Тедас. Однажды и навсегда

- Га-а-арх. Клянусь, когда мы найдем этого парня, я его сожру. Каллен бросил взгляд на свою громкогласую спутницу и не посмел сомневаться. После выхода с Глубинных Троп на поверхность – после трёх дней погони вслепую и без еды, она стала выглядеть ещё более пугающе. А однажды даже клацнула зубами у его уха и расхохоталась. Решила себя таким образом подбодрить. Минувшие четвёртые сутки не принесли изменений; только усталость стала неумолимо пронизывающей, а синева под глазами проявилась даже на тёмной коже суровой неваррки. Но Найри отказывалась сдаваться – прятала своё отчаяние, выдавая его за злость и давила измотанность сжатыми кулаками. А Каллен просто шёл следом, потому что след человека в шлеме они давно потеряли – теперь терять было нечего. Найри сбавила шаг, позволив себя догнать; пойти рядом и в тишине: оба находились в том состоянии, когда родственность настроений заменяет слова. Поросшую мхом каменную стену на своём пути они встретили стойко и молча, безмолвно двинулись вдоль неё и так же, не произнося ничего вслух, поняли, что бесконечная стена эта – лишь часть давно заброшенной гробницы, каких в Неварре на целый город мёртвых наберётся. Скоро Найри остановилась и ладонью потрогала сухой – без наростов и чуть выпятившийся из стены камень. В его угол был вдолблен железный кол, а на нём подвешена малюсенькая, чуть больше блюдца, колыбелька с горящей свечкой. Каллен уже давно мало что соображал: свет свечи напоминал ему о жилом, теплом месте и, главное, о еде – вопроса «откуда здесь?» в его голове так и не возникло. Даже когда рядом с ним приземлилось, врыхлившись острием в землю, самодельное, но опасно крепенькое копьё, он лишь посмотрел на него задумчиво и отметил, что таким сложновато будет завалить обитавших здесь кабанов. И только когда Найри по-кабаньему мощно толкнула его плечом подальше в сторону, осознал, что завалить-то хотели как раз его – Каллена! Просвистели и клюнули носом землю еще три копья, и Каллен решил, что привел в движение какую-то смертоносную ловушку из тех, что прячут в гробницах, чтобы живые у мёртвых дорогое погребальное добро не воровали. Но потом над стенной трепещущей свечкой задвигались тени, вверху и по ту сторону стены кто-то завозился и закричал что-то непривычное для его ушей, показались рогатые головы. - Морды бараньи! – всё отступая, рычала на ходу Найри. – Отпугивают или тешатся. Захотели бы – попали сразу, и кряхтеть нам под их кольями до последнего вздоха. Но тут вдруг колья враз кончились. Рогатые головы зашептались, а среди них появилась одна особенная – безрогая, но остроухая. Её обладательница забралась прямо на стену и уселась, свесив ноги: - Надо же! Я думала, к нам забрёл мохнатый, злой, немытый варвар. Присмотрелась – а это ты! Каллен обернулся: взгляд эльфийки на стене устремился куда-то за его плечо. За его плечом, вскинув подбородок, стояла Найри и криво, но как-то обрадовано усмехалась: - Заткнись, Таллис. Или я вспомню, кого мне напоминает наг, если на него парик нацепить. Таллис защёлкала языком. К её уху потянулась одна из рогатых голов – самая недоверчивая: - Ты их знаешь? - Нет, - легко ответила, дернув плечами, эльфийка и кивнула на Найри. – Но я знаю её. А потом махнула рукой и что-то скомандовала на языке, который Каллен, даже за годы вынужденного соседства с кунари, так и не успел выучить. Выпуклый камень со свечкой ввалился глубоко в стену – целая плита пришла в движение и поползла вниз. Таллис, болтая ногами, прокатилась на ней до земли и изобразила деланный пригласительный поклон, пропуская путников на территорию старой гробницы – лагеря грозных рогачей. - Ну и видок у вас обоих. Голодные? - Как бронто, - призналась Найри и, словно дубину, закинув свой меч-пилу на плечо, зашла внутрь, как к себе в таверну. … - Это хорошее убежище. Местные не травят, если особо не нарываться. Порождения тьмы пока не показывались, по ночам никто не завывает: видимо, наше соседство пришлось по душе хозяину гробницы. Народу много – от кого угодно отбиться сможем. И места здесь всем хватает. Тут даже плодоносный сад и бани есть! Говорить приходилось одной лишь Таллис, потому что Найри с Калленом не могли ей ответить ничем, кроме упоённого чавканья. Только спустя время, бесцеремонно вытерев губы о смуглокожее плечо, потрошительница громко хмыкнула: - Так значит, ты спилила-таки свои рога? Таллис с ухмылкой развела руки в стороны. Каллен попробовал представить её с парочкой кручёных рогов на голове и потерпел неудачу. Остался сидеть на месте смирно и тихо, крутя в руках котелок с добавкой; остывший, но на дне которого еще что-то плавало – по вкусу походившее на размякший хлеб, а цветом белое, как яичная скорлупа. На него – почему-то только на него! – холодно смотрели чёрные глаза копьеносцев. И вот у них-то рога были действительно спилены. Грубо, неаккуратно, словно они их не спилили, а сшибли одним ударом, желая вместе с ними сломать свою проклятую принадлежность – своё подчинение неведомому «Кун». Но, не смотря на обрубки рогов, обитатели заброшенной гробницы выглядели опрятнее, чем пристало наёмникам и грабителям. От них не пахло ничем, кроме дыма костров, одежда не была замарана ни грязью, ни кровью, и даже пуговицы пришиты крепко и стройным рядом. Каллен не удержался и выдал изумленно: - Никогда не видел таких… одетых кунари. В ответ на это самый одетый из них – в длинных сапогах и под меховым капюшоном, бугристым из-за пока не спиленных рогов - яростно вздрогнул и потянул меч из ножен столь решительно, что Таллис пришлось его останавливать и тушить назревшее негодование великана своим беззаботным смехом. - Оу-оу-оу, - она похлопала по спине своего сородича по убеждениям и обратилась к храмовнику-невежде. – Наш большой друг хотел сказать, что тоже рад тебя видеть. И что в следующий раз, когда ты назовешь его кунари, он тебя насквозь проткнет. Каллен нахмурился. Найри, наблюдая, ковыряла ногтем в зубах. Небрежно выплюнула слова вместе с мешающей крошкой еды: - Эй, Таллис, может, теперь моя очередь тебя нанимать? Раз ты в тал-васготы заделалась. Я слышала, вы, ребята, исполнительные наёмники. Тал-васгот в капюшоне снова стал закипать. Каллен нахмурился ещё больше: ему самому однажды пришлось вместе с кирквольскими стражниками разгонять шайку тал-васготов, устраивающих засады на Расколотой Горе. И с представителями этого скользко-серого народа он никогда не захотел бы иметь дело, даже с такими привлекательными, как Таллис. - Мы не наёмники, Найри, - ответила она и стала в его глазах ещё привлекательнее. – Мы работаем сами на себя, просто стараясь выжить. Особенно сейчас, когда на поверхность выползли твари, а мы не можем укрыться за стенами городов. Для тал-васготов там не найдётся места. - Но ты эльф! – Каллену вдруг захотелось, чтобы такой, как она в любом городе находилось место. – То есть, ты выглядишь, как эльф - никто и не подумает, что ты ку... тал-васгот. - Как мило, - склонила голову к плечу Таллис. – Тогда скажи мне, почему ты сейчас не в церкви, раз выглядишь, как храмовник? Каллен смолк, будто ему сдавило горло. Даже внимания не обратил на издевательский и какой-то щёлкающий смех безжалостной Найри: - Кашу отрабатывает. И спасение своё. Я его сдуру из-под земли выволокла. Бесполезный, как жаба. Хочешь – забирай. Он у меня уже в кишках сидит, а ты мастер с храмовниками дружбу водить. Таллис на колкость не ответила. Значит, задело. - Мы идём за одним типом, - продолжила Найри, а Каллен так и не понял причины, заставившей её виновато сбавить тон. – Он вроде как умеет скверну из заражённого тела выковыривать. И умение это сейчас кое-кому очень бы пригодилось. Вам тут поблизости никаких путников не встречалось? Таллис и тал-васгот под капюшоном переглянулись. - Ходит один и в шлеме с забралом. Таллис и тал-васгот под капюшоном одновременно и не сговариваясь, глянули куда-то в сторону полуразрушенной башенки без окон и с решеткой вместо двери. - А ну-ка постой, - протянула Найри, заметив их реакцию. - Мы что, не единственные, кого вы кормили тут своей дерьмовой похлебкой? … - От еды он отказался сразу, так же, как отказался назваться и показать нам свое лицо. А того, кто попытался против воли снять с него шлем - голыми руками убил. Вот силища! Если бы нам, такие силачи не были позарез нужны – прибили бы сразу. А так – решили, пусть пока под замком посидит. - Таллис шла вперед, и почва под её ногами чуть заметно проседала: видимо, похороненный здесь неваррец хотел поразить потомков не только широтой своей просторной гробницы, но и её глубиной, не только садами и банями, но и внушительным подземельем. - И ведь пошел без вопросов и сопротивления. Наверное, он звереет, только когда у него этот дурацкий шлем отнять пытаются. Может, фамильная драгоценность? Память о ком-то дорогом или ещё что в том же духе? Каллен заметил, что одной рукой она придерживает амулет на длинной цепочке, чтобы тот не звенел и от быстрой ходьбы владелицы не бился о грудь. Не оберег, и не украшение – разбитая, пустая, с давно вытекшей кровью филактерия мага. И зачем ей? То, что ещё осталось в нём от храмовника запротестовало: неужели это её?.. Неужели она… - Ты что... маг? – всё же медленно спросил Каллен, поразмыслив. - Подождите здесь, - сказала Таллис и протиснулась в щель – длинную и ломанную, как запечатленная на башенке молния. В следующий миг эльфийка появилась по ту сторону дверной решётки. - Твой амулет сломался, - зачем-то добавил Каллен, глядя на неё сквозь клетку ржавых прутьев. - Только этот рычаг и работает, - сказала Таллис, будто бы не услышав. Потянула рычаг; скрипя, потянулись вверх прутья. А сзади к Таллис потянулись чьи-то лапы… … Каллен очнулся уже после того, как дело было сделано. Меч его рассек напавшей твари пасть и разрубил безволосую черепушку на две неравные половины – одним махом, как трактирщик, красуясь, снимает кухонным ножом горку пены с пивной кружки. И он был несказанно рад, что у ног его сейчас бездыханное порождение тьмы: тело его яро отреагировало, а разум только сейчас понял, что Каллену минутой ранее было все равно, кто попадет под его меч. Порождение тьмы, агрессивный тал-васгот, да хоть сам Создатель – он напал на Таллис, и зрелище это затуманило его рыцарский рассудок. - Не задел? – и как-то слишком по-рыцарски он шагнул к ней, не устоявшей на ногах, наклонился и подал руку. Таллис молча поднялась с землистого пола, поправив не Калленом задетый кожаный наплечник, и, будто забыв о нём и о налетевшем со спины порождении, ринулась вглубь башни. Там её уже ждала раньше всех пришедшая в себя, а теперь глубоко настороженная Найри, развороченные до дыры в земле камни и семь трупов. Двое – кунари, четверо – твари. А один – опрокинутый лицом вниз – непонятно кто. В шлеме. - Этот?! - будто камень бросила в него Найри свой твёрдый напряженный вопрос. - Нет. Этот наш. Был. Таллис скорбно опустилась рядом с ним на корточки, чтобы тут же вскочить: тал-васгот, не так давно проводивший их до полуразрушенной башни, теперь откинул свой капюшон, выметнувшись из него, как ошалелый жук-рогач из-под листа: - Таллис! Тейн! Тет а! И тут же сверху, со ступеней перед поднятой решеткой в башню ворвался крик, содрогнувший даже подвешенную пустую клетку и понятный даже Каллену: - Вождь! Они щель в нашей стене разворотили! И там… огромный вол на двух ногах! С пастью! А ещё у них факелы. Они же тупые! Почему у них факелы? - Если так и будете глаза таращить – выпадут, - сказала им Таллис со спокойной ухмылкой, будто бы такие набеги на гробницу для живых её обитателей не редкость и непонятно, чего эти двое так испугались. - Сейчас посмотрим на вашего вола с пастью. Дайте сигнал патрульной группе. Пусть возвращаются. Кричащий скрылся. Все понимающий, но не говорящий на общем языке тал-васгот развернулся, шлёпнув о плечо тряпкой капюшона и взбежал по лестнице наружу, словно огромная серая муха. Каллен едва успел найти себе место, чтобы уйти с его дороги и не наступить на чей-нибудь труп. Таллис наклонившись к мертвым, с неприязнью освобождала их от уже непригодного для них оружия. А Найри, кажется, и вовсе не обращающая ни на что внимания, обошла развороченную дыру, подтолкнула внутрь пару камней, прислушалась на мгновение, а потом, вскинув подбородок, скосилась на командующую эльфийку: - Вождь, а? Таллис выпрямилась и пожала плечами, всучив Каллену тал-васготские копья, и тот не найдя слов возражения, теперь держал их в руках, будто связку хвороста. - Случайно вышло. Взболтнула однажды про то, что мой правый клинок называется Тейн. «Вождь», если перевести на всеобщий. Вот они назвали меня Тейном – вождем и клинком стаи. - Стаи? По мне так они больше на стадо похожи. Без обид. Таллис не обиделась. Даже не взглянула на Найри – подбежала к рядку крепких балок, прилаженных к стене и зачем-то изучающе потрогала одну из них рукой. - Храмовник! – вдруг обернулась она так резко, что короткий, высоко забранный хвост хлестнул по её щеке. – Сделай доброе дело – раздай оружие тем, кто в нем нуждается. - Моё имя Каллен, - и с места не сдвинулся невольный оруженосец. – И, чтобы ты знала… - Найри! – и слушать не стала Таллис, переведя внимание на неварскую наёмницу. – Помоги сломать опоры. Обрушим башню – завалим дыру. Вдруг еще какая-нибудь дрянь оттуда вылезет. - Ещё как вылезет! – заверила Найри. – Вот мы с рыцарьчиком сейчас туда влезем, а вылезем уже вместе с таинственным нашим дружком. Мне уже не терпится сбить с него шлем. Проверить – может, он у него приваренный? Или с мордой у него чего-нибудь не так? Ну, пудель церковный, полезли? - Меня зовут Каллен! - Ну, удачи, – дёрнула плечами Таллис. - Надеюсь, кто-нибудь из вас прихватил с собой ложки. Иначе вам нечем будет выход на поверхность копать. Потому что этот – я завалю. - Только после того, как я тебя сама завалю, - огрызнулась Найри, и на этот раз, оскорбленный и игнорируемый Каллен смекнул, что стоит помалкивать. – Этот гад ведь в дыру утёк, больше некуда! Он нужен мне, понимаешь ты? Я свою… я свой народ тут спасти пытаюсь! - А я - свой. - Таллис! - У меня предложение. Есть еще один проход на Тропы. Мы обнаружили его недавно. Недалеко отсюда. Помогите нам отбиться – и я расскажу, где он находится. - Слушай, вождь, - сказала Найри, и Каллен не понял, насмехается ли она или нет. – Если боишься помереть в этой гробнице – ныряй с нами. Нагоним типа в шлеме, найдем проход, о котором ты говоришь, выберемся – и дёру, в городок наш. Мамаша вот такой драконий бифштекс сварганит! - Я не сбегу. Хватит, набегалась. Из Тевинтера сбежала. От кунари сбежала. Даже от Хоук… Сейчас – не сбегу. Я нашла своё место среди тех, кто не знает своих мест. Я их вождь и клинок. А они – моя стая. - Стадо. - Моё стадо. Каллен стоял между ними, прижухнув, как зверек в лопухах. Таллис и Найри неотрывно смотрели друг на друга так, что казалось, будто от их взглядов хворост из копьев в его руках вот-вот воспламенится. Но потом неваррка втянула сквозь стиснутые зубы воздух и, шумно выдохнув, подошла к опорам. И со всей своей потрошительской силой двинула по ним ногой. Сверху посыпалось. Найри мотнула лохматой головой: - Куда бить-то? Сюда? А ты, пудель, чего тыришься? Не слышал, что вожачка наша сказала? Дуй оружие раздавать. Эх, ненавижу крушить башни на полный желудок. … А в бою – быстром бою, создавшим больше шума, чем крови – Каллен заметил вдруг, что Таллис редко пользуется Вождем, замахивается левой рукой и ею же отправляет в цель свои метательные кинжалы. Правда, наблюдение это быстро ушло на второй план, потому что её завораживающую эльфийскую гибкость он заметил тоже… После того, как всё стихло, Таллис сделалась молчаливой и сумрачной – провожала их до ворот безмолвно, глядя на истрескавшиеся три раза позеленевшие плиты гробницы под ногами и на своих соплеменников, меньше всего сейчас похожих на шайку безрогих разбойников. Внезапное нападение превратило их стаю в развороченный муравейник – каждый занимался маленьким, но важным делом, и только их вождь шла неспешно с чужаками, занятая лишь своими мыслями. Дошли до ворот. Дождались, пока опустится вниз широкая плита. - Ну? – первой устала ждать Найри. – Рассказывай про проход. - Не волнуйся, - отозвалась Таллис тихим, чуть глуховатым голосом. – Я покажу. Я иду с вами. Каллен пошатнулся. Зато потрошительница осталась задиристо-стойкой – только скрестила руки на груди: - Вон оно как. - Что? Может быть, мне захотелось попутешествовать с давней неваррской подругой, как в старые добрые времена. - А-га. Таллис отвела глаза: - Хорошо. Ладно. Я подумала, этот ваш лекарь скверных болезней может и нам пригодиться. - Да ну. Сдаётся мне, твоих здоровяков никакая зараза, кроме смерти не возьмёт. - Я иду с вами, Найри,- повторила эльфийка громче и с нажимом, но враз замолчала, почувствовав на себе десяток взглядов. Тал-васготы смотрели на неё, и эти их взгляды были, как оводы облипившие спину. - Тейн. Ты уходишь? – спросил кто-то, и вот тут оводы закусались. - Вождь? - Ты вернешься? - Не надо нам никаких лекарей. Ты нужна здесь, Таллис! - Сама видишь, что творится, и уходишь? - Сейчас?! - Вождь! - Предательство! - «Моё стадо», - скрипуче усмехнулась Найри. – Кажется, так ты говорила? - Мне нужно уйти, - сказала Таллис и ей, и «своему стаду», всё ещё стоя ко всем ним спиной. - «Я не уйду», «я нашла своё место»… Темнишь, «подруга». Тип этот у тебя три дня в клетке сидел – не нужен был, а теперь вдруг понадобился? - Предательство! – выкрикнул самый горластый и сообразительный из тал-васготов. – Таллис до сих пор с кунари! Это они её послали! К оружию, истинно серые! Не дайте ей уйти! Таллис продолжала стоять неподвижно. Каллен обнажил меч, понимая, что он вряд ли спасёт от дождя летящих кольев. Найри присвистнула: - Ты гляди-ка, похоже, твоё собственное стадо сейчас тебя и затопчет, если дельную причину своего бегства не выдумаешь. Колья истинно серых поднимались все выше и все увереннее. Но как по команде замерли: Таллис не спеша обернулась. Сделала навстречу занесенным пикам пару шагов. Очень смело и очень спокойно. Остановилась. И рывком сдернула вниз к локтю свой правый наплечник. Колья дрогнули, по гробнице пронесся общий пораженный вздох, а те, кто стоял к ней ближе всего и вовсе отшатнулись, второй раз за день позабыв о почтении к своему вождю. - Вот дерьмо, - изменившимся голосом вышептала ругательство Найри, разглядывая плечо Таллис. Оно стало похоже на маленький бескостный пузырь - белый, обтянутый полупрозрачной кожей, не скрывающей вздувшихся черных вен, наполненных уже не кровью – скверной. Каллен содрогнулся даже не от ужаса этого зрелища, а от того, что осознал, в какой момент она подхватила скверную эту заразу. Тварь в башне! Та самая, что напала на неё со спины! Если бы только Каллен был быстрее тогда… Если бы он успел… Некоторое время все молчали. И Таллис молчала, обводя взглядом соплеменников, от которых ей теперь придется эту скверну унести. Уйти, чтобы попытаться… хотя бы попытаться спастись. - Ну как? – с горькой ухмылкой спросила Таллис. - Хороша причина? … Их озеро было как всегда спокойно и недвижимо даже под ветром, зато камыши – набухшие, созревшие – терлись друг о друга и трещали громче ночных цикад. Трещали так, будто вот-вот лопнут. Эти страдающие очумелые камыши было слышно даже на порогах дома, куда Амалия выгнала их обоих, чтобы они сидели и высматривали торговца сладостями, который, по её словам, является, когда на небе светит полная луна. - Как думаешь, придёт? – спросил Коннор просто так, потому что ответ ему был известен. - Ага, - с мелким, как зяблая дрожь, раздражением ответил Бевин. – На радужной виверне прискачет. - Тихо там! А то скрип телеги не услышим! – раздалось откуда-то сверху, и неверящие мальчишки, сидящие на ступенях, задрали головы. Амалия без страха, выпрямив ноги, стояла у голема на плечах. А голем стоял на крыше, и не ясно было, каким чудом она до сих пор его выдерживала. Коннор любовался его хозяйкой, такой возвышенной, озаряемой лунным светом, столько, сколько позволила ему быстро заболевшая шея. А потом увидел, что Бевин продержался чуточку дольше. Да потом еще и вздохнул глубоко и тоскливо. - Нравится она тебе, да? – спросил Коннор тихо. - Нет, – отвернулся от него Бевин, изобразив, что у него заныла спина, и этот злой и смущенный отворот – не отворот вовсе, а часть физического упражнения. Рыжий маг, протяжно и чуть слышно хмыкнув, вытянул вперёд ноги. Надсадно скрипели камыши. - Скрипят хуже старой телеги, да, Бевин? - Да. - И луна высокая какая… - Ага. - Как спина твоя? Зажила? - Да. - А ты сегодня помогал Амалии руны расшифровывать? - Да. - И плетенную книжную закладку, которую я ей подарил, тоже ты стащил? - Да. - Так и знал. Бевин спохватился и в порыве своём чуть не скатился по ступеням вниз: - Что? Нет! Я не то… Я вообще не слушал, что ты там лопочешь! И закладку эту твою в глаза не видел! Нужна она мне. - Совсем не слушал, да? - Да! - Да тихо вы там! Или я на вас Кота сейчас сброшу! – обрушился им на головы повелительный голос Амалии, и даже камыши, кажется, попритихли. Кот, совершенно не желая быть сброшенным, почти бесшумно переступил с одной каменной ноги на другую. С крыши соскользнул сухой лист и упал на колени Коннору. Тот не заметил. - Если она тебе нравится, - шепотом сказал он, глядя куда-то вперед, - взял бы, да сам что-нибудь ей подарил. - Я тебе сейчас синяк под глазом подарю. Коннор насторожился. Да так неприкрыто, что Бевину показалось, будто он и впрямь синяка испугался. Молодой кручённый храмовник даже открыл было рот, чтобы сказать магу, что он и пальцем его не тронет. Тем более из-за девчонки. Однако Коннор, перебил его, напряженно шикнув: - Слышишь? Камыши. Ветер слизнул еще пару листьев с крыши, и теперь они падали вниз, скрябая по стенам. Тихое-тихое скрябанье, тихий-тихий скрип. Далёкое ржание лошади. И громкое-громкое Амалино: - Еде-е-е-ет!!! … Лунный торговец, в которого они не верили до самого конца, оказался приземистым, гномьего вида мужичком с большими прижатыми к голове ушами и совсем без пальцев на левой ладони. Ему приходилось держать поводья одной рукой и иногда наматывать их на запястье второй. - Да это ничего, - откушивая рыбой, махал он своей беспалой ладонью перед лицами Коннора и Бевина, будто бы похваляясь своим увечьем. – Я со здешней мажьей бандой давно дела веду. Я им – книги, одежду из города, побрякушки там, зверьё какое скотское везу. А они мне за это карты с ловушками тутошними дают. А тут охотится любо. Видали здешнего кроля? Меховушки надрать да к зиме продать, у-у-ух! Потом весь год лежать кверху толстым пузом можно. Он замолчал на время, втянул широкими губами рыбий хвост и зажевал, не брезгуя костями. Брюхо его как-то противоестественно зашевелилось под одеждой. - Так вот однажды меня храмовники-то из Эонара за ентим делом-то и застукали. Сгребли. Все пальцы оттяпали, видал? Да только я не сказал им ничего. Не выдал банду-то мажью. Дураком прикинулся. Шиш им! Будут они ещё моих клиентов золотых истреблять. Шиш. А пальцы. Отрастут пальцы. - Это вряд ли, - сказал Коннор торговцу, и тот отчего-то расхохотался, забыв проглотить очередной кусок. Бевин перевел взгляд с жуткой его руки на целую, но пальцы – все в чешуе и рыбьем соке стали зрелищем ничуть не лучшим. Так что Бевин решил, что приятнее будет смотреть на Амалию, копошащуюся в телеге. Она громко радовалась, когда находила среди товаров что-то полезное и передавала находку в огромные ручищи Кота. Коробка с чернилами, свитки чистой бумаги, две толстенные свечи, мыло на веревочке… - А потом, вишь как, всё равно взяли их, - горестно глянул в ту же сторону, что и Бевин, лунный торговец. – Одна Амалька и осталась. Не нашли её. К себе хотел взять – отказалась. Говорит, из дома, хоть и пустого, ни ногой. Штурмом, говорит, на Эонар пойдет, а папку оттуда вызволит. Бедная девочка. Вот я ей всё товары и вожу. Бесплатно. - А давно она здесь… одна? – осторожно спросил Коннор. - Одна? Тебе дятлы глаза, что ли, выклевали? Не видишь махину вот ту?! - Вы меня поняли. - Я тебя понял, - вздохнул беспалый торговец и продолжил без улыбки, опустив на ступень миску с объедками. – Давно. Почти с тех же пор, как храмовники озверели. Не сами по себе, а по бумажке, разницу сечёшь, да? Коннор кивнул, а Бевин поёжился. Он как никто другой сёк эту разницу. Настала тишина. Даже трещащие камыши совсем замолчали. И вот тут-то пузо торговца зашевелилось вновь, как-то странно вспузырилось в одном месте, да еще и издало странный, не свойственный для пуза, звук. - Вот демонёныш, - торговец опустил ладонь с пальцами на бугорок под одеждой. – Рыбу, поди, учуял. - У вас там что, кто-то живой? – поднял рыжеватые брови Коннор. - Котёныш. Пригрелся, зараза. Дрых всю дорогу. Бродяга, увязался за мной в деревне. Прибить бы его, да рука не подымается. - Он вам не нужен? – спросил вдруг Бевин, и Коннор удивился теперь ещё сильнее. - На кой? Я же его… Ответить торговец не успел: Амалия возникла прямо перед ними с видом самого недовольного покупателя: - Эй, старикан. А сладости где? - Нету сластей, Амалька. Не вожу я больше сласти. Опасно сейчас это. Да и оружие теперь в большем почёте… Мор, говорят, Амалька. Видала, скока металла везу. Для сластей и места-то не осталось. - Что, ни щепоточки?! - Ты ещё и лириумом торгуешь? – сообразил Коннор, привыкший называть вещи своими именами. - Подторговывал. Был грешок. - Врёшь, старый! – зло растолкала сидящих на ступенях Амалия, и шагнула в дом, крутя на пальце связку каких-то маленьких мешочков. – А внутри у них что? - Там пепел волшебный, - покорно ответил ей старый торговец. – Если бросить такой мешочек в огонь и рассказать о чём тужишь-горюешь, все твои печали пеплом по ветру и развеются. Очень популярная штука в народе! Особенно сейчас… - Толку-то! – кажется, еще больше разозлилась Амалия. – Пеплом храмовников в Эонаре не ослепишь. И от тебя толку никакого, старикан! Как наешься – катись, куда катился, понял?! И хлопнула дверью. Голем Кот, извиняясь, поклонился и, нагруженный товарами, отправился к заднему входу в дом. Обруганный торговец понурил голову, расстегнул незамысловатую свою куртейку, и отправил за пазуху руку, чтобы охотливый до рыбы котёныш смог с удовольствием её облизать: - Я думал, ей понравится история с волшебными мешочками. - Какие-то они не очень волшебные, - сказал Коннор. – Магии в них совсем не чувствуется. - А ты, парнёнок, что, маг учёный, раз так заявляешь? - Да, я маг. - Ох ма… Замолчали. Послушали довольное урчание под куртейкой. А потом торговец поднялся – котёнок вновь скатился куда-то в область его пуза. - Пошёл я. По ночам рыцари тут не часто рыскают, а к дороге выбраться к утру надоть, чтоб не так страшно было ехать там, где глупых порождений ловушки не жрут. И он пошёл к телеге, обернувшись разок, чтобы сказать наставительно: - Ну, вы это… тут… Образумьте её. Пущай куда не надо не сувается. Коннор снова кивнул в ответ, а Бевин, долго терзался, переминаясь с ноги на ногу, будто стоял босяком на подогретой сковороде. Но потом всё же решил – и бросился старому торговцу вслед. … - Я тут принёс тебе кое-что, - сказал он, ногой прикрывая за собой дверь. – Занята? В мастерской комнатушке неприятно пахло: Амалия неотрывно смотрела на огонек свечи и время от времени просовывала сквозь пламя к фитилю кончик кисти, которой любила рисовать руны. - Ага, - тихо выдохнула она, сдув искорки со скукожившихся от жара кисточных волосков. - Поставь где-нибудь там. Я ещё злюсь. Бевин растерялся и осмотрелся в поисках подходящего «где-нибудь там». Хрустящая каменная крошка под ногами, какая-то стружка, луковые очистки, недовысеченный големий торс, заваленный стол, за которым сидит Амалия – безразличная, повёрнутая спиной и к торсу, и к Бевину. Тот сглотнул: - Я тут… Подумал. Ты котами и котиками всех подряд называешь не по делу. Кошек, наверное, любишь. Ну я… тут… И опустил котёнка на пол. Существо, привыкшее к мягкости куртейки и живота торговца, оказавшись среди мелких камешков и многообразия непонятных запахов, жалобно мякнуло. Хозяйка мастерской резко обернулась, забыв вытащить кисть из язычка свечи – все волоски встали дыбом. - Это подарок, - сказал Бевин с тем же серьезным видом, с которым сообщал Амалии значение какой-нибудь нарисованной в книжке руны. Повелительница Тени во все глаза смотрела на даренного котёнка. Котёнок нюхал половую щель. - Ну, кхм… - Бевин отвел от них обоих взгляд и шагнул назад к двери. – Знакомьтесь. Можешь назвать его как хочешь. Я пойду. - Стой! – выкрикнула Амалия громко, но будто бы через силу. И выкрик этот был точно рука, схватившая Бевина за вороник. «Сейчас благодарить будет»,- подумал он и вопросительно глянул на неё, стараясь скрыть своё мальчишечье удовольствие. Никогда раньше он не видел, чтобы девчонки так бледнели от восторга и так мило в порыве радости прижимали руки к груди. - У… уб… - Рад, что подарок тебе понравился. Уж куда лучше, чем какая-то книжная закладка, а? - Уб… Убери это! - Что? - Убери его отсюда!!! Бевин испугался: Амалия полезла спиной на стол, словно спасаясь от растекшийся по полу лавы. - Да что это с тобой? Со стола посыпались смятые листки, скатилась и стукнулась о пол подпалённая кисточка. - Ты… Ты что?! – забивалась всё дальше Амалия, не в силах остановить свою нарастающую истерику. -Ты на голову больной – кота сюда притащить?! Ты в жало-листе перевалялся, что ли? - Я тебе подарок принёс, дура! - Убери! – взмолилась внучка Вингельма, зажмурившись. – Пожалуйста. Ну пожалуйста! Что я тебе сделала такого? - Ты?.. Из-за такой её реакции и из-за несбывшихся ожиданий, из-за вонючей этой кисточки и из-за каждого упавшего листика внутри Бевина родилось и теперь росло что-то горячее и больно ворочающееся. Так больно, что хочется выплюнуть, вылить, выкричать: - Ты! Да ты сумасшедшая, и всех вокруг с ума сводишь! Ведьма полоумная! Сиди и ори тут хоть до утра. Мне до тебя и дела нет, понятно?! Амалия вдруг замолчала. А потом коротко, сама от себя не ожидая, всхлипнула. Бевин закусил губу. И подхватив с пола притихшего котёнка, вылетел из мастерской, как каменный осколок из-под молота. … И прямо за дверью он столкнулся с обеспокоенным Коннором. Он, видно, так торопился, что даже новенький, но уже верный посох забыл с собой прихватить: - Что за крики? Случилось что? Но вместо ответа в руки ему упал маленький живой комок. - День его куда-нибудь, - сквозь зубы приказал Бевин. - А что не так-то? - День куда-нибудь! Или я в озере его сейчас утоплю, клянусь Создателем. Он глянул в последний раз на дверь Амалиной мастерской и скрылся в комнате, где не так давно провалялся множество дней весь в меду и в мыслях. И Коннор остался один между двух глухо затворённых дверей. В окно заглянуло темное каменное лицо. Чтобы увидеть происходящее в доме, безглазому голему пришлось наклониться, опершись гигантскими своими ладонями в гладкие, хорошо обтёсанные коленки. Коннор улыбнулся чуткому Коту и подошёл к резному окошку: - Ну, что? Поможешь, дружище? Кот непонимающе склонил валун-голову к плечу, а потом сложил ладони вместе: Коннор протянул к нему отвергнутого домашнего зверька и опустил в каменную чашу из големовых рук. - Догони торговца – пусть обратно забирает. И не волнуйся, с этими двумя я сам разберусь. … Предлогом стали мешочки с волшебным будто бы пеплом. Коннор выдумал, что все их магические свойства выветрятся в ту же ночь, если не использовать их сегодня же, сейчас же! С видом мага-знатока он чуть ли не в спины вытолкал их обоих из дома и повёл к разведенному костру на берегу озера. Была тишина. Молчали камыши – будто освободились от муки своей все и разом. Бевин остановился, Амалия едва не врезалась лбом в его опущенные в выдохе плечи. И оба замерли, увидев всё торжество камышовой свободы. Пух – тяжёлый, желтоватый в свете полной луны – был повсюду! Парил в воздухе, сбивался на озерной глади в пушистые кляксы, цеплялся за мокрый песок, укрывал собой редкую траву, превращая землю в облако. - Такого никогда не было, - сказала Амалия заворожено. - Я их… ветром чуть-чуть потрепал, - признался Коннор, глядя на голые стебли камышей. - Ну просто герой, - ожидаемо фыркнул Бевин. Он хотел уйти или зарыться в этот красивый пух, чтобы и его грязь тоже хоть на время спряталась. Он злился на себя и снова хотел уйти или зарыться, но в лице Амалии – бледненьком, со шмыгающим носом и чуть припухшей губой он видел сейчас своё наказание. И, как дисциплинированный рыцарь, знал, что от наказания за проступок нельзя убегать. - Ритуал простой, - тем временем объяснял Коннор, подступая к прибрежному костерку. – Нужно бросить мешок с пеплом в огонь, чтобы дым стал целительным и развеял все наши горести и обиды. Вот, держи, Амалия. И он вложил ей два маленьких бесформенных мешочка в обе ладони. Внучка Вингельма задумчиво похрустела одним из них, сжимая пальцы, а потом протянула одну руку в сторону: - На. Бевин сначала не понял, что она от него хочет: засмотрелся на едва прикрытое рукавом запястье, на тонкую голубую, как рунический рисунок, венку. - На. Пожалуйста, - сказала Амалия тихо, совсем без присущей ей диковатости. И Бевин, более не мешкая, взял с её руки волшебную ерундовину. - На счёт три? – спросил Коннор. – Раз, два… В костёр бухнулось сразу три мешочка. Ничего необыкновенного не случилось, только причмокнуло жёлтое пламя и разошлось чуть сильнее. - Теперь что? – посмотрел на рыжего мага-затейника Бевин, но тот, ранее даже не надеясь на то, что примирительная затея его вот так запросто сработает, ещё не придумал, что ответить на этот вопрос. За него ответила Амалия: - Надо о печалях и обидах своих рассказать. Или молчать, но нанюхаться этого дыма до одури. Она села у костра на подстилку из пуха. Призывающе и очень серьёзно глянула снизу на соратников по таинству, и те послушно последовали её примеру. Кажется, Амалия давно ждала… такого вот волшебного костра. - Я не буду молчать. И, сказав это, она упала на спину, закинув за голову руки. Потревоженные пушинки взвились в воздух и чуть успокоившись, опустились вновь. - Ты меня прости. Я не нарочно всё это. Ты ведь мне хорошего хотел, да?.. Прости. Я сейчас расскажу. И тебе расскажу тоже. Повелительница Тени вдохнула воздух глубоко-глубоко и заговорила – сама с собой, но немножко с Бевином, немножко с Коннором, и чуть-чуть с дымом. - Я кошек в детстве любила. Очень. Сейчас тоже люблю, но боюсь страшно – в кошках иногда скрываются демоны. Я не вру! Никто и не обвинял. - Я расскажу. Папа говорит всем «травма детства», думает, я не слышу. Но это ничего. Это неважно. Сейчас неважно, а вот тогда – было важно, в подвале этом жутком. - В каком подвале? – не выдержал Бевин, Коннор взглянул на костёр. - Да погоди. Дай расскажу, как было… А было… была такая деревня. Ещё до того Мора. Хоннлит. Я там родилась. И деревню, получилось, пережила. Когда напали, мы просили помощи. У Редклифа. Но не дождались. У них там… было что-то своё. Важнее нас. Коннор смотрел на костёр. - Спрятались в подвале дедовой лаборатории. Дед был маг и вечно говорил, что у него там в подземелье есть такое, что никто не поверит. Волшебное, понимаете? И я пошла за ним. Я тогда думала, что всё волшебное – помогает. Нашла кошку. Она заговорила – и стало совсем не страшно. Будто ничего не осталось в мире, кроме этой глупой кошки. И если бы меня оттуда не вытащили… - Кто вытащил? – зачем-то спросил Бевин. – Отец? - Нет. Не важно. Ты всё равно не поверишь. – Амалия погрузила пальцы в пух, не глядя нащупала и сорвала какой-то мелкий цветочек. - В кошке был демон, но демону хотелось быть во мне. Я слышала, что тот, кто подпустил к себе демона – навеки проклят… Коннор смотрел на костёр. - … Но отец сказал: «Раз ты жива, и раз ты чиста, то победила проклятье. Ты– Повелительница Тени, понятно тебе?». А теперь вот. Его забрали в тюрьму, а я даже не могу оживить големов, чтобы попытаться освободить его – потому что боюсь демонов, духов и Тени до смерти. - Чего-чего? – переспросил Бевин. - Боюсь, говорю, - раздраженно выдернула цветочек Амалия и зубами закусила кончик стебелька. – Чего не понятного? - Как ты неведомых своих големов оживлять собралась. - Так же, как отец оживил моего Кота. Нужно только пригласить какого-нибудь из Тени походить в нашем мире в каменной оболочке. Желающих много. - Так в этой каменюге демон заточен?! - Дух! – в тон ему ответила Амалия, перекусив стебелек пополам. – Нормальный дух, в котором злобы, меньше чем в котёнке, которого ты сегодня притащил! - Но визжала ты, будто бы самого злющего огра увидела! - Я же объяснила, спина ты пупырчатая! - Уже не пупырчатая никакая! Коннор слушал и смотрел в костёр. Время от времени камышовые пушинки подлетали к нему слишком близко, и, угодив в пламень, ярко вспыхивали, чтобы тут же исчезнуть без следа. Амалия лежала, жуя цветочный стебелёк и с возвратившимся задором сказала: - Ты бы лучше, чем челюстями тут скрежетать, о печалях своих рассказал. Твоя очередь. Или ты у нас будешь нюхач? - Ничего я не буду рассказывать, - противился Бевин. Тогда она, больше ничего уже не говоря, схватила его за локоть и с силой потянула вниз. «Котик» завалился на спину, подняв в воздух целое облако пуха. - Да отстаньте вы. Нужно мне больно прошлое своё ворошить, - он хмуро взглянул в ночное небо за тонкой пеленой магического, исцеляющего дыма. – Думайте, так хочется вспоминать, каким ты был жалким молокососом? Как ничего не мог сделать, когда соседей, друзей, родных убивали чудовища? Мертвецы непонятно откуда и как взявшиеся? Как они утаскивают… твою… м-мою… всех?! Как я плакал, словно трехлетний, кусая сестринскую юбку? Вы это хотите услышать? Коннор неотрывно, почти не мигая, смотрел на костёр. - Я вам только одно расскажу. Уже тогда я знал, что у любого вражеского отряда есть главнокомандующий. И я поклялся найти его. И убить. За всё. Своими тогда ещё не знавшими меча руками. В ту ночь нас спасли. Но неутолённая эта жажда осталась. Бевин замолчал, и какое-то время на берегу озера царила такая тишина, что было слышно, как сгорают в костре неосторожные пушинки. - А ведь действует, - негромко сказала Амалия; цветочек в её зубах уже был сгрызен до самой чашечки. – Кон. Ты тихий. Ты не хочешь говорить? Коннор знал, что она не увидит, но всё равно мотнул головой. Отодвинулся чуть дальше от огня и тоже лёг на спину, почувствовав мёрзлую землю даже под слоем теплого камышового пуха. - Когда на деревню Хоннлит напали, - сказал он, комкая первый попавшийся пушистый клочок пальцами, - Редклиф не помог. Потому что сын эрла натравил на его жителей целую армию мертвецов. Об этом не принято говорить, но сын эрла оказался магом. Магом, который пытаясь спасти одного дорогого для него человека – погубил сотни. Я – Коннор Геррин, сын эрла Эамона. Это меня ты поклялся убить, Бевин. Это из-за меня, Амалия, вы были загнаны в тот жуткий подвал. Он смотрел в предрассветное, но всё не желающее светлеть небо и не видел их сейчас. Ни их глаз, ни их лиц. Ничего, кроме неба, поддернутого дымкой костра. - Я был одержим. Совершил непоправимые вещи… Но меня тоже вытащили. Спасли. Я остался жить... зачем-то. И я… - он запнулся. – Я что-нибудь сделаю. Земля под пухом меленько, едва заметно задрожала. Послышались всё нарастающие големьи шаги. Кот – полуживое каменное изваяние с духом вместо души внутри догнал, верно, торговца и теперь возвратился к хозяйке. Увидел её валяющуюся на земле вместе с гостям-заложниками и остановился в замешательстве. Но потом подумал… и грохнулся ничком рядом с ними. Вот теперь земля сотряслась. А весь мир пропал в поднятом пухе. Тишина длилась до тех пор, пока ни осела последняя пушинка. А потом – Амалия рассмеялась… Коннор закрыл лицо руками и будто бы рассмеялся тоже. И смех его вскоре заблестел между пальцами. Кот лежал на земле – весь в пуху – как нормальная, припорошенная груда каких-то смешных валунов, а Амалия всё смеялась. Вдруг покатилась по берегу, нещадно сминая нежный пух, и хохотала во всё горло. И не удивилась, когда наткнулась совсем не вдруг на трясущегося будто от смеха Коннора. - Я что-нибудь сделаю, - повторял он не внятно, не отводя от лица рук. – Я… что-нибудь… Не зная, как высказать свои чувства, она, поймала его плечи, крепко стиснула; потом прижалась к макушке лицом, губами, сгоняя дыханием пух с рыжих волос. И смеялась. Смеялась до слёз. Бевин поднялся на ноги и пошёл к озеру. Зашел в воду по колено и остановился, дрожа: вода леденющая. Потом весь сжался, сжал зубы, и пальцами сжал переносицу. Глаза щипало. Дурацкий, дурацкий дым. … Ближе ко дню Бевин проснулся. Взял лезвие поострее. И начисто сбрил свою многодневную щетину. … … И из атакованного Гварена они сбежали тоже. Не помогли, не подставились для отпора под лапы осквернённых. Потому что нельзя рисковать, потому что Хоук должна жить. Её жизнь принадлежит сейчас всем жизням Тедаса, и от неё все жизни зависят. В дорожной сумке её – никому более недоступный Теневой Фолиант, на поясе – Ключ, а внутри – след Морана. Она спала. В первый раз за множество дней и ночей. На корабле Монки ей не спалось: она закрывала глаза и всё равно видела Гварен, всполошившийся по первому удару «тревожного колокола», призывающего мужчин к оружию, а трусов – к бегству. Ни Хоук, ни Фенрис, ни Монки трусами не были. И всё равно бежали… Потому что Хоук должна жить. Потому что жизнь её сейчас принадлежит всем жизням Тедаса. Она не могла уснуть ни в комнатушке придорожной таверны, что в эти страшные времена сохранилась нетронутой лишь благодаря чуду и молитвам набожного и до сумасшествия отважного хозяина. Не спала ни на почерневшей подсушенной костром листве, ни в заброшенной заиндевелой хижине близ Морозных гор. И вдруг вот – заснула прямо на выложенных вряд доспехах в торговой телеге доброго гнома, пустившего их с Фенрисом на свои колёса. - Говорю тебе, лесной ты выходец, - сквозь сон услышала Хоук его спокойный голос: видимо, после многих часов совместного пути Фенрис всё же решил с ним заговорить. – Мне дела нет, чего вас с госпожой в Орзаммар потянуло. У вас причина есть. Есть и у меня. И благодарить меня за то, что мы все в одной телеге едем, не надо. Благодари штуковину, которая у тебя за спиной висит. - Так ты, торговец, думаешь забрать мой меч в качестве платы? – спросил Фенрис, и в тоне его был слышим гневный звон того самого, но уже вытягиваемого из-за спины меча, готового вгрызться в руки любого, кому взбредет в голову его отобрать. - Нет. Я – воин – надеюсь, что вы оба пригодитесь мне, если… ну, нарвёмся. Вас-то я не боюсь: хотели бы меня ограбить, так уж давно попытались бы. Да только денег я не везу. Одни железяки. Гномьи доспехи. Но отличные, гномьи доспехи! В Орзаммар. Своим братьям. И теперь Фенрис ничего не ответил. Но вместо тишины и молчания послышался негромкий хлопок, звук рукопожатия и короткое чуть запоздалое знакомство: - Горим. - Фенрис. Хоук успокоилась. Заменяющий подушку гномий шлем под виском стал вдруг мягче. - У меня, - совсем скоро вновь заговорил Горим, обогрев дыханием заиндевевшие усы. – У меня сын… восемь лет. Еще борода не растет, а он уж за клинком тянется. Дельный парень. Дали бы ему ещё годок-другой – первым бы ринулся Денерим от тварья защищать. В меня парень. Ни капли в нем кузнецовой крови. Весь воин! Хоук поёжилась. Ледяной полуснег-полудождь со всех сторон облепил телеговый навес, мокрая спокойная лошадь шла, увязая копытами в серой кашице. Морозные горы гадливо приветствовали путников. - Думал, привезу его сюда когда-нибудь. Сына… - продолжил Горим, чуть помолчав и выбрав удобный для телеги путь. – Думал, вот подрастёт, хоть верхушку Орзаммара ему покажу. Хоть издали… А потом махнул с сожалением и злостью большой гномьей рукой: - Мать ему уже поди в оба уха надула, что отец предатель и дрянь, взял весь товар и колёсами заскрипел. - Зачем? – негромко спросил Фенрис. - Да дура потому что. - Нет. Зачем ты ушёл от них? - Харроумонт замолчал. Это лорд… то есть король там у них в Орзаммаре. Денерим ему войска на подмогу посылал, а как Денериму туго пришлось – от старика ни весточки. Харроумонт мягкотел, но от трусости молчать не стал бы. Значит, плохо там у них всё. Значит, выручать надо, если не поздно. У меня там, видишь, доспехи только… ну, малых и широких размеров. В Денериме гномов не много… куда мне их? А тут, глядишь, братьям моим и сгодятся. - На Денерим напали? – Хоук проснулась окончательно, приподнялась, оперевшись на руку и едва не соскользнув ладонью с пластины попавшего под неё нагрудника. - Раз третий, - ответил Горим, ненадолго обернувшись. – Но отбились. Последняя оборона самой тяжкой выдалась: Короля Алистера в городе не было. Хвала Камню, явился вовремя, да ещё орлесианцев – верных врагов своих притащил. И бились же! Я думал, они только вышивать умеют. - Орлей на нашей стороне? – опешила Хоук и перевела взгляд с широких гномьих плеч на Фенриса. Он, едва услышав голос пробужденной, нырнул к ней под навес, чтобы справиться о её самочувствии. - Своими глазами видел, - сказал Горим, смотря на горную дорогу меж лошадиных ушей и не слушая боле того, что происходит за спиной, добавил. – Вы запахнитесь: наметёт. И Фенрис с послушной благодарностью сомкнул непроницаемую ткань тележного навеса. - Тебе удалось отдохнуть? - Да, - отозвалась Хоук, но по голосу её ясно было, насколько это «да» преувеличенно. Фенрис поднял за слипшийся мех, будто пару толстых котов за шкирку, гномьи сапоги и поставил их подальше, освобождая для себя место на добротно сколоченном днище телеги. Сел рядом с Хоук: - Я просил гнома по возможности огибать ухабины, но… - Фенрис, брось. Мы города бросаем, чтобы мою шкуру спасти. Я принуждаю весь мир поверить в то, чего никто из них не видел. Я молюсь богу-бунтарю… А ты волнуешься о том, не трясло ли меня во сне?! Она обрушилась на него неоправданно и, быстро осознав это, отвернулась, словно заинтересовавшись холодным блеском связки булав. Фенрис понимающе промолчал. - Прости, - прошептала Хоук еле слышно. – Просто всё это… Все они… Мы точно справимся, Фенрис? Фенрис вновь не ответил. Едва касаясь, провел кончиком носа по её виску – вниз и снова вверх. Хоук захотелось думать, что это было не просто нежное прикосновение, а безмолвный, но уверенный кивок. - Ещё идол этот… - сказала она, нырнув рукой под накидку, где чуть ли не каждый час нащупывала маленькую сумку с первым найденным Ключом. Но на этот раз не нащупала ничего. Под накидкой у Хоук – только Хоук и никаких идолов! - Он у меня, - тут же успокоил её Фенрис, телом почувствовав, как хранительница Ключа враз напряглась. – Я забрал его, чтобы ты смогла поспать хоть немного. Ты ведь из-за него и глаз сомкнуть не можешь. - Ерунда! – возмущенно рявкнула Хоук и как-то слишком уж нервно рванула к себе протянутую Фенрисом сумку. Перетяжка ослабла и замысловатое плетение её покорежилось – из сумки выглянул сияющий лириумом краешек идола. И будто от внезапного света этого, как от вспышки, что появляется вдруг из ниоткуда в темной комнате, Хоук очнулась. - Нет. Нет, всё в порядке. Я… - и она без единого сомнения положила Ключ подальше от себя, демонстрируя свою от него независимость. – Не знаю, что бы я без тебя делала. И я понимаю твоё беспокойство… Один такой идол однажды свёл с ума Бартранда. А потом и Мередит. Но я обещаю… Хоук запнулась. Колеса телеги заскрипели громче: Горим приказал своей лошади идти быстрее. - То есть, не то, чтобы обещаю, но сам посуди! – вдруг воодушевленно произнесла магесса и продолжила тоном примерной ученицы Круга – умницы и специалистки по древним артефактам. – Тот идол наверняка воздействовал на порочные желания и до крайности их развивал. Так жадность Бартранда превратилась в паранойю. А жажда власти и церковного порядка Мередит - в оглушительное безумие. Но вот в чём проблема… Она приподнялась на колени и изогнула спину, потянувшись к Фенрису: - Моё самое сильное желание – это ты. И вот, оно обострилось. Так что держись. И он бы с радостью, да только в следующий момент держаться пришлось всем и за что попало: колесо телеги будто бы угодило в замаскированную снегом колдобину, лошадь неистово забила копытами и стала на месте – резко, словно поводья вместе с лошадиной головой с силой потянули назад. Горим громко и по-гномьи выругался за запахнутой навесью. … А когда навесь распахнулась под рукой Хоук, они с Фенрисом увидели причину такой резкой, такой эмоциональной остановки - насильно выплеснутое на поверхность гномье царство. С мясом вырванный из земли Орзаммар… - Помилуйте предки… - в усы прошептал Горим, пуская бесстрастную лошадь осторожным шагом. Снег под её копытами вдруг будто кончился. Его словно втоптали до снежинки в землю, а землю разогрели снизу. Она дымилась, точно политая кипятком. - Приложи к ней ухо, и услышишь, как там идёт бой, - сказал Горим, оглядывая землю – Орзаммаровый потолок. Везде следы – тут нескончаемым потоком, тяжело и долго шли гномы. Бежали, пугаясь неба, но еще больше – смерти, которая лезла к ним в дома из глубинных подвалов. По затоптанной почве видно, что кто-то шёл раненным. Кто-то волоком тащил за собой мешок… или кого-то, ослабшего до мешочного состояния. Кто-то падал и оставался лежать, обратившись бесформенным мертвым камнем – и к Камню же уходил. Телега Горима выкатила на мост, под который все эти «камни» сбрасывались, видно, чтобы другие идущие о мертвых не спотыкались. - И никого кругом, - сказал Горим. – В городе одни солдаты да аристократы. Он вздохнул и намертво вцепился в поводья. - Эти – с жизнью лучше расстанутся, чем касту свою «поверхностью запятнают». И пока порождения их за зад не укусят, они… Хоук перестала его слышать – телега слишком шумно катилась по каменному мосту. Она все всматривалась, надеясь: вот-вот кто-нибудь из свалки внизу шевельнется. И ужаснулась, поняв, что хочет увидеть не столько живого гнома, сколько возможный источник информации о положении в Орзаммаре. Массивные статуи Совершенных глядели на неё из-под каменных век. Без презрения, но и без жалости. Стук копыт и грохот закончились – телега сошла с моста. Хоук сдалась и перевела взгляд на дорогу. … По дороге кто-то шёл. - Эй… вы видите? – она со всей силы своей надежды сжала ткань навеси и невольно выжала её, не почувствовав ледяной воды на пальцах: снег теперь таял, даже не успевая приблизиться к земле. Такой она была раскаленной. Фенрис молча перебрался вперёд – на место рядом с Горимом, а тот с готовностью приказал лошади идти быстрее – к одинокой низкорослой фигуре – но при этом нахмурился так, словно фигура эта принадлежала эмиссару гарлоков, если не хуже. Кто-то на дороге хромал. Кто-то держался за плечо и едва переставлял ноги. Кто-то на дороге умирал на ходу. Гном. Не эмиссар. Нет. - Помо… ите… Пр-рошу вас… - взмолил раненый гном хрипло. Хоук рывком высунулась из навесного пространства, будто желая в тот же миг выпрыгнуть из телеги. Горим насупился и так же рывком повел повёл лошадь в сторону. - Что ты делаешь?! – дотянулась и дернула его за плечо Хоук так, словно рыжебородый извозчик их вдруг уснул и нуждался в быстром пробуждении. – Там же!.. - Тише-тише… - сквозь зубы сказал Горим. - Он ранен, ты не видишь?! - Погоди-погоди. - Разве мы не должны… - Да ты сядь-сядь… Она не села. Более того – не потерпев такого пренебрежительного отношения, до конца откинула полог навеси, перемахнула через тележный бок и спрыгнула на землю. Едва устояла на ногах, услышала короткое Фенрисово «Хоук!» в спину. Поспешила к уцелевшему бедняге. И вот тогда-то все они и показались… Вышли будто из-за спины огромной статуи. Разбойники. Падальщики… И «уцелевший бедняга» первым – задорнее всех – вскинул своё оружие. Всего их было шестеро… - Эй, эй… - растянула на лице нервную улыбку отпетая спасительница, вспоминая, какое заклинание гномья природа встречает с меньшим сопротивлением. – Если это имеет значение - я знаю Варрика Тетраса! Но по лицам наступающих земляков одного именитого гнома ясно было, что значения это не имеет никакого. … - Говорил же я тебе сидеть тихо! – бросил в сторону Хоук Горим, знакомя падальщиков со своим топором; он уже успел позабыть азарт битвы, оттого нервничал и громко болтал в бою, особенно когда оказывался плечом к плечу с самой Хоук или, как сейчас, с Фенрисом. - Ладно госпожа маг твоя резвая, но ты-то, эльф! Ты – её оружейник! Пусть это первая твоя засада, но ты носом почуять опасность должен и все необдуманные действия пресечь! - После каждой засады себе об этом говорю. – едва шевеля губами ответил на Фенрис, вложив всю злую досаду в удар-косу, враз оказавшись рядом с Хоук. Та невозмутимо молчала: «и не такое бывало». Колдовала мало и избирательно. Нападающие не были похожи на обыкновенную разбойничью шайку. Хорошая броня, хорошие навыки. Жаль намерения только плохие. Да и бой шёл как-то нехотя. С обоих сторон. Налётчики будто и драться-то не особо хотели, просто вышли на дорогу, чтобы похамить, бронёй и навыками похвастаться. Так, чтобы не насмерть. Через какое-то время лошадь, впряженная в брошенную телегу заволновалась, и всё стало ясно – эти шестеро отвлекали внимание! А добро Горима тем временем тихонько разворовывали. - Ну нажьи вы дети! - Горим, охваченный полной ненависти тряской, бросился к телеге, а потом произошло то, что и саму Хоук заставило вздрогнуть. Из тележьего брюха, где хранились все сокровища воина-торговца, высунулся самого наглого вида гном: - Все сюда! Тут железо! Уносим, кто сколько может – и по норам! Он призывно помахал остальным рукой, торжествующе зажимая в ней добычу – не меч, не шлем, и даже вообще не железо. Идола, оставленного Хоук внутри! - У него Ключ! – первым хватился Фенрис. - Горим! Держи его! – взмолилась Хоук, осознавая, что пока не в силах вырваться из сомкнувшегося перед её носом окружения. Наглец с блестящим идолом в руках, кажется, даже на миг застыл, услышав сказанное. Это его и подвело – махом он был сбит с телеги, а потом и с ног. Разгоряченный битвой и своей внезапной удачей Горим даже топор в сторону отбросил, навис над предводителем шайки и завёл назад локоть: - Что, сосунок? Другой работёнки себе не выискал? Порождений тьмы тебе мало, на своих нападать приятнее?! Я тебе покажу. Я тебе покажу кулаки настоящего орзаммарского воина! Гном-предводитель, «сосунок» лежал смирно и затаенно, будто провинившийся сын перед отцовской поркой. Не говорил ни слова в ответ, просто смотрел снизу-вверх на орзаммарского воина. И воин посмотрел на него тоже… Безусое светлое лицо с какой-то по-моложавому короткой бородой, похожей на мягкую щётку для уборки в покоях принца Эдукана младшего… Братоубийцы и покойника, как в Орзаммаре принято считать. - Погоди-погоди… - ещё ниже склонился Горим, не обращая внимания на голос Хоук, доносящийся откуда-то вместе со звуками дробящегося льда. Предводитель грабителей был из клеймённых. Позорная отметина – большая и даже чересчур яркая – занимала чуть ли не половину его светлого, по сути, лица. Горим застыл. Неприкасаемый приподнялся на локтях, не выпуская Ключ из рук, легко сбросил с себя хватку ошарашенного чем-то война. Прыжком поднялся и побежал. И это будто бы стало сигналом для остальных - они бросились врассыпную – по норам. Хоук и Фенрис пустились в погоню за гномом с идолом, на ходу бросив непонимающие взгляды на Горима. А он так и остался стоять – пригвожденный к земле каким-то первобытным чувством. Подобное испытывает верный слуга под взглядом такого же верного господина. И оттого его так сковало… он не помнил, когда в последний раз чувствовал на себе этот взгляд. Восемь? Девять лет назад? Почему же сейчас… … Клёйменный гном-похититель убегал от преследователей с эльфийской прыткостью. А потом вдруг провалился сквозь землю. По настоящему – проскользил по мокрой, пачкающей его сапоги, почве куда-то вниз – в «нору». Замешкался, распахивая железную, всю в ошмётках земли, дверь и решая, успеет ли он запереть её. Понял, что не успеет – бросился со всех ног по уходящему в глубину коридору. Потаенные норы-ходы – торговые корни Орзаммара. Варрик рассказывал, что даже самые коренастые члены Торговой Гильдии не догадываются о количестве и расположении таких ходов. Бежать было тяжело – узко. Будь у убегающего пара метательных кинжалов, его бы уже, наверное, никто не преследовал. Но у предводителя налётчиков при себе был только длинный гномий молот, от стремительного бега, чуть ли не колотящий хозяина по пяткам. Только молот и Ключ. За резким и скатливым поворотом нора вдруг расширилась. Превратилась в развязку ещё трех узких нор. Тут-то Хоук, приклонившись на мгновение к земле, и пустила по ней ледяную дорожку. Спешащие короткие ноги гнома разъехались в стороны. Он рухнул на скользкую поверхность, и спину его тут же схватила ледяной хваткой морозная магическая корка. Хоук, даже не сумев в полной мере испытать радость от удачного заклинания, остановилась и сложилась пополам, чтобы уперев в колени руки, восстановить дыхание. Фенрис решительно отправился к поверженному, а тот, досадливо оторвал затылок от земли и вновь стукнулся им о лёд, с глухим гномьим ругательством. Однако пальцы на идоле стиснул ещё сильнее. - Что скажешь, Хоук? Отсечь ему руку или голову? – лёгко, будто о пустяковице спросил Фенрис, примеряясь мечом для удара. И со стороны, откуда он ждал ответа, послышался вдруг чужой совсем нежданный голос: - Я бы не советовал. Фенрис, не опуская меча, скосил взгляд. Увидел Хоук – выпрямленную, даже чуть неестественно выгнувшуюся назад. А за спиной у неё… - Снимай заклинание, - к спине Хоук плотнее и чувствительнее прижалось ребро железки одного из парных топориков чернобородого гнома – того самого, что изображал раненного на дороге. Скованный морозной хваткой светлобородый его соратник бесстыдно ухмыльнулся у Фенриса под ногами: - Как раз вовремя, дружище! Ещё чуть-чуть и я задницу себе отморожу! Видимо, щекотливый холодок под седалищем заботил его больше, чем щекотливое положение, в котором все они оказались. Фенрис показывал твёрдую готовность. Хоук – полную невозмутимость. - Пусть сначала отдаст краденое, - сказала она, не оборачиваясь на гнома сзади. - Ты что, женщина, топорину хребтом не чувствуешь?! – запротестовал короткобородый вор. – Да мой дружище тебя одним махом! - Посмотрим, кто из нас двоих окажется быстрее... – процедил сквозь зубы Фенрис, заметив, что тонкая полоса тени его меча делит гномью голову ровно надвое. – Дружище. Пару мгновений все молчали и оставались недвижимы. После обоюдных угроз настала та самая передышка, что бывает напряжённее самих угроз – пауза, когда любое слово может обернуться кровью, а движение – смертью. Хоук, держа перед собой руки ладонями вниз, словно готовясь к падению, решилась нарушить тишину. Тронула натянутые нервы спокойными и одновременно твёрдыми словами: - Пусть. Отдаст. Идол. Она услышала, как гном, что стоял позади, переступил с ноги на ногу. Его примёрзший к земле соратник скосился на Хоук так, будто это она его обворовала. Причём трижды. Причём начисто. Хоук повторила, глядя ему в лицо: - Отдай. Идол. - Покажь. Сиськи. - Спокойно! – громко выпалил чернобородый, увидев, как недобро дрогнул меч в руках эльфа. – Язык прикуси, сальрока. - Но она опрокинула меня! Вот скажи, как смеет человеческая женщина меня опрокидывать и задницей к земле примораживать! Это разве подобающее отношение к… - Верни им краденое, сальрока. - Дружище, да ты сдурел?! Ты глянь, как блестит! Нет, ну ты… - Верни, и твоя обидчица снимет заклинание, - наставительно сказал чернобородый, и от теплого ребра боевого топора, с новой силой прижавшегося между лапоток Хоук, по всей её спине пробежался неприятный холодок. - Да, - на всякий случай отозвалась она, не кивая. - И вместе с эльфом уберется куда подальше. - Даю слово. - Пусть лучше блестяшку даст! – уже совершенно по-нытному сморщил нос клеймённый с отмороженным задом. – Я её в своём дворце хранить буду, а эта в сумке небось таскает. Да ещё и оставляет, где ни поподя. - А ты, сальрока, готов из-за блестяшки поставить под удар всю нашу… - гном с топором осекся, остановил себя на полу фразе и продолжил хмуро. – Вообще всё? - Ну а что мне её слово? Я ей сейчас сокровище в руки, а мне этот её с ушами – хрясть! – и полбашки плотоядным кротам на закусь! - Заманчиво, - одобрил идею Фенрис. - Пусть тогда именем Совершенных клянётся! – каким-то на миг изменившимся голосом сказал опрокинутый воришка. Хоук невольно вскинула бровь: вспомнила россказни Варрика. Он, было дело, уверял, что в клятву перед ликом Совершенных уж давно никто в Орзаммаре не верит, да и имена-то их помнит не каждый. Разве что хранитель-книгочей или «учённый сын аристократии». Гному с отметиной на лице это ни к чему. Гном с отметиной на лице клянётся монетой, жрачкой и, даст Камень, тёплыми портками. Гном с отметиной на лице серьёзно смотрел на Хоук снизу-вверх: - Ну? Давай, начинай. Именем Астит, Гарала, Ортана, Свесса, Эдук... э-э-эх. Он словно подавился последним именем. Если бы не был скован морозным заклинанием, точно махнул бы в сторону магессы рукой: - Да о чём с тобой говорить. Клянись этим своим… Как вы там свой Камень называете?.. - Клянусь Создателем, - сказала Хоук. – Мы прекратим вас преследовать, и на этом наши пути разойдутся. - Да пропади оно, - вздохнул клейменный горестно и медленно, по одному отрывая пальцы от идола, отбросил заветную блестяшку подальше, чтобы вновь не дотянуться и не схватить её случайно. Чернобородый опустил топор. Хоук освобождено повела плечами и немедля заставила ледяную хватку ослабеть и бесследно растаять, даже не намочив земли под молодым гномом. Тот уселся, раздвинув колени и потирая озябший бок. Фенрис с неудовольствием отступил назад, на ходу подхватил Ключ и встал рядом с Хоук. А «дружище» прикинул, что пора бы поднимать «сальроку» и расходиться. - Вот так-то! – миг спустя победно вздернул свой круглый нос поставленный на ноги предводитель налетчиков. – И больше не попадайтесь нам на глаза! - Вы тоже поосторожнее, - криво улыбнулась в ответ Хоук. - Наживающиеся на войне грабители обычно плохо заканчивают. - Да что б ты знала! Ходит тут вся такая с блестючками, пальчиками искрит! А нет, чтобы… - Сальрока, - вовремя остановил его чернобородый. – Надо идти. Ждут. И они скрылись в одном из трех проходов, в конце которого их ждали. А Фенрис и Хоук двинулись по противоположному, уверенные, что ждать их в этом городе некому. … Они выбрались из «норы» и оказались в нижнем Орзаммаре – пыльном, как никогда. Вместо нищеты и беззакония тут царила суетливая неразбериха, свойственная только полевому госпиталю или плохо организованному лагерю перед самой битвой. Гномов здесь было, как пыли. И все они – в пыли, а многие в крови и в мыле. Хоук переступила через лежащего на скудной подстилке раненного. Тот поначалу не придал этому происшествию особого значения: за день через него кто только не переступал… Но потом вдруг дёрнулся болезненно и схватил Хоук за щиколотку: - Ты… Ты это… Обычно таким отчаянным способом в Пыльном городе просили монету или хлеба, но цепкий гном облизнул губы и попросил сдержанно: - Сам не дойду, но к завтрашнему должен подняться… Там, говорят, люди Принца броню новую притащили. Принеси мне шлем, а? Мой-то совсем… того. Порождения… сволочи… пожевали. В первый миг Хоук не успела ответить: какой-то гномий юнец перепрыгнул через лежачего, не нарочно толкнув её плечом. Он мало что видел перед собой: был возбужден всеобщей суматохой, да ещё и шлем на себя водрузил не по размеру. Тот смотрелся на нём, как большущий напёрсток на тощем пальце… Во второй миг Хоук тоже не ответила: шлем этот показался ей очень знакомым. Кажется, она видела точно такой же среди товаров Горима. В третий же миг ей не удалось ответить только потому, что кто-то ответил за неё: - На сегодня всё, что достал Принц, уже раздали, бравый старец. Из всеобщей толкотни отделилась и опустилась перед раненым на колени гномка, совершенно в эту всеобщую толкотню не вписывающаяся. Красивая, статная. Клеймённая с лицом аристократки. Булыжник Пыльного города, блестящий, как золото. - А вы зачем здесь стоите? – она подняла внимательный взгляд на Хоук и Фенриса. – Руки и ноги у вас вроде бы целы. Вы из денеримской армии? Ваши уже у дверей в общинник стоят. Вам выходить с минуты на… - Шлем бы мне! – прервал её непримиримый бравый старец. – Пусть Принц этот ваш ещё достанет! Мне завтра в бой! Как я без шлема?! - Принц делает всё, что в его силах. И какой тебе бой… Неужто ты ран своих не чувствуешь? - Не чувствую. - Это плохо. Дагна! – крикнула красивая управительница здешней суеты куда-то в толпу. – Раствор сюда! А вы идите. Ваши там. Не стойте здесь. Мешаете. Хоук и Фенрис не то, чтобы мешали. Они просто не знали, куда себя деть. Чувствовали себя безмолвными и в потерянности обездвижимыми наростами на израненном организме Пыльного города. Сами-то с целыми руками и ногами – чужие среди этой толчеи. Их вновь требовательно растолкали. На этот раз – низкорослая помощница с широченным, наполненным розоватой жидкостью тазом. Та самая Дагна. - Пасторони-и-ись! Посторо… ой, ну какие же вы высоченные! Она протиснулась между чужаками, ступая на цыпочках, будто по тонкому ущелью между двух высоких скал. Вскинула голову со смешно оттопыренными рыжими хвостиками и взглянула скалам в лицо. - Ух ты, красивый какой! – и не удержала восклицания, встретившись взглядом с Фенрисом; взгляд же Хоук поверг её в тихий восторг – в едва слышимый шёпот. - Ух ты-ы… - Дагна. Смени перевязки. Дагна присела, не спуская глаз с чужаков. Поставила таз на землю, погрузила руки в раствор и, нащупав там отмокавшую тканицу, выудила её, словно полоску длинной лапши из супа. - Мне шлем, шлем нужен, а не перевязки твои, - заворчал старик отчаянно и измученно. - Я и без них встану, Предками клянусь. Вот отдохну и встану… - Рика… - раз за разом макая тканевую ленту в раствор, не обращая внимания на ворчание и даже не глядя на бравого старца, шепнула Дагна красивой гномке на ухо. – Рика, а кто они? Рика была занята. Руки Рики были заняты тяжелой работой, а голова – тяжелыми мыслями. Она не ответила Дагне. Вновь подняла взгляд на мешающих чужаков и спросила устало: - Вам что-нибудь нужно? Похлёбки сегодня не будет. Завтра утром дадим сухари. - Н-нет мы... – тут Хоук поняла, что не может больше молчать, прощупывая здешнюю ситуацию – начала сбивчиво говорить, сгоняя с губ вездесущую пыль, и почти сразу же поперхнулась. Не из-за пыли, а от осознания того, что дельного объяснения причины их путешествия в Орзаммар в самый разгар Мора, она так и не придумала. Не говорить же первому встречному «Привет! Я Хоук, и я ищу Ключи от Драконьих Врат. Они – наше единственное спасение. И да, мне рассказал о них ребёнок с душой Древнего Бога. Обычное дело, чего тут непонятного?». Дагна смотрела ей прямо в лицо и всё с нетерпением и плеском окунала измочаленную тряпицу в таз. Рика же была не столь внимательна к Хоук – заметила движение за её спиной и прикрикнула кому-то: - Туда не несите! Там коек свободных нет. Кладите у дальнего костра. И сразу несколько голосов ответили ей одно и то же: - Этот совсем плох. Может… сразу того? В яму? - Кладите у дальнего костра! – непреклонно скомандовала Рика и убедившись, что приказ её перешел в исполнение, продолжила ещё толком не начавшийся разговор с Хоук: - Ну? - Нам нужно на Глубинные Тропы. – ответила та без объяснений. - Мне! Мне нужно на Глубинные Тропы. В бой! – чуть не взревел старик, с силой прижавшись затылком к земле и сцепив зубы. – У меня внук там, понимаете вы? Сын… в первый же день… А внук – там. И я должен быть там. С ним. Я встану… Я встану… Вы только шлем мне найдите. А я… я встану… К утру на ногах буду. Проклятье. Даже Дагна отвлеклась от колоритных чужаков, кожей почувствовав его колоссальное усилие, его нестерпимое желание подняться. Но ноги бравого старца не двигались, а разум, видно, отказывался понимать, что ему не встать. Ни к утру, ни, быть может, вообще когда-либо. На глазах старика, повидавших и страх, и смерть, впервые выступили слёзы: - Я поднимусь… Я с моим мальчиком в бой пойду… Мы с ним… всех… Пр-р-роклятье! Хоук не выдержала. Шагнула вперед, опустилась на колени, склонившись над раненным напротив Рики и Дагны, спросила осторожно: - Вы позволите? Тот не отозвался. Устыдившись своих злых слез, повернул голову, чтобы никого не видеть. Зато обе гномки уставились на неё во все глаза. Хоук вздохнула сосредоточенно… и начала исцеление. - Я знала! Я знала, что эта госпожа – маг! – возликовала Дагна, утопив тряпицу в растворе. – Уж я-то мага и в толпе отличу! Столько их повидала в Круге… У них глаза… такие… особенные! И у вас, господин эльф, глаза особенные. Вы тоже маг, да? Фенрис только нахмурился в ответ. И даже не потому, что его приняли за мага. А от того, что кое-какой конкретный маг сейчас ведет себя безрассудно. А ещё от того, что вокруг них уже образовалась толпа в толпе, привлеченная криками Дагны и магическим свечением. Хоук, не замечая этого, вкладывалась. Исцелять гнома трижды тяжелее, чем человека, исцелять уже въевшиеся раны – трижды сложнее, чем свежие. Старый гном лежал, не двигаясь, будто бы прикинувшись спящим. Но на деле – наблюдал за магессой из-под опущенных влажных век. Рика застыла, завороженная. Радостная Дагна чуть ли не хлопала в ладоши. И так продолжалось, пока процесс колдовского врачевания не подошёл к концу. - Готово, - сказала Хоук, проведя ладонью по лицу, блестящему из-за испарины и удовлетворенности результатом. - Побежать в бой, может быть, получится не сразу, но вот подняться – хоть сейчас. После её слов исцеленный гном резко, как по команде, оторвал спину от своего измятого настила, и какое-то время смотрел на ноги, не решаясь двинуться: вдруг не сработало? Но желание встать пересилило страх, он уперся руками в землю и, пошатнувшись, поднялся. Переступил с одной ноги на другую. Не упал. Зачем-то схватился за бороду. Всё кругом стихло. Куда-то подевалась повсеместная суета. Хоук непонимающе осмотрелась кругом и попала разом под десятки взглядов. - Сейчас начнётся, - с неудовольствием выговорил Фенрис. И тут началось: - Исцели меня! - Прошу, помоги, я не чувствую пальцев! - Зачаруй мне оружие, маг! Мне скоро снова в бой! - Сделай крепче мою броню! - Раны… Горят… Милая… умоляю тебя… - Пусть она к тварям вместо нас идет! Один маг, говорят, целую армию положить может. - Останови кровь! Останови!!! - Поднимайся и иди за мной. – в оглушительном грохоте умоляющих и требующих голосов Хоук услышала Рику и мгновением позже почувствовала её пальцы на своем локте. Её подняли и повели куда-то так быстро, чтобы руки просящих не успевали цепляться за её мантию. Рассекреченную магессу тянули вперёд, краешком зрения она видела, что точно так же тянули вперёд и Фенриса. Дагна с видом избранной, исполняющей свой священный долг, держала его запястье двумя руками и то и дело мотала головой, отмахиваясь от криков вожделеющих помощи, и откликаясь им в ответ: - Раз вы в силах так голосить, значит не всё потеряно! Крепитесь! Не стойте на пути! Да отстаньте вы, госпоже магу нужен отдых! Не будет сегодня больше чудес. И похлёбки не будет. … Дверь открывалась пальцем. Вернее открывали-то её по старинке, отворяя засов. Но делали это – там, с той задверной стороны – только если видели, что на пальце, который вставили в круглую замочную скважину, есть отметина орзаммарской Хартии. Странное чёрное солнце – малюсенькая татуировка на подушечке указательной фаланги. У Рики была такая. И дверь открыли. - Опасное дело, - широко улыбнулась болтливая Дагна. – Даже не пытайтесь повторить. Увидят, что не наши куда не надо руки суют – пол пальца оттяпают. Их встретили охранники дверей, всем своим видом показывая, что и топоры их с чужаками тоже совсем не прочь повстречаться. - Подружелюбнее, - сказала им Рика, проходя мимо. – Они с нами. И Дагна дополнила весело: - А ещё серьезные господа у дверей забыли сказать "добро пожаловать в логово орзаммарской Хартии". - Звучит, как отличное место, - усмехнулась Хоук. Верно, только Фенрису здесь было не до усмешек: - У нас уже был печальный опыт общения с Хартией, Хоук. Ты уверена, что следовать за ними – хорошая идея? - Сам ваш визит в Орзаммар уже идея не из лучших. – уела его Рика, пуская свои стопы по узкой дорожке между рядами жалких погибающих существ, уже мало похожих на гномов; все они были будто гниющие мумии, почти что безмолвные в своей скорой погибели. – Хартия доставляет сюда тех, кто жив, но уже не сможет сражаться. Принц… найдет способ помочь им. Лагеря для раненных, отряд защиты Орзаммара… Принц пустил все ресурсы Хартии, чтобы хотя бы попытаться спасти наш народ от Мора. Хоук поймала себя на мысли, что уже готова начать восхищаться главой Хартии – этим много раз упомянутым Принцем: - Странная штука этот Мор. Он даже преступников в состоянии облагородить. - Преступников? – Рика вскинула на неё голову, едва скрыв свое негодование. - Красть товар у тех, кто видит в войне наживу и отдавать его тем, кто в этой войне участвует – двоякое преступление. Хоук многозначительно хмыкнула. Они ещё долго шли один за другим между едва живыми гномами, что лежали здесь вряд, как разбитые камни на мостовой. Картина эта давила на нервы, Хоук заговорила, чтобы слышать еще хоть что-то кроме тихих стонов умирающих: - Ты сказала, что мы сможешь помочь друг другу. - Вы - нам, мы – вам, - отозвалась Рика. – Ты – маг и можешь быстро излечивать раны. - Я… не смогу спасти их всех. - Я понимаю. Речь не об этом. Ряды обреченных наконец закончились. Рика свернула в комнату: длинную, неширокую – больше похожую на коридор. Тут ходили приближенные к главарю члены Хартии: хорошо вооруженные, молчаливые – больше похожие на солдат, чем на разбойников. - Завтра Принц отправится… кое-куда. Вы со спутником проследите, чтобы он добрался до… нужного места живым. - Мы уже поняли, что на плечах этого Принца здесь многое держится, но в нашем деле от этого какая польза? Фенрис одобрительно кивнул после вопроса Хоук и вновь покосился на подозрительно притихшую Дагну. Она шла рядом и с потаенным чувством, заставляющим сосредоточенно кусать губы, изучала все участки эльфийского тела, до которых только могла дотянуться взглядом. Рика и Хоук продолжали переговоры на ходу. - Вы говорили, что вам нужно попасть на Глубинные Тропы. И желательно при этом не умереть, верно? У вас есть два пути: через завал пробиваться в самую бойню – к армии Харроумонта или... - Через завал? - Решение Короля. Он хотел свести на нет дезертирство, отрезав путь к отступлению. И, наверное, поставил на то, что если армия его потерпит поражение – порождения тьмы, наткнувшись на преграду, не пройдут дальше к городу. - Но? Рика вздохнула, мотнув головой: - Харроумонту следовало бы помнить, что порождения тьмы знают тоннели лучше него. Они нашли другие проходы к городу и атакуют Орзаммар без устали. Хвала Предкам, Принц организовал сопротивление. Именно Принц не даёт городу пасть, в то время, как Король… - Загнал себя и своих людей в ловушку. - Именно. Решительная, красивая гномка – которой, по правде сказать, больше к лицу было бы играть в какой-нибудь таверне на лютне, чем служить Хартии и ходить тут среди слишком похожих на солдат преступников, боком протиснулась между двумя огромными кубами-сундуками. Они были вкопаны прямо в землю. Повторили за ней и остальные. - Поэтому, - продолжила Рика, чуть переведя дыхание, – ваш единственный несмертельный шанс попасть на Глубинные Тропы – это Принц. Хоук пригнулась, чтобы не удариться головой о слишком низкий, приспособленный под гномий рост, дверной вырез: - А этот ваш Принц, получается, настолько суров, что порождения его стороной обходят? Или он, бросив город, в свой поход «кое-куда» целую армию поведет? - Не целую армию. С ним пойдет мой брат, вы и Серый Страж. Вы слышали когда-нибудь о Серых Стражах? Фенрис и Хоук переглянулись: - Когда-нибудь слышали. Рика кивнула и продолжила как-то взволнованно, уверяя в своих словах и полезных чужаков, и себя заодно: - Она… Серый Страж… сможет вовремя почувствовать. Предупредит… Доведёт вас до… нужного места. Потом уж делайте что хотите. Но сохраните Принца в целости. И брата моего сохраните… Ты же маг… ты тоже сможешь… вовремя… - Смогу, - Хоук почему-то захотелось сказать это как можно более уверенно и успокаивающе. – Но сначала мне хочется понять, зачем Принцу, на которого вы так рассчитываете, покидать город? Бой – здесь. - Потому что нам не выиграть этот бой!- нахлёстом обернулась к Хоук Рика, маска бойца и стойко отдающего приказы помощника Принца слетела с неё, как затвердевшая корка с ещё незажившей раны. Кажется, в этот момент она и сама понимала, что лучше бы ей на лютне в таверне играть и видеть мужицкие рожи – пьяные, наглые, но живые. Живые, не изуродованные войной. - Он должен привести помощь. Или найти какую-нибудь силу. Что-нибудь… Вы видели, сколько их там лежит?! Хоук всё понимала. Она и сама находилась в поиске «какой-нибудь силы». Все четверо теперь стояли на месте, долго молчали. Дагна даже позабыла на время о Фенрисе – обе защитницы Орзаммара выжидательно смотрели на Хоук, слишком уж, по их мнению, глубоко забредшую в Хартию, чтобы сейчас отказаться и пуститься обратно, через земле-каменные коридоры с солдатами и живые коридоры израненных и изуродованных. - Мы согласны сопровождать принца, - сказала Хоук, не обманув их ожиданий. – Но когда дело будет выполнено, нам понадобятся карты Троп. - Вы их получите. – с радостным облегчением слишком спешно кивнула Рика; исчерниленная бумага виделась ей ничтожной платой за безопасность брата и главы Хартии. Хоук кивнула тоже и в жесте этом зримо читалось: давайте, видите нас к вашему неимоверному Принцу. … Дворцом местного его высочества служила небольшая комната, где кучка гномов из Хартии обступали массивный стол и такой же массивный стул – по всей видимости, служивший королевским троном. - У меня скоро зад сплющится ждать. Никак не дойдёт до нас – значит, мы к ней отправимся! - за круглыми, как черепашьи панцири, щитами на гномьих спинах не видно было говорящего. – Пойдём с тобой - слышишь, морда? – к правому рубежу, посмотрим, что там за веселуха у Легиона, раз она к нам никак не дойдёт. Пойдём сами. Вдвоём. Сейчас только обогреюсь. Кожа у меня нежная – гляньте все, как от холода полопалась. - Фарен! Дюран! – позвала Рика так, будто её от брата и Принца отделяла не кучка гномов с щитами, а толстенная каменная стена. – Я привела вам спутников. Это воин и маг. Они будут вам полезны в пу… - А ну-ка! – все собравшиеся обернули головы, и в их маленькой толпе зародилось нетерпеливое движение: тот, кто мгновение назад жаловался на полопавшуюся от холода кожу теперь заинтригованно и нетерпеливо расталкивал всех со своего пути. У него это вышло так, что в созданной толкучке вдруг ненадолго открылся вид на тутошний трон. Хоук встретилась взглядом с тем, кто на нём восседал… И тот, кто восседал, встретил взгляд её молча, только поднял невысоко свои чёрные густые брови. А пробившийся наконец сквозь толкотню, его дружок чуть не вывалился к Рике и к Хоук навстречу, не прекращая говорить: - Эй, Рика, а маг твой не бешеный? А то повстречался мне сегодня один… одна… а. И тут он остановился и выпрямился перед ними, выпучив глаза. Всё такой же, нисколько не изменившийся за эти часы. Светлобородый прыткий гном, пытавшийся утащить у Хоук «блестяшку». - Бейрус-Гарал-Хирол и Варен нагожор, да вы, наверное, шутите! … После громких выяснений кто кому больше нужен и кто кого сильнее обидел, всё наконец успокоилось. Над столом, в незамысловатом переплетении подпотолочных балок, светился подвешенный кристалл в подвижном шлейфе бешеных голодных мошек. Наверное, гномы принесли их сюда с поверхности - еще личинками в своих неопрятных волосах и бородах. А те и приспособились и большинство – более удачливые – наверняка сейчас пируют и спариваются в выгребных ямах. Для членов Хартии Хоук и Фенрис, кажется, были теми же мошками – малозначительными во всем этом моровом сумасшествии. Гномы не обращали на них особого внимания. Рика сделалась молчаливой. Ей больше нечего было им говорить. Чернобородому гному она была сестрой, а светлобородому и крикливому если не женой, то уж точно подругой. Но «сопровождающие с поверхности» в эти отношения не собирались вникать, больше их взбудоражил факт о том, кто из этих двоих оказался Принцем. - Я просто сидел на стуле. Или в ваших королевствах у кого стул – тот и король? – отвечал им, показывая свои неровные, но вполне себе белые зубы, чернобородый. Его звали Фарен Броска, он был правой рукой главы Хартии и главным генералом орзаммаровских защитников. Только что вернулся, проводив Принца куда-то или к кому-то – не важно, потому что Принц сейчас нужен был везде и всем. В комнате стало тихо. И тишина эта совсем не успокаивала. Скорее даже наоборот. Принца звали Дюран. Фамилии он не назвал. И вообще посоветовал называть его не иначе как Принцем. Но на такое «панибратство» ни у Хоук, ни уж тем более Фенриса не поворачивался язык. - Король гнилых трущоб и захолустьев, - к тому же пробормотал последний, оглядев в который раз комнату с мушками и то для того, чтобы поменьше обращать внимания на всё вьющуюся рядом с ним, как мошка, Дагну. - А откуда тебе знать, что он не принц? Почему ты думаешь, что он… или я… или кто-то ещё не может им быть? – обратился не ясно к кому чернобородый Фарен, раздав поручения кучке гномов, и обходя осиротевший стол кругом, осматривал сложенное на нём оружие. – Вот откуда тебе знать? - Он больше похож на шута, - честно призналась Хоук, пожав плечами. – Причём с болезненной тягой ко всему, что блестит. - Время такое, время такое… - пробубнил Броска, будто бы никого особо не слушая. Взял со стола короткий блестящий кинжал, повертел в руках, щурясь, как старик, продевающий нитку в иголку. Проверил ногтем кончик на остроту, а потом чуть разочарованно почесал им щёку. Стало видно, как из бороды его, как мордочка зверька из кустов, показался фрагмент рисунка его клейма. Хоук почему-то опустила взгляд, словно увидев неприятную рану. Под взгляд попало то, что блестит – мечи, клинки и топоры. - Это же награбленное. Из телеги Горима. Фарен посмотрел на неё и, очень быстро сообразив о чём идёт речь, со спокойным видом вернулся к своему занятию: - Он вёз все это на продажу. А кому тут покупать? Аристократам, которые там у себя в Алмазных забаррикадировались под девизом «умрём в родовых своих норах». Они и порождений тьмы-то не видели, и не знают, что топоры могут не только на стенах для красоты висеть. У них же яд самое ходовое оружие. А тем кому оно действительно нужно… все они, - он быстро кивнул куда-то в сторону. – Чем им платить? А солдатам сейчас, что, думаешь, до торговли? - Он хотел раздать свои товары, не требуя платы. Броска ни на мгновение не изменился в лице, такая доброта нисколько его не пронимала: - Тем лучше. Значит, мы просто ускорили процесс. Он закончил, подозвал к себе Рику и сказал ей что-то, глядя с затаённым сожалением и нежностью. Рика кивнула, махнула Дагне. И вместе они принялись паковать оружие в тряпки, чтобы на раздаче никто никого не поранил… ещё больше. Броска сказал, что нужно закончить дела в городе, перед тем, как выходить на Тропы. "Почётным сопровождающим" был предложен отдых, специально для них у огромного куба-сундука была постелена ни разу не использованная попона для бронто. Хоук понимала, что даже после тележного пересыпа на доспехах, сон бы ей не повредил. Фенрис опустился на жестковатую , чего не скажешь на вид, попону, уложил Хоук рядом и уверил, что сам отказываетя в Хартии и глаз смыкать. Она дремала, погрузив руку в напоясную сумку и намертво схватившись там за идола, на случай, если Принц Дюран вновь соблазниться его манящим, будто бы видимым даже сквозь сумку, блеском. Но часто просыпаясь, Хоук не видела главу Хартии даже поблизости. Иногда в полусне она замечала Рику, наскоро и искусно что-то штопающую. И почти всегда – Дагну. Округлая, подвижная, с румяным лицом и торчащими хвостиками, она то убегала по поручению Фарена, то сидела неподалёку, посматривая на Фенриса. Вскоре он даже заговорил с ней, разбудив этим Хоук: - Знаешь, я не один. И утверждение это почему-то вызвало у Хоук смешок, благо, никто его не заметил. - Вы это мне, господин эльф? – не веря ушам, обмерла Дагна. – Вы это мне говорите? - Да. Видишь, я не один. Не нужно на меня так смотреть. - Так смотреть?.. О-о-ой… да я ведь… А вы подумали… О-о-о-о-ой! – она всплеснула руками и прыснула со смеху, так сильно качнувшись вперёд, что едва не ударилась лбом о землю. – Да нет же! Нет же! Просто у вас… ну… - Ну? - Ну вы об этом знаете. - О чем знаю? – несколько раздражённо повысил голос Фенрис, а Дагна наоборот вдруг подвинулась ближе и прошептала, словно это был самый строжайший в мире секрет. - О клеймах… - А, так в этом дело. Да, это… - Лириум, да? Это должен быть лириум, я изучала… всякое. Фенрис нисколько не изменил своего взгляда и не нахмурился сильнее, но молодой гномке почему-то захотелось удариться в жаркие объяснения: - Всякое… ну, всякое! Магия, лириум... Видите, господин эльф, а у меня нет клейма, - и она выставила напоказ свою круглую румяную щёку. – Но я все равно… это… без касты. Потому что однажды ушла на поверхность. В Круг на Каленхаде. Хотелось мне к магам быть ближе, и всё тут. Но так получилось, что… - Ты всё бросила, чтобы быть ближе к магам? И этот Фенрисов вопрос показался ей удивительным. - Так ведь вы же… - Дагна замолчала на миг, поёрзала на месте, легонько тронула взглядом спящую Хоук и, будто бы разглядев в усталой бледности её лица подтверждение своих слов, смело продолжила. - Вы же, господин эльф, сделали точно так же. И тут впервые за всё время господин эльф обернулся к ней весь. Легко и бесшумно, как стебелёк под ветром. Фенрис сидел не двигаясь, и по его лицу Дагна поняла, что он не знает чем ей ответить. Раздался гул. Встревоженным маятником зашатался над столом осветительный кристалл. По комнате заметались то растущие, то вдруг исчезающие тени. Где-то чуть выше и уже не так далеко от стен Орзаммара шёл бой, заглушаемый толщиной городского камня. Дагна напуганным зверьком вскинула свою хвостатую голову. Прижухла, позабыв обо всем. Стиснула в кулаках складки изношенной своей юбки. Ещё чуть-чуть и она в который раз невольно начнет представлять, как твари пробивают себе дорогу в общинные залы, как бегут, не разбирая дороги, оставшиеся в городе гномы, как на мощеных дорогах и порожках магазинов остаются кровавые следы… И как один старик из касты кузнецов, чья дочь, предав семейное дело, сбежала на поверхность, оступается, падает и… Ужасающая картина перед глазами Дагны рассеялась: мысли оборвал негромкий, но близкий скрежет. Фенрис снял боевую перчатку. Вновь завладев всем вниманием низкорослой ученицы Круга, протянул ей руку и произнёс уже без всякого раздражения: - Раз интересно, смотри. У тебя это, я заметил, хорошо получается. … - Кого хотят эти Тропы? Меня хотят эти Тропы! – Принц нищих – предводитель «пыльного сопротивления» раскрывал рот так широко, что его клеймо растягивалось по щетинистой щеке неровной змейкой. Он шёл впереди. Нёс карту и всякую чушь. На ходу сочинял сказки о временах его жизни в самом настоящем орзаммарском дворце. О несметных сокровищах, хранившихся там чуть ли не у каждого под кроватью, о чопорной прислуге и об удобных ночных горшках, по которым он скучает больше, чем по усопшим братьям. И по сравнению с абсурдностью принцевых рассказов, и давящее пространство Троп, и грозящие появиться отовсюду порождения тьмы и даже резко ударяющий в нос серный запах казались ерундой. - Я спросил однажды у повара, как оказывается на утреннем столе королевский завтрак… Хоук с усмешкой закатила глаза, забыв, как трудно продвигаться вперед. Воздух был сухой, как песок. Даже камень, подобно песку, рассыпался под ногами. Идти становилось вязко. - И тогда повар рассказал мне удивительный рецепт. Они брали живого бронтонага и сдирали с него семь шкур, невзирая на его крики. Все семь шкур долго кипятились в бульоне из его желудочной желчи. Зачем нарезали колечки из корней камня, которые необходимо было потушить струёй из противолавного брандспойта. Потом ими нашпиговывали тушку бронтонага и топили её в подогретом масле. Дальше нужно было ждать, пока бронтонаг зашипит, посыпать его лириумной пылью, а для хрусткости ещё и завалить это все снегом с поверхности. Как будет готовенько, остаётся самая малость – обложить блюдо бородатой бранью и бечь прочь. Хоук помотала головой, разогнав перед глазами все попытки представить описанное; ей стало казаться, что ступает она не по истресканному камню, а по ровным половым плитам гномьего дворца. - Может, тебе стоит забрать у него карту? – сказал Фенрис за её спиной, обращаясь к Броске. – Он в неё даже не смотрит. - От меня в таких делах толку ноль. Я, видишь ли, читаю неважно, – чуть замявшись, отозвался тот, и Фенрису не захотелось его попрекать. Он только кивнул легонько в сторону Принца: - А этот важно читает? - По-людски, по-гномьи и даже малясь по-вашенски, эльфяк ты невежественный, - рявкнул Дюран и, остановившись, с разворота ткнул Фенриса в живот свёрнутой в толстый рулон картой. Планировал, конечно, по всем правилам оскорблений ткнуть обидчика в грудь, но дотянутся смог лишь до живота – фыркнул, вновь развернулся с досадой и пошёл дальше. - Я как принц вынужден был учиться прилежно и не ковырять в носу во время чтения. Эти учёные бороды не понимают! Может, мои ковыряния только способствовали усвоению материала! Фенрису большого труда стоило продолжить путь мерным шагом, проигнорировав выходку высокомерного и придурковатого гнома. Очень уж хотелось проверить, не разлюбит ли он ковырять в носу, если нос его будет сломан. Принц, даже не подозревая, от каких неприятностей его сейчас спасает остужающий взгляд Хоук и поблескивающие топоры за спиной Фарена, шагал дальше, недовольно бурча: - В карту я не смотрю. А чего мне в неё носом тыкаться, если я путь к рубежу Легиона и с закрытыми глазами найти могу. Только вот… Они остановились. Глубинная тропа в этом месте делилась надвое, и два круглых черных прохода, вырезанные в окаменевшей почвенном выступе были похожи на большие ноздри смуглокожего носа. Принц ткнулся носом в карту. - С закрытыми глазами, да, Дюран? – подстегнул Принца его же собственный «придворный» и «дружище». - Спокойно, - отмахнулся тот. - Обе дороги должны быть безопасны: Легион сюда и мышь моровую не пропустил бы. Но… их нет на карте. Ну нету их! Глянь! Он растянул перед Фареном карту, как ребенок простыню - доказывая, что постель его осталась суха после ночи. Там, куда ткнул пальцем Принц, и правда был вычерчен один единственный путь, ведущий к закрестованному кружку с надписью «последний рубеж» нанесённой, кажется, совсем недавно, чернилами. - Кажется, пришла пора разделиться, - сказала Хоук. - Мы вам, дамочка, не корж под ножом, чтоб разделяться! – запротестовал Дюран. – Был меж нами уговор? Вот и выполняйте. - Но уговор будет выполнен, - продолжила она уже только потому, что ей вдруг захотелось до сухости в горле с ним спорить. – Сейчас мы идём к Легиону, так? Чтобы встретиться там с Серым Стражем… - С Сигрун, - уточнил Броска, и Хоук мимоходно кивнула, не придав этому имени особого значения. - И потом он… - Она. - Она проложит наиболее безопасный путь к тому месту, куда мы вас должны сопроводить. - К Наковальне пустоты, - в свою очередь уточнил Принц, и на этот раз Хоук просто не могла пропустить сказанное мимо ушей. Она, Фенрис и, в особенности, Броска обратили к проговорившемуся свои взгляды. - Что? – пожал плечами Дюран и мотнул головой в сторону Фарена. – Почему ему можно встревать, а мне нельзя? Я тут Принц. - В любом случае, - продолжила говорить Хоук, осторожно переведя взгляд на Фенриса. – Если, скажем, я и Фарен пойдем направо, а вы с Фенрисом налево, наш уговор о сопровождении будет выполнен. - Ну уж нет, - чуть ли не хором ответили ей те, кто по её предположению должны идти налево. А Принц, к тому же, вспомнив, кто тут командует, вышел вперед и снова свернул карту указующей трубочкой: - Идём все вместе. И принялся считать куда именно, вскидывая свёрнутую карту в сторону то одного, то другого прохода: - Астит, Гарлон, Герлон, Хирол. Варен, Бранка, Ортан, Свесс. Бемот, Волней, ещё Линчар… Эдукан и Ка-ри-дин. Никогда они у меня в нормальную считалку не складывались. Нам сюда. По приказу Принца, они все вместе зашли в правую «ноздрю» глубинного выступа, и все вместе шли рядом, пока «ноздрю» вдруг не заложило. На мгновение их оглушил подземный рокот. Он был точно сигнал, после которого камни и валуны Глубинных троп, скучающие тут веками, пришли в движение и порушились вниз, стараясь подмять под себя путников. Гномы, от рождения чуткие и чувствующие настроения здешней земли, отреагировали первыми - Броска рванул вперёд, кротом поднырнув под дрожащий перед падением валун, и потянул за собой Хоук; Принц же, отскакивая назад, смёл с пути Фенриса и этим спас ему жизнь. Обвал, не получив добычи, ещё мгновение недовольно поворочался и затих. Оказавшиеся по разные стороны, путники перевели дух. - Эй, там. У меня идея. Предлагаю разделиться! – повелительно, даже почти торжественно выкрикнул Принц и ладонью разогнал перед носом еще не успевшую осесть каменную пыль. … - Хоук! Ты не ранена?! - Похоже, мы в порядке. Вы целы? - Сальрока! - Я живой. Но ушастый чуть не отдавил мне печень. Не думал, что эльфы такие тяжёлые. Чем ты его кормишь, дамочка? Хоук пришлось плотнее прижаться ухом к щели меж обвалившимися валунами: она не расслышала и половины слов. - Теперь придётся гулять парами… - пробормотал за её спиной Броска, глядя вглубь прохода – туда, где он превращался в полумрак, едва подсвечиваемый редкими наростами кристаллов. - Фарен! – крикнул Дюран, будто почувствовав сомнения напарника даже сквозь каменную толщею. – Держись ближе к волшебной дамочке! И сразу же гневным эхом грянул голос Фенриса, едва не спровоцировав новый обвал: - Держись от неё подальше, гном! - Мы отправляемся, - решила наконец вмешаться и закончить двустороннюю перебранку «волшебная дамочка». – Возвращайтесь ко второму проходу. Встретимся… потом… где-нибудь. … Хоук и Броска осторожно шли вперёд. В подступающей к самому горлу тихой темноте им хотелось говорить о чем-нибудь совершенно светлом. - Так ты и твой оруженосец… - Он не оруженосец мне. - О том и толкую, - Броска чесанул свою густую тёмную бороду пятернёй, чуть вскинув подбородок. – Видишь ли, Орзаммар сейчас совсем не годное место для романтических путешествий… Хоук уловила, куда он клонит, и поспешила сменить направление беседы: - У тебя семья в Орзаммаре? - Моя сестра, как ты уже знаешь. Полоумная мать, если она в счет. И ещё… - он запнулся, втянул носом пещерный воздух и долго держал его внутри прежде, чем продолжить с тяжёлым хриплым вздохом. - … могила лучшего друга. Слушай… - Хоук, - механически отозвалась его спутница. - Хоук. Светани-ка туда чем-нибудь, а то темень такая, что даже говорить о светлом не получается. Она добродушно повиновалась и отпугнула темноту приятно светящейся сферой. А темноту из сердца Фарена едва не спугнул её внезапный тихий вопрос: - Как его звали? - Леске. Тот ещё удачливый мерзавец… был. Пошли брать Хартию, дураки. Голыми почти что руками… Голыми руками – за змеюку-то хвататься! Но мы тогда так близко к ней подобрались. Так близко… А этот взял, да и подставился под удар Джарвии, чтоб Дюрана защитить. - Джарвии? - Былая предводительница Хартии. Нужно было один день обождать, один, чтоб его, день! – Фарен пнул, так вовремя попавшийся под ноги, камень, дошёл до того места, куда он откатился и в качестве добавки придавил его сверху подошвой сапога. – На следующий день пришла Страж и разобралась с действовавшей Хартией. Прижала Джарвию и всю её свору легко, как глубинного червя пяткой. - Та самая Сигрун? - Не, - махнул рукой Броска и больше ничего про Стража не сказал. – Так мы Хартию к рукам и прибрали. То есть, сколотили её заново. Не для разбойничества. А чтобы дать отпор, если порождения полезут… вот как сейчас. А тогда – да – тогда тоже был Мор. Тяжелое же времечко на нашу долю выпало, а? Хоук не ответила. Продолжала идти, отрешенно глядя под ноги. И даже под ногами темнота умудрялась пугливо сбиваться в клочья и ложиться между камнями, прикидываясь когтистым собачьим следом. Хоук помотала головой. - А у Принца, к тому же, были свои причины… Правда, Страж и в этом нас опередила… но Дюран все равно предпочёл остаться во главе Хартии, а не… - Странно, что такой, как он вообще получил право чем-то управлять, - небрежно перебила его Хоук. - Честно говоря, только он и имеет на это право, - неслышно отозвался Фарен и продолжил уже во весь свой голос и со всем своим простодушием: - Он кажется тебе легкомысленным? - Он кажется мне идиотом. - Такова его теория. Он считает, что в каждом отряде должен быть вечно болтающий идиот. И если такой не находится сам по себе – кому-то приходится быть показным идиотом, чтобы время от времени разряжать обстановку. Или что-то вроде того… Я не до конца все эти его теории понимаю. - Так он у нас показной идиот? - Иногда мне кажется, что самый настоящий. Но… - пещерный проход резко сворачивал, Броска глянул за поворот и кивнул Хоук; та поняла всё без слов – пустила между шершавыми стенами яркий огонёк, он уплыл в глубину, не встретив препятствий, Броска и Хоук продолжили путь. – Знаешь, я ведь встретил его здесь, на Тропах. Мы оба были в изгнании, и первое время после нашего знакомства, даже выбравшись с Троп невредимыми и вернувшись в город, Дюран ходил мрачнее твоего эльфа. - Неужели? – бросила на него удивлённый взгляд Хоук, всегда уверенная, что с мрачностью Фенриса даже тучи во время грозы не могут сравниться. - Да бороду на отсечение даю! Он ведь… Ты знаешь, он ведь настоящий. - Идиот? - Принц! Она споткнулась и встала на месте. Фарен, наоборот, прибавил шаг, да ещё и ус свой закусил, уже молча решая, зря он это сказал или не очень. Пришлось догонять. - А клеймо? – вопрос Хоук был как ладонь, тормошащая рассказчика по плечу в нетерпеливом ожидании подробностей. – Один мой друг рассказывал, что для аристократов чистота лица все равно, что чистота крови. Броска резко кивнул: - Принц был предан. Как он сам говорит, задолго до изгнания. Он рос, считая, что народ счастлив и доволен правлением его отца. Он никогда не выходил в город без сопровождения и, конечно, не спускался ниже Общинных Залов. А клейма неприкосновенных видел лишь на улыбающихся лицах… гм… охотниц за знатью. И вот, преданный собственным братом, изгнанный собственным отцом, он повстречался со мной – не второсортным даже - бессортным выродком и увидел всю пыльную изнанку Орзаммара. Как же, ты думаешь, он поступил? Хоук выждала паузу, не сводя с Фарена требовательного взгляда. - Принц выжег клеймо на своем лице, сказав, что мы – именно мы, а не слащавые лорды – истинный народ Орзаммара. И какой он принц, если не будет с нами един. Тогда я впервые подумал… «что за идиот». И мы стали друзьями. - Так значит, все его безумные байки про завтрак из бронтонага и ночные горшки во дворце… - Всего лишь сказки, - усмехнулся, пошевелив усами, Броска. – Болтовня, отвлекающая от трудностей. Больше скажу, из-за всех этих его идиотизмов, я и сам поначалу не до конца верил тому, что он наш принц. Воочию королевское семейство мне не доводилось видеть… Его узнала Рика. - Она работала прислугой во дворце? - Она вынуждена была работать… не совсем прислугой, - пересилив себя, ответил Фарен, догадливая Хоук более не нуждалась в подробностях. Какое-то время они шли молча. Пещера то тянулась тоннелем, то раздавалась вширь, и, в конце концов, подсунула им под ноги самый издевательский подвох – четырёхпалую развилку. Хоук пустила по огоньку во все четыре стороны, и все четыре стороны пустили комок магии в своё нутро. - Что ж, для начала, попробуем идти, не сворачивая? Фарен, привыкший полагаться на слово пусть и заносчивого, но принца, пожал плечами. - Думаешь, нам удастся выйти с ними на одну тропу? Фарен пожал плечами вновь, но быстро понял, что это не самый ободряющий жест с его стороны, и добавил громко и уверенно: - Не переживай за своего оруженосца, Хоук. Он не один. С ним сам Принц Дюран. Последний из рода Эдукан. … - Так ты и эта волшебная дамочка… - Ещё одно слово… - Да нет же, нет! Я к тому, что вы подходите друг другу! - Да неужели? - Ага. Как бронто и розовый бантик. Фенрис, не сбивая шага, закрыл глаза всего на секунду и то, чтобы хоть на чуток перестать видеть этого вздорного, неустанно болтающего гнома. Он даже по Варрику заскучать был готов: тот тоже много болтал, но никогда не был таким раздражающим. Остаток их пути до первой остановки прошел точно в мутном тумане. Принц постоянно что-то вспоминал, на что-то жаловался, иногда с размаха хлопал Фенриса по плечу и закатывался хохотом. Даже Хоук, наверное, поразилась бы сейчас его выдержке. Грот, к которому они вышли, был самый большой из виденных прежде - и, пожалуй, самый красивый. Поломанной полукруглой тиарой торчали из земли стёсанные временем руины чего-то каменного и некогда величественного. Как рубины сверкали дымчатые огни – свидетельство всё продолжающегося сопротивления. Первая надежда Орзаммара - Последний рубеж Легиона Мёртвых. … Первое, что сделал Принц – вскочил на самый большой валун и известил легионеров о своём торжественном явлении, не забыв добавить своё вечное: - Кого хочет Легион? Меня хочет Легион! Судя по лицам тех, кто держал рубеж, Легион его не очень хотел. Но каждый с ним, почему-то, считался. Навстречу вышел гном в чёрно-серых доспехах, чей мрачный узор был уже неразличим под пятнами иссохшей крови. Он остановился, задрал голову, бросил беглый взгляд на Фенриса и без приветствий спросил: - К нам? - Кардол, старик, - развёл руками Дюран, чуть подавшись назад. – Чую, будь твоя воля, ты бы и последнюю мою рубаху себе заграбастал. - К нам или нет? – переспросил Кардол грозно, и нижняя челюсть его, кажущаяся огромной из-за густой, потрепанной и какой-то квадратной бороды, чуть не ударилась о нагрудник. - Нет, - враз перестал шутить Принц. - Он со мной. И в этот раз Кардол задержал взгляд на Фенрисе чуть дольше. Тот недобро сощурился. - Плохо, - наконец сказал легионер. – Нам бы сейчас кого посвежее. - У вас тут… на редкость тихо, - вытянул шею и осмотрел стоянку Легиона Мёртвых Дюран. - На данный момент. Точно сказать нельзя, но, кажется, тварей что-то отвлекло. Или кто-то… - Хоук… Фенриса дёрнуло ту сторону, где их разделил завал. - Стой спокойно, - приказал Принц ровным и каким-то по-новому прозвучавшим голосом, но в следующее же мгновение к нему вернулись его привычные насмешливо-дурашливые нотки. - Или ты у нас умеешь ходить сквозь стены и просачиваться в щели? - Вы оставили кого-то позади? – поинтересовался Кардол, видимо, не теряя надежды на свежие силы для Легиона. - Мы пришли за Сигрун. - Тогда становись в очередь. Мы не отпустим её без доклада. Сигрун отправилась на разведку, узнать что их отвлекло. - Когда именно? - Ещё вчера. - Видишь, дергун, - Принц подтолкнул Фенриса локтем. – Это не наши шуму навели. Можешь расслабиться. И ты тоже, Кардол: мы подождём Сигрун здесь. Ждать им пришлось совсем недолго. Вот только Сигрун не пришла… … её принесли. … Глубинное пространство растянулось вширь и в высоту. Здесь водилось много воздуха – идти стало легче и веселее. Под ногами, стоило копнуть каменную пыль носком, теперь прощупывались гладкие плиты. К ним сверху тянулись закостенелые и по цвету будто бы насквозь проржавевшие сталактиты, образуя колоннаду. - Наковальня пустоты, - глядя вперед, сказала Хоук без каких-либо подводок. – Для защиты города вам нужны големы. Вот на какую «сказочную силу» ставит Принц. - Много знаешь, - с неясным выражением протянул Броска, ничем более не выдав своей реакции на её осведомленность. Пара минут прошла в молчании. Магесса и гном прошли между пары крупных и на удивление ровных каменных сосулек. Хоук чувствовала, что чем дольше они молчат, тем сильнее разрастается и оплывает нехорошей известью острая сосулька их взаимной настороженности. Но о сказанных словах она не жалела: этот разговор рано или поздно должен был произойти. У них одна цель, но разные на неё планы: гномы хотят привести Наковальню в рабочее состояние, чтобы спасти себя и свой народ, а Хоук должна забрать её сердцевинку – лириумный Ключ, как раз и отвечающий за это рабочее состояние. - А какие, хм … расходные материалы использует Наковальня, ты, верно, тоже знаешь? – спросил Фарен. Мысли были не те, и не о том. Хоук напряженно думала не над ответом, а над тем, как удачнее будет выхватить из-за спины посох, чтобы выиграть время и, возможно, сбить с курса летящий топор, пущенный Броской прямо ей в лицо. - Молчишь? Не знаешь? - Знаю, - и Хоук чуть ли не силком притянула к себе воспоминания из Тени, ожившие страницы Теневого Фолианта. - Чтобы сотворить армию големов, нужен был камень, лириум… и души гномов. - Добровольцев. Не обязательно гномов, - легко поправил Фарен, бросив на неё быстрый взгляд; Хоук не захотела разгадывать его значения. Сосульки становились всё больше. Колоннада их становилась всё зубастее. - Добровольцев у нас навалом, - сказал Броска. – Ты, Хоук, и сама видела. Они рядами у нас лежат. - Так вот зачем вы их… - Затем. Но и ради них самих тоже. Кого не спроси – любой там мечтает обменять изуродованное своё тело на каменное, не знающее боли. Хоук промолчала. - Легионеры тоже дали согласие лечь под молот: после Кэл-Хирола их Мёртвый Легион совсем потерял надежду на воскрешение. - Но ведь Наковальня сломана… - Серый Страж – победительница Мора превратила её в развалины, да. Сигрун тоже так говорит, но, возможно… Хоук. А зачем к Наковальне Пустоты идёшь ты? Новый толчок беспокойства пробился в её сознание: этот нехитрый вопрос прозвучал, как приглушенный звон спрятанного в вате ножа. - Мне нужна… одна её часть, - сказала Хоук. - А Принцу она нужна целой. – сказал Фарен. - Принц ищет силу, которая сможет спасти Орзаммар. Я стараюсь пробудить то, что спасёт Тедас. Броска затих. Мысли были не те и не о том. Мысли были защитные, инстинктивные… И когда сильный чернобородый гном из Хартии ручищей своей схватил её за локоть, она чуть ли не… - Стой. Стой, ни шагу. Глянь-ка сюда… Он отпустил. Сел на корточки и присвистнул, разглядывая наполные плиты. Вернее, одну единственную, вдавленную, неестественно исцарапанную – ту, на которую Хоук едва не наступила. - Я такие ловушки пятками чую. Не здешняя. И недавняя, видишь, ни пылинки. Тут до нас кто-то прошёл и, видать, преследования боялся. Хоук перевела дыхание. Успокоение наступило через несколько минут. Насильственное успокоение – будто Броска придавил её колотящееся сердце молотом Наковальни. Но сам он был увлечён найденной ловушкой сильнее, чем той, кто хочет отнять у Орзаммара големовое войско. Или, по крайней мере, хотел, чтобы так казалось. - Чудная какая-то… Без механизма совсем. Ну-ка, спасительница Тедаса, нос заткни. Она помедлила, но осознала всю полезность его совета уже в следующий момент – когда Фарен потянул с ноги сапог. А потом поднялся и бросил сапог на плиту. Лицо Броски стало не белым даже – синим: в нём отразилась вся яркая синева множества молний, что вырвались прямо из-под плиты и пробили сапог насквозь. С коротким скрежетом, но со всех сторон. Спустя миг он лежал на потухшей плите изжаленный, горячий и странно, что не дымящийся. Фарен присвистнул во второй раз и осторожно поднял свой бедный сапог двумя пальцами. Хоук, едва сдержавшая себя, чтобы не отшатнуться от молниеносного эпицентра, наблюдала теперь, как гном хорошенько встряхнул его и бесстрастно напялил обратно на ногу. - Твои намагичили. Не друзья случаем, нет? Она мотнула головой. Броска хмыкнул и пошёл вперед, безбоязненно топнув по выгоревшей ловушке. - Фарен… Он обернулся, не прекращая шага – видимо, чутью своих пяток он доверял даже больше, чем взгляду. - Спасибо, - сказала ему Хоук. – Я в долгу перед тобой. - Разберёмся, - вновь хмыкнул Броска и продолжил путь. Но совсем скоро верные пятки его вросли в землю. Ряды столбов-сосулек сменились настоящей торжественной колоннадой. Молчаливым величественным запустением приветствовал путников… … - Перекрёсток Каридина… - проговорил Фарен благоговейно. – Он был стёрт со всех карт, чтобы смельчаки вроде нас к обломкам Наковальни не шастали. Он чуть ли не бежал воодушевленно, заглядывая за каждую колонну, словно в надежде увидеть груды сокровищ, которые растут здесь, как грибы под осинами. Хоук отстала, и, чтобы она его слышала, гному приходилось кричать так, что борода лезла в рот: - Потому мы к Сигрун и шли! Только у Серых нормальные карты есть и только они тут… - и он резко замолчал, скрывшись из виду за очередной гномьей колонной. – Они тут… лежат, сваленные в кучку. Хоук! Броска всё же отыскал груду. Вот только изъеденные тела Серых Стражей вряд ли можно было принять за сокровище. Сплошь безкожая куча подгнившей плоти. Да нечастая прослойка тряпок, в которых едва угадывалась бело-синяя одежда Серых Стражей. Многие из них были и без одежды вовсе. Некоторые – так и вообще без всего. Без рук, без ног. Половинки и части. Кости без мяса и мясо без костей. И уж в этот раз Хоук не сдержала себя и отшатнулась. - Не огр. Нет, точно не огр. Этот бы до конца дожрал, - вслух размышлял Броска спокойно и со знанием дела, будто бы разбирался сейчас в устройстве какой-то несложной ловушки. – Не-е… тут у нас зубки мелкие и слабенькие. - Генлоки? - Я бы так же подумал… Да только тварьё это не жрёт никого. Убивает, но не жрёт, понимаешь? Преодолевая тошноту, Хоук попятилась. Обыкновенные пятки её лишены были всякой чувствительности, и даже когда одна из плит под её ступнёй ввалилась глубже вниз, а вверх по ноге пробежала первая синеватая змейка молнии, она не поняла, что происходит. А потом её пронзил магический разряд, выпущенный из ловушки. И выбил из неё все чувства разом. Даже тошноту. … Лишь однажды, очнувшись всего на мгновение, она увидела, как к ней с утробным урчанием подбираются живые и голодные существа. И как кто-то высокий в поношенной мантии отгоняет их посохом, словно скот от чужой кормушки. … Сигрун уложили на плоский камень. Бережно, как впервые поранившегося ребёнка.Где-то громко звали местного лекаря. Вокруг неё столпились легионеры. Кто-то желал помочь, а кто-то не мог и просто был здесь, желая показать своё уважение к Сигрун и к её Ордену. - Я нормально. Ой, да отстаньте вы. Всего лишь царапина, - только и твердила она, отвечая на их вопросы и взгляды. А между тем камень под ней будто покрывался новой кожей – её тёмной, горячей кровью. Быстро прибывший Кардол даже сейчас не стал церемониться – спросил прямо и требовательно, боясь, что рана скоро изведёт Сигрун до потери сознания: - Что ты видела? - Их отвлекли Стражи, Кардол. – с готовностью доложила клейменная из ордена Серых. – Я не знаю, что происходит. Я видела… Они не атакуют друг друга. Они заодно с порождениями, Кардол! Они… - Рас-с-ступись, Принц идёт! Напупырились здесь, как бородавки. Ну-ка рассту… Сигрун! В глазах у неё плыло, но фигуру Дюрана ей удалось выцепить из толпы почти сразу же. Она улыбнулась: - Привет, Принц. Похоже, наш поход придется немного отложить… Туда сейчас лучше не соваться. Сунемся завтра, ладно? Кажется, он впервые не разделил её оптимизма. Опустился перед обагрившимся камнем, отвёл её окровавленную ладонь от живота, чтобы осмотреть рану. - Кто? Как? - Ерунда, – болезненно прищурила один глаз Сигрун. – Встретила старого друга… И добавила, едва слышно: - Или, кажется, сразу двух. … У воздуха был привкус тухлятины. И темнота сгущалась гнилая. Её ноги были стянуты – не заклинанием и не цепью – обыкновенной веревкой. У неё всё еще были ноги… Она пошевелила руками. С облегчением обнаружила, что они тоже при ней. И тоже стянуты верёвкой. За спиной у неё не было ни пола, ни стены – Хоук поняла, что находится в подвешенном состоянии. За ноги. В едва проглядном пространстве. Только теперь она осознала в полной мере, как погано чувствует себя манекен висельника, когда на Киркволл опускается темень. Желание освободить себя пришло раньше, чем осознание полной ситуации. Хоук, ещё не до конца придя в себя и плохо фокусируя взгляд на мелких объектах, подтянула руки ко рту и зубами ухватила веревку, обвившую запястья. Дёрнулась всем телом, параллельно проверяя крепость той, на которой она болтается тут над землей, как кот в мешке. А далеко ли до земли?!.. - Не стоит двигаться так резко: тебя держит ветхая веревка, - из темноты донёсся голос, который ей уже не раз доводилось слышать; Хоук замерла. - Ты упадёшь. А у тех, кто лежит внизу может быть при себе оружие. Поранишься. Хоук на верёвке медленно крутилась вокруг своей оси, как подвеска над колыбелью. Она распахнула глаза пошире, чтобы ни мгла, ни её слабость не помешали ей увидеть… Высокий человек… Поношенная мантия с короткими, слипшимися перьями на плечах. - Андерс?.. - Он бы не хотел, чтобы так вышло. Высокий человек подошел ближе, она наконец смогла разглядеть его лицо… И застыть под взглядом нечеловеческих глаз. Ярких, как молнии из ловушки. - Справедливость…