Тедас. Однажды и навсегда

А потом она подошла и ткнула Корсара пальцем. Он посмотрел на неё чуть растерянно... но не исчез! Не рассыпался песчинками и не растаял в воздухе. - Ты, - сказала Хоук, с трудом разлепив губы. Не видение. Настоящий! - Ты! – она трогала его жесткие курчавые волосы, не отдавая себе отчета, сжимала пальцами смуглявые уши, тянула щёки в разные стороны. И Корсар не очень-то старался вырваться. Возмущался, но от рук её не отстранился ни на шаг: - Ай… Тихо! Щека… Шыка-а! Да я это, я! Только вот не пойму никак, рада ты этому или нет. Ай! Только не уши. Только не уши! - Монки! Это был он и не он одновременно. Хоук помнила его юрким, и напускно грозным юнцом; «корабельной обезьянкой», который носил повязку просто для важности и умел петь орлесианские песни так, что в груди щемило. А сейчас она увидела другого Монки – всё такого же кудрявого, всё с той же повязкой, занимающей теперь пол-лица, - но другого. Он был… выживший. Тысячу раз повзрослевший, но исхудалый. Похожий на больную дворнягу. - Монки. Живой… Она обняла его крепко – как год назад после того самого шторма, что сделал из них не просто случайных знакомых. Он был ниже Хоук – стоял, замерев, и дышал ей в ухо. Смущенный, понимающий, что совсем скоро ему придется многое объяснять, многое вспоминать и много стыдиться; но, даже несмотря на это, Хоук почувствовала, как его плечи чуть расслабляются под её руками. А потом вдруг напрягаются снова. - Защитница. Не могла бы ты подольше меня обнимать. Потому что, когда ты закончишь – меня ждет расправа. И, кажется, очень жестокая. Фенрис, не оставивший эту сцену без своего пристального наблюдения, пренебрежительно отвёл взгляд. Прошелся по «Двуглавому», как по своему собственному кораблю, опустил сундук с выигрышем на один из палубных коробов. - О! – и главная причина его натянутых нервов, будто вспомнив что-то приятное и важное, суетливо обернулась - подхваченная каким-то нетерпеливым порывом, подвела к нему кудрявого. - Монки, знакомься, это Фенрис. Тот самый Фенрис, который… - Мы знакомы, - сказали они хором. Хоук прикусила язык. Подумала, не буду спрашивать – сами расскажут. И Монки рассказал: - Я выловил его в море. Он тонул, а я его спас. - Не то чтобы я не благодарен, но о спасении речи не шло. Я бы доплыл. - Доплыл? Да кто же плавает с такой фиговиной на груди? - кучерявый Корсар ненамеренно, скорее просто не удержавшись, постучал костяшкой указательного пальца по нагруднику Фенриса и стучал до тех пор; пока глухой стук не сменился на его же верещания. - Ауч! Спокойно! Я понял! Не трогать фиговину, ясно! Можешь уже отпустить! Я думал, мы друзья! Фенрис неспешно разжал ладонь и возвёл глаза к небу. Над «Двуглавым» летала шумная стриж-чайка, кружила рядом со скрещенными мачтами, но присесть ни на одну из них не решалась: пернатое тварьё чары обычно за версту чует, а эта или очень смелая, что так близко подобралась или просто чутьё у нее притупилось. Совсем как у Фенриса – он осознавал, что находится на борту корабля, который в прямом смысле слова просто светится магией, он смотрел на так называемого Корсара из легенд, которого откуда-то смутно помнил… но так и не смог унюхать подвоха! Не было его! Монки действительно оказался другом Хоук, и заколдованный корабль этот теперь для них – дружеский. - Монки, - с искренней улыбкой сказала Хоук, и это стало последним для него подтверждением. - Я рада, что ты жив. Молодец, что спасся. Монки отчего-то потупился. Не от смущения. Ему повезло, что один глаз у него был постоянно скрыт – другой всегда можно было почесать, потереть и этим самым спрятать взгляд так, чтобы никто ничего не заметил. - Я… - Ты всё носишь эту глупую повязку? – с улыбкой спросила Хоук и протянула руку. – Дай-ка сниму. На лицо твое посмотрю; я уже и не надеялась вновь тебя увидеть. Но Корсар перехватил её ладонь. Резко и твёрдо, так, что у неё и мысли не возникло, с каким трудом он сейчас совладал с собой, чтобы не отшатнуться в ужасе. - Хоук, - сказал Монки, и голос его стал сухой, как деревяшка, никогда не знавшая ни дождя, ни моря. - Не надо. Там теперь… всё по-настоящему. Рука Хоук дрогнула и опустилась, мелкая морская птица над кораблём на долгий миг перестала кричать. - И я не спасся тогда, - тихо добавил Монки. – Я струсил. Чайка решилась, села на корабельную мачту. И ничего страшного с ней не случилось. … - Мой «Двуглавый» хорош ещё тем, что запасы рома тут неисчерпаемы! Улыбаясь взволнованно и гордо, Монки уже успел насобирать в охапку сосудов разного объёма и содержания и всё равно подступился к шкафчику, на дверце которого был вырезан очень веселый и довольный череп. Хозяин корабля зубами дёрнул ручку – отворил, выбрал самую пузатую, самого торжественного вида бутылку. Руки у него были уже заняты, взглядом он попросил помощи у Фенриса, и тот даже согласился помочь. - То есть, приносить сюда можно что угодно, не только ром, - говорил Корсар, звеня и суетясь. – Факт в том, что пока бутылка на борту – жидкость в ней не кончится. - Полезно, - впервые восхитился «Двуглавым» Фенрис, рассматривая содержимое шкафчика с веселым черепом. - Да уж. В легендах о корабле Корсара такого не пишут. В каюте, где они находились, стены были – сплошные шкафы. На них и на круглом столе перед Хоук лежала пыль. Целый год, кажется, лежала, и никто её не убирал. Она смахнула со стола всё и разом, поймав с помощью магии воздух, и ветерком пустив его по столешнице. Корсар путешествует один. Нет у него команды. Некому сметать пыль. С кем же он тогда пьёт из бездонных бутылок? И где пьёт, если не за этим столом? - Хоук? – окликнул её синеглазый пират, сквозь забор стеклянных горлышек увидев невеселое выражение её лица. - Послушай, Монки. Тебе не обязательно рассказывать нам, что произошло, и как ты стал Корсаром. Он опустил взгляд и опустил на стол бутыли – неаккуратно и громко, словно стараясь, чтобы за их стуком и звоном неслышно было его рваных, коротких фраз. -Нет. Мне хочется. Я ещё ни с кем не говорил. Об этом. Да и вообще, по-правде, давно ни с кем не говорил. Ничего не ответив, Хоук подалась вперёд и с готовностью уложила руки на стол. Монки почему-то сделал вид, что этого не заметил. Несколько растеряно обернулся на Фенриса; эльф, которого он раньше знал только из её рассказов, был совершенно таким, как он себе и представлял. Сильным (это же каким надо быть, чтобы каждый день носить на груди броневую фиговину и не ныть ежечасно!), отважным (это же каким надо быть, чтобы так уверенно ринуться переплывать расстояние, которое даже для корабля не маленькое) и немного странным (внешний вид, так и быть, тут не в счет). Одним нажатием большого пальца Фенрису удалось откупорить торжественную, до самого края наполненную бутыль. Всё тем же большим пальцем он провел по влажному кругляшку на самом верху вытянутого горлышка и, дегустируя, слизнул собранные капли. Потом изогнул бровь, поколебавшись, ввинтил обратно пробку и спрятал опробованный напиток куда подальше. Монки добродушно усмехнулся: - Ну вот. Ему не понравилась моя хмельная настойка на рыбе. - Он рыбу терпеть не может, - отозвалась, пожав плечами, Хоук и удивилась, как просто и тепло, почти по-семейному прозвучала эта фраза; ей захотелось продолжить. – Но зато любит яблоки. И молоко. - Кажется, у меня было что-то на яблоках. Надо там, где вино стоит, посмотреть. - Большая же у тебя коллекция. Корсар разобрался с бутылками и стыдливо потер шею: - Клянусь пьяной каракатицей, оно само как-то за год собралось. Ты попробуй – выбери себе что-нибудь. Вы мои гости и греметь мне якорями, если… - Монки. - А-а, вот только из еды мало что есть. Я редко спускаюсь на берег за провиантом. Не хочу оставлять без присмотра корабль. Такое добро… - Монки! Он осекся. Вздрогнул и сел, понимая, что о еде они говорить больше не будут. Помолчали. К ним присоединился Фенрис, поставил на стол, по его мнению, единственно достойную добычу из шкафчика. - Монки… Сколько тебе лет? – спросила Хоук, удивив их обоих. - Пить и плавать мне уже можно, - Монки широко и несерьезно улыбнулся, однако с усердием принялся вспоминать. – А так… двадцать два или что-то около того. - Я имею в виду, ты же молод. Девчонка из таверны, наверное, до сих пор хранит песни «Бешенного Глаза». - И пусть хранит. Среди плеска моря за бортом и вина в бутылках послышался смешок. Уголок губ Фенриса дёрнулся вверх: - Значит, ты только и делаешь, что плаваешь и пьёшь. И великий Корсар после этого сгорбился, заковырял ногтем бумажную эмблемку на одной из бутылок, запыхтел. А Хоук уставилась на своего избранника изумленно и осуждающе: посмотрите на него, сам-то был не особенно старше, когда сидмя сидел в особняке Данариуса и без продыху его же вино потреблял. - А что мне остается? – буркнул Монки, не отрываясь взглядом от терзаемой эмблемки. - Все видят «Двуглавого», пугаются сказок. Меня никто не трогает пока. Что мне остается? - А на всех берегах сейчас Мор, - сказала Хоук без вкрадчивости, как факт. Монки, кажется, сей факт был известен, но он резко поднял голову и сам чуть не вскочил с места: - Я не брошу этот корабль! Никогда больше! - Больше?.. - А ты не узнала, да? Наш «Третий Рог» не узнала? И Хоук непроизвольно обернулась по сторонам. Будь она на палубе, эффект был бы другой: здесь-то ей что узнавать – вокруг одни пыльные шкафы с бутылками. Монки заметил её замешательство. - Эх. Якорь мне… Объяснить всё это будет сложнее, чем я думал. И вздохнул: - Хоук. Ты помнишь полый чугунный битенг на палубе? Я еще на него забирался, когда песни пел. - Помню. Он кивнул кучерявой головой и втянул воздух сквозь стиснутые зубы: - А помнишь, я говорил, что ловкий и могу пролезть куда угодно? - Видишь тот корабль, - говорит Кастильон. - Вижу. - Поворачивай к нему на десять градусов по моей команде, - говорит Кастильон. – Один… - Это глупость! – кричит он. – Корабли столкнутся! - Два, - говорит Кастильон. Пираты прижимаются к поручням, готовясь встретить столкновение. Смотрят на него непонимающими глазами. Он нервно улыбается: - Дурацкий из тебя вышел капитан! - Давай! – командует Кастильон. Он резко дёргает колесо, и нос «Третьего Рога Кунари» смотрит в ту же сторону, куда поворачивает быстро сокращающий расстояние корабль-соперник. - Я хочу, чтобы вы знали, - говорит Кастильон, обернувшись к прижухлой команде, но он не слышит его, зато слышит, как на том корабле кричат и бьют в колокол, видит, как в воду прыгают люди. - Это всё – ради вашего капитана. Ради той, кто из шавок сделала вас мужчинами. Голос у Кастильона даже перед смертью остается решительным. Он сжимает своё плечо, на раненой руке, на концах его жестких пальцев собираются тяжелые капли крови. Падают вниз, исчезают в древесине корабля. Он пятится. - И если она научила вас пиратской гордости, - продолжает говорить Кастильон, не обращая внимания ни на кровь, ни на крики за спиной. – То встретьте смерть, как подобает пиратам – бодро. И ни о чем не жалея. Он вертит головой. Видит вражеский корабль совсем близко, а ещё вдруг замечает, как пираты смотрят на Кастильона со спокойными, проясненными лицами. Как они отпускают поручни, и пальцы их не дрожат. Как гордо они выпрямляют спины. Пираты достойные своего капитана. - Монки, - улыбается Кастильон и смотрит на него вполоборота. – Споешь? - Я… - и он снова пятится. – Я… нет… Не хочу! Он смотрит на свои ноги. Его ноги бегут. Он бежит, ничего не соображая: - Не хочу! Не хочу умирать! Вы что хотите делайте, а я не… Под руками своими он видит битенг с круглой дырой, в которую он часто совал голову, зная, что пираты иногда прячут внутри бутылки с самым лучшим ромом. И он не понимает, как ему удается протиснуться в эту дыру полностью – с руками, ногами и всем остальным. Он слышит, как корабль скрипит, и что-то громыхает, слышит, как озлобленно кричит боцман: - А ну стой! Ну я ему покажу… Я отучу тебя забираться в щели, ползучая тварь! В тесноте он стискивает себя руками. В жизни его обзывали по-всякому – он научился пропускать оскорбления мимо ушей. Но теперь ему сделалось больно до слёз. Он жмурится с силой, скрючиваясь в битенге, и не видит, как Кастильон останавливает боцмана и… Всё взрывается. Рушится. Жжется. Он кричит: в лицо будто раскаленное масло плеснули. Он слышит, как о битенг ударяется вода. Или, как битенг ударяется о воду. Потом всё затихло. И сделалось нечем дышать. - Этот лириумный огонь и даже чугун расплавил. Но это меня, наверное, и спасло: он бы на дно меня потянул. Задохнулся бы. А так – только лицо опалил. И глаз теперь… Монки замолчал. Наконец оторвал прилепленную к бутыли бумажку и теперь очень сосредоточенно скатывал её в пальцах, превращая в бумажный ком. А смотрел мимо – куда-то сквозь пальцы и даже сквозь стол. - Переживаешь? – осторожно спросила Хоук. - Из-за глаза-то? - Нет. Из-за того, что спрятался, а не встретил смерть бодро и по-пиратски? Он вздохнул. Положил бумажный комок на столешницу и щелчком катнул его между бутылками. - Они все… так смело стояли. Никто не дрогнул. Один я, как крыса… Как ползучая тварь… И где справедливость? Они мертвы, а я – Корсар с большим кораблем. Становилось темно. Хоук подумала, что бессмысленно будет его сейчас утешать или оправдывать; встала из-за стола, чтобы пожечь закопченные каютные фонари. - Но ты сказал, что этот корабль и есть «Третий Рог», - сказала она, перебрасывая огонёк с ладони на очередную свечу. Монки поднял на неё взгляд, чуть прищурив глаз из-за внезапной яркости: - Только наполовину. Другая половина «Двуглавого» - это то судно, с которым мы столкнулись. - Как такое возможно? – Фенрис опустил локти на стол и задумчиво поднес к губам кулак. – Оба корабля были уничтожены взрывом. Даже я это видел. - Не просто взрывом, – сказал Монки. – Лириумным взрывом. Он приходил к морю каждый день. Пришёл и тогда. Долго торговался с лодочником, долго плыл до места, которое все лодочники города называли теперь «красная вода». Долго всматривался в действительно красную и блестящую, как рубин, воду. Здесь столкнулись и сгорели два корабля. Здесь должна была быть его могила. - А потом я нырнул. Проплыл вглубь, насколько мог и увидел… Хм-м, попробую на примере. Покажу вам сейчас кое-что, не пугайтесь. Тут Монки забыл о своей речи, потянулся за ближайшей бутылкой и, схватив её за горло, шарахнул о край стола. Но она не разбилась. Он замахнулся вновь – и снова ничего не вышло. - Дай сюда, - покровительственно протянул руку Фенрис. Принял нежелающую биться бутылку из рук её хозяина и легким, будто бы тысячу раз отработанным движением, зашвырнул её в стенку шкафа. Вдребезги. Профессионал. Монки благодарно кивнул, и не успела Хоук даже подумать короткое «ну и зачем?», добавил: - Смотрите… Стекляшки задрожали на полу. А потом вдруг плавно поднялись в воздух, словно были нанизаны на невидимую веревочку, которую потянули вверх. Бусинами застыли вокруг них крупные винные капли. - Я не знаю как, - сказал молодой Корсар, спокойно глядя, как битое стекло мозаикой собирается вновь в бутылку, и как прыгают капли в целое – целехонькое! – бутылочное горлышко. – Не знаю, что это за колдовство, но обломки двух кораблей срослись. Совсем, как вот эти вот осколки. Да ещё и светились, озаряя воду красным светом! Светом того жуткого взрыва. - Ого, - протянула Хоук. – А если стол? - Что? Она уселась на свое место, похлопав ладонью по столешнице: - Ну, если мы стол разломаем, он тоже сам починится? - Д-да… Но дело не в этом! – мотнул кудрявой головой Монки. - Я нашел на дне корабль! Подумал, нужно доплыть, вдруг там тела остались. Или ещё что… Подумал, пусть он будет мемориалом. - И доплыл? - Доплыл! - Там же глубоко было… - Духи морские! – воскликнул синеглазый плывун и возмущенно стукнул руками по столу – воссозданная бутыль пошатнулась, но не упала. - Я тебе о таком рассказываю, а ты к мелочам придираешься! - А интересно… - примирительно пожала плечами Хоук. Монки вздохнул: - Я зелье выпил. Ну, зелье, которое позволяет долго не дышать. Хоть на дно ныряй, хоть вешайся! Хоть глотку тебе порежут – а жить все равно будешь, пока зелье действует. А! У меня где-то осталось несколько флаконов даже. - Потом поделишься. Тему не меняй. - Это я тему меняю?! - Итак, ты нашел двуглавый корабль на дне, - тактично потушил назревающую перебранку Фенрис, плеснув вина в Корсарову чарку. – Но потом… не руками же ты его на поверхность поднимал? - Ну-у… Не то, чтобы руками. И это ещё спорный вопрос: кто кого на поверхность поднял. Он плывет и думает, что с пустыми руками не вернется. И пусть чудной и жуткий корабль навсегда останется здесь, захороненный в песке, поросший илом и водорослями… Пусть навечно останется мемориалом, но он непременно унесет с собой его частичку. Обломок мачты или один из уцелевших гафелей: чтобы до глубокой старости помнить о стыде своем и о трусости. С такими мыслями он берется за торчащий беспарусный гик… И от прикосновения корабль… оживает! Выбирается, вздыбливая песок, как огромное, долго спящее на дне чудовище. Он поражен и напуган, но не может уплыть: новорожденный, но сильный подводный поток бросает его вниз на раздвоенную палубу. Корабль жив. Корабль хочет видеть солнце и вспомнить ветер - устремляется к ним навстречу с такой скоростью, что невольный пассажир чувствует себя раздавленной и размазанной по палубе морской звездой. Вместе с ними вверх поднимаются целые облака огромных пузырей. Мечутся бешенные рыбы, спеша убраться с их дороги. Он жмурится: мелкие рыбешки не успевают – липнут к телу и лицу. Корабль ликует. Корабль нашёл хозяина и светится лириумом и счастьем. А хозяин его, в конце концов, открывает синий глаз и видит синее небо. И начинает глубоко, жадно дышать. Не потому что действие зелья закончилось, а потому что ему так хочется. Рядом, тыкаясь носом в правый борт, плещется пустая лодочка. Недалеко проходит торговый шлюп, и кто-то на его борту громко кричит про Корсара и про корабль с двумя головами. Он лежит на спине. Кругом бьются скользким телом о палубу паникующие рыбы, а он остается неподвижен. Замирает, пытаясь понять, к чему и зачем эти крики. И когда понимает – сердце его замирает тоже. - Так я и стал Корсаром – капитаном «Двуглавого». Монки откинулся на спинку стула, вскинув подбородок, и взгляд его полон был гордости. …Но был в нём и страх. - Наслаждаешься славой? – отсалютировала чаркой Хоук и сделала большой глоток за здоровье легендарного Корсара. Тот пожал плечами: - Ага, пока кто-нибудь не узнал, что я ненастоящий Корсар. - Отчего же ненастоящий? - Да оттого, что, по легенде, Корсар – бессмертный, и его все боятся. А мой вид, увы, не очень-то грозный. И обычно, когда меня протыкают мечом - я умираю. Монки пытался шутить, но его широкая улыбка не нашла отражения на лице Хоук. Потому что и ему, и ей понятно было: однажды настанет день, когда кому-нибудь захочется владеть волшебным непотопляемым кораблем, который может ходить без парусов и в штиль, и в бурю, храня в своем теплом брюхе неисчерпаемые запасы вина и рома. «Двуглавый» настолько хорош, что даже байки о бессмертном Корсаре могут не сдержать завистников. И тогда в одиночку путешествующему Монки нелегко придется. - Но прежде... я должен сделать кое-что, - вдруг серьезно объявил он, глядя в сторону. – Найти и убить того, кто это сделал. Кто вас с капитаном преследовал, погубил корабль… и всех… Клянусь… Тот, кто это сделал… - Тот, кто это сделал, уже мёртв, – сказал Фенрис. - Можешь считать своих друзей отмщенными. И в наступившей тишине Хоук отыскала под столом его руку. Которую он тут же и отнял: всё в порядке, не надо его утешать. Монки расхотелось пить вино, а захотелось просто воды. - Якорь мне… - выдохнул он тихо. - А как… Когда же… И что вы… - Это очень долгая история, Монки, - предупредила Защитница. - И вряд ли ты поверишь всему. Корсар подпрыгнул на стуле, словно подброшенный пружиной: - Но я же вам рассказал! Вы же мне поверили! И добавил осторожно и тихо: - Ведь поверили же? … Чтобы показать синеглазому пирату своё доверие, Хоук пришлось всё ему рассказать. Или почти всё. Потому что в каждой истории есть слова, над которыми доверие не имеет власти. Хоук говорила и диву давалась: Монки оказался удивительно хорошим слушателем, а у нескончаемых Корсаровых запасов обнаружилось к тому же удивительное свойство: от них пьянели очень медленно – даже, можно сказать, почти не пьянели, потому что все трое видели, что бутыли остаются полными, и разум полагал, что они и не пили ничего вовсе. А, может, просто напитки им попались совершенно не крепкие. - А Мертвецкий остров снова сводит нас вместе, - смеялся Монки по окончанию рассказа. – Значит, реликвия, за которой тогда охотилась капитан Изабелла оказалась Ключом к всемогущей Силе? Я знал, что у неё настоящее чутье на редкости! А можно мне взглянуть? - Как можно отказать великому Корсару? Фенрис?.. Хоук обернулась к нему и увидела, как резко изменилось его лицо: к нему только что пришло осознание, что оставить сундук с идолом на палубе без присмотра было не очень хорошей идеей. Все трое ринулись наверх. Но сундука на месте уже не было. … - Не надо! Не бей! Да я ведь уже вернул вам всё! Им повезло, что вор не успел далеко уйти. Он даже не сошел с корабля: сходня его не слушалась, а прыгнуть он не решился: испугался убиться о причальные доски. Теперь он лежал, поваленный на палубу вниз подбородком и жалел, что не спрыгнул. Это был Некромант. И Некромант был жалок. Ему, наверное, до трясучки обидно было, что план по захвату идола провалился, и теперь он сам захвачен. Да ещё и страха натерпелся, и нехилый удар под дых пережил: Фенрис был страшен и не сдерживался. Ему давно уже хотелось действия – после всей этой муторной погони за пиратским кораблем, после всех махинаций с монетой и долгих разговоров за круглым столом в каюте… Незваный гость? Да ещё и пират из шайки Израма? Великолепно! Повергнуть и прижать коленом для верности. - Мне же дышать нечем! Госпожа, - притиснувшись к «Двуглавому» щекой, он кое-как сумел поднять взгляд и узнать Хоук, стоящую рядом. - Госпожа! Вы же меня помните! Там в кустах!.. Вы мне помогли! А потом – и я Вам, помните? Но несмотря на все его надежды, легче ему не стало. Наоборот – остроухий захватчик еще больнее скрутил руки за его спиной и сказал ледяным голосом: - Закрой рот. Потом расскажешь мне, чем вы друг другу в кустах помогали. Хоук очень захотелось засмеяться, но она сдержалась: один единственный её задорный смешок сейчас мог сломать Некроманту хребет. - Так мы его убьем? – немилосердно спросил хозяин корабля, на который проник вторженец. – Или связывать будем? - Связывать! – тут же выбрал из двух зол Некромант, хотя его-то уж точно никто не спрашивал. Хоук все-таки засмеялась: - Наш гость желает быть связанным. Уважаемый Корсар, у Вас на корабле найдется гостевая веревка? - Есть обычная, - не понял юмора Монки, а Некромант не понял, почему этот кудрявый парень отвечает за Корсара. - Сойдёт, - дал добро великодушный Фенрис: держать дергающегося длинноволосого пирата быстро надоедало. - Да пустите вы меня. Куда я теперь денусь? Меня же Израм убьёт, если я без идола вернусь. - «Если»? – поразившись его оптимизму, переспросила Хоук. Некромант страдальчески закатил глаза и надолго замолк, ткнувшись в доски носом. На Гварен давно опустилась ночь, но на «Двуглавом» было светло, словно во время раннего заката. Корабль мягко светился под ногами, и от этого красноватого света бледные щёки Некроманта казались младенчески-розовыми. Хоук даже стало его немного жаль. И чего он с этим Израмом повёлся?.. Монки принес веревку. Фенрис умело, даже как-то мастерски стянул узлами тощие руки горе-ворюги. И скрученный пленник подал слабый голос, только когда его встряхнули и усадили у кормы: - Позовите Корсара. - Он прямо перед тобой, - торжественно сказала Хоук, закинув руку Монки на плечо. Тот, чуть виновато улыбнувшись, пошевелил пальцами ладони поднятой в приветливом жесте. Некромант ещё сильнее погрустнел, но потом вдруг собранно нахмурился и склонил голову: - О, Корсар! Я – пират и прошу о твоём покровительстве! - Ох… - только и смог ответить Монки. - Прошу тебя! Иначе мне не жить. Возьми меня на свой корабль. Я умею ставить ловушки, могу драить палубу, носить тяжести. Знаю три языка! - Ничего себе… - Пожалуйста! Ну нельзя мне больше на берег. Израм меня прикончит, а не прикончит – так продавать станет, а это ещё хуже. - Ну-у… - Я играю на лютне! - Уо-о-о! - Решать тебе, Корсар, - пожала плечами Хоук, когда Монки повернул к ней голову, и во взгляде его читался вопрос, который задает ребенок, впервые оказавшись на животном рынке – «мама, можно мне собачку?». - Тогда… хм, оставайся? Некромант чуть не ударился о палубу лбом в порыве благодарности. - Я бы не рассчитывал на его верность, – сказал свое слово Фенрис. – Он только что предал своего капитана ради собственной шкуры. - Его капитан хотел скормить Некроманта мертвецам, - снова пожала плечами Хоук. – Моя верность после такого тоже бы пошатнулась. - Некромант? - Его прозвище. - Вижу, вы успели с ним хорошо познакомиться. И она ой как пожалела, что завела разговор о пошатнувшейся верности. Поспешила перевести тему: - В любом случае, он знает, что я маг. Знаешь же? - Знаю… - опасливо отозвался Некромант. - Ну и так вот… Хоук опустилась рядом с ним на корточки и взглянула прямо в глаза: - Я заклинаю тебя. Если ты обманешь или предашь Корсара… умрешь на месте и в ту же секунду. Понял? Монки смущенно и глуповато улыбнулся. Фенрис скрестил руки и дунул на челку. Некромант сглотнул, закивал со всем своим рвением. - Хорошо. Тогда… именем Мага из Магов, - сказала Хоук таким страшным голосом, что её собственная кровь едва не застыла в жилах. – Да будет так! И двинула его головой о корабельную перекладину. Знатоку трёх языков многого не требовалось: он сполз вниз, подобно пустому и зачем-то перевязанному мешку. Хоук поймала на себе взгляды и объяснила: - Чтобы не думал, что я тут с ним шутки шучу. - Впечатляюще… - проронил Монки, склоняясь над Некромантом. - А то! Не нужно недооценивать физическую силу мага. - Да нет, я про… узлы. Фенрис, где ты научился такому связыванию? Часто в море ходил? - Не часто, - сказал Фенрис и пошёл прочь, чтобы поскорей освободиться от глупых вопросов. А Корсар остался стоять. Беспомощно оглядывался по сторонам, не понимая, что послужило причиной такой реакции. Вроде бы всё по делу спросил. - Я его чем-то обидел? Хоук вздохнула и поднялась: - Фенрис долгое время был… подневольным телохранителем. Так и научился всему. - Подневольным, да? Теперь понятно, почему он… такой. - Ему просто нужно отдохнуть. - И тебе тоже, Хоук. Она улыбнулась. Подняла пиратский сундучок и проверила содержимое. Всё на месте – и идол-Ключ, и все до последней монетки. - Утром подкупим запасы, - буднично потянулся капитан «Двуглавого». – Потом отвезу вас, куда попросите. - В Денерим. Нужно им там с обороной помочь. И рассказать Королю с Королевой, что первый Ключ у нас в кармане. - Расскажешь, - заботливо сказал Монки и так же заботливо взялся распутывать замысловатые узлы у Некроманта на запястьях. – Ты иди. Тебя там твой подневольный ждёт. Хоук хмыкнула. Она была уверена, что ждёт её не только «подневольный», но ещё и длинный, тяжелый разговор. Который нужно будет с чего-то начать, и очень важно – начать правильно. Она постучала пальцами по сундуку с монетами, уже почти что решила, что начнет с просьбы обучить её премудростям игры в «Король-или-Решку»… Но потом под взгляд её попалась путаная веревка у Монки в руках. … В каюте было темно: Фенрис специально выбрал ту, в которую меньше всего проникал волшебный свет. В каюте пахло подмокшей соломой: на корабле кроватей не было, только обвислые гамаки и соломенные подстилки, покрытые жесткими простынями. Хоук молча запалила настенную свечу. Фенрис лежал и смотрел в каютный потолок. Тоже молча. Солома под ним представлялась ей лежалым льдом. Не хотелось на неё опускаться. Фенрис молчал. «Ждёт от меня первых слов. Как всегда», - подумала Хоук. Так и было. - Ты спишь? – сказала она первые слова и подумала: «А разве не видно?» - Разве мои глаза закрыты? – спросил Фенрис. Ну, почти угадала. - То ещё выдалось приключение, да? «Да». - Да. Угадала. Она вздохнула. Облокотившись спиной о стену, стянула с себя сапоги. Осторожно тронула ступней настил из соломы, но та оказалось совсем не такой холодной, как ей представлялось. - Я веревку принесла. Научишь меня, как правильно связывать? «Зачем тебе это?» - Зачем тебе это? – посмотрел на неё Фенрис. Угадала. Дословно. - Ну как… пригодится. Мало ли кого мне придется ловить. Полезный навык. К тому же, я ведь многому тебя научила? Теперь и ты меня научи! «Сейчас огрызнётся обязательно». - Как пожелаешь, - сказал Фенрис покорно, даже как-то заинтересованно и принял сидячее положение, оставив Хоук стоять истуканом. На стене горела свеча, освещая её удивленное лицо. А лицо Фенриса оставалось тёмным и непонятным. - Ну? Садись. Давай верёвку, вытягивай руки. - Что? - Не на себе же я буду показывать. - А! Да! Верно. Хорошо. Она упустила нервный смешок и присела рядом. Надо же, Фенрис отнёсся к её просьбе серьёзно. Даже слишком сёрьезно, судя по его сосредоточенным движениям, когда он говорил: - Запоминай, Хоук. Оборачиваешь вокруг. И она отвечала, рассеянно кивая головой: - Угу. - Потом вот так. - Угу. Понятно. - Затягиваешь посильнее… Готово. Теперь тебе не выбраться. - Ха. Действительно. Даже пальцами шевелить сложно, - искренне восхитилась Хоук, но тут же улыбнулась подавленно: дурацкая веревка вконец сбила весь её план разговора. – Ладно. Сдаюсь. Развяжи меня, я хочу извиниться. - Может, чуть позже? Кажется, даже язычок свечи замер. Тень Фенриса наклонилась, её хозяин взялся за веревку и, обретя власть над руками плененной, вытянул их у неё над головой. Прижал стиснутые ладони к стене. - Фенрис? Он будто не слышал. Пальцы его свободной ладони неторопливо освобождали пуговицы её мантии из петель. Всё справедливо: одно пленяет, другому – дает свободу. - Фенрис! - Что? Ты сказала, что хочешь извиниться. Очень кстати. Из-за сведенных вместе рук, он не мог полностью снять с неё одежду, поэтому она чувствовала себя полуразвернутым свёртком, чей получатель ещё не решил что делать: принять его или выбросить. От неё же самой сейчас не зависело ни одно решение. И непривычное это состояние сбивало её с толку: злило и одновременно бросало в жар. - Ты… Развяжи! Развяжи сейчас же! Отпусти! - А ты снова убежишь от меня? – спросил Фенрис, и его улыбка отняла у неё последние силы. Хоук затихла, слушая его шёпот. - Значит, не отпущу. Теперь прикрытая простыней солома, что раньше казалась ей ледяной коркой, превратилась в стог раскаленных до красна иголок. Ей захотелось выгнуться, чтобы не чувствовать их спиной. Фенрису понравилась эта её попытка. А взгляд Хоук – такой взволнованный и непокорный – медленно и мучительно сводил его с ума. И если он не сделает сейчас что-нибудь… Фенрис отпустил её руки. Посмотрел на своё запястье. Оно тоже было связано. Красной, жгуче-красной лентой. Лентой, которая секундой позже украла у Хоук весь мир. Спрятала сводящий с ума взгляд. - А глаза завязывать обязательно? - Раз уж ты всё это начала, Хоук. - Я начала?! – возмущенно воскликнула Хоук, но тут же замолчала и замерла. Вспомнила, что мир пропал, но где-то в наступившей темноте есть его руки. Его прохладные ладони, что крепко связывали её. Руки, которые сейчас вели её на верёвке по непроглядному лабиринту пытки; она не знала, что коснется её тела в следующее мгновение: его пальцы, его губы… Или он возьмётся учить её грубо и без ласки. Учить. Она сама попросила. Она начала. В его глазах стояло наслаждение. Она дрожала под ним, признавая: он главный, он будет решать. … Нет, Фенрис касался её только дыханием: - Именно так я себя чувствовал, Хоук. Слепым и беспомощным. Почему ты ушла? - Прости… За правильное слово он наградил её поцелуем. Выдохнул горячо: - Я же просил тебя… - Прости. И рука его оказалась там, где она желала её больше всего. - Прости! Прости меня! - Нет, - сказал Фенрис громко и жестоко отнял у неё все прикосновения. Усмехнулся незаметно: упрямая женщина, даже сейчас старается подчинить его своей воле, своим прихотливым желаниям. - Если в твоей жизни от меня хоть что-то зависит, будь так добра, прислушивайся к тому, что я тебе говорю. - Прости. Я буду… - Я хочу, чтобы ты наконец поняла. Ты теперь принадлежишь не только себе, Хоук. Ты – ещё и моя. Если бы голос Фенриса умел материализовываться, то касался бы её кожи и выжигал на ней слова. Чтобы запомнились, чтобы навсегда остались, не зажили. Сердце его бешено колотилось, вбивая ещё больше решимости в рождающиеся фразы в груди: - Поэтому будешь делать, как я скажу. Повернись. - Прости, но мне кажется, ты уже начал злоупотреблять своей властью. Он чудом услышал её слабый, но совсем не осуждающий голос и задумался на мгновение. Но ни к какому новому выводу не пришёл: - Хм. Прости. Но сдерживаться я больше не намерен. Потом Хоук, как и было обещано, покорилась. А Фенрис претворил все свои намерения в жизнь. Под самое утро она проснулась от близкого движения. Фенрис сидел рядом с ней, откинув покрывало. К его - всей в узорах - спине ревниво прилипли жёлтые соломинки. Она потянулась и так же ревниво смахнула их все до одной. Фенрис от неожиданности вздрогнул. Обернулся через плечо. - Ты проснулась… Не поможешь? И протянул к ней руку. Хоук увидела, что из одежды на нем – только не завязанная красная лента на запястье. - А ты что? – спросила Хоук, заматывая маленький узелок и невольно вспоминая, сколько удовольствия смогла принести эта узкая полоска ткани. - Куда-то собрался? - Да. Пойду расскажу пиратам, что ты больше не девственница. Она хохотнула, дождалась своего любимого утреннего момента: Фенрис наклонился и поцеловал её теплые, сухие после сна губы. - Сойду на берег. Хочешь чего-нибудь? Хоук дёрнула плечами и счастливо упала спиной обратно в солому, словно в белое мягкое облако: - Не знаю… Есть. Пить. Спать. Целовать тебя… - Я бы всё же посоветовал определиться, - усмехнулся Фенрис. И она послушно последовала его совету: - Придумала! Не ходи никуда. Поспи со мной ещё немного. Эльф протяжно вздохнул. - Нет-нет, Фенрис, можешь делать, что хочешь, я просто… Перебив её, он коротко рассмеялся и сделал то, что хотел. Они заснули в душной каютной темноте, разомлевшие и в обнимку. … - Котик, ну какой же ты всё-таки… А-а-ах! Какой колючий и какой приятный! Он проснулся от восхищенного голоса у самого уха и ощущения чьей-то близости. Смотрел распахнутыми глазами и долгое время думал, что девчонка, которая лежит с ним рядом – всего лишь продолжение его сна. Красивая. С косами. Живот её белый и холодный, как тесто, прижимается к его собственному животу. А щекой девчонка по-кошачьи трется о его собственную щёку. Бевин немо решил, что ему следует чаще молиться. Потому что такие сны… - Щетинка… - блаженно мурлычит девочка с косами. - Щети-иночка. Ах, щекотно! А приятно-то как! Лицо её так близко, что Бевин может разглядеть на её носу две рыжие веснушки. Всего две и не больше. Что-то даже заставило его осторожно поднести ладонь к её щеке и провести по носу кончиком большого пальца: проверить настоящие ли или к ней просто налипло. Веснушки остались на месте. Не налипло. Девчонка из сновидения даже после такого странного прикосновения не отшатнулась от нечестивого храмовника. Не закричала и не покраснела от злости и стыда - только удивленно скосила глаза на кончик носа. А потом улыбнулась: - О! Проснулся? - Нет, - сказал Бевин небрежно и вдруг осознал, что если сейчас же не возьмет в руку её косицу и не пощекочет кисточкой из волос свои пальцы – умрет прямо здесь. На кровати, в Тени, в окружении демонов. Вот только на этот раз девчонка капризно отмахнулась: - Вот и не мешай мне тогда наслаждаться твоей колючей щетинкой! - Ты демон? – по-простому спросил у неё Бевин, и она почти до глубины души оскорбилась. - Демон?! Ну вот ещё! Я – Повелительница Тени, чтобы ты знал! Бевин смотрит на неё, и у него не возникает в этом никаких сомнений. Но потом он смотрит вокруг – и не видит Чёрного Города. А если нигде нет Чёрного Города… - Создатель! Я не сплю! Он вскочил с кровати, будто бы она прямо под ним неожиданно обратилась в муравейник. - Ты мне не снишься! Ты… что? Ты кто?! Та, кто назвала себя Повелительницей Тени, озадаченно уселась, подобрав под себя ноги: - Мамочки, какой ты нервный. Это, наверное, из-за того, что тебя сильно головой шарахнуло. И только сейчас он обратил внимание, что голова его и правда болит. Даже раскалывается, как треснутый орех. Он потрогал ладонью затылок и нашел там шишку. А ещё обнаружил, что стоит перед девчонкой в одной подмундирной рубахе. И что сейчас сгорит от позора, потому что совсем недавно на кровати он был уверен, что она – демонесса. Потому и не стыдился ничего: зачем таких стыдиться, если не ведают они, что такое стыд, и чего от них скрывать, если всё равно насквозь видят. Он, покраснев до кончиков ушей, отвернулся: - Ты зачем… Ты чего меня трогала! - Не тебя, а щетину твою! Сдался ты мне больно! - Глупая, да? Совсем того?! Чокнутая?! - Это ты, кошак орущий, головой стукнулся. А ну-ка вернись-ка сюда. Рано тебе, видно, ещё с кровати вставать. Девчонка спрыгнула на пол и пошла к нему осторожно, как к испуганному больному зверю. - Не подходи! – страшным взглядом смотрел на неё Бевин поверх своего плеча. – Уйди! Зашибу. Лихорадочно нащупав деревянную ручку, дёрнул её, не задумываясь, что за дверь она открывает. К счастью, это оказался выход. И он сбежал. … Он насчитал их четыре штуки. Низенькие хижины, все как одна похожие на ту, из которой он только что выскочил. Здесь росла желтоватая густая трава, и были вытоптаны пять дорожек – к пяти дверям. Бевин прошел по одной из них, остановился у двери, постарался пониже одернуть свою рубаху и постучал. - Можешь не ждать – не откроют, - сказал ему знакомый голос. Бевин укусил себя за язык, чтобы не вскрикнуть. - Ты! Ты что подкрадываешься? - Я не подкрадываюсь, - умиротворенно сказал Коннор. – Я давно тут сижу. Он сидел на пороге соседнего дома и обстругивал длинную толстую ветку: - Опережая все твои вопросы, отвечу: я мастерю себе новый посох, мы всё еще в Эонаровых землях, и всё с нами будет нормально. А её - зовут Амалия. - Амалия? – губы сами произнесли её имя, и Бевину захотелось прихлопнуть их ладонью, потому что ему было всё равно, как там зовут эту умалишенную. - А что? – улыбнулся Коннор; тонкое лезвие в его руках оставило завихрушку на ветке. – Она представилась тебе Наездницей големов? Или Повелительницей Тени? - Второе. - Ха-ха. Ясно. Бевин перемялся с ноги на ногу, заметил, что Коннор в точно таком же состоянии, что и он сам – то есть в одной рубахе. Правда, видно, что не своей, а с чужого плеча: длиннющая, почти до самых колен. А колени его замотаны. Икры и ступни замотаны тоже – чистыми, белыми лоскутами. - А… это, - проследил за его взглядом рыжий маг и пошевелил ногой. – Амалия всё вытащила. Зашила. Но, видишь, перестаралась. Хотела до самого пояса меня перевязать, чтобы уж наверняка. Хорошо, мне удалось остановить её вовремя. - Такой забинтованный вид, - усмехнулся молодой рыцарь, и Коннор покраснел. Но не из-за его слов, а от вернувшегося воспоминания о том, как зеленоглазая девчонка, сидит на полу у его ног и лечит, заботится, трогает… А Бевин почему-то всё забавлялся: - Нет, ну правда. Вид у тебя сейчас такой… забинтованный. - А у тебя - такой голый, – ответил ему Коннор, и тот, осекшись, захотел зарыться в землю по самый нос. Теперь пришла пора и для усмешки мага: - Да ладно. Меня-то что стесняться? Бевин уставился в траву, будто увидел там лягушку. - Но, если что, - сжалился над ним Коннор. – Твои кальсоны и твоя юбка… - Не юбка! - Хорошо. Твои кальсоны и твоя не-юбка висят вон там и сохнут вместе с моей мантией. Кот их постирал и подштопал. - Да какой ещё кот?! - А вон ходит, – и Коннор, не отрываясь взглядом от палки под его лезвием, кивнул куда-то в сторону. По одной из дорожек шагала гигантская каменная статуя и несла в руках горку только что рубленых дров. Бевин присел на порожек: - Там… голем. - И его зовут Кот. Амалия его так назвала. - Она сумасшедшая. - Здесь никого нет, - вдруг сказал невпопад Коннор; лезвие в его руках споткнулось о какую-то неровность и соскочило. – Видишь, Бевин – дома есть, а внутри никого. И снаружи никого. Здесь вообще никого нет. Только она и её голем. Бевин проглотил слюну. Окольцевал свои голые колени руками. Над домами и над желтой травой заметался ветер. Кот повертел валуном-головой, будто пытался уловить, в какую сторону он дует. - Думаю, раньше это было секретное поселение магов, - продолжил Коннор. - Со всех сторон их защищали ловушки, а храмовникам и в голову не приходило, что кто-то может поселиться прямо у них под носом. И подул, гораздо тише, чем ветер - сбрасывая с древка деревянную стружку. - А потом… что-то случилось. И я догадываюсь, что все они сейчас в Эонаре. Поэтому она и взяла тебя в заложники – чтобы друга храмовников на своих выменять. Я рассказал ей, что ты с Эонаром никак не связан, и вряд ли её план сработает. Она, кажется, расстроилась. - А я виноват?.. – буркнул Бевин хмуро. - Не виноват. Интересно… - проговорил рыжий тихо и, на мгновение позабыв про свой посох, обвёл округу каким-то новым взглядом. - Интересно, сколько она уже живет здесь вот так – в одиночестве? Ничего не говоря, Бевин встал и пошёл. За кальсонами. … Он нашёл её сразу же – по звуку. Амалия сидела в отдельной маленькой коморке на высоком резном стульчике и тоже что-то мастерила. Только не из дерева, как Коннор, а из… Бевин остановился в дверях. Подивился невольно, с какой легкостью поддавался тощим рукам матёрый камень. Она била молотком по железному колышку, отслаивая ненужную породу, как скорлупу, и у скалы перед ней начинали вырисовываться чьи-то очертания. - Эй! – позвал Бевин, опустив взгляд себе под ноги – на слой каменной пыли. Девчонка не ответила и не обернулась. Стучала молотком и мурлыкала себе под нос какую-то веселую и нелепую песенку. Такое пренебрежение Бевину не понравилось. Недавно вон – на груди у него разлёживалась, а теперь даже не смотрит?! - Эй, сумасшедшая! Девчонка стучала молотком и мурлыкала под нос веселую песенку. - Умалишенная! Она всё стучала, и всё мурлыкала песенку. Бевин собрался и рыкнул: - Амалия! Но она стучала и мурлыкала. Бевин провел ладонью по лицу и тихо вздохнул: - Повелительница Тени? - Да-да? Я внимательно слушаю, – тут же крутанулась на стуле Амалия и уставилась на него заинтересованно своими большими и зеленющими, как лопухи, глазами. Вообще-то он пришёл извиниться. Сказать про две очаровательные веснушки, и про замечательные её косы. А главное – сказать, что теперь она здесь не одна… И, если они с Коннором могут чем-то помочь… Если Бевин может ей чем-то помочь… Но вот этот её закидон. Вот эта её глупая песенка сбила ему весь настрой. Он насупился и рявкнул: - Тут из еды что-нибудь есть? На полках стояли маленькие восковые фигурки и, кажется, глядели на него осуждающе. - Если проголодался, скажи Коту, - безмятежно качнулась из стороны в сторону Амалия. – Он тебе рыбы пожарит. - Он же голем! - Зато поумнее некоторых. И добрее, кстати. Она хлопнула своими короткими светлыми ресницами и вернулась к работе. И каждый удар её молотка был ударом по Бевиновой гордости. - Слушай! Ну я же не просто так!.. Это ты тут… А я пришёл, чтобы… - А я-то думал, кто шумит? – заглянул в коморку кто-то рыжеволосый. И вот к нему Амалия почему-то сразу же обернулась! - О! Ты уже можешь нормально ходить? - Благодаря тебе, - улыбнулся ей Коннор. И от улыбки этой Бевина вдруг передёрнуло. - Я ухожу, - буркнул он, но этого, видимо, никто не заметил. Он уходил и слышал за спиной: - Что ты делаешь? - Подружку для Кота. - М-м… уже придумала имя? - Не знаю. …Но уж точно не Шейла. - Почему не Шейла?.. - Ой, да потому что… Бевин хлопнул дверью. Потом он решил проверить смекалку каменюги. Подошел к Коту и, задрав голову, скомандовал: - Пожарь мне рыбы! Голем стоял перед ним и не шевелился. - Пожарь мне рыбы. Голем не двинулся с места, и это его очень обрадовало. - Ну вот и я о том же, - сказал Бевин и пошел бродить по дорожкам. … Совсем скоро на пути своем он вновь встретил Кота. Кот держал глиняную миску. В миске лежала жареная рыбина и два зрелых краснющих помидора. А вечером Бевин увидел, как на огромную големову ладонь смело уселась белка. И как он гладил её осторожно. Одним пальцем, не повредив ни шерстинки. Бевин вздохнул обреченно и понял, почему Амалия называет его «котиком». … Потому что до «Кота» ему далеко. … - В Гварене всё спокойно, Ваше Величество. - Хайевер блестяще отразил атаку. - Ваше Величество, найдено ещё три норы. Все – близ Морозных Гор. Все три теперь заблокированы. - Редклиф держится. - В Башне Бдения ведется набор рекрутов, Ваше Величество. Добровольцев достаточно. - Рыцарь-отступник Бевин, кто похитил господина Коннора, до сих пор не найден. Делаем всё возможное, Ваше Величество. Лицо Алистера помрачнело: порождений тьмы им не хватало, ещё этот Бевин выискался. И ведь нормальный был парень; зачем ему вдруг понадобилось жестоко убить капитана храмовников Эйтенгера и похищать Коннора – непонятно. Алистер хотел спросить у него лично, отдал распоряжение лидеру поисковой группы: - Вы мне этого Бевина обязательно живым приведите. - Как прикажете, Ваше Величество. - Ещё новости есть? - От Её Величества вестей нет, Ваше… - … Вели-и-ичество! – двери в комнату приёма посыльных грохнулись о стены. Грохнулся на колени запыхавшийся городской вестник: - Там… ам… у ворот… ах… орлесианский разведчик!.. Но говорит, что посланник… Говорит, чтобы к Вам лично её… Имя, говорит… наз-звать. «Лилиана», г… говорит. Король Алистер отпустил всех рапортующих, и сам пошёл к ней навстречу. … Она не останавливалась ни на день. Ни на час. Она до смерти загнала лошадь, и, будь у неё время, плакала бы над ней долго и горько. Но времени не было. Лилиана шла пешком. Подошвы её орлесианских сапог узнали, что такое ферелденская стернь. Два раза она налетала на порождений тьмы, и два раза Создатель доказывал ей, что миссия её ещё не завершена. Она должна дойти до Денерима. Она должна привести помощь. … И когда врата столицы распахнулись, и встречать её вышел сам Король, Лилиана поклонилась ему, как было положено. А потом подошла близко, чтобы до её слов не дотянулись чужие уши, и сказала умоляюще: - Алистер. Едем со мной. Селина одержима. Демоном и тобой. Она… оно не говорит ни с кем. Желает видеть того, в ком течет кровь Кайлана. Прошу, Алистер. Если не вернуть Императрице рассудок, моя страна погибнет. И если ещё кто-нибудь об этом узнает… порождения тьмы станут меньшей из наших забот. И только после этих слов она позволила себе потерять сознание. … - Как-то не слишком удачно началось наше путешествие, не находишь? - Выше нос, Араннай, - улыбнулась в ответ Героиня. – После пасмурного дня всегда наступает солнечный. - Ага. Это, если ты не в суровом Андерфельсе. А мы с тобой где? Королева отпустила смешок, но тут же зашипела. Дёрнула недавняя рана. Она с силой сжала круглую заклепку на вороте плаща. Зевран заметил это, но ничего не сказал. Только замедлил шаг. Они направлялись в Кундалон. Единственный город в этих краях, который не открыл бы ворот перед славными Серыми Стражами. Но новый Первый Страж очень надеялась, что в её случае, она всё же сумеет их убедить: посещение колонии кунари могло дать отличный старт переговорам с Триумвиратом. И пусть в Соглашениях их народ не упоминается – последователи Кун всегда были весьма рассудительны и способны правильно оценить силу противника. К тому же им нужен был Кундалон, чтобы пополнить там запасы и отдохнуть. Они шли. В плаще ей было холодно. А носить доспех – даже легкий - пока было больно. Да и не было у неё теперь целого доспеха – чтобы без прорехи в груди. Героиня куталась в тряпки: в Вейсхаупте она нашла себе одёжку по размеру, но та никогда не спасла бы её от ушлой стрелы или даже кухонного ножика. Лучше бы им сейчас не нарываться на неприятности. … И, в конце концов, они не нарвались на неприятности, а подошли к ним спокойно и вежливо. Поздоровались даже. Два бронзовокожих великана – два карашока на страже у ворот спросили у Героини Ферелдена почти в один голос: - Кто такие? - Я – Первый Страж. Имя моё… Она назвалась. Назвался и Зевран, обойдясь правда без титулов и званий. Кунари внимательно слушали, глядя умными глазами. Как хорошие, добрые псы. - Мне нужно поговорить с… с тем, кто является старшим в этом городе. Вы не проводите меня к нему? Кунари переглянулись и, без лишних слов что-то решив, повернулись к ней спинами: - Иди за нами. Даже пренебрежительного обращения «баз» не было произнесено. Уже хорошо. Они открыли ворота. За первой стеной оказалась вторая – ниже и крепче. Прижимаясь к ней боками, по всей её длине стояли квадратные железные домики с дверями, но без окон. Рядом с одним из таких домиков карашоки и остановились: - Заходи. Что-то заставило Героиню помедлить. Зевран недоверчиво втянул носом воздух, и ему не понравились едва уловимые запахи. - Заходи. Ты тоже. Еще чуть-чуть и карашоки начали бы подталкивать их в спину своими чёрными копьями. Под плащом Страж держала руку на рукояти меча, но помнила - она пришла сюда за союзом, а не войной. На земле кунари она решила действовать, как кунари: слушать приказы и помнить о своей роли. Она – гость. Гостья из Ферелдена шагнула внутрь, за ней последовал Зевран. И дверь за Зевраном со скрежетом захлопнулась. - Может быть, это у них комнаты ожидания такие? – предположил он оптимистично. – Как ты думаешь, нам принесут изюм в шоколаде? В непроглядном мраке, Королева прошлась по периметру помещения, провела ладонью по каждой из железных стен – ни коридора, ни скрытого хода. Абсолютно замкнутое пространство. - Ах, давно не был заперт в странного вида штуковинах. Даже начал скучать по этому чувству. - Тш, - коротко шикнула Героиня: ей почудилось, что что-то тихонько стучит где-то поблизости. - Кажется, я нащупал бочку! – смиренный шепотом сообщил эльф и вдруг понял, что вместе с бочкой он нашел и источник всё нарастающего стука. – И, кажется, она сейчас… - Прижмись к стене! – грянула Её Величество, но даже её громкий голос утонул в шипящем звуке будто бы огромной откупоренной бутылки. В одно мгновение стало трудно дышать. Оба они закашлялись. Кожу зажгло, глаза заслезились… Газ?! - Не дыши! Не ды… ши… Она чувствует, как стена ползет по её спине вверх. Или это она, так быстро ослабев, сползает вниз, утопая в клубах невидимого дыма – горячего даже на ощупь. Последнее, что она слышит – как кашляет, задыхаясь, Зевран. И как неистово кто-то вырывает дверные засовы. … Кунарийский газ знают везде. И все знают, что он бывает разный. Есть тот, от которого сходят с ума. А есть тот, что вживается в кожу, вжигается в глаза, забирает дыхание, зрение и даже слух. И это как раз их случай. Она понимала, что была еще жива. И понимала, что будет жить ещё какое-то время. Сейчас её тащили несколько рук, но она могла дышать, невнятно слышать и главное – думать. Первый Страж думала, что, возможно, её несут в выгребную яму. А, может быть, кто-то их спас и несёт теперь к лекарю. Она слышала, что множество голосов называет её имя, и слышала обрывки фраз: «…приказ», «…сказал, лично посмотрит», «…сказал, что все под его меч пойдут, если это действительно…». Потом всё на какое-то время исчезло и появилось вновь – вместе со слабой – совсем слабенькой – способностью видеть. - Стой, - сказала большая размытая фигура прямо перед ней, и она почувствовала, какие большие и какие сильные бывают руки. – Ты ведь можешь стоять. Она и правда могла стоять. Тело её отлично повиновалось. Предателями оставались только зрение и слух. Но она слышала за своей спиной несколько приглушенных голосов. И даже узнала в кляксе на полу Зеврана! Клякса двигалась – Зевран был жив. - Снимай с себя всё, - сказал обладатель больших сильных рук, и она вдруг содрогнулась. Вот зачем. Вот зачем их оттуда достали! Королева поколебалась секунду. Потом вскинула голову и очень красноречиво начала раздеваться. Каждым движением она говорила: можешь делать со мной что хочешь, но унизить меня тебе не удастся. Не в твоих силах меня унизить: я Героиня Ферелдена, я Первый Страж, тебе не запятнать меня своими грязными намерениями. Зев завозился на полу, но не потому, что был огорчён, что не видит сейчас всего этого. Он чувствовал себя уязвимым и жалким, он предпочёл бы сто раз быть отравленным – только бы не лежать при этой сцене беспомощным слепым свидетелем. Язык его от ядовитого газа опух – он даже слова сказать не мог. Королева сняла с себя всё. Стояла с прямой спиной и смотрела на большую фигуру. А большая фигура, кажется, и вовсе на неё не смотрела. Тот, кто велел ей раздеться, выдворил всех прочь, приказав забрать эльфа и говоря еще что-то по поводу него, Героиня не расслышала. Зато услышала прекрасно, как кто-то назвал его почтительно «Аришок». Аришок, подумала она. Наверное, кто-то из его народа даже сочтёт, что ей выпала великая честь. Она стойко ждала. Стало тихо. Аришок подошёл к ней и посмотрел на её обнаженное тело. Он смотрел на неё и видел следы зубов зверя на её плече. Старый шрам в виде полумесяца на животе. И еще свежая рана на полпальца ниже правой ключицы. Стяжки и нитки на коже. Неровно, грубо зашили, подумал Аришок, руки бы оторвать такому лекарю. Он взял её плечи своими большими ладонями, и она увидела теперь перед глазами рыжее пятно. Видимо, он подвел её к свету. - Живот. Руки и ноги чистые, - сказал Аришок, точно сам себе. – От подбородка к груди порча пошла. Нужно выпарить. Нет. И вот это вот «нет» вдруг прозвучало как-то очень уж знакомо. Слух возвращался к ней. Медленно, но возвращался. А вот зрение не спешило. - Нет, – повторил Аришок, и сердце той, что стояла перед ним, подпрыгнуло, ударившись в грудь, по коже которой расползлась порча. – Нет. Станем выпаривать – рана разойдется. Он отвернулся. Куда-то пошел, на что-то присел и что-то открыл – неважно. Страж подошла к нему сзади и опустила ладонь на его голову. Слепо провела ей, пальцами изучая уши, затылок, макушку. Нет рогов. Рогов – нет! - Косички… - выдыхает она, и слух снова её подводит: она слышит слезы в своем всегда решительном голосе. – Косички, Стэн… Он поднимается с места. Вновь оборачивается к ней лицом. Большая размытая фигура – кунари без рогов говорит ей с тенью сожаления: - Я не Стэн. И она опять замирает. Большие ладони опускают на её плечи прохладную обволакивающую ткань и закутывают её в ней, как ребенка. - Аришок. Я теперь Аришок, кадан. И, спеленатая в кунарийском шёлке, она смотрит на своего высокого друга, сильно запрокинув голову. Намеренно. Чтобы слёзы вкатились обратно.