. Вы оба… Его лучшие рекруты. Мои лучшие люди. — Ох… Спасибо, Дункан, — попытался поднять к нему лицо Алистер. — Дункан? Но уже никого не увидел. Плечо его скатилось вниз, потеряв всякую поддержку. Король прижался виском к земле. Немного полежал вот так — в невероятной тишине. Потом скосил глаза на прижатую к животу перчатку и увидел там кровь. Где-то за деревьями лавоточила опрокинутая гора. — Знаешь, — шёпотом сказал Алистер куда-то в пустоту, — говорят, вулкан Пик Дракона пробудится в день, когда погибнет последний потомок Каленхада. Последний король Ферелдена. Вот они удивятся… …       Освобождённая сила Истока растекалась со скоростью первородной магии. Безжизненными сгустками плоти прибивало к земле порождений тьмы. Когда погиб Архидемон, те какое-то время даже пытались бежать. Упала без единой искры и покатилась по камню маска Архитектора. Ветер протащил по снегу чью-то широченную старую шляпу. Демоны исчезли, будто были всего лишь бредом в пылу сражения. С криком хватали себя за горло, за руки, за волосы авварские войны: духов, что жили в их телах, отрывали насильно, с кровью, с жизнью. Так уходила магия. Элювианы трескались без звука и осыпались, как сухие эльфийские деревья. Зазеркальные Перекрёстки пересекали ретировавшиеся с полей отряды. — Почему стоим?! — расталкивал солдат мужчина с капитанской нашивкой. — Стоим почему? — Так не пускает, командир. — Как не пускает? — Не можем выйти. Зеркало не пускает. Должно быть, какая-то проблема на той стороне. Не пускает и всё тут! Виски командира прибавили седины, проклятая нашивка заскакала на груди от сердцебиения. — Какие будут приказания, командир? …       На сигналке — башенке, что горела маяком и возвышалась над сражением, как над чёрным морем, стало тихо. Порождения прорвались в их сквозняковую комнатушку через наколдованные Мерриль завалы, но тут же и сами повалились вниз. Как подкошенные. Как по какому-то спасительному заклинанию. Карвер выдохнул так, что на мгновение в глазах потемнело. Хорошо, что он так и не решился. Так и не смог коснуться лезвием её трепетного горла. И теперь они спасены. И теперь они заживут! И будет ей свадьба, и костры, и цветы в волосах, да всё, что она захочет! Создатель, они спасены! — Мерриль! — в счастливом порыве обернулся к ней Карвер, готовый обнимать, целовать, плакать, хохотать и снова обнимать, и снова… Но Мерриль вдруг осела в его руках. Лёгкая, точно тряпочная. Безвольно опрокинула назад голову, круглые косточки выступили на белой, тонкой шее. — Мерриль… — беспомощно, в ужасе прошептал Карвер. Но его Мерриль не ответила. В уголках её маленьких губ пузырилась густая кровь. …       Пузырь барьера сдуло немилосердной волной. Точно от далёкого взрыва. Коннор вскинулся и прижал Амалию к себе, подставляя тварям собственную сгорбленную спину. Прошла секунда, две… Но ничего не происходило. Коннор всё ещё дышал, и где-то под его грудью билось Амалино сердце. Ладони её погасли, и стало совсем темно. Шумно дыша ртом, он обернулся, всматриваясь. Порождения были мертвы. Все до единого. Коннор ничего не понимал. Только разглядывал приближающиеся (человеческие! совсем человеческие!) фигуры, поглаживал одной ладонью, встряхивал второй, да приговаривал: — Тише, Амалия. Бевин, держись, старина, к нам уже бегут… …       Где-то в океане величественно, с треском уходил под воду «Трехглавый». Лириум и магия уже не скрепляли его во что-то единое, он рассыпался останками давно погибших кораблей. Платье Селины расползалось мокрой синей кляксой. Отчаянно барахталась ещё не успевшая научиться плавать Лучия. Их доставали на шлюпки и доставляли на борт ближайших кораблей первыми. Монки плавал ловко, как спрут, но всё же не мог спасти всех. Многих утащило в морские пучины — кто-то был ранен или слишком слаб, чтобы плыть, кого-то придавило корабельным обломком. Пираты видели, как тонет их легенда. Корсар испугался, что теперь они перестанут признавать в нём своего короля — вздёрнут, а правителей таки возьмут в оборот. И уж пошантажируют, уж повеселятся… Но чумазое морское братство оказалось преданнее, чем он полагал. Один из его «вольных подчинённых» подгрёб к нему на своей переполненной шлюпке и сгрёб за шиворот, выволакивая из ледяной воды со словами: — Хорош плескаться, ваше корсарчество! Не солидно! …       Огрен осмотрел ликующих Стражей суровым глазом (второй совсем заплыл). Серые вскидывали мечи и топоры, от души, размашисто били друг друга в щитки на плечах. Маги растерянно оглядывали ладони. Они смеялись. Ощупывали друг друга, встряхивали, не веря, что всё наконец закончилось. Теперь они живы. Теперь они герои. И о них будут петь во всех уголках. Кто-то из Стражей уже пел, точно пьяный. Они обнимались. Они лобызались самозабвенно. Даже мужики. Такая была радость жизни. Радость победе. Огрен хмыкнул. Выжал бороду от крови. И поплёлся куда-то назад, волоча за собой секиру. Дошёл до их стоянки. Отыскал тело Натаниэля и встал над ним стражем, грозно уложив мохнатый подбородок на древко. Он решил ждать. Если придут Пробуждённые, хера с два они его получат. Но никто не пришёл. …       Лава текла, вылизывая горные снега. Медленно ползла в одном направлении, по тому боку, на который завалилась гора. Щепками вспыхнули деревья, Брессилиан охватило огнём. Когда Пик Дракона снова вмазался в землю, и осколки тверди порушились, точно яблоки в сезон, выжившие взялись собирать друг друга, как урожай. Кассандра волочила на плече Дориана. Хотя тот скорее был шокирован, чем обескровлен. Варрик и Бык нашли Фенриса. Поставили на ноги, прижали к руке какие-то тряпки, отобрали меч, эльф, признаться плохо соображал, что происходит. Только когда Варрик высмотрел в расплывчатом от жара далеке два сцепленных силуэта… Когда Страж передала Быку едва переставляющую ноги Лавеллан, и тот взял её на руки… Только тогда сознание Фенриса с трудом слепилось во что-то цельное и зафиксировалось на одном единственном вопросе. — Где Хоук? Но ни у Стража, ни у Лавеллан не нашлось на это ответа.

Концовка 1: No more dreams

      Первое, что он сделал, когда окончательно очнулся — оторвал от твёрдого соломенного валика голову. Слишком резко, до темноты. Но когда темнота расступилась… Его жена стояла в дверях и что-то кому-то втолковывала. Убедительно, как всегда. Ответила коротким кивком на чей-то поклон, обернулась… У Алистера чуть сердце не вывалилось, игнорируя рёбра и перевязку. Вот так она ему улыбнулась. И пошла к его койке. Живая. На своих ногах. — Ага, понял. Я совсем умер и теперь в лучшем из миров, — смекнул Алистер; он смотрел на неё всё время, что хватало сил держать голову, а потом вновь откинулся затылком на твёрдое; соломенный валик и сбитая тряпка чувствовались сейчас как мягчайшая из перин. — А это, значит, и есть чертоги Создателя? Пахнет совсем как у нас в лазарете. — Не спеши радоваться, — осадила Королева с каким-то сумрачным задором и присела рядом. — С Мором покончено, но расслабляться рано. Леса не удаётся потушить вторые сутки. Полгорода в руинах. Амбары разграблены, полный бардак. Отличное время вы выбрали, чтобы отлежаться, Ваше Величество. Алистер захотел дотянуться и дотянулся. Осмотрел внимательнее. Чистая, побелевшая, с фиалковой россыпью гематом, её кожа кое-где была сцеплена нитями и скобами тонкими, как рыболовные крючки. Героиня обняла его осторожно и медленно, в один миг как-то по-особенному ослабевая, будто сбрасывая с себя груз, будто возвращаясь домой. Прижалась щекой; на широких, круглых, горячих плечах Алистера только веснушки и синяки. И не следа Мора. — Ваше Величество! — голос посыльного со стороны двери удержал едва зарождающиеся намерения Алистера тугой, звонкой, колючей скобой. — Воды недостаёт! Генерал Авелин вышла с патрулями, а со стороны Амарантайна вернулись корабли. Вас просят. — Я скоро вернусь, — неохотно отстраняясь, сказала ему на ухо супруга. — Я с тобой пойду. Я, знаешь ли, тоже Величество. — Спокойно, Величество, — вновь осадила она. — Давай без резких движений. Целители больше не могут пошептать на ранку, чтобы всё прошло. Теперь они способны предложить только прикладную помощь. Придётся полежать ещё пару дней. — Вот как. Я подозревал, что вместе с Мором закончилось и что-то ещё. — Магия. Ты бы видел Финна, наткнулась на него по пути сюда. Он носится по палатам со своими царапинами в полной уверенности, что вот-вот умрёт. — Надо же. Выходит, будь я храмовником, остался бы без работы. Здорово, что я король, правда? — Ваше Величество! — требовательно позвали со стороны двери. — Одну минуту, — поймал руку Королевы и удержал её взгляд Алистер. — Ещё одну минуту и можешь идти. Он прижал её немного шершавую, в затверделых дорожках порезов ладонь к лицу и закрыл глаза. И вдруг в тишине, не омрачённой ни одной нотой Зова, услышал совершенно другую мелодию. — Это ещё что за звуки? — Ты тоже слышишь? Люди поют. Снаружи нестройно запевали. Одни — занимаясь делом, вторые — в расслабленном ожидании, третьи просто шатались праздно и немного потеряно — часто поднимая вверх лица и будто спрашивая у неба что дальше, что будет со всеми нами теперь. Но тут же и отвечали себе — теперь поживём. И снова горячо прикладывались к скользкому стеклянному горлу. — Большинство из них пьяные, — уточнила Королева. — И счастливые, — сказали со стороны двери. Алистер улыбнулся тихо. Приподнялся на локтях, чтобы нежно коснуться переносицей холодного лба жены и посидеть вот так совсем немного. Вместе. Близко и хорошо, под песни живых, счастливых людей. Им ещё донесут о потерях. И он ещё не раз сожмёт в ладонях её дрожащие от рыданий плечи. Но сейчас… — Мы сделали это снова. — Да. Теперь уже навсегда… …       Спустя месяц смог от пожара развеялся. Пик Дракона успокоился, ферелденцы вернулись восстанавливать баннорн. В авварских племенах не утихали заупокойные песни. А когда птицы унесли последних павших, Найри покинула оплот Каменный Медведь. Она шла по подгорью медленно, часто останавливаясь на отдых. Плечи и грудь её стягивали верёвки: она тащила на спине увесистую ношу. В этот раз она остановилась, даже не снимая её с себя. Она не собиралась этого делать, но всё-таки не удержалась. Обернулась к Пику Дракона лицом и кое-как выпрямила спину. Авварская краска на её темной коже застарела и растрескалась. А теперь трещины расползлись ещё сильнее, потому что Найри захотелось широко раскрыть рот и громко, как в бою, закричать: — Эй, гора! Слышишь?! Пошла ты лесом, гора! Мы победили! Обломайся и завали! — Да она вроде бы уже. Обломилась и завалилась, — усмехнулись где-то прямо у неё за затылком. — Ты, наверное, была сильно увлечена сражением и не заметила. Найри оскалилась в улыбке и встряхнула свою ношу, как заплечный мешок. — Эй, если устала, давай посидим, — сказал Данарий и ослабил кольцо сцепленных рук у неё под подбородком. — Я всё-таки имею вес в истории, и всё ещё не понимаю, зачем ты взялась меня тащить. Лучше бы оставила. — И ты тоже завали, а? — недовольно вздохнула вперёд Найри. Этот курчавый долбодятел всё ещё делал вид, что не понимает. Она снова пошла: — Я же сказала. Раз в племенах тебя поставить на ноги не могут, надо пошариться по другим местам. — Монна Найри, — обратился к ней Данарий у неё за спиной серьёзно и возвышенно — так, как ей никогда не нравилось. — Даже, если в мире найдётся приспособление, которое позволит мне вновь ходить, без своей магии я всё равно совершенно бесполезен. — Это правда, — легко согласилась Найри, чтобы тот на волне возмущения пробкой вылетел из своей глубокой депрессии. — Видишь, ничего особенно и не изменилось. Верёвки больно врезались ей в кожу, но могучая невварка наклонилась вперёд и удерживающе сжала пальцы на запястье бывшего мага. — Ничего не изменилось. Мы как были повязаны, так и остались. Сотня узлов, помнишь? Ещё сто лет тебя терпеть. Данарий помолчал пару секунд. А потом наконец рассмеялся. …       Там, где стояли войска големов, образовалось поле из камней и причудливо застывших исполинов. Жезлы управления уже не действовали на них. Здесь уже пробивалась трава, а скоро все они обрастут и робким мхом. Наступит время, и путники будут отдыхать в их тени и увешивать просыхающей одеждой каменные пальцы. Но прежде, чем на плечах безжизненных статуй появятся первые гнёзда, Архонт Август прикажет своим людям выкорчевать Шейлу и установить её как нерушимый символ силы и доблести там, куда не пролетит ни одна птаха. …       Морриган стояла на самом ветру, распустив волосы. Лицо её было совсем сухое. Она давно оставила мысли о мести. Даже месть потеряла смысл. Когда исчезла вся магия, древняя и нет… Когда умер Моран… её связь с миром тоже оборвалась. Морриган перестала существовать даже раньше этого восхождения. Забраться повыше нужно было только для того, чтобы уладить детали. Она посмотрела на мир с высоты. Тот был простой и понятный. Его поливали дожди, а когда сезон менялся, высыпал снег. Становилось темно, потом светло. Потом снова темно. Всходил урожай. Рождались и умирали люди. И не только они. Всё было подвластно естественному порядку. Она единственная никогда не уживалась с ним. Конечно, она бы могла попробовать. Умение приспосабливаться — один из верных законов выживания. Она бы это смогла. Но когда умер Моран, внутри у неё тоже что-то оборвалось. Оставалось уладить детали, и потому она скрестила руки, как во время любого разговора, и качнулась вниз. Так не взлетают. Даже Флемет так не взлетает. Но Морриган и не нужно было лететь. Вверх. …       Ещё через несколько месяцев поспели тыквы. Редклиф оплакивал Тегана долго. Замок — ещё дольше. Одним вечером Изольда получила от Короля подтверждение и вышла к народу, чтобы назвать имя нового эрла. На коронацию собралась вся деревня. Хотя ни о какой короне и речи не шло. На голове у Коннора — только рыжесть и его смешные уши. Вместе с магией перестал иметь силу и закон о ненаследии. Жители приветствовали своего эрла скупо, но от души: он был молодой, но уже видалый. Коннор шёл меж рядов своих людей несколько неуверенно. Будто оспаривая своё право на такую честь. Но Редклиф принимал его; несмотря на то, что он сделал, несмотря на то, кем он раньше был, его родина принимала и кланялась ему. И спина Коннора распрямлялась сама собой. Собирая плащом тёплый редклифский ветер, он вышел в самый конец толпы. Разумеется. Эти двое тоже были здесь. Щерились улыбчивыми рожами и раскланялись, как дураки: — Долгой жизни, ваше сиятельство! — О, вы неотразимы, ваше сиятельство! Это ладно. Коннор бы и бровью не повёл, но потом эта парочка учудила невозможное. Бевин, выпятив грудь, выдвинулся вперёд одним уверенным шагом и упал перед ним на одно колено. Сияя почтением и верностью, взял беспалой ладонью край эрлового плаща. И поцеловал его. Через миг, подхватывая сей торжественный момент, точно так же поступила и Амалия. Косы, все в лентах, скользнули по её плечам вниз. А Коннор так и остался стоять с замершим сердцем. Краснея, как переспелая тыква. И прижимая ладони к лицу. … Какое-то время Бевин служил личным стражником эрла. А потом Король и Коннор отправили их с Амалией приручать Эонаровы просторы. Земля там успокоилась, жуткие магические ловушки перестали действовать, а буйные растения не перестали плодоносить. Бывшая тюрьма для опаснейших из магов стала называться замком Эонар, а сам Бевин стал его банном, после того как сам ещё немного повзрослел и оброс не белёсой щетинкой, а очень даже бородой. За следующие несколько лет Коннор, отрываясь от дел, приезжал к ним пару раз. Сначала в гости. Потом на свадьбу. Поговаривают даже, что перед самым торжеством эрл врезал банну кулаком в нос, но скандала не случилось. Наоборот, это был один из их лучших моментов, после которого обоим стало легко. И они остались друзьями до самой смерти. … Хоук, Я знаю, что теперь тебя не отыщет ни один гонец или посыльный. Я бы не заявлял об этом так громко, если бы не пробовал писать тебе все эти годы. А я пробовал. И вот снова. Ничего не поделаешь, похоже, я всё ещё имею острую необходимость в разговорах с тобой. Ты знаешь, бормотать под нос не в моём стиле, поэтому получай. Давай для начала расскажу, как идут дела. От Мора мы оправились. Ну, видно, уже учёные. А вот всё, что касается магии (то есть, отсутствия таковой) — уже интереснее. Ты удивишься, но Круги — никуда не делись. Только теперь это уже добровольные исследовательские центры. Там мозгуют, прикидывают, перебирают литературу — что устарело и отжило, а на что стоит обратить внимание. Как по мне, без магии жить стало сложнее, но спокойнее. Однако! Знаешь, что самое удивительное в этой истории? К усмирённым вернулось… всё. Чувства, эмоции, темперамент — все то, чем должна быть наделена личность в любой уважающей себя истории, снова оказалось при них. А говорили, что Усмирение невозможно отменить или разделать. Видела бы ты лица преподобных. У Искательницы на этой почве случился какой-то личный кризис, но она его ещё переварит. Эта женщина и камни при желании способна переварить. Королевства и Империи пока сидят спокойно и копошатся в своих собственных делах. Тевинтеру пришлось несладко. Оно и понятно, вся система посыпалась. Хорошо, что у них есть Дориан, одна моя хорошая знакомая и Архонт Август. Ты знала, что уже долгое время Тевинтерской Империей командовал эльф? Недавно он явил себя и заявил об этом во всеуслышание. Вот это был скандал! Первый правитель-эльф в Тевинтере! Негодующим остаётся только воротники кусать: не знаю деталей, как так вышло, на за этим Архонтом стоят кунари. Гномы поднялись. Вся эта антимагия затронула моих сородичей меньше всего. К тому же, Тропы опустели, бесконечно охранять входы-выходы теперь не нужно, а пути в забытые подземные тейги доступны — копай, не хочу. Орзаммар, к моему удивлению, стал более открытым. Мне уже довелось иметь дело с их королём. Тот ещё тип этот новый Эдукан! Пыльный Принц. Ворвался, как бронто в алмазный зал, и врыл знать носом в новые порядки. Может, пролёты между кастами теперь станут не такими широкими. А может, ему самому скоро придёт конец. Марка объединилась в одно большое владение. Я недоволен. Было что-то особенное в броской индивидуальности трёх отдельных городов. Но Старкхевен долго без правителя не выдержал бы. Зря наш Певчий себя погубил; у него тут и наследник выискался (а ведь строил из себя недотрогу!). Возможно, однажды он ещё повоюет за свой трон, но пока во главе встали Лорд Эгель и Наместница Флора. Теперь король и королева. В первый год народ трещал ещё вот о чём — мол, произошло последнее в мире чудо, и Лорд Эгель вдруг стал зрячим. Мы-то с тобой знаем в чём дело, но люди уже соскучились по волшебству, так что пусть удивляются. Я всегда за удивление, ты же знаешь меня. Что ещё… Ферелден и Орлей теперь не разлей вода до первого несогласия. Антиву крепко держат Вороны. Ривейнская принцесса отказала королю Неварры и вышла замуж за своего советника. Или библиотекаря. Я не очень-то разбирал. Там сейчас вовсю шпарит кораблестроение, Рюшечка и вся её семья теперь в масле катаются — Антива всеми силами старается заманить её обратно. Пираты ривейнские корабли не трогают, а вот остальным приходится поостеречься. «Корсар никогда не спит, и в каждом порту на тебя смотрит его внимательный глаз». Кун распространился ещё сильнее. Многие сейчас находят в нём смысл. Триумвират вряд ли этим доволен, но у их философии появились новые ответвления, что-то где-то смягчают, что-то наоборот возводят в абсолют. Церковь тоже сияет пуще прежнего. У неё теперь даже есть своя армия. В основном это бывшие храмовники, которые называют себя Инквизицией. И та готова надрать задницу всем, кто подумает оспаривать существование Создателя. К твоей правде они ещё не готовы, Хоук. Даже я не готов. Но, быть может, пройдёт время… С другой стороны, надо отдать должное, Церковь с умом взялась за реабилитацию и поддержку храмовников, когда весь лириум мистическим образом исчез. Верно, своё дерьмо рекомендуется заметать самостоятельно. Орден Серых Стражей с почестями распустили. Никто из них не мог приказать Первому Стражу сознаться, как ей удалось во второй раз убить Архидемона и остаться в живых. Зов Серым больше не страшен — все они пошли своей собственной дорогой. Как я слышал, многие вложили свой вклад в восстановление Андерфельса. Карвер… Хоук, я не стал бы это писать, зная, что ты прочитаешь. Но Младшему хуже всех. Мы видимся редко, но каждый раз я вынужден брать его голову и вжимать в своё плечо, чтобы выплакался. Маргаритка крепко вросла корнями в его сердце. Теперь, верно, навсегда там и останется. Парень взял шефство над твоим мабари и пошёл на службу к Авелин, но живёт вяло. И проклинает день, когда он остался единственным в мире Хоуком. Сама госпожа генерал порывалась уйти в отставку. Чтобы вместе с Донником воспитывать сына в какой-нибудь спокойной деревушке. Ага, конечно. Авелин заскучала и вернулась, не прошёл и год. Правда, в армию её уже не пустили, а вот командиром денеримских стражников она стала очень легко. И муженька за собой потащила. Сын у них, кстати, такой же рыжий, как и она. И такой же командир. Может быть, однажды даже встанет по правое плечо от принца. Ах да, принц. Вот что скажу, так бурно Ферелден ещё никогда не гулял. Вместе со всеми этими генералами, командирами, редклифскими эрлами, Фергюсами и Анорами даже меня позвали. За его рождение переживало всё королевство: ходили слухи, Королеву преследовали сложности, пока она вынашивала сына. Но всё обошлось. Парняга замечательный. Король Алистер падал в обморок пару раз за вечер. По крайней мере, так я всем рассказываю. Представь самое глупое лицо на свете. Именно с такой физиономией Алистер обращался к любому, кого успевал схватить, даже к собственной супруге и лепетал: «Посмотри на моего сына! Нет, ну ты его видела?!» Спорю на золотой, что видела, Ваше Величество. Знаешь, они пригласили меня ко двору. Предложили стать Первым Писарем и каким-то там председателем в коллегии новых учёных. Я больше сказочник, не учёный. Но прежде, чем написать о своём согласии или несогласии, я хочу рассказать ещё кое о ком. Ты же помнишь Вестницу? В один из месяцев после победы, когда мы ещё искали тебя, она пришла ко мне. Мне подумалось, что она хочет сообщить что-то о тебе, но Лавеллан только выкупила у меня моё второе лучшее перо и попросила научить её писать неразработанной рукой. Я научил. Весь следующий год она писала, как бешеная. Я ещё никогда не видел, чтобы так писали, Хоук. Она писала о Творцах, об эльфах, о правдивой истории Элвенов и об Ужасном Волке. Никогда я ещё не видел, чтобы так писали: будто вот-вот наступит конец света, будто ещё секунда и она погибнет прямо здесь, прямо у меня на столе. Пару раз она была очень даже близка, но я вовремя её отпаивал и заставлял употребить хотя бы пару сухарей с маслом. Она писала и переписывала, писала и переписывала. Иногда Лавеллан бредила и говорила, что ты снишься ей и очень помогаешь в её деле. Она оставила один экземпляр мне на публикацию, а второй забрала с собой. Я наблюдал за ней издалека. Лавеллан вернулась к своим обязанностям Первой, но жила теперь не только в своём клане. Она появлялась везде, где были эльфы — долийцы или нет. И она рассказывала его историю. Развёрнуто и детально, как только могла. Она продиралась через невежество долийцев, как сквозь колючие заросли. Но постепенно, со временем, с годами, к ним всем начало приходить понимание. И где бы Вестница ни оказалась, она бесконечно спрашивала себя. Что бы он сделал, если бы у него было больше времени. Если бы она смогла его убедить, а он отважился бы принять мир, какой он есть. Что они вместе могли бы для этого мира сделать… Она изобрела вещество, которое позволяет смыть валаслин, и даже лично начала устраивать в кланах «обряды освобождения». Она выступала против рабовладения в Тевинтере и развернула вместе с Дорианом целую кампанию. Наняла Железного Быка в сопровождение и околесила весь Тедас. Даже успела пошатнуть веру нового ордена Искателей (Кассандра впала ещё в один личный кризис, но и его она с достоинством переварит, как камень). Церковь и некоторые организации начали видеть в ней опасность, но лично я вижу только эльфийку, которая хочет рассказать правдивую историю того, кто ей важен. Она вдохновила меня. Я тоже должен рассказать твою историю, Хоук. На этот раз уже по-крупному. Все они до сих пор думают, что Мор закончился, когда Героиня Ферелдена сразила своего второго и последнего Архидемона. Но ты была там. Ты была — там. Мне-то это известно. И я не вижу для себя более достойной альтернативы, чем посвятить свою жизнь этому труду. «Великая Защитница и вся необъяснимая хурма, куда она влипала» (ладно-ладно, над названием я ещё поработаю). В конце концов, ты была — там! Им придётся это признать. Потому что, если бы тебя там не было, то сейчас ты была бы с нами. Я боялся, что Фенрис не переживёт. Он казался слишком спокойным и сосредоточенным — и это вызывало больше всего опасений. Лучше бы он в ярости разнёс какое-нибудь имение, вышел на откровенный разговор, запил, в конце концов. Но нет, он был слишком занят. Сначала он искал магов, которые могли бы ему хоть что-то объяснить, потом остатки самой магии — жадно, как храмовники искали крошку лириума. Мир перестал быть магическим, но иронии не растерял: и тот, кто воротил нос от всякой магии, теперь метался по миру в поисках хоть какого-то прикосновения к Тени. Не говоря уже о том, что он участвовал в каждой экспедиции вглубь Пика Дракона. Он уверял, что ты жива, и что ты снишься ему. Я не очень-то верил, потому что в то время весь Тедас спал совсем без снов. Теперь я думаю, что к эльфам сны вернулись раньше, чем к остальным. Даже я недавно начал их видеть. И сегодня, Хоук, я увидел там — тебя. Это и заставило меня взяться за ещё одно письмо. Вдруг наш Эльф прав. Вдруг ты… …       От маленького озера тянуло прохладой. Две статуи, изображающие больших оленей, держали беззвёздное небо на рогах. Тихонько поскрипывала влажная по ночи листва. Фенрис остановился. Сбросил скарб. Осмотрелся в поисках подходящего места. Последняя группка исследователей, которая даже спустя годы ещё не бросила это занятие, уверяла, что здесь окостеневшая Завеса должна быть тоньше всего. Фенрис с толком, которому позавидовал бы любой деревенский охотник, расставил ловушки от зверья. Распалил тубу переносного костра, похожую на бревно-скворечник. И сел, вытянув ноги. Место было ничем не примечательнее других, где он останавливался. Разве что за ночлег здесь пришлось посражаться с жирной виверной. Драконы исчезли, и эти ящеры, видно, почувствовали себя полноправными хозяевами пещер. Фенрис, прикусив верёвочку, забрал волосы в хвост, чтобы не мешали. Размолол в ступке пахучую пластинку, выкупленную у местных племён. «На утенеру», для продолжительного сна. Правда эта их утенера за тридцать медяков держалась не больше пары суток, после которых трещала голова и зверски хотелось есть. Фенрис медленно растолкал пластинку. Медленно — потому что проклятые пальцы снова его подводили. Тот красный лириум не исчез бесследно, как драконы. Он оставил тремор. Теперешние лекари говорили, что это не пройдёт. Впрочем, чем крепче пережать руками меч — тем меньше это мешает. Свет костерка освещал его смуглое лицо. Когда он закончил, всыпал в ступу древесной шелухи и поджёг. Щурясь, раздул дымок и опустил недалеко. Теперь всё, что оставалось — это дышать. Фенрис сложил руки под белым шерстяным пончо и опустил подбородок. Сон шёл к нему тяжело, будто на виверновых лапах. Но проглотил быстро — враз стало тепло. Он обнаружил себя перед камином. Протянул руки над огнём — не дрожат. Верный знак, что сон будет добрым. — Будешь продолжать в том же духе, эта дрянь тебя погубит, — сказали у него за спиной. Фенрис усмехнулся: нашла чем пугать. Он обернулся неспешно, Хоук спускалась с короткой лестницы, и свет свечей играл на её коленях. Вместо красного боевого одеяния — атласный пеньюар. Она была у себя дома. Фенрис любил, когда получалось уснуть так, чтобы оказаться именно здесь, в её особняке, в Киркволле. Правда иногда тот нет-нет, да превращался в полуобжитое убежище, где он сам перебивался те шесть лет. Да, ему нравилось, когда он засыпал именно сюда. На самом деле, он уже давно поселился здесь: у него даже появилась собственная домашняя одежда. На тот же манер, что у Хоук, только немного строже и чёрного цвета. Если бы в этот сон сумел затесаться Варрик, непременно сказал бы, что пора снять эту траурную пижаму, пока та намертво не приросла. Хоук обняла и забралась под неё руками. Фенрис закрыл глаза, немало мучаясь: прикосновения всегда были как наяву. Они стояли так очень долго прежде, чем Фенрис спрашивал: — Где ты, Хоук? — Ты мне скажи. Твой сон, и это ты сюда приходишь. Она сделала вид, что внимательно оглядывается, уложив висок на скат его плеча. — Наверное, оно, это место, что-то для меня значит. Как будто я его составная часть. У Фенриса холодело внутри, когда она начинала так говорить. И тогда он повторял свой вопрос по-другому: — Где мне тебя искать? — Каждый раз ты спрашиваешь так, будто у меня может появится новый ответ. Может, и правильно делаешь. Есть такие сны, в которых я обязательно рано или поздно оказываюсь в Тени и ищу выход. Но эта Тень теперь отдельная и никак не меняется. Здесь просторно и твёрдо, но насколько просторно и насколько твёрдо мне неизвестно. Прямо сейчас я знаю только об этой комнате. И, думаю, я здесь, потому что я тебе нужна. — Ты и представить себе не можешь, — вышептал поверх её головы Фенрис, не потревожив дыханием ни один волосок. — Я приду за тобой, Хоук. — Конечно. Ты приходишь почти каждую ночь. — Нет, — сказал Фенрис, глядя вперёд. — Я приду за тобой. Эпилог - https://ficbook.net/readfic/511031/24109072