Тедас. Однажды и навсегда

Они шли в гору, раздвигая коленями лопухи. Это выходило легко: заросли были скелетные – все в дырках; то ли сухота их пожрала, то ли скверна. Сапоги Элланы оставляли на земле неглубокие следы, похожие на дутые восклицательные знаки. И Хоук поражалась этим следам: очень уж они человеческие. - К западу отсюда видели, как в небе борются два дракона, - на ходу обернулась Первая клана Лавеллан. - Вы что-нибудь знаете об этом? Хоук мотнула головой, несмотря на красноречивый хмык Изабеллы за спиной. Эллана оборачивалась время от времени – скорее, чтобы убедиться, что они идут следом за ней, чем ради ответов на несвязанные друг с другом вопросы: «правда ли, что Нового Арлатана больше нет?», «если у корабля два носа, то куда уходит вода между ними?», «неужели Орсино на самом деле превратился в трупное чудовище?». Хоук не переставала поражаться: говорила она тоже очень по-человечески. Без эльфийских закидонов и поминания Творцов вместе с Ужасным Волком через каждое слово. - Ты… очень необычная для долийки. - Дело в сапогах? – улыбнулась Лавеллан, взглянув на Хоук через плечо. – Мой клан не испытывает ненависти к людям и не взращивает её в молодых. Мы всегда с охотой вели с вами торговлю. А сейчас вместе с людьми не даём пасть Викому. На Арлафвэне клан Лавеллан выступал за объединение – я лично опустила факел в наш общий костёр. Ну это так… для психологического эффекта. И Хоук, оставляя рядом со следами Элланы свои собственные (тоже восклицательные знаки, только чуть крупнее), покачала головой – нет, дело совсем не в сапогах. Найдите ещё хоть одного представителя Народа, кто назовёт часть долийского ритуала не «священным заветом Творцов», а «это так… для психологического эффекта». Причём совсем без небрежности. С почтением. Но и без пены у рта. - Давай-ка всё-таки проясним, Хоук, - вдруг сказала где-то сзади Изабелла, видимо заскучав и решив поиграть в здравомыслие. – Мы лезем на гору за этой лесной кошечкой, которая, не спорю, полезна в бою, трепетно пахнет морошкой и эротично покачивает бёдрами при ходьбе. Я бы за ней шла и шла, но потом-то что? Ты правда собралась на свидание с этой драконистой тёткой? - Раз уж Флемет просит… - В этом твоя проблема, Хоук! «Спаси наш город, Защитница!» - «Хорошо, я ж Хоук!». «Проведи под городом здоровущего кунарище! Да, кстати, он маг и укокошит себя, едва обретя свободу!» - «Ой, да с радостью, раз вы так просите!». «Встань между храмовниками и магами и постарайся, чтобы жопу не подпалили!» - «Да не вопрос: вы так вежливо об этом попросили!». «Хоук, наковыряй килограммчик селитры в канализации!», «Хоук, залезть в вивверновое дерьмо по самый локоть!». «Хоук»… - Достаточно. - Сомневаюсь, что Аша`белланар желает причинить вам вред. Будь так – она бы давно это сделала, - сказала Лавеллан, чутко расслышав искреннее беспокойство Изабеллы под килограммами селитры и… всего остального. – К тому же, судя по книге, однажды она даже приходила на помощь Защитнице. - И не один раз, - была вынуждена признать та. Первая клана кивнула, не интересуясь подробностями. По крайней мере, вслух. Хоук, в сравнении с ней проявляя куда меньше такта, спросила: - Надеюсь, ты помогаешь ей по большой любви? Потому что, если взамен она обещала научить тебя превращаться в дракона – не научит, так и знай. Я через это проходила. Гиблое дело. Эллана остановилась на мгновение. А потом повела их чуть в сторону – туда, где среди резко поредевших лопухов в земле стали проглядываться песочного цвета плиты, часто треснутые и раскрошенные, как уроненное печенье. Она чуть замедлила шаг, и Хоук теперь пошла рядом. - Эта война унесёт множество жизней. Мору нет дела – эльф ты или человек, гном или кунари, - проговорила Лавеллан; в паузах меж фразами она легонько и ненадолго втягивала нижнюю губу. – Я просила помощи у Защитницы Митал и поняла, что не могу молиться за всех одинаково. Я хочу, чтобы мой народ выжил… - Что за укор в голосе? – спросила у неё Изабелла, всё ещё шедшая чуть позади - верно, чтобы продолжать наблюдение за покачиванием бёдер. – Мало кто хочет, чтобы их народ вымер. Ну, разве что пираты: те терпеть не могут конкуренцию на воде. А, и антиванские сапожники! - Слышали поговорку? Про то, что сделает человек, а что сделает эльф, если увидит, что другие человек и эльф умирают прямо у него на глазах? - Человек броситься спасать человека, а эльф – эльфа? – предположила Хоук. - Нет. Эльф тоже броситься к человеку. Добивать, - Лавеллан вновь улыбнулась – немножко печально, немножко восхищаясь остротой человеческого фольклора. – Я думала, что со мной в главной роли всё было бы по-другому, что я, не раздумывая, кинулась бы спасать и того, и другого, не глядя на расу… Пару дней назад, в Викоме на моих глазах умирало трое. Молодой солдат, девушка из эльфинажа и старик-долиец. Их отбросило огненным снарядом генлока-мага прямо к масляным бочкам. К ним подступал огонь. Я понимала, что всех троих мне оттащить не удастся. - И ты выбрала долийца. - Не рефлекторно. Это было взвешенным решением. Каждая жизнь на счету: нас слишком, слишком мало. Мы как вымирающий вид грызунов редкой, красивой породы, которые некогда умели играть на флейтах. - Никак не пойму, ты восторгаешься наследием своего народа или смеешься над ним? Эллана горько, даже как-то зло усмехнулась: - Было бы понятнее, знай я, где заканчивается выдумка и начинается это самое наследие. Уже и предназначение Трёх Путей во всех кланах истолковывают по-разному. Я не знаю, чему верить. Однако… Она переступила одну из битых плит под ногами осторожно, как через раненное живое существо. - Наш язык, наши традиции и культура… Как бы я к ним не относилась – не хочу, чтобы они бесследно пропали. Они шли и какое-то время молчали. Справа и слева им стали попадаться поросшие мхом высокие валуны. Хоук думала, что это обломки старых колонн, пока на одной из них не вырисовались вдруг ноги с круглыми, стёртыми дождями и временем коленями. - Не беспокойтесь. Эти порушенные статуи – здесь единственные стражи, - сказала Лавеллан, тем не менее, неся свой посох в руке, а не за спиной. – Я проверила местность, прежде чем вести вас сюда. - И всё же ты так и не ответила на мой вопрос, - вкрадчиво проговорила Хоук, глядя на своё расплывчатое отражение в белом камне на навершии посоха Первой. – Почему ты помогаешь… - Аша`белланар, - закончила за неё Эллана и одновременно продолжила за себя. - Не так давно она явилась мне во сне и рассказала о местонахождении… некоего источника. - Источника? - Знаний. Силы. Того, с чем не сравнится ни одна книга и ни одно оружие. Ничего определенного, конечно же – под стать обещаниям Ведьмы Диких земель. Но Флемет не обманула. Это был не сон и не бред. Я нашла его. - Это какой-то артефакт? - Не совсем… В любом случае, сейчас он… не работает, - скромно ответила долийка, вдруг замявшись в первый раз. - Его силы… дремлют. Да, очень подходящее слово. - И Флемет подскажет, как их пробудить, если ты приведешь нас к ней на встречу? - Именно. - Ох ты солнышко, - вздохнула Изабелла и наконец нагнала впередиидущих. - Как думаешь, Хоук? Все долийские девочки тащат домой неработающие артефакты и потом пыхтят над ними днём и ночью, вместо того, чтобы найти себе долийских мальчиков с их острыми стрелами и пыхтеть по ночам, занимаясь каким-нибудь более приятным процессом? - Нам туда, - на сей раз мало интересуясь словами спутницы Хоук и упомянутыми в них процессами, сказала Эллана и указала куда-то вперёд, где белые ступени вверх были похожи на выступающие из земли рёбра. Они взошли к алтарю, больше похожему на прямоугольный саркофаг или камень для сожжения усопших. Над ним возвышалась статуя с женскими очертаниями. Без головы, но с крыльями. Лавеллан воткнула посох в землю меж плит, как факел. Белый и чуть каплевидный, похожий на черепашье яйцо, камень в навершии слегка засиял. Или Хоук это показалось. - В Вольной Марке множество таких алтарей, - подходя к нему, сказала Эллана. – Их просто сложно найти или заметить. - Я видела один такой на Расколотой Горе под Кирволлом, - припомнила Хоук давнишние махинации с амулетом, первую встречу с Мерриль и вторую с Флемет. Лавеллан без удивления кивнула. Сняла с пояса флягу с водой и оставила на алтаре прямую влажную дорожку. - Это для психологического эффекта? – спросила Хоук. - Это часть ритуала, - ответила Первая, встала к алтарю спиной – лицом к людям и напомнила вдруг: – Я ни к чему вас не принуждаю. Мне неизвестно, что ей от тебя, Хоук, может понадобиться, поэтому… - Продолжай ритуал. Твой эльфийский артефакт сам собой не запустится. - Я могла бы попробовать найти другой способ, - проговорила Эллана, отведя глаза – явно кривя душой и сомневаясь в его существовании. - Продолжай, - улыбнулась ей Хоук. - Мне самой интересно. Эльфийка вновь обернулась к алтарю, резко крутанувшись на подошве своих человеческих сапог, чтобы поскорее скрыть облегчение. Она выполнит свою часть сделки. Найденная сила пробудится… - Сувер'инан исала хамин Венан хим дор'фелас Ин утенера на ревас. Капли на алтаре задрожали, концентрируя в себе солнечные блики, но не высыхая. Откуда-то снизу по ступеням-рёбрам диким зверем принёсся ветер. Застучали, перекатываясь, мелкие осколки плит, покосился воткнутый в землю Элланин посох, Изабелла прижала к затылку обожаемую свою шляпу. Ветер ударил в алтарь, будто волны в скалу, и вдруг алтарный камень стал, как печка, в которую плеснули воды. Оставленная флягой Элланы влажная дорожка не могла дать столько пара – казалось, что из алтаря мощными паровыми клубами выходит сама кровь камня. Через пар, как сквозь облако пробивались острые лучи солнца в зените. Окаймили собой женский силуэт. А когда через пару мгновений пар развеялся, Флемет стояла на алтаре, и каменные крылья безголовой статуи у неё за спиной казались её собственными крыльями. - Так-так, и что же мы здесь имеем? – спросила драконокрылая ведьма у всех и ни у кого; она стояла, держа спину прямо, как особа королевских кровей и уложив согнутую в локте руку на бедро, как трактирная девка. - Не, Хоук, - со смешком шепнула ей Изабелла не вовремя, как всегда. – Не о том, как превращаться в дракона у этой женщины нужно спрашивать. Нужно спрашивать о том, как у неё такая-то грудь в таком-то возрасте не обвисает. Чую. Чую магию крови. Аша`белланар, женщина многих лет, Разикале в человеческом воплощении сошла с алтаря, как ожившая статуя с пьедестала. Осмотрела присутствующих теперь уже более пристально. Остановилась взглядом на эльфийке, но сказала, обращаясь, похоже, только к Хоук: - А-а… хорошо. На этот раз одна из Народа, что пришла с тобой, не спешит преклонить коленей. - Не вижу причины, - стойко сказала Лавеллан, задирая голову, чтобы получалось смотреть ведьме прямо в лицо, хоть и снизу вверх. - Аша`белланар. Флемет из Диких земель. Возможно, если бы ты назвалась настоящим именем… - Ничего не изменилось бы. Не в имени рождается причина для уважения – напротив, деяния дают нам имена. Верно, Защитница? – Флемет отпустила в её сторону хриплый смешок, но не спешила отводить взор от Элланы. - Тебя могли бы звать по-другому, дитя. Лавеллан непонимающе нахмурилась. Изабелла замахала над шляпой вытянутой рукой: - О, о! А можно и мне туманное словцо, над которым потом полагается долго сидеть и ломать голову? Флемет не оскорбилась. Флемет вообще никогда не оскорблялась – даже в момент, когда Героиня Ферелдена пришла к ней с мечом и кинжалом, она лишь улыбнулась криво и, предложив всё, что могла предложить, обратилась в дракона, чтобы мечам и кинжалам было куда попадать. - Если хочешь дожить до обвислой груди, - сказала она, отвечая на просьбу пиратки, - не берись притворяться тем, кем тебе не суждено быть. - У-у, сто лет проживу, - даже как-то разочарованно протянула Изабелла, в жизни которой «быть самой собой» - правило номер один по всем существующим кодексам. Хоук держала себя за локти и всё это время молчала: ей хотелось, чтобы Флемет сделала первый ход и сказала первое слово. «Старуха, которая много болтает» уже успела сказать много слов – но ни одно из них не было первым. Хоук не выдержала и улыбнулась самым нежнейшим образом: - Ну что же мы все стоим да стоим на одном месте? Знала бы я, что у нас тут такой задушевный разговор развернётся – прихватила бы с собой чайные чашечки. Да вот растерялась – слышала, что сама Аша`белланар зачем-то ищет встречи со мной. Флемет наконец посмотрела на неё и важно кивнула головой, подтверждая справедливость её замечания: - Уже давно я жду встречи со старым другом. - Мы не друзья, - напомнила Хоук. - А кто здесь говорит о тебе? – и теперь уже единственной, кто улыбалась, была Флемет. – Ах, люди. Склонны каждое слово примерять на себя – крикни «дурак» в толпе, и к тебе обернется сотня лиц. Она сделала некоторую паузу, чтобы смысл её слов лучше дошел до колкой собеседницы. Затем закончила мысль: - Но за тобой мне тоже пришлось побегать: во сне тебя один хвостатый стережёт, наяву другой – не подступишься. - Ты говоришь о Моране и … - догадалась, откуда растут хвосты Хоук, но имя второго хвостатого предпочла не произносить: не здесь, не при Эллане, которая вряд ли одобрит дружбу с Ужасным Волком; слишком много пришлось бы ей тогда объяснять, слишком много для той, кто случайно оказался у Флемет на посылках.- А есть от чего стеречь? Они боятся, что ты можешь мне навредить? - Они боятся, что я смогу тебя убедить. Куда пойти, что сделать. Какие двери достойны, чтобы в них совали ключи… - То есть, в решениях по этому поводу вы не сходитесь, но у всех троих они есть. - Увы, пока играет музыка – мы пляшем. Адмирал и Первая молча переглянулись; Изабелла понимала их разговор едва-едва, Лавеллан не понимала вовсе. Улыбка вновь перешла с лица ведьмы на лицо Хоук, как победный трофей. Но улыбалась Защитница совсем не от торжества. Это была легкая, полная неподдельной радости улыбка: они в них верят. Они – древние, кто видел прошлое и, вероятно, знает будущее, уверены, что однажды маленький смертный (будь это Хоук или не она) встанет со связкой Ключей перед Драконьими Вратами, откроет их и полезет руками в Исток, что бы он из себя ни представлял. Проклятым Создателем драконам – Разикале и Уртемиэлю, даже заточенному в Тени за предательство и воровство Фен`Харелу выгодно быть как можно ближе к хранителю Ключей… Чтобы с помощью смертного и частицы Истока осуществить своё Решение. Чтобы проклятие Создателя спало. Чтобы вернуться в Золотой Город. Чтобы Бог их наконец простил… Бог был мёртв уже тысячу сто сорок лет. Хоук сама сосчитала. - Чего ты хочешь? – спросила она у Флемет. - Я хочу увидеть старого друга, - повторила та просто – будто бы совсем без глубокой, понятной только им – божествам – подоплёки. - И что мешает? Раз ты умеешь ходить по снам… - Сны – это его территория. Разве я смогу поговорить с ним там на равных? - Ты боишься его?! И на этот раз Разикале не удостоила её ответом. Солнце сползало вниз липким комком жёлтого огненного масла и оставляло на небе белый, будто бы выжженный след. Лицо Хоук побледнело: взгляд Флемет тоже оставлял белый след. Голос её – тёплый, а иногда обжигающий – с похожей на костёрный треск хрипотцой, при этом остался прежним: - Мне нужны слова, всего пара слов – когда в следующий раз встретишь его в Тени, скажи ему… … Бевин проснулся от землетрясения. Это осторожно переступил с ноги на ногу огромный – гигантский! выросший до небес! – голем Кот. На каменном теле кольчугой сверкали кругляшки лириумных рун – «размер», «увеличение», «неживое», «приумножение», «вверх». Вокруг ручного великана букашкой скакала Амалия, восторженно хохоча и спотыкаясь о разбросанные повсюду пустые склянки из-под мажьего зелья. «Откуда столько?!» - поразился Бевин склянкам даже сильнее, чем обещанному «каменному монстру». «Из погреба», - наотмашь сказала Амалия, будто речь шла о соленьях. Теперь она уже несколько часов сидела перед невысокой, но очень пушистой елью. Увеличенная в разы голова Кота, словно верхушка подводной горы, торчала из озера: Амалия сказала, что если «монстр» двинется на Эонар, восставая из воды – весь в тине и местных водных тварях - это произведет куда более устрашающий эффект. Кот ждал команды, время от времени поднимал из воды ладони – каждая размером с маленькую городскую площадь – и устраивал водопады. Бевин сидел на поваленном, им же приспособленном под дрова, дереве и выковыривал орешки из кедровых шишек. Он признавал, первый успех Амалии его впечатлил; он сам, своей рукой поставил галочку в сумасшедшем Амалином плане – прямо напротив нарисованного здоровущего монстра. Монстр был. Но ёлка всё не летела. Вера в план убывала, как вода из рук забавляющегося Кота. Бевин мрачно взглянул на Амалию. Амалия не сводила глаз с ели. На еловом стволе по коре лазурным поясом была пущена целая строчка рун. Амалия в который раз потрогала её пальцами, будто пытаясь расшевелить спящую змейку. - Не полетит, - сказал Бевин. - Отстань, - сказала Амалия. - Чокнутая. Орехи кедровые будешь? Совсем не жрёшь ничего. - Отстань! Бевин бросил ей в спину ещё один хмурый взгляд и со злости запихал себе в рот всю ореховую пригоршню, какую только успел наковырять. Зажевал с силой – до желваков на щеках. Амалия поднялась, не отряхивая коленок, и с коротким рыком пнула ствол ногой. Развернулась на пятках и вдруг сказала: - Ладно. Кажется, ты прав. Не полетит. Ты прав, поздравляю. Можешь целовать. Бевин проглотил разом всё, что только успел и не успел прожевать. Закашлялся и пару раз ударил себя кулаком по груди. - Что? – моргнула Амалия. – Всё по-честному. У меня ничего не получилось. Ты выиграл спор, я – проиграла. Давай целуй. И, заведя назад руки, вроде смиренно, а вроде и с вызовом закрыла глаза. Бевин встал и подошёл к ней. В ответ на удары кулака с другой стороны ударило сердце. Бухнулось так, словно намеревалось пробить рёбра и вывалиться на сапоги. Случись так, Амалия этого ужаса всё равно бы не заметила – всё стояла с закрытыми глазами, слегка разомкнув губы. Бевин обещал себе, что не будет мяться. Он мужчина и не намерен соскребать сердце с сапог из-за подставившей ему губы сбрендившей девчонки. Он мужчина! У него щетина, а она – сама предложила. Нечего теперь мяться. Он ведь перед ней тут уже и так и этак. Он, в конце концов, это заслужил! Бевин взял маленькие Амалины плечи и взглянул ей в лицо. Светлые подрагивающие ресницы: тоже волнуется? Синяки под глазами: наверняка, всю ночь на камне и на дереве руны выводила. Покрасневшие веки: опять, поди, плакала. Три конопушки на носу. На белой щеке - расчёсанный комариный укус. Амалия на миг сомкнула губы и сглотнула слюну. Что-то заставило Бевина отвести взгляд и посмотреть куда-то за её плечо. - Эй, - позвал он тихо и хрипло. Губы Амалии тут же вытянулись в улыбку. А сама она открыла один зелёный, как еловая темень, глаз: - Чего? Не знаешь, что дальше? Никогда не целовался, что ли? Бевин посмотрел на неё, а потом снова на неподдающуюся ель за её спиной, будто что-то решая. - Ну, хочешь я сама тебя поцелую? – закатила глаз Амалия. - Поймешь, что там да как… Только давай быстрей: нам надо к твоему Алистеру топать. И пусть только попробует не послать сюда армию! Я-то вот не смогла… Я – глупая, я – чокнутая, и мой план никогда не сработает. Ты был прав, Бевин. Я продула тебе и Эонару, как девчонка. Ну всё, иди сюда! Он остановил её, несильно надавив ей на плечи и – очень сильно – надавив на себя: - Подожди ты. Посмотри туда. Амалия обернулась. Недвижимая ель оставалась недвижимой елью. Бевин вздохнул, отступая от неё и от Амалии на шаг: - Ты руну «полёт» не так нарисовала. Внизу должен быть непрерывный круг. А ты прервала его в двух местах. А ещё в «корне» у тебя двух вертикальных палочек не хватает. Амалия замерла. Потом порывисто обернула к Бевину голову. И также порывисто его обняла. … Распрощались холодно и малословно – без ухмылистых обещаний новых встреч и «ты будешь вертеться в вихре событий, и весь мир падет к твоим ногам». Флемет с надеждой на доставку передала Хоук слова, как некогда передала амулет, превратилась в дракона и улетела, заставив Изабеллу вновь хвататься за свою шляпу. Лавеллан наблюдала эту сцену без особых эмоций, будто бы каждый день у неё начинался с того, что прямо перед ней пролетал какой-нибудь смертоносный ящер. Когда поднятый крыльями ветер стих, она, выдергивая свой посох из тисков плит, как большое растение, пригласила спутниц на свою тайную стоянку: - За припасами в Виком можете даже не соваться. Там давно уже нет торговли, не говоря о производстве. Пригородные фермы сожжены после атак порождений. Наконец из Киркволла по воде пошла провизия. От Наместницы. Её между жителями и солдатами распределяют. Хранительница старается этому препятствовать, но, несмотря на объединение, эльфов пока обижают… Так что я и ещё некоторые сокланники время от времени уходим из города охотиться. Для своих. С продовольственной точки зрения, Эллана отнеслась к ним как к своим – передала на Двуглавый две ягодные корзины, сочащиеся соты дикого мёда, тушки кабанят, двух недавно угодивших в ловушки - ещё в шкуре – зайцев и двух уже обезглавленных фазанчиков, от вида которых Некромант наверняка шлёпнется в обморок. - Это благодарность. В конце концов, вы были вправе отказаться идти за мной, - сказала Лавеллан Изабелле с Хоук и пожала обеим руки. Но ни одну и близко не подпустила к палатке, смастеренной из парусов аравелей (после объединения, долийцы были вынуждены побросать свои колёсные корабли за стенами города (гордость не позволила отдать их на растопку хижин эльфинажа и на заплатки человеческих жилищ), а галл распустить, чтобы те не были съедены). В алой палатке, окруженный магическими ловушками и обвешенный отводами, был спрятан от чужих глаз эльфийский артефакт. И, по словам Лавеллан, до сих пор не работал. … Едва они взошли на корабль – наполовину Корсара, наполовину Изабеллы – Хоук бросилась к Ключам и Теневому Фолианту. Они хранились глубоко в брюхе Двухглавого, потому что рядом с ними быстро начинала болеть голова, в ушах рождался неясный звон, а у Некроманта даже прихватывало живот. Хоук разложила артефакты перед собой и зачем-то их пересчитала; в такие моменты она была похожа на посыльного мальчишку, которому доверили передать господину самоцвет и которому теперь приходится то и дело нервно лезть в карман и бледнеть всякий раз, когда сокровище не находится там с первого прощупа. Все сокровища – если не считать той части Ключа, что забрал одержимый Местью Андерс – были на месте. Хоук прихватила с собой Теневой Фолиант и отправилась приводить в чувства, повстречавшегося с обезглавленными фазанами, Некроманта. Тот позакатывал глаза, пожурил её за спешку и неуважительное отношение к его тонкому магическому мастерству, но отправил путешественницу в Тень уже после третьего «пожалуйста», что в его случае можно было считать актом невиданного великодушия. … И верно говорят, что нет в мире более изменчивого и неизменного состояния, чем Тень. Она течет медленным тягучим болотным водоворотом и застывает, как уроненный в пыль изумруд. Она звучит старым эхом и детскими песенками. Она обнимает и угрожает смертью. Хоук оглянулась. Вокруг ни духов, ни демонов, ни хвостатых иномирцев. Ни виспа. - Покажи мне Фен`Харела. Хоук взяла Фолиант, как младенца, и зашептала над ним: - Покажи мне Ужасного Волка. Расскажи мне о Фен`Хареле. Пожалуйста, я хочу о нём знать. По крайней мере, ей казалось, что это естественное желание, которое стоит исполнить, прежде чем она ринется передавать ему слова Флемет о том, как будет здорово, если он проснётся. Теневая книга дёрнулась в её руках и раскрылась. Какой бы временной период она ни показывала, Хоук всегда оказывалась как бы на середине: что с начала, что с конца в Фолианте наличествовало множество страниц. От их тихого шелеста, от легчайшего колыхания воздуха – если он здесь вообще был – Тень изменилась. Стала чуть пожелтевшей и крошащейся под ногами – как лист древнего манускрипта. Хоук старалась не шевелиться. Пахло потом, мокрыми волосами и паром над тёплой водой. В неестественной, будто специально кем-то навеянной, тишине, в неясных, будто нарочно кем-то смазанных, жёлтых сумерках, среди запахов и общей хрупкости всего происходящего вдруг послышался плач ребёнка. - Его назвали Солас. У слабой, ни на что не годной и ничего не значащей женщины вдруг родился совершенно здоровый ребёнок – редкость для того мира и для тех времён. Она решила, что он будет её единственной гордостью. - неожиданно сказал Фен`Харел, не обнаруживая себя; даже голос звучал из неоткуда и никак не выдавал его местонахождения. Это его территория, вспомнила Хоук. Это его территория. Она, застигнутая врасплох, едва удержалась, чтобы тут же не захлопнуть Фолиант, как чужой дневник. - Хорошо, что ты не можешь себе всего этого представить. Жалкое зрелище. Однако я должен признать, что у любого существа где-то есть начало, и где-то должен быть конец. Плач прекратился. Видимо, ребёнок очень быстро осознал себя живым и так же быстро с этим смирился. - Все это, конечно, льстит и… в какой-то мере смущает: не предполагал, что ты можешь так глубоко заинтересоваться моей персоной. Не после того, как удрала от меня в прошлый раз. - Ты стал предлагать странное, - как можно спокойнее сказала Хоук. - И ты так просто мне поверила? Даже зная, что случается ближе к твоему пробуждению? Хоук вспомнила мать и Бетани, вспомнила цепи Фенриса, вспомнила Риана и шёпот знакомых голосов. Её осенило: - Так это был не ты! Тогда. Это всё демон… - Да. Дух, отреагировавший на твои переживания, отразивший твои опасения… Ты боишься того, на что я в твоём представлении способен. Понимаю. И зачем ты сейчас ворошишь стародавние страницы, я понимаю тоже. Хоук вздохнула, устав держать себя в напряжении и бегло вглядываться то в одну, то в другую область смазанной жёлто-серой пустоты: - Ты покажешься или нет? - Зависит от того, с какой стороны ты хочешь меня увидеть. Хоук перевернула страницу. Фолиант поддался её пальцам легко, или ему позволили поддаться. - Это будет занятно и больно, - сказал Фен`Харел, и голос его сейчас звучал необычно мягко; так не говорят с гордо задранной мордой – так говорят, прижимая острые уши и отводя взгляд. – Возможно даже, что повествование выйдет рваным, за что прошу меня извинить. Обычно я слушаю про себя, а не рассказываю. Хоук усмехнулась, глядя, как по велению страницы, Тень строит из себя и её – Хоук – воображения каменно-бумажный город, рядами высаживает железные деревья и разбрасывает песок там, где шум моря особенно хорошо слышен. - Главное – постарайся особенно не обманывать. - Я редко обманываю, - печально сказал эльфийский Бог лжи и проворства. – Почти никогда. … - Получилось! – вдруг не воскликнула даже, а взвизгнула Амалия, когда Бевин уже готов был с горя отправиться за новой партией кедровых шишек. – Мамочки, получилось! Кот! Она ринулась к озеру. Промокший, покоричневевший, но очень отзывчивый голем с готовностью обернулся к ней, создав вокруг себя короткий круговорот. - Слушай мою команду, дружок! На штурм! На шту-у-ур-р-рм! Задай им, малыш! Мы скоро будем! Кот поднял гиганские руки из воды, в каком-то подбадривающем жесте на несколько секунд сцепил их в замок и потряс над головой, раздавливая каменными пальцами замешкавшуюся рыбёшку. А через минуту обернулся вновь и пошёл по дну вглубь озера, чтобы выйти из него уже у самой крепости. Заведённая сильнее обычного Амалия вернулась к Бевину. Тот с привычным сомнением разглядывал ель: - А, по-моему, ничего не изменилось. Вместо ответа она хватанула его за запястье и рывком приложила его ладонь к древесному стволу. Бевин пораженно моргнул: там, внутри, ель дрожала. Как внутренне дрожит живой человек от страха или от предвкушения чего-то грандиозного. - Всё идёт по плану! – сказала Амалия с торопливой гордостью. – Начинаем! Подсади меня, и сам залезай. - Туда?! – задрал голову Бевин. - Ты в деревне рос или где? Можешь сколько угодно не уметь целоваться, но уж лазать по деревьям… - Да умею я всё! – рявкнул Бевин – гроза редклифских ив. – Сама-то не свалишься? - Только подсади! Бевин прижался к шершавому еловому стволу и теперь чувствовал его дрожь спиной. Амалия встала одной ногой на его сцепленные ладони, другой – через мгновение – на его плечо и, уцепившись за одну из нижних веток, без труда подтянулась – оседлала её, как какого-нибудь зелёного иглоспина. - Ну всё, твоя очередь! Давай залезай! Залезай-залезай, ну! А то без тебя улетим! Под торопящие выкрики он перекрестил себя кожаными ремешками, закрепил понадёжнее щит и меч за спиной и, пробежавшись двумя шагами вверх по стволу, оказался на соседней с Амалией ветке. Вот только сама девчонка недолго оставалась с ним по соседству: полезла выше – ловко, как муравей. Бевин понимал, что нужно отдать ей должное: она выбрала хорошую ель – с частыми и сильными, не покатистыми ветвями и не очень-то колючими иголками. Лезть по ней было легко; Бевин невольно остановился, только когда дрожь внутри дерева усилилась, и всё оно как-то по-совиному ухнуло. Верхние ветви поднялись и опустились, как плечи глубоко вздохнувшего человека. - Держись там за что-нибудь! – предупредила Амалия сверху; и её босые пятки в земле и прилипшей хвоинках стали последним, что Бевин увидел перед тем, как его стряхнуло на пару веток вниз. Ель наклонилась гибко и резко. Сама собой, но так, что казалось, будто кто-то привязал к её верхушке канат и теперь со всей силы тянул к земле. Бевин сжал зубы и пальцы – повис на ветке, обнимая её, как лемур из джунглей Сегерона. Ель не переставала дрожать и всё раскланивалась туда-сюда, словно её специально расшатывали в разные стороны, как расшатывают штопор, чтобы откупорить наконец неподдающуюся бутылку. Бевин не заметил, когда настал тот момент, когда у него заболели пальцы и зубы: когда Амалия перестала восторженно визжать, а дерево вдруг замерло и даже дрожать перестало. Это был незначительный момент… Потому что сразу после него из земли прямо под елью полезли корни. Вот тогда-то заорал и Бевин: ему явственно представилось, что из недр на поверхность упрямо выбирается чудище – здоровенный крот со змеистыми отростками вместо щупал на кончике его носа. Жуткие отростки месили почву, как тесто. Дерево просело вниз, а потом с трудом выбралось из вырытой собственными корнями ямы. И пошло. Как земляной паук, с высоким растением, выросшим у него из спины. - Я же говорила! Я говорила, что это сработает! – кричала Амалия; её слова тонули в хрусте и скрежете. – Давай сюда, Бев! Тут сейчас такой вид будет! Бевин с трудом расцепил пальцы и стал карабкаться вверх, решив, что это и впрямь не плохая затея: лапы-корни забрасывали его всклокоченной травой, палой листвой и даже выковырянными вместе с землёй мышами и лягушками. Сверху градом летели шишки: ель скидывала с себя лишний груз. Она и наездников своих с радостью бы скинула, но те не отлеплялись. - Ну давай, давай, давай!!! – подгоняла её Амалия. Бевин добрался до её ветки. Сел, скрестив под ней ноги и обхватив руками ствол: - Эонар же в другой стороне. Куда оно несётся? - К обрыву, конечно! - Куда?! - А как она – просто с земли, по-твоему, должна полететь?! - Это безумие! - Что?! – Амалия поднесла к уху ладонь в говорящем жесте. - Да держись, глупая! Сбрендившая! Чокнутая на голову, на руки, на ноги, вообще на всё тело! - Но ты здесь со мной, верно? Значит, совершенно такой же! - Что?! - Я говорю, значит и расслабься! Как здесь можно было расслабиться?! Корни неумолимо несли ель к обрыву, их кусали капканы, обжигали ловушки Эонаровых земель; а на самом краю – над пропастью с зарослями жало-листа на дне – они все одновременно поджались и тут же выпрямились, как щупальца осьминога в момент, когда он выстреливает чернилами. Бевин пожалел, что вовремя не закрыл рот: в лицо ударил ветер. Ель падала макушкой вниз, как брошенное копьё. Он зажмурился, готовясь вместе с деревом и той, кто всё это затеял, нырнуть в жало-лист, как в воду. Но ель вдруг прокатилась по какой-то невидимой воздушной дуге и стрелой взмыла вверх. Бевин решился открыть глаза, только когда всё вокруг стихло; корней не было слышно, а ветви создавали не больше шума, чем во время спокойного ветра. А потом его тронула чья-то рука. - Всё идёт по плану. Мы летим, - сказала Амалия, и, глянув на неё, Бевин понял, что она очень довольна… и невероятно красива сейчас. Её лицо освещало спрятанное за облаками, но близкое как никогда солнце. Глаза её были блестящими-блестящими, а кожа белой-белой от страха и счастья. Амулет из деревянных фигурок и желудей на верёвочке, скачущий на груди из-за частого дыхания и бешеного сердцебиения. Еловые иголочки в косах. Амалия сделала бесстрашное движение и теперь уселась на ветке поудобнее. Бевин поскорее отвёл взгляд. Посмотрел вниз… и пожалел об этом. - Создатель милосердный! - Надеюсь, - безжалостно хихикнула его спутница. – А ты что, высоты боишься? - Я… никогда… так высоко… - Только в обморок не грохайся! Хочешь, я оторву рукава, соединю их и привяжу тебя к ветке? Она потянула себя за рукав, и из вмиг расширившегося выреза на вороте выпрыгнуло её маленькое девчачье плечо с редкими солнечными конопушками. - Не надо! – запротестовал Бевин. – Я… нормально. - Как хочешь. Он вновь отвёл от неё взгляд, но не стал повторять ошибку – смотрел теперь только вверх. Вверху шевелились ветви. Кончик еловой лапы е два не опускался Амалии на макушку. Дерево взмахивало ветками, как крыльями, но летело так же, как плавает поплавок. Вертикально, корнями вниз. Ветви-крылья двигались не одновременно: когда верхние поднимались – нижние выгибались вниз. - Как думаешь, он меня узнает? – вдруг спросила Амалия, и Бевин отвлекся от выявления собственного отношения к высоте. - Коннор-то? – с усмешкой вздохнул он. – Этот тебя даже через сто лет и с закрытыми глазами узнает, поверь. - Нет… Я говорю об отце. Бевин снова взглянул на неё, хоть и видеть сейчас её лицо было всё равно, что смотреть вниз. - Узнает, конечно. Как можно тебя не узнать? То есть, ты же его дочь… Он обязательно тебя узнает, если… Он запнулся. Амалия покосилась на него, не оборачивая головы: - Если что? - Ничего. - Ты хотел сказать «если он ещё жив»? – она улыбнулась так же неожиданно, как и завела весь этот разговор. – Знаешь, хоть я и чокнутая, но всё понимаю. Так что… Слушай…Ты побудешь со мной, если это самое «если» вдруг не сбудется? - Я побуду с тобой в любом случае, - сказал Бевин, не думая ни секунды. И Амалия кивнула в полной уверенности, что он не врёт. В конце концов, он ведь и сейчас рядом – поверил в её план. И теперь они вместе идут штурмовать неприступную крепость Эонар. То есть, летят. На ёлке. … - Смотри! Вот и Кот! Бевину даже шею вытягивать не пришлось, чтобы его увидеть; голем появился на горизонте вместе с Эонаром. До их с Амалией ушей заторможено долетали звуковые раскаты: он с силой лупил по каменным стенам и тянулся руками внутрь крепости, как здоровущий ребёнок в попытке достать яблоки со дна такой же здоровущей бочки. Зрелище было жуткое и воодушевляющее. Бевин ёрзнул на ветке; план действительно работал – штурм Эонара свершится, и ничто не сможет их остановить! Именно с этой мыслью он заметил вдруг, что руны на дереве светят ярче и жарче, чем в начале пути. Да что там, они дымились! И ель, будто бы увядая, прямо в полёте теряла кору – она отваливалось от ствола, как отмершая кожа с тела или высохшая грязь с сапога. Иголки постепенно, но явственно желтели и уже начали осыпаться с нижних ветвей. - Амалия?.. – осторожно позвал Бевин. - Ничего, долетит, - отмахнулась та, кажется, заметив перемены даже раньше него. Ель крутанулась веретеном и слегка поменяла направление, чтобы голем-гигант остался единственным неестественным явлением, которое попадётся храмовникам на глаза. Они пролетели над одной из предкрепостных сторожевых башен – уже пустой: местные рыцари быстро среагировали на атаку. Бевин даже вновь отважился взглянуть вниз… и снова пожалел. Корни! Они разбухли, словно вобрав в себя все древесные соки. И неумолимо тянули вниз. - Амалия! - Всё идёт по плану! Он заметил, что она поднялась на ноги и уцепилась руками за ветку над головой. Через мгновение он и сам последовал её примеру: усидеть на месте было невозможно. Ветви стали горячими, а ствол белым и голым, как кость. Дерево накренилось – обоим ездокам пришлось кое-как балансировать на носках, чтобы не повиснуть на одних руках. - Ну всё, приготовься! – громко предупредила Амалия, сильно щурясь из-за летящей в лицо жёлтой и сухой, как песок, хвои. – Похоже, мы приземляемся! - Куда?! - Куда придётся! - И это ты называешь «всё идёт по плану»?! Тут их ноги всё-таки соскользнули вниз, и оба повисли; ветер трепал их, как одежду, рукавами привязанную к сушильной веревке. Ель накренилась сильнее и на огромной скорости стала падать. Даже не верхушкой вниз, а плашмя, словно соскочившее со строящейся избы бревно. Снизу к ним приближалось что-то квадратное и жёлто-зелёное. С колечком колодца и низкими прямоугольными крышами. И колечко, и прямоугольники с каждым мгновением становились всё больше, больше, больше… - Ну всё, отпускай! – крикнула Амалия, не боясь наглотаться иголок. - Сбрендила?! - Отпускай, говорю! А то по земле насмерть протащит! И разжала руки. И исчезла где-то внизу и сильно позади. Бевин выкрикнул что-то ей вслед, вспомнил всех демонов Тени разом и расцепил окаменевшие, как у Кота, пальцы. И его тоже бросило вниз и назад, кувыркнуло пару раз на земле. Он снёс собой какие-то ящики и раздавил затылком какие-то овощи. Полежал так немного и, с затаённым дыханием поочередно пошевелив всеми конечностями, достаточно легко поднялся. Щит на спине, похоже, спас его позвоночник. Взглядом он нашёл Амалию быстрее, чем весь внутренний двор, куда они приземлились. Амалия лежала на спине, распластавшись, как звезда, упавшая с неба. В буквальном смысле. Бевин едва не отдал себя Создателю (уже в который раз за сегодня), но непобедимая Повелительница Тени вдруг согнула ноги и села, ухватившись за сбитые коленки. - Лучший. Полёт. В мире! – провозгласила она дрожащим от множества причин голосом и вскинула вверх руки с такими же сбитыми локтями и запястьями. Косы её растрепались. Одежда продырявилась и забордовела в нескольких местах. Бевин с нервным вздохом помог ей встать на ноги и, вытряхивая забившиеся за шиворот иголки, осмотрелся. От ели остались длинная борозда и выгоревший скелет. Руны погасли и испарились, будто их и не было. Катилось по земле ведро, упавшее с ободка колодца. Под прямоугольными крышами стойл чавкали, занимаясь редкими кустиками травы, безразличные ко всему прочему бронто. Где-то что-то выкрикивали храмовники, суетясь и не зная, как справиться с каменным монстром. - Что дальше? – спросил Бевин. И командующая штурмом Амалия отряхнула ладони: - Выберем одну из дверей и пойдём внутрь. Они не успели выбрать. Одна из дверей сама отворилась и выпустила во вспаханный ёлкой двор горстку храмовников с треугольными тряпочками на плечах. - Я думал, Кот должен был их отвлечь! – выкрикнул Бевин, сдёрнув со спины щит и меч; их место сразу же заняла Амалия, скрестив ноги у него на животе и схватившись руками за плечи. - Ну да! Это какие-то неправильные храмовники! У них же тут скукатища зверская – они всем Эонаром должны были сбежаться на бой с монстром и желательно передавить там друг друга ко всем демонам! Рыцари бежали к ним, беззвучно разевая рты под раскатистый грохот. Где-то на противоположной стене ложки катапульт стреляли по голему камнями. Храмовники не обваливали их в масле и не поджигали, лишь от того, что боялись спалить кормящий их лес. Бевин почувствовал, что ладони Амалии стали горячими и краем взгляда увидел, что руны просвечивают её руки насквозь. - Это точно поможет? - А ты проверь! – сказала ему в ухо Амалия и прижалась сильнее. Первый храмовник налетел на него с ударом. Бевин отразил удар и оттолкнул храмовника щитом. Тот улетел за зубчатую стену, оставив после себя звуковой шлейф протяжного «ва-а-а-а». - Ничего себе, - только и выдохнул Бевин; и в следующий миг оглох на одно ухо. - Справа! Рефлекторно он выставил в услышанную сторону меч. Налетев на него, здоровенный двуручник врага переломился, как щепка. Здоровенный двуручник. Как щепка. - Твоя сила ещё и на оружие распространяется?! – быстро привыкая к своему могуществу, хохотнул непобедимый герой, коротко оглохнув теперь и на второе ухо. - Без понятия! Сзади!!! Он крутился, как сщёлкнутая монетка, и разил, как метеоритный дождь. Руки его не знали усталости, ноги безудержно топтали, а Амалия болталась на спине лёгоньким верещащим рюкзачком. Рыцари попёрли теперь и со стен: видимо, кто-то успел добежать до воюющих с големом и нажаловался. А те тут же бросили часть Эонаровых стражей туда, где произошло настоящее вторжение: они быстро поняли свою бестолковость и бестолковость голема. Тот гораздо реже лупил по стенам, осознав, что камень крепости гораздо крепче его собственного камня – обломал себе пальцы и теперь просто смахивал храмовников отовсюду, куда только мог дотянуться. Рыцари примитивно держались на безопасном расстоянии и думали, что с ним делать дальше. - Смотри! Они со стен сюда, за нами бегут… - прошептала Амалия. А Бевин призывно ударил мечом о щит: - Пусть бегут! Пусть-пусть! Пусть все сюда… Я их!.. Я их всех… Фух… Руны Амалии погасли. Она скатилась с Бевиновой спины, и ему стало легче. А потом она даже погладила его по плечу, глядя на близкое нашествие сползающих со стен блестящих муравьёв с лириумными брюшками: - Рунам надо восстановиться. Я скоро ещё раз смогу… Ты пока сам продержишься немножко, да? - Сколько? – смело спросил Бевин. - Полчасика. - Сколько?! - Вот ты деловой! – стукнула его в плечо Амалия. – Ты деловой, а нам теперь конец! Бевин покрутил головой, как очумелый, взмокший филин. - Так, давай сюда! – и потянул её куда-то за саднящее запястье. – Давай быстрей, пока они лучников не вывели! Через пару мгновений, она обнаружила себя рядом с огороженным стойлом для бронто: - Ты хочешь спрятаться от стрел за бедными зверюшками?! «Бедные зверюшки» безучастно смотрели на неё и весили тонну. - Послушай меня! – теперь уже Бевин взял Амалию за плечи, будто на его ладонях были выжжены спасительные руны. – Ты сейчас сядешь вот на этого жирного и поскачешь внутрь искать Коннора и остальных. Управлять просто – за какое ухо дёрнешь, в ту сторону и повернёт, поняла? Главное – бей пятками сильнее: эти гады толстокожие и ленивые, но если хорошо разгонятся – всё на своём пути снесут. - Скакать на бронто? Это по коридорам и лестницам?! - Ау! Ты прилетела сюда на ёлке! По небу! Вверх поднялось облачко пыли: землю неподалёку от стойл клюнули первые стрелы. Бевин, не мешкая больше ни секунды, взял Амалию за талию и подсадил на «этого жирного». - Всё, вперёд. Я, наверное, не продержусь полчасика, но хотя бы несколько минут… Амалия сильно наклонилась, почти полностью скатившись бронто на один бок; Бевину показалось, что она падает, и он подставил ей руки. Но она не падала. Она просто обняла его. И прижалась к нему губами. Потом отшатнулась почти в тот же миг и, уже ровно восседая на спине зверя, с цветом и кожей, как у камня, сказала: - Всё ведь пошло не по плану, да?.. Вместо ответа Бевин ударил щитом по серому и овальному, как валун, заду – бронто мычаще взревел и погнал вперёд, как спущенный таран. Своим носовым рогом он разнёс одну из дверей на сотню деревяшек и едва поместился в открывшийся проход. Бевин повернулся лицом к храмовникам. И повторил свой призывный удар меча о щит. Поцелуй подействовал как руны. Ему удалось продержаться вдвое дольше, чем пару минут. В него не стреляли лучники: кажется, кто-то запретил им стрелять, но мечники навалились разом и со всех сторон. На этот раз никто не крикнул ему «сзади!». Было ли это удачей или наказанием, но последний, кого он увидел, после того, как кто-то хорошенько приложил его эфесом по мозжечку, был капитан Тоблер, приказывающий сохранить ему жизнь и усадить на какой-то стул. … Когда стены Эонара затряслись в третий раз, к решётке камеры потянулась уже знакомая Коннору беспокойная рука. И постучала костяшкой указательного пальца по квадрату из слитых прутьев. - Эй, эрлов сын! Кажется, у них там снаружи что-то творится. Возможно, конец света или ещё чего. Может, там у них демоны с неба падают, а мы тут сидим! Если решаем выбираться, сейчас самое время. Коннор пожевал губы и потрогал большим пальцем зажатый в ладони маленький ключ. Он был горячий: всю ночь Коннор спал со стиснутым кулаком. - Ты там слышишь? – рука Максвелла щёлкнула пальцами. – Я тут видел, как мимо пробежали храмовники и даже не поздоровались. Правда, со мной вообще мало кто здоровается после того случая, когда я пришёл на мажий бал мадам де Фер со змеёй в штанах. Однако как быстро расходятся слухи! И сюда уже молва дошла! - К моим наручам твой ключ тоже не подходит, - прервал его хохотливые возмущения эрлов сын. - Ну так делись с соседями! Коннор посмотрел на них. Никогда он ещё не видел таких спокойных, таких смирившихся с судьбой людей – не то, чтобы магов. Они не предпринимали попыток украсть ключ и никак им не интересовались, хотя наверняка заметили, что рыжий сокамерник с недавнего времени что-то при себе хранит. - Прости, ты… - всё-таки решив, обратился Коннор к Потрёпанному; тот даже встревожился, увидев его так близко. – Ты не вытянешь руки? Хочу проверить кое-что… И рыжий маг показал ему ключ. Который к наручам Потрёпанного тоже не подошёл. Коннор с опаской покосился на Руки-Факелы. - Малефикар, да? – тихо спросил он у Потрёпанного. – Сильно? По большому счёту, кто он такой, чтобы судить и подозревать? Коннор и сам был не многим лучше… И уже пожалел, что спросил. Но Потрёпанный ответил вдруг своим мягким голосом: - Из нас всех малефикар здесь только я, - и добавил зачем-то очень серьёзно. – Если хочешь, могу носить эти наручи до смерти. Коннор отошёл от него быстро, но и стараясь сделать так, чтобы это не выглядело слишком грубо. На похожий манер, будто бы с почтением, младшие отшатываются от главы семейства, страдающего проказой. Руки-Факелы сам протянул к Коннору грязно-бинтовые конечности; он не говорил, но внимательно слушал всё, что происходило вокруг. Коннор прижал к его наручам кругляшок ключа. Наручи шлёпнулись на пол. Кожа под ними была гладкая, нетронутая и не посеревшая, как на всём остальном теле Рук-Факелов. Он потёр запястья друг от друга. И вдруг улыбнулся. Губы его потрескались, будто долгое время ждали, а теперь оказались совсем не готовы к этой широкой улыбке. - Ты можешь… - пробормотал Коннор, не удержав взгляд и посмотрев на ущербные его ладони, что, должно быть, уже не способны были правильно сплетать заклинания. – Нам нужно выбраться отсюда. Ты можешь что-нибудь сделать? Руки-Факелы улыбнулся снова. Подошёл к своей койке на тонких расшатанных цепях, обвернул вокруг одной из них руку, прижался к звеньям запястьем. По цепи побежал электрический заряд. Движение, и беспалая рука вырвала её из стены с корнем. Койка наполовину просела вниз, на пол сползло одеяло. Коннор смотрел широко распахнутыми глазами. Руки-Факелы пожал плечами и пошёл ко второй цепи. Через несколько мгновений её звенья вспыхнули рыжим, как Коннор, пламенем. Из стены цепь выдернулась с неохотой, опалила край койки и сожгла подушку до пёрышка. Руки-Факелы потряс руками – цепи улеглись на его запястьях, как экстравагантные браслеты с длиннющими тяжёлыми хвостами. Потом он пошёл, волоча их за собой; Коннор и Потрёпанный расступились с его пути. А в следующий миг невольно вжали головы в плечи. Цепи со звоном ударили в решётку камеры и змеями опутались вокруг прутьев рядом с замком, искря и пламенея. Руки-Факелы потянул их на себя, как погонщик лассо. Коннор и Потрёпанный вжались в стену, и это уберегло их от царапин на груди – глубоких, как от медвежьих лап. Сквозная решётчатая стена слетела и плашмя грохнулась внутрь, прутья её растопырились, будто верёвки на краях обрывка. - Вы что там творите? – раздался голос Максвелла. «Цепной маг», ступая по низринутой решётке, прошёл в коридор тюрьмы, как в холл собственного дома. Коннор и Потрёпанный направились следом. И стали свидетелями освобождения Максвелла в той же разрушительной звенящей электро-огненной манере. - Ого, - только и моргнул маг из Оствика. – Откуда такая сила, брат? Руки-Факелы пожал плечами и улыбнулся. За него ответил Потрёпанный – с гордостью и отчего-то с виной: - Лучший ученик Ферелденского Круга. Его зовут Дайлен Амелл. … Амалия отбила пятки и растрясла всё, что было у неё внутри, но бронто явно стоил того. Он нёсся по первому этажу, и картины падали со стен к его топочущим лапам. Если на пути им и попадался какой-нибудь патрулирующий рыцарь-стражник – расстроенный, что его не позвали смотреть на голема – он отпрыгивал в сторону, грохаясь о стену, или виснул на занавеске, как напуганный кот. Вскоре картины и занавески кончились – начались факелы и таблички дежурств; Амалия поняла, что едет в правильном направлении. Скоро впереди что-то сверкнуло. Послышались голоса, больше голосов, потом крики – не напуганные, а скорее удивлённые и, кажется, даже приветственные. Амалия увидела одну длинную стену-решётку и людей за ней. Их держали тут скопом; просто наставили в ряд десятки кроватей с вёдрами и сказали, что теперь они будут проживать свою жизнь вот тут и вот так. Люди отшатнулись от решётки. Амалия потянула уши бронто на себя, но тот разогнался настолько, что остановить его смогли только решётчатая стена и только замок, в который он врезался рогом. А потом попятился назад, мотая головой и отфыркиваясь. Амалия, едва удержавшись во время удара, теперь скатилась с его бока вниз, тяжело дыша, будто бежала всё это время на своих двоих. А навстречу ей уже шли. Узники. Кто-то лез через повреждённую решётку, кто-то доламывал замок. - Мы свободны! - Создатель услышал нас! - Девочка, это было… - Спасибо, спасибо! Они говорили с ней, а ей оставалось только крутить головой, будто не видя ничего вокруг: - Мне нужно… Я ищу… Послушайте!.. Мне нужно найти… Маттиас. Не старый. Волосы как у меня. Вы не видели… Ещё Коннор. Рыжий такой. И уши у него смешные, топорщатся. Вы не видели их? Вам не попадался хоть кто-нибудь из Хоннлита? Была такая деревня… Вы не знаете где… Маттиас. Он мой отец. И Коннор. Он мой… - Амалия! Обступивших её людей растолкала пухленькая низкая женщина – обычная женщина, без антимагических наручей на запястьях – и Амалия с замершим сердцем узнала в ней госпожу Матильду, которая украшала их деревушку к праздникам и плела шляпки для Шейлы. За ней появился и Советник Дюррей, не улыбаясь только потому, что растерял почти все зубы после переселения из Хоннлита в Эонаровы земли. - Амалия, это ты! Маттиас, здесь Амалия! Её не схватили! Кажется, она сама пришла. - Я не пришла, я… - договорить она не успела: Матильда и Дюррей расступились, пропуская кого-то вперёд, и Амалия невольно прижала ладони к губам. Отец был жив. Отец, побелевший и на лицо, и на волосы, шёл к ней и был жив. Она бросилась к нему на шею, даже забыв проверить, все ли пальцы остались целы на его руках. Но потом он крепко обнял её, взволнованно и успокаивающе гладя по голове, и Амалия почувствовала – все. Всё хорошо. - Мотылёк… Мотылёчек… Девочка… Только посмотри, какая ты стала!.. Девочка моя, всё хорошо. Амалия понимала, что если не соберется, разрыдается прямо здесь, сморкаясь в его узничий балахон. Всё хорошо. Теперь всё обязательно будет хорошо. Нужно только… - Па… Надо идти… - Да. Ты нас всех спасла. Мы прямо сейчас пойдём домой, мотылёк. - Нет! – отпрянула от отца Амалия и заговорила сбивчиво, оглядывая две двери, ведущие в разные стороны. – Это очень важно. Нам нужно найти кое-кого. И ещё кое-кого! Как раз в этот миг одна из дверей распахнулась, и в её сторону обернулись десятки лиц. - Э? Э! – только и послышалось со стороны двери. Патрулирующий храмовник чуть не уронил меч, а потом выставил его вперёд не очень решительно – понимая, что даже вооружённый человек может оказаться забитым такой толпой… и бронто. Тем не менее, близко стоящие к нему люди рефлекторно и боязливо попятились. Это воодушевило рыцаря, и он даже решился продемонстрировать храмовничью способность – сковал выжигающим магию заклинанием первого попавшего в область его действия мага – Амалию. Та с болезненным воплем скрючилась, прижимая к себе запылавшие болью ладони с руническими рисунками. - А ну прекрати! – грянул Маттиас, рванувшись вперёд чуть ли не наперегонки с разгневанной Матильдой. Храмовник предупреждающе резанул воздух прямо перед ними: - Назад. Назад, говорю! Ишь выползли… - Отпусти, - сказал Маттиас, поднимая руки в наручах. – Всех их. Здесь только я маг. Моя дочь не представляет опасности, она даже маленький огненный шар не наколдует. Отпусти её. Я вернусь в клетку. Сам туда пойду. - Да мне что? – нервно махнул мечом рыцарь и сделал движение в сторону другой двери. – Дайте мне ходу! Вы, назад! И люди давали ему «ходу»: кажется, сокамерники выбрали Маттиаса своим лидером, и теперь боялись что-либо предпринять, зная: под заклинанием храмовника находится его дочь. - Я сейчас уйду, а вы что хотите… - уже подобрался к двери спиной и почти нащупал дверное кольцо рыцарь. – Сейчас вообще не моя смена… Я тут вообще не при… За дверью вдруг что-то жужнуло, и она – крепкая, тяжёлая, под стать всем темничным дверям – повалилась на храмовника сзади и накрыла его с головой, будто огромная нога наступила на неё с той стороны, да ещё и придавила. Заклинание оборвалось: Амалия обессилено опустилась на пол с чувством великого облегчения. Отец бросился к ней, а храмовник перестал предпринимать попытки выбраться; из-под двери торчала теперь его собственная скрюченная рука. И пальцы этой руки умоляюще захлопали по полу, когда по двери ещё и зашагали чьи-то ноги. Пара пар ног. - Позволь заметить, что ты неподражаем, мой друг. - О, ну что ты! Это ты сногсшибателен. Даже двересшибателен! Посмотри, она лежит тут у твоих ног… Эти двое так увлеченно хвалили друг друга… Хотя нет, скорее, так увлечённо принимали друг от друга похвалу, что казалось, будто за их спинами вот-вот вырастут два пышных павлиньих хвоста. Оба они были магами. У одного вместо камушка к посоху была прилажена белая шахматная башенка. Второй же был не только при посохе, но ещё и при усах. - Наверное, всё дело в том, что горячая тевинтерская кровь и холодный оствикский ум вкупе с неудержимым обаянием обоих… О! – тот, что был без усов и говорил про двери у ног, теперь прервался и оглядел присутствующих. – А мы тут, похоже, никому и не нужны. Они и сами уже освободились. Ведь надо, не одни мы тут такие сообразительные. Что ж, тогда продолжим. На чём я там остановился? - На своих штанах, - подхватил тот, что с усами. И вместе они пошли назад тем же путём, что и явились – по двери. Храмовник, издав стон, беззвучно зацарапал пол пальцами. - Ах да! – щёлкнул пальцами тот, что без усов. - Так вот… Это была очень крупная и очень подвижная змея. И всем женщинам на том балу неимоверно льстило моё общество. Правда, потом они, почему-то убегали… - Невиданная близорукость! – осуждающе воскликнул тот, что с усами. – И я начинаю сожалеть, что нам довелось танцевать на разных балах. - Тебя бы не напугала моя змея? - Что сказать, мне нравятся змеи. - Оу? - Прошу рабов вышивать их на своей одежде. Люди перестали шептаться за их спинами. Маттиас помог дочери подняться; Амалия уже твёрдо стояла на ногах, но скоро ей пришлось сильнее вцепиться в отцовскую руку. В коридор, на этот раз обходя тихонько шевелящуюся дверь, вошли новые люди. - Мы намерены бежать из Эонара, - громко провозгласил Коннор, держа мечи и посохи перед собой, как вязанку хвороста. – Возьмите оружие, если придётся прорываться с боем. - Пап, это Кон! – с восторгом дёрнула отца за рукав Амалия и ринулась к нему, будто ей очень, ну просто очень нужны были и мечи, и посохи – всё разом, – Кон! Правда, через мгновение и мечи, и посохи посыпались вниз, и действительно нуждающимся пришлось подбирать их с пола: руки Коннора ослабели и опустились всего на чуть-чуть, а после он взял ими Амалию за плечи и стал оглядывать внимательно и придирчиво. Будто искал следы пыток, будто не он, а она находилась в Эонаре все эти дни. - Ты… Как? Почему тебя схватили? - Меня никто не хватал! Мы сами! - И Бевин тоже здесь? - Здесь, и нам нужно его выручать! - Там мои друзья и другие освобождённые маги. Они помогут. Где вы разлучились? - Во внутреннем дворе. - Ты нашла отца? - Да. Вот, - она качнула головой в его сторону. Коннор поднял взгляд и кивнул – ей в ответ и приветствуя Маттиаса. Тот оглядывал Коннора тоже внимательно и придирчиво… но уже совсем по-другому поводу. - Нам надо идти, - заторопилась Амалия. – Нам правда надо идти скорее! И совсем скоро они все пошли. В открывшийся проход. По двери, не обращая внимания на кряхтящего и сквернословящего под ней храмовника. А потом на дверь сел бронто. … Очнулся он уже сидя на стуле. Поднял приросшую подбородком к ключице голову – тяжелую, как обсидиановый казан. Увидел, что напротив него тоже кто-то сидит. На стуле. - Рыцарь Бевин, - сказал капитан Тоблер. – Ты обезобразил мой двор. Бевин посмотрел вокруг. Это вокруг было забито храмовниками. Они стояли плотным кругом в несколько слоёв. Неровным, любопытствующим кругом. И каждый из них чего-то ждал, будто бы думая, что вот-вот Тоблер и Бевин встанут со своих стульев и начнут кулачный бой. - Рыцарь Бевин, а ведь ты меня обманул, - сказал их капитан. Бевин посмотрел вниз или просто устал держать голову. Под взгляд попали колени и уложенные на подлокотники руки в наручах. Рыцарь Бевин усмехнулся: - Я вам не маг, чтобы на меня их напяливать. - А они и не для того, чтобы удерживать магию. Они для того, чтобы тебя на месте удержать. Он дёрнулся ради проверки; руки не двигались, будто сами стали подлокотниками. Бевин понял, что теперь если вставать – то только вместе со стулом. - Бевин, - сказал Тоблер, держа руки на свободе, но в замке у себя на груди. – Ты ведь понимаешь, что теперь никакой не рыцарь? Ты осознаешь, что пошёл на убийство своих братьев? На предательство своего ордена? Против совести, против Церкви, против Андрасте? Ты признаешь, что заслуживаешь бесславной смерти? Бевин промолчал. Перекатил тяжёлую голову с одного плеча на другое. Заметил низкий самый простой стол с какими-то сложными инструментами, выложенными на расстеленной тряпице. Один из них был похож на щипцы для ковки маленьких изделий, для всех остальных Бевин не отыскал в памяти аналогов. - Но, если пожелаешь, мы можем простить тебя. Ты же хочешь, чтобы тебя простили? - продолжал Тоблер. – Ответь на мой вопрос. Эонар - неприступная крепость, которую не взять даже каменному великану. В ней нет сточных канав и подземных ходов. И тут вдруг ты. Нашёл лазейку, о которой я не знаю, или тебе помог кто-то из моих людей? Как ты здесь оказался? - Верхом на ёлке прилетел, - зубоскально, но честно ответил Бевин. - Прошу тебя подумать, - сказал Тоблер и кому-то кивнул. Из слоистого круга храмовников вышел человек без доспеха, но в яркой лицевой повязке с маленькими вырезами для глаз. Походил перед столом с инструментами. И взял один из них вместе с чем-то деревянным, похожим на дощечку для резки овощей. - Прошу тебя подумать и ответить, Бевин. Как ты сюда попал? - Что? – посмотрел на Тоблера Бевин. – Даже «зачем?» не спросите? - С этим успеем разобраться. А сейчас мне важно знать, где в моей крепости слабое место, на случай если к нам ещё кто захочет заявиться. - Порождения тьмы захотят, - сказал Бевин, и храмовники в тесном кругу стали насмешливо перешептываться, мол смотрите, как парень храбрится, но какие у него от страха получаются несуразные шутки. После упоминания порождений тьмы, Тоблер вдруг поменялся в своём блёклом лице. И бросил взгляд на ярколицего в повязке. Тот подскочил к стулу Бевина, как давно не видавший клиента голодающий цирюльник. Он наклонился, ловко подсунул под его ладонь дощечку… И она в мгновение ока превратилась из дощечки для резки овощей в доску для рубки мяса. Кровь растеклась по ней во все стороны, поползла по подлокотнику и по ножке стула, закапала на пол. Бевин не сразу понял, что вся эта кровь – его, и там внизу среди пропитавших пол брызг валяется палец. Его палец, который сейчас выглядел страшным и совсем чужим. А потом пришла боль. Тоблер дал ему откричаться. Потом сказал: - Только сознания не теряй: у нас разговор. Ещё разок, Бевин. Каким способом ты попал в Эонар? Голем имеет к этому отношение, верно? Как нам развеять эту магию, не трогая пришлого из Тени у него внутри? Иначе вместо огромного бестолкового голема получим огромного разъярённого демона. Говори. Как? - Понятия… не имею, - проговорил Бевин и вновь почувствовал под ладонью плоскую, мокрую доску. Человек в повязке отнял у него ещё один палец; Бевин вжался гудящим затылком в спинку проклятого стула. Теперь пришла не только боль, но жар и почему-то холод – будто истерзанную ладонь его опустили в кипяток со льдом. Он мог поклясться, что чувствует, как внутрь фаланговой кости проникает воздух. - Бевин, ты думаешь, нам приятно на это смотреть? – спросил Тоблер. – Ты был нам братом. Пожелай, и мы могли бы принять тебя и оставить здесь. В безопасности. Ты бы честно нёс свою службу вдалеке от восстания магов. - Восстание магов, - болезненно усмехнулся Бевин. – В мире есть угроза и пострашнее. Храмовники опять зашептались. Уже как-то по-новому. Орудующий дощечкой посмотрел на Бевина из прорезей, потом перевёл взгляд на капитана. Капитан кивнул. - Но, сэр, - вдруг сказал перстовый палач. – О какой угрозе идёт речь? Разве не одни только маги… - Делай своё дело, - жутким голосом прервал его Тоблер. Тот вновь протиснул свою дощечку и рубанул – медля, с сомнением и от этого ещё больнее. Бевин забился на стуле и стиснул зубы, усилив и без того непрекращающийся звон в ушах. - Говори по делу! – сквозь звон приказал ему Тоблер, теряя терпение. – Как. Ты сюда. Попал. - Да на ёлке! – теряя кровь, пальцы, оставшееся самообладание, но от этого только сильнее злясь, рявкнул Бевин. – Чтоб на вас всех Кот наступил, на ёлке! Верхом! Я здесь, чтобы друга своего освободить! Друга освободить, понятно?! Он мне важнее всех ваших «братьев». Всего Ордена, всей Церкви, ясно?! Услышали?! Мы с ним на войну с Орлеем ходили, пока вы за магами бегали и невинных людей скручивали! Порождений тьмы били, пока вы тут сидели в безопасности! Тоблер вдруг покраснел, блёклое лицо его обрело краску. - Война с Орлеем? – спросил кто-то из зашевелившегося рыцарского круга. – Но Ферелден не воюет с Орлеем уже множество лет. - Какое ещё множество? – нахмурился Бевин. – Это они сейчас расцепились, потому что всем надо свои страны от Мора защищать, а не друг от друга. - Мор? – закольцовано пронеслось по кругу. Палач стянул с лица повязку, будто желая получше разглядеть и Бевина, и что происходит: - Четвёртый Мор закончился ещё в Священном Веке, мальчик, - сказал он. И Бевин словно новый рубящий удар по пальцам получил: - Четвёртый?! А как же пятый?! А как же тот, что сейчас?! Вам что, скверные твари в здешних капканах не попадались? Храмовники смотрели на него, как на сумасшедшего. Но было в их взгляде и что-то ещё… Бевин вдруг заметил, что среди рыцарей почти нет молодых, а если и есть, то лица их невероятно похожи на лица старших. Как похожи дети на родителей. - Здесь что, целые поколения храмовников безвылазно живут? – вжался спиной в спинку стула Бевин. – Вы что, совсем не знаете, что творится за Эонаровыми землями? Капитан Тоблер нервно поднялся: - Конечно, они знают. А ты – пособник магов, которому колдуны внушили… всякое. Сейчас же отрежьте ему язык, пока все это безумие не угнездилось в ваших ушах! Ну?! Сейчас же! И тот, кто снял с лица повязку вдруг позволил себе невиданную дерзость – он останавливающе поднял руку с окровавленной дощечкой в сторону капитана. И сказал то ли ему, то ли Бевину, то ли всем сразу: - Только капитан сообщал нам новости из мира. Первым прочитывал письма. Запрещал говорить с гостями и принимал их сам. За лишние разговоры с узниками храмовник лишался языка и пальцев, чтобы невозможно было ничего написать. А наши братья, что уходили за границы Эонаровых земель, никогда не возвращались. Он говорил, что они погибали в ловушках. Или что их ловили люди Алистера – грязного узурпатора, который убил своего брата и занял его трон, а теперь хочет использовать нас в своих интересах. - Грязного кого?! – с неясно откуда взявшимися силами чуть не вскочил и не выдрал стул с корнями Бевин. – Вам тут в лириум что-то подмешивают?! Король Кайлан погиб в начале пятого Мора, а Алистер и Героиня Ферелдена всех спасли. Они герои, а вы – дураки! - Я… тоже слышал, - робко подал голос один из молодых храмовников. – Про Алистера и женщину, убившую Архидемона в Денериме… Слышал от узницы… Думал, она бредит. Никому не говорил. - Она не бредит! – крикнул Бевин. – Это вы все бредите! Это он вас держит в бреду! И вот тут настала пронзительная тишина. И все без исключения смотрели теперь на капитана Тоблера. - Вы ему верите? – потел тот. – Вы не мне, а ему – вторженцу, убийце – верите?! Да вы!.. «Пятый Мор, был Мор, - долетало до его ушей, - вот почему он перестал выпускать нас за границы, вот почему наши прежние семьи так резко прекратили писать… вот почему… ». К нему уже шли его собственные люди. И он вдруг сдался: - Вы не понимаете, какой шаг совершаете! Да, я создавал для вас историю, в которой вы были героями! Историю, в которой вы всегда были бы в безопасности, остолопы! Его уже хватали, его усаживали обратно на стул, а он всё кричал, будто был тут единственным преданным: - Скучно вам здесь живётся, да? Плохо ходится по защищенной крепости в хороших доспехах, в чистой одежде? Плохо жрётся – три раза в день до отвала? Хочется на волю? Хочется уйти и подохнуть – вперёд, вперёд, сволочи! Бевину приходилось вытягивать шею, чтобы понять, что там с ним рыцари делают, но вскоре прямо перед ним опустился на корточки его недавний палач. Крикнул, чтобы принесли лечебные припарки, отцепил его руки от подлокотников, осторожно снял наручи и крепко затянул свою яркую лицевую повязку чуть ниже Бевиного локтя. И произнёс, не вставая: - Пожалуйста, мальчик… Расскажи нам всё. … Эонар стих. Даже Кота теперь не было слышно; Амалия забеспокоилась, что его, в конце концов, победили. Она и маги искали Бевина повсюду, а найдя наконец на Эонаровой стене в окружении толпы храмовников, выставили вперёд посохи и приготовились к битве. К счастью, Бевин быстро их заметил и побежал вниз по ступеням, поднимая вверх и размахивая неповреждённой рукой: - Нет-нет-нет! Не надо! – кричал он так громко, насколько только хватало сил. - Они вам ничего не сделают! Они всех отпустят и сами уйдут! Их обманывали, а я им всё рассказал. И Тоблер всё рассказал; Алистер призывает магов и храмовников в свою армию, Лорд Искатель дал своё разрешение. И... эй… Бевин остановился на нижней ступени. Теперь он мог разглядеть освободившихся узников ближе. И увидел среди них Коннора и Амалию. - Вы живы… И Коннор, не слушая больше его бормотание, отделился от остальных и широко зашагал к нему навстречу: - Ты… они тебя… - Да ладно, покромсали немного, - нарочито отважно и даже хвастливо покрутил перед собой перевязанной двупалой рукой Бевин. - Правда, теперь щит нормально держать не смогу. - Тогда я буду твоим щитом, - сказал Коннор. И обнял его. Просто и радостно, как брата. Настоящего брата, а не по Ордену. Бевин замялся всего на мгновение, а потом обнял его в ответ. Крепко, пачкая его спину кровью, просачивающейся сквозь бинты. - Слушай, а ты тут как будто поправился, - сказал он Коннору насмешливо. И выслушал такой же насмешливый ответ: - А ты там совсем поплохел. - С ней поплохеешь… Они отстранились друг от друга недалеко, и оба посмотрели на Амалию. И эти их взгляды заставили её наконец-то расплакаться. От счастья и ещё много от чего. Широко раскрывая рот и жмуря глаза от рыданий, она слепо кинулась в объятия к ним обоим. И мало кто из присутствующих не вздохнул умилённо. Только хмыкнул двусмысленно Маттиас – Амалин отец. Он, как и Эонаровы храмовники, кажется, многое, очень многое пропустил. - Может, и нам обняться? – поиграл бровями Максвелл, проверяя на крепость своего горячекровного тевинтерского друга. - Ну так, для поддержки общего настроя. И тот, демонстрируя крепость чуть ли не самого почитаемого на его родине вина, фривольно уложил локоть ему на плечо. И подумал с отчаянием: «Шах и мат, Дориан, шах и мат». … Кот спускал их со стены на руках. Всё каменное тело у него теперь было в дырках; весь он словно был слеплен из посеревшего и затвердевшего от времени андерфелского сыра. - А что с тем противным капитаном? – спросила Амалия, держась и поглаживая большой, на половину раскрошившийся палец голема. - С Тоблером? – отозвался Бевин, спрыгнув на землю и помогая спуститься с каменных ладоней госпоже Матильде. – Раз он так хочет сидеть в Эонаре – пусть сидит. Своих людей он уже потерял – что он нам может сделать? Капитан Тоблер появился на стене, уже когда все его подкомандные и подневольные были внизу – переговаривались, решали что взять из крепости, а что оставить, решали с кого из магов снять наручи, а на ком их пока безопаснее оставить, решали кто пойдёт в мажье селение неподалёку, а кто сразу в Денерим или другие населенные пункты (если те, конечно, ещё целы). Капитан Тоблер появился на стене и пошатывался, как пьяный. Он держал в руках большую склянку с лириумом. Точнее, уже без него… Потом Тоблер наотмашь отёр губы и растопырил ладонь прямо перед головой голема. Кот тут же с грохотом схватился руками за голову. И тогда уже все заметили, и что с ним происходит, и того, кто всё это начал. Тобрер сжал руку в кулак. - Предатели! Неблагодарные предатели! – кричал он со стены, но его внизу плохо слышали. - Скучно вам было? Что ж, теперь будет весело! - Что он делает? – схватилась за дрожащий камень своего любимца Амалия. – Что этот хмырь делает с Котом? - Он изгоняет духа, который внутри, - осторожно сказал Маттиас. – Мотылёк, отойди от Кота. - Нет! – только сильнее прижалась к нему Амалия. – Если к нему вторгнутся… Если его задёргают заклинанием, если попытаются выгнать из камня, он… - Превратится в демона, - шёпотом заключил Коннор. Кот махал перед собой руками, будто пытаясь избавиться от надоедливой здоровенной мухи. По телу его, будто бы изнутри, пошли трещины. Под рукой Тоблера он через минуту упал на колени, поднимая облака пыли, и упёрся в землю руками; люди едва успели разбежаться из-под его ладоней. - Остановите его! – крикнул Бевин паре храмовников, и сам ринулся вместе с ними к распахнутым Эонаровым вратам. Амалия пробежала у Кота под животом и остановилась, задрав голову к его большому и плоскому каменному лицу: - Кот! Хороший мой, не давайся ему! Малыш, пожалуйста, не давайся! С голема камнепадом осыпалась его твёрдая плоть. Брыкающуюся Амалию оттащили от него подальше, ради её собственной безопасности. А потом она и сама невольно отскочила ещё на десяток метров. Потому что Бевин и храмовники не успели остановить Тоблера. И под его изгоняющим заклинанием Кот перестал быть Котом. Разметав по сторонам свою каменную оболочку, из неё, как из кокона выбрался демон гордыни. Вперёд бросились самые смелые храмовники и маги. Амелл полоснул лапу самого огромного в мире демона своими цепями. Максвелл пустил магию по посоху к белой башенке, на бегу отпуская шуточки про размер. Дориан наколдовывал общее ускорение, в свою очередь, отпуская шуточки про отвратительные шуточки Максвелла. Коннор растянул барьер над собой, Потрёпанным, Амалией и её отцом. - Нам нужно его спасти, - срывающимся голосом всё повторяла Амалия. – Папа, мы ведь сможем его спасти?! - Прости, мотылёк. Но сейчас нам нужно спасать себя. - Коннор, ну пожалуйста! Ну ведь должен быть какой-нибудь способ его спасти! - Способ есть, в принципе. Только тогда вам придётся позволить мне колдовать, - вдруг сказал Потрёпанный – маг с добрым беспокойным взглядом и обширными знаниями в магии крови. - Если это вернёт нам Кота… - произнёс Коннор, но Потрёпанный тут же мотнул косматой головой. - Это вернёт духа в Тень. Кровью я смогу привязать его на время. Он перестанет атаковать. Маги и храмовники должны успеть сделать удерживающий круг из заклинаний и камней, которые с него попадали. Потом камни следует уничтожить. И привязка будет разорвана – дух вернётся в Тень. - Это его убьёт? – дрожащим голосом спросила Амалия. - Это его освободит. Амалия посмотрела на ревущего демона. Потом всхлипнула и слабо кивнула Потрёпанному. Коннор снял барьер и окликнул прячущегося за деревом храмовника-ключника. … За миг до того, как всё было кончено, Амалии даже показалось, что он благодарно улыбается ей. Если, конечно, в двух рядах оскаленных острых зубов вообще можно было разглядеть улыбку. А потом исполинский многоглазый демон стал маленьким – с человеческий рост – и бесплотным. Храмовники и маги – особенно Потрёпанный – попадали на землю от изнеможения. А Амалия шла. Волосы её трепал ветер подступающей ночи. Пахло выжженной травой и озером, которое уже давно не было видно в сумерках, но чувствовалось здесь во всем в любое время суток. Её друг, её очень долгое время единственный друг ждал. Из последних сил схватился за этот мир, чтобы её дождаться. Амалия остановилась, смаргивая слёзы, чтобы лучше его, настоящего, рассмотреть. А дух Заботы, в своей слабости или сам того желая, опустился перед ней на колени. Как перед самой настоящей Повелительницей Тени. И, теперь уже по-настоящему улыбнувшись, растаял в воздухе, как паутина, которую подожгли зелёным огоньком. И погиб. И стал свободен. … - Мне довелось родиться в Обитаемом Мире Великого Лидера ещё в те времена, когда просторы Его не были сужены до одного лишь Оплота с высокими стенами. Были горы и степи, были леса и море. А за ними – Земля Снов. - Земля Снов? - В том мире Тень не называлась Тенью и была пространством. Может быть, его создал Великий Лидер. Может быть, оно возникло само собой. Каждый поступок несёт в себе что-то ещё, кроме самого поступка, каждая эмоция как-нибудь отражается – должно же где-то откладываться всё совершённое в мире добро и зло. Фен` Харел говорил, но всё не показывался - Хоук приходилось нести Фолиант в своём неполном одиночестве. Вслушиваясь в его слова, она вынужденно шла вперёд: пространство сжималось. Сужалось не до размеров города даже – до комнаты. В комнате был кто-то заперт. В комнате кто-то рос. - По большому счёту, стены были не в силах меня ограничить, - сказал Фен`Харел задумчиво и спешно; наверное, чтобы до волчьего носа на успел дотянуться запах жалости к растущему в неволе мальчику, чьё лицо Хоук даже не в состоянии себе вообразить. – Я родился магом – Властителем Силы и к тому же – так вышло – оборотнем. Так Солас прекратил быть гордостью женщины, которая его родила, и стал гордостью Оплота. Потом мгновение помолчал, быстро почуял её непонимание и пояснил: - Это было редкостью и считалось великим даром – уметь быть кем-то ещё, кроме самого себя. Они считали, что этому невозможно научится, и когда в мире появлялся кто-то с таким даром, его не только забирали в чертог Руки Великого Лидера на обучение, как всех магов… Его делали талисманом. На знамёна Оплота наносили изображение животного, облик которого мог принимать маг. - Но запирать-то талисман зачем? - Волки – не самые мирные звери, Хоук. Даже в этом мире – если их зачем-то ловят, то сажают в клетку или забивают, разве не так? - Долийцы их иногда приручают, - дёрнула плечами Хоук. - Долийцы… - повторил Фен`Харел с неоднозначным выражением. Фигурка в комнате всё росла. Время от времени приходили другие фигуры – просто в комнату, не касаясь взрослеющего узника даже вскользь. - Как я и сказал, первое время стены не могли меня сильно ограничить. Я не ходил по Оплоту, но зато был крепко связан с Землёй Снов. Я заметил, что если гулять там в форме волка, забытые не липнут, как блохи, и не сбивают с пути. - Но разве не ты был первым забытым? Однажды Фолиант показал… - Нет. Забытые… Эти сущности были чем-то вроде духов. Вероятно, и они тоже являлись результатом неудачного эксперимента Великого Лидера, как здесь «первые дети Создателя». А Фолиант показал то, что должен был показать: при нашей первой встрече Творцы видели во мне жуткого забытого так же, как и ты видишь во мне сейчас огромного уродливого волка. - Уродливого? – искренне удивилась Хоук. – Я вижу тебя огромным, да. Но ты вполне себе белый и пушистый. Ужасный волк замолчал. И молчал долго – Хоук даже успела заволноваться. Тем временем фигурка в комнате доросла до размеров приходящих фигур, но была всё также сера, одинока и, кажется, даже понуро сгорблена. - Знаешь, чтобы мне было легче, ты мог бы себя описать, - сказала магесса, усаживаясь на то, что здесь считалось полом и укладывая Теневую Книгу у себя на коленях; то, что здесь считалось Соласом никак не складывалось в её представлении ни во что сообразное. – Как ты и Творцы выглядели до нашего мира? Моран говорил только, что у вас не было щупалец. - Это если они отпадали в отрочестве. - Ха-ха, - без энтузиазма отреагировала на невидимую волчью ухмылку Хоук и с укором посмотрела куда-то в сторону. - Это не столь важно, - сказал Фен`Харел. – Если желаешь, представляй того меня эльфом. Внешне они похожи на мой Народ больше других существующих в Тедасе рас. Фигура Соласа стала вырисовываться. И даже не с овала лица, по всем правилам портрета, а именно с пары живописных острых ушей. Фен`Харел вздохнул не без разочарования. Потом добавил: - Я был юн, строен и, наверное, даже красив, раз женщины так легко мной заинтересовывались. И как раз в этот момент две фигуры наконец соприкоснулись: Солас вдруг поймал чью-то руку. И жест этот получился у него очень доверчивым и даже просящим. - Это была служанка, что приносила мне свежую одежду. Горячо пожалела одинокого мальчика, а, может быть, ласка талисмана Оплота стала для неё любовным приключением, которое она не позволила себе упустить. - Можно подумать, тебе не было одиноко, - смело сказала Хоук; она опустила руки и водила по Фолианту пальцами, будто стараясь нащупать под сухими страницами тёплую, живую плоть. - Одиноко бывает только тем, кто не может найти занятие и мало себе интересен, - бесстрастно ответил Фен`Харел. – Мне не было одиноко – мне было понятно, что в сужающемся мире нужно как можно быстрее расширять собственные границы. Мне необходимо было выбраться из четырёх стен. Не сбежать. Выбраться. - И как она тебе в этом помогла? - Служанка? Она приносила книги, по моей просьбе. Те, что никак не должны были оказаться в моих руках. Я быстро учился – совсем скоро в чертоге были вынуждены заменить моего скучного учителя на кого-то более сильного и влиятельного. На Наставницу. - Ага, - быстро поняв, что из этого следует, Хоук механически перебросила справа налево пару страниц, дабы не видеть подробностей. И, будто бы в благодарность, Фен`Харел сказал сам: - Она вывела меня из комнаты. И благодаря ей я попал на глаза одной из Пятерни. - Пятерни? - Его Незыблемость Рука Великого Лидера и четверо его приближенных. Указующий перст – главный советник, Средний перст – второй советник и личный телохранитель, Безымянный – мастер шпионажа и последний из Пятерни – охранник границ, истребитель покинувших Земли Снов забытых. Мизинчик Его Незыблемости любила ходить в дозоры… и когда ей целуют спину. - А говорил, что никого не обманывал… - Я никого не обманывал. И никому себя не навязывал: это унизило бы меня, – ровно отозвался Фен`Харел. – Я не искал любви, и меня не любили. Всё это было не по-настоящему. - А что ты искал? Чего хотел добиться? - Власти. Расположения ещё более влиятельных женщин: свободы и вместе с тем защищённости. Одежды лучшего качества. Лучших вин. А иногда – сбежать и спать в лесах, укрывшись стягом Оплота с вышитой волчьей мордой. Я был молод и глуп – и желал слишком многого. Но потом стал ещё глупее – и начал желать только одного. Божественной силы. Где-то в глубине Фолианта, а потом и вокруг раздались шаги. Указующий перст Руки Великого Лидера, чью симпатию снискал и без того известный на весь Оплот одарённый маг-талисман, подвела своего любимчика к Его Незыблемости и жестом приказала преклонить голову. Солас преклонился. Рука Великого Лидера был молод и рукаст; то есть, таким его отчего-то представила Хоук. Но Фолиант дал знать, что владыка Оплота действительно молод. Солас преклонил голову и не смотрел на него. Рука был с ним одного роста и, кажется, возраста. И у него было всё – власть, свобода с защищённостью, богатство, лучшая одежда и лучшие вина; он никогда не искал расположения влиятельных женщин и уж тем более не хотел сбежать в леса и спать там под грязным стягом. - Ваша Незыблемость, я привела Соласа, - сказала Указующий перст. – Он будет вашим личным помощником. Его знания в магии и успехи в изучении Земель Снов могут стать подспорьем вашей миссии. - Ну пусть, - молвил своё нехитрое слово Его Незыблемость; плечи подняли и вновь опустили его длинные руки. Указующий перст поклонилась и ушла. Солас поднял лицо: - Благодарю. Я сделаю всё возможное. - Для начала вылежи перстни на моих пальцах, - неожиданно сказал Рука и вытянул свою прямую, как палка журавлевого колодца, конечность. И так же неожиданно, не колеблясь ни мгновения, Солас опустился перед ним на одно колено и взял в руки его ладонь: - Непременно. Прикосновение перстня (якобы точно такого же, какой носил на своей руке Великий Лидер) к переносице подданного считалось в Оплоте жестом верности и почтения. Прикосновение перстня к переносице. Не более. Солас наклонился к руке Его Незыблемости, Его Незыблемость изогнул бровь и приказал брезгливо: - Стой. Ты серьёзно? Тебя точно Солас зовут? Его личный помощник молчал. - На самом деле ты собирался его цапнуть, да? – спросила Хоук у личного Ужасного Волка. - Похоже, мы уже никогда не узнаем, - уклонился тот с кошачьей гибкостью. Солас, которым он когда-то был, поднялся. Его Незыблемость подумали мгновение и заключили с ещё большей неприязнью: - Если бы мне нужна была собака, я приказал бы выловить мне одну по ту сторону стен Оплота. Я слышал, там их едят. А тут… тут мне нужен помощник. Ты знаешь, какая у меня миссия? - Распоряжаться силой Великого Лидера. - Да ты совсем из Народа, - вздохнул Рука Великого Лидера и сложил собственные длинные руки на груди, чуть ли не связывая их там узлом. – Правильно: Народу и не надо знать, что Лидер не с пустыми руками от них ушёл, но и всю силу с собой унёс. Туда унёс. Он небрежно кивнул себе за спину. За спиной у него стоял Элювиан. - Вся сила там. Надо только понять, как эта стекляшка работает. Миссия Руки Великого Лидера – разгадать тайну зеркала. И я её разгадаю. Ну, или ты разгадаешь, но скажем всё равно, что я. Теневой Фолиант теперь уже самостоятельно захлопал страницами – быстро и хлёстко, будто от возмущения. - И ты разгадал? – спросила Хоук, приподняв над разбушевавшейся Книгой руки, чтобы страницы не порезали ей пальцы. - На это ушло время. Много времени, - отозвался Фен`Харел, кажется, совсем без сожаления. – Я открыл Элювиан, да. И поначалу мне даже удавалось держать это открытие втайне от остальных. - Дай угадаю, ты нашёл божественную силу, о которой мечтал? Элювиан вёл к Истоку, верно? - Не только к Истоку. Более того, тот Исток был лишь средством – его энергия уже не поддерживала Обитаемый Мир, но связывала его с другими. Один Элювиан вёл к новым Элювианам… я видел миры. Множество миров, связанных меж собой и основанных по похожих закономерностях: круговорот веществ, пищевые цепи, прямохождение разумных созданий. Разве мог я себе такое представить? Тысяча тысяч миров и каждый с тысячей тысяч состояний, отличающихся друг от друга лишь тем, наступил ли кто-то когда-то в детстве на сверчка или позволил ему уползти. Я смею предполагать даже, что в каждом мире есть Исток и где-то должен быть Исток Истоков. Также как и Элювиан Элювианов. Последний, похоже, был у нас. Прямо у меня в руках… и в руках местного властителя, к сожалению. - Я приказываю тебе! – раздался голос Руки Великого Лидера, когда Фолиант наконец прекратил острое своё перелистывание. Это был голос уже не юноши – твёрдый, какой-то раскатистый и стучащий, как звук тяжёлых, падающих на пол перстней. - Исток должен быть здесь! В чертоге – у меня! Я – Рука Великого Лидера! Мне распоряжаться Его силой! - Если перенаправить эту силу, Элювиан потеряет связь с другими мирами, - сообщил Солас, уже не преклоняя головы перед Его Незыблемостью. - Да ко всем снам эти другие миры! Наш – здесь. - И если останется здесь, то будет обречён. Рано или поздно Земли Снов поглотят всё материальное пространство. Даже Великий Лидер это понимал, но не повёл за собой Народ, потому что боялся правды. Он – не бог, он – никогда не был богом. - Значит богом стану я, - разгорячился Рука, что пожелала теперь расти на месте головы. В самоцветах на перстнях отражалась арка Элювиана; Элювиан же никого не желал отражать. - Активируй. Солас молчал. - Активируй! Ты – талисман Оплота, ты - мой личный помощник и я приказываю тебе… - Я не стану, - сказал Солас. - Не станешь мне помогать?! - Не стану тебе служить. Долгое молчание. Руки владыки – длинные, в широких рукавах – медленно поднялись, на миг соединились и вновь разошлись в стороны в каком-то круговом изумлённом движении, как крылья рядом стоящих мельниц. - И ты говоришь это после того, как по моему приказу пятнадцать лет просидел взаперти? Как по моему велению, ходил перед гостями чертога в устрашающей волчьей маске? Что-то в ту пору я совсем не замечал эту твою прямую спину: должно быть, железный намордник тянул вниз. Ты служил, Солас. Даже в волчьей маске, ты служил мне, как пёс… Вспомни, ты готов был вылизывать мне пальцы! Короткая пауза. И вдруг беззвучные, но яркие вспышки, как от природных молний, сильно опережающих далёкий гром. Приглушённый вскрик, и Рука Великого Лидера, рухнувший на колени. - А, вот теперь ты его цапнул, - подметила Хоук, совсем не скрывая своего удовлетворения – даже подчёркивая, чтобы Фен`Харелу было приятно. - Пожалуйста, - фыркнул тот, - вреда как от укуса ящерицы. Элювиан пострадал серьёзнее. Хоук взглянула внимательнее. По зеркалу расползались круги, как по глади озера, в которое бросили камень. - Я изменил его, - сказал Фен`Харел. – Закрыл путь к Истоку, обезопасил дорогу к другим мирам, но вместе с тем сделал Элювиан односторонним. Теперь в него можно было только войти. Побочный эффект. - И всё равно это было правильное решение. - Возможно. Также может быть, что это было моей первой серьёзной ошибкой. - То есть, по-твоему, было бы лучше, если загребущая Рука Великого Лидера дорвалась до Истока, и этот перстнявый стал богом? - Не богом, - чуть раздражённо поправил Фен`Харел. - Тем, кто дорвался до Истока. - Какая разница? – протяжно вздохнула Хоук, задрав лицо – будто надеясь увидеть, что его морда нависла где-то над её головой, а сам Ужасный Волк смирно сидит за спиной. – Всё равно ему не пришлось бы долго радоваться, раз тот мир был уже обречен. Расползающаяся земля забытых снов… Твои же слова, помнишь? - Однако я не мог быть до конца уверен, что Исток не исправил бы этого положения, - тихо сказал Фен`Харел. – Я имею в виду… всё могло сложиться иначе, если я хоть раз отважился бы представить, что бегство – вечное, куда-нибудь или за чем-нибудь – не единственное из возможных спасений. - Но ты же не сбежал, когда была возможность, - удивлённая его внезапной самокритичностью, Хоук смотрела, как Солас не сходит с места – ждёт, когда к нему дотянутся и схватят десятки длинных, как у владыки, рук. – Ты мог бы воспользоваться заминкой. Уйти через Элювиан. - Я хотел вывести через него как можно больше представителей своего народа. - Или просто не хотел оказаться в чужом мире совсем один? Ужасный Волк помолчал немного. Но потом всё же сказал: - Это была… неприятная перспектива. - Неприятнее чем… что? – сосредоточенно спросила Хоук, даже не отпраздновав ухмылкой свою маленькую победу. – Что они с тобой сделали? - Сослали предателя на Земли Снов. Предали Забвению. Понятнее будет, если я сформулирую так: я был первым, кого заставили зайти в Тень во плоти. В том мире, где Тень представляла собой территорию, это было легко, всё равно, что через ступеньку перепрыгнуть. Более того, шагнуть на Земли Снов считалось довольно распространенным способом самоубийства. Там, спустя время, тело умирало не отдельно от духа – они истончались вместе, одновременно. - По-моему, эта перспективка куда более пугающая… - С таким же успехом они могли попробовать напугать волка лесом, - сказал Фен`Харел теперь уже совершенно самодовольно; его мрачная задумчивость осыпалась, как старая шерсть во время линьки. – Я изучал Земли Снов так долго… Я знал, как себя сохранить. Его голос слился с шёпотом оживших страниц. Теневой Фолиант бешено зашелестел, пролистывая будто бы целые века, и стал похож на половинку очумело вращающегося колеса. Он давал понять, что время шло, а Народ продолжал жить – засыпать по ночам и просыпаться утром, плакать при рождении, терпеть боль первого падения и жар первой болезни, танцевать под музыку, пьянеть от вина, бояться, любить, гневаться. Земля Снов за стеной Оплота росла, а в самом оплоте росло возмущение. Забвение перестало быть способом самоубийства и стало методом наказания. Магов держали в кулаке, пока этот кулак не попытался разжать Эльгархан. И обрушил стену Оплота, стерев последнюю границу между живыми и забытыми. Об этом Хоук уже и сама помнила; Фолиан не стал показывать эту историю вновь. - Дальше было бегство, новый, ещё необитаемый мир и новый, никем не тронутый, Исток, - начал Фен`Харел и запнулся. – Я настаивал на том, чтобы сферы материального, эмоционального и остаточного были слиты воедино. Чтобы, делая шаг, наступать одновременно и на землю, и на тень. Наступать, а не проваливаться. - Но Творцы тебе не позволили? - Творцы… - выговорил Волк, будто пережёвывая это название в пасти. – Они жили в мире, где эмоциональное брало верх над материальным. Каждый из них боялся собственных сновидений, зная, что однажды они их пожрут. Поэтому Завеса стала единственным компромиссом, к которому мы пришли. Теневая Книга все хлыстала себя страницами, как какой-нибудь псих в припадке упоённого самоистязания. До Хоук доносились обрывки фраз; Солас что-то говорил, и ему что-то отвечали. Она слышала голоса Митал и Эльгархана, Джуна и Андруил, Диртамена и молодого Создателя – тогда ещё Фалон`Дина. Она видела сияние Истока и видела, что Солас единственный, кто не касался его и пальцем. - Разве не этой силы ты желал? – скептически покосилась на сияние Хоук, уже задумываясь о том, не смахивает ли Ужасный Волк неугодные строки из Книги своим огромным хвостом. – Чем ты вообще занимался в новом мире, если не участвовал в создании Элвенов и… прочем его заселении? - Сначала я наблюдал. Потом навёрстывал. - Навёрстывал? - Да. Я провёл много времени в Землях Снов, но не забыл, какая у меня была жизнь. Сначала я жил взаперти, потом в погоне за желанным, в погоне за разгадкой тайны Элювиана и, наконец, в Забвении. Но я сохранил себя и даже в новом мире смог восстановить свой облик. Вернуть своё тело, и даже сделать так, чтобы Элвены видели во мне одного из своих, - тут Фен`Харел выдержал многозначительную паузу и продолжил с едва слышимым щегольством в голосе. - На момент моего изгнания я уже не был молод, но был и не стар. И теперь я знал, что никогда не состарюсь… - И ты… - У меня было всё, о чём я когда-то мечтал. Я обладал властью, я обладал даже так называемой «божественной силой», я был полностью и от всего защищён и абсолютно свободен… Мне захотелось жить. Мне захотелось чего-то настоящего. И я жил среди них – под своим именем и под именем, которое они сами мне дали. Я плёл вместе с Элвенами заклинания, на сотворение которых уходили десятилетия, и от которых воздух хрустел, как снег. Я спал под сводами хрустальных дворцов и под дырявыми крышами лачужек. А когда дети Митал и Эльгархана напустили на народ родителей голод и болезни, я лечил раны магией, хворь травами и ходил с охотниками на чёрного медведя. Пару раз попадал в рабство, сбегал из темниц, командовал в крепости, держащей небеса. - Так ты искал «настоящее» во дворцах, лачужках и поднебесных крепостях? - Места ничем не хуже других. И, если это удовлетворит твоё любопытство, во всех этих местах и всё это время… - он остановился всего на мгновение и, кажется, перевёл дыхание. - Всё это время тысячи женщин искали моего благоволения. Я не скрывал, кто я и, признаться, не разбирал особенно, кто передо мной – деревенская садовница, едва расцветшая, как цветы в её уроненной корзинке или знатная замужняя дама из Арлатана, таскающая за собой рабов с лицами, вымазанными кровью в мою честь. Все они видели во мне своего бога, и все дрожали в моих объятьях от ужаса и задыхались от счастья… и чувства собственной избранности, конечно. Я не смел обмануть ни одну из них: объяснял, что не являюсь богом, что Ужасный Волк – не моя суть, а только отражение некоторых способностей, что валаслин не трогает меня, а вызывает чувство сожаления. Но они отказывались верить. Им важно было принадлежать Фен`Харелу из Пантеона, а не Соласу из покинутого мира. Всё это было не по-настоящему. «А потом Фалон`Дин создал людей и стал Создателем», - договорила Книга. Не за Фен`Харела; Теневой Фолиант всегда говорил только сам за себя. В новом видении было ярко – златоградно – но Соласа Хоук уже научилась видеть отчётливо и почти детально. Он в расслабленной позе сидел на полу и использовал чьи-то согнутые в коленях ноги, как спинку удобного кресла. - Ты редко стал появляться там, - сказала Митал, неспешно переплетая его волосы во что-то устройством куда сложнее обычной косы. – Не в облике нашей первой встречи. Как эльф. - Может быть, мне больше нравятся люди, - отозвался Солас. – Ты видела, какие они устраивают балы? А как эти балы пахнут… - Но наш народ – Элвены. - Эхо нашего Народа осталось в другом Обитаемом мире. И ты это знаешь, Великая Защитница. Пальцы Митал замерли на мгновение, и вся она напряглась: так легко слетевшее с его уст имя, которое преследовало её не в одном мире, отчего-то было неприятно слышать. - Я слышала, во время своего последнего визита в Арлатан, ты прижимал тяжёлым крупом коня к городским стенам эльфов, которые кричали: «Больше жертв нашим возлюбленным богам!», «Пусть Творцы помогут нам в битвах с плоскоухим отродьем!». Солас ухмыльнулся, кажется, воссоздав в памяти эти события. Митал провела ладонью по его лбу вверх, собирая короткие, не уложившиеся ни в одну прядку, волосы. - Они могут решить, что ты ненавидишь их и нас. Что ты в сговоре с чужими, «человеческими богами». Скажи мне, Ужасный Волк, - она тоже выбрала для обращения не самое любимое им имя, – ты близок с Фалон`Дином… или как теперь называет себя мой сын? Ты действительно поощряешь его мятеж? - Мятеж? Я не согласен с этой формулировкой. Во-первых, слово «мятеж» здесь никак не годится, потому что, как известно, мятеж не может кончиться удачей. А его задумка удалась. И удалась блестяще! Ты говоришь, что элвены наш народ – только потому, что они созданы вашими руками и некогда говорили на нашем языке. Но теперь они его забывают. - Потому что люди слишком языкасты. - Митал, пожалуйста! Эльфийская забывчивость началась задолго до появления людей. Более того, люди пошли им на пользу: теперь, по крайней мере, они не идут войной сами на себя. Им не грозит разорение: они уже разбазарили свой дар, всё то, что вы для них с таким трудом выстраивали. Они взывают к своим «богам», но отказываются говорить с ними: они давно сделали из нас статуи. Превратили в придуманных героев из забавных сказок. - Ты преувеличиваешь. Солас вдруг качнулся вперёд, легким движением, всё ещё сидя, обернулся и уложил локти Митал на колени. Потом с широкой улыбкой, и слегка прищуриваясь, заглянул ей в лицо: - Отнюдь. Можешь спросить у Андруил, помнит ли она момент своей жизни, когда привязала меня к дереву и пригрозила, что принудит меня утолять жажду её любовных утех на протяжении трёх ночей кряду. - Их сказители говорят… такое?! - И, полагаю, с гордостью передают из поколения в поколение, - он коротко рассмеялся, скорее ради Митал, чем по собственному желанию. – Не беспокойся, в этой сказке мне удалось выпутаться. И дело даже не в сказках. Они естественны, вспомни все те небылицы о Великом Лидере. Но дело и не в людях. Я хочу, чтобы и ты это увидела. Даже если бы элвены и дальше были единственными в мире – их раса рано или поздно разрушила бы саму себя. Ты знаешь. Они стали убивать за золото. Одни стали порабощать других и обзаводиться рабами. - Ты думаешь, что люди не станут убивать за золото и заводить рабов? - Конечно, станут. Вы же запретили Создателю ходить среди своих творений – им не у кого учиться, кроме как у эльфов. Митал устало склонила голову в сторону, поднесла к лицу слабо сжатый кулачок, задумчиво и встревожено прижала пальцы к губам. - Он думает, что вы хотите его убить, - сказал Солас. – Его самого и его народ. - Фалон`Дин уже понёс наказание, - в пальцы сказала Митал. – Эльгархан решает, как избавится от людей, не навредив миру. - Никак. Не вмешиваться. Я говорил с ним – тронете людей, и он сам попытается от вас избавиться. Возможно, это ему удастся: он сильнее любого из нас. - Ты был ему хорошим наставником, - вдруг сказала Митал, и Солас расслышал в её словах глубокое уважение; но был в них и укор. - Я был наставником и Диртамену. - Диртамен мягче сердцем. - Но темнее душой. Митал провела руками по лицу. Потом ещё раз, и повторила бы этот нервный жест снова, но Солас поймал её ладони и успокаивающе уложил их ей на колени, накрыв своими для верности. - Я могу погибнуть от рук собственного сына. Как мы это допустили, леталлин? - Всё дело в «мы». Множество рук, вместе держащие силу, быстро слабеют. Рано или поздно власть группы померкнет перед решимостью одного. - Но что будет с нашим народом? С нами? - Он не станет уничтожать эльфов. И не сможет сильно повлиять на людей. И ваш, и его народ сами определят свой путь. - А взамен? - Я сказал ему, что заточу вас за пределами мира и Тени. - Ты нашёл Элювиан, который никуда не ведёт? – спросила Митал теперь невообразимо спокойно, будто речь шла не о её, не об их судьбе. – Ты обречёшь нас на смерть. - Но я вас и спасу. … - Но всё-таки ты их обманул, - пробормотала Хоук над вновь ожившим в своем шелестении Фолиантом. - Нет. Я никогда не посмел бы… её обмануть. Пусть у меня и не получилось спасти их – по-настоящему. - Что ты собирался сделать? - Собирался и сделал, - горько усмехнулся Фен`Харел своей находчивости и уверенности, что знает и просчитал всё. – Я нашёл для их душ идеальные, как мне казалось, сосуды. Сильные, бессмертные, безвольные, живущие у Истока. Страницы перестали хлопать. Вместо них вдруг захлопали огромные крылья. - Драконы?! – сжала уголки Фолианта Хоук. – Ты поместил их души в тела драконов?! - Им нужно было совсем немного времени, чтобы осознать себя в новой форме и втайне от Создателя продолжить взаимодействовать с Истоком, если пожелают. - Но?.. - Но Создатель сделал из драконов разумных существ с собственной волей, отправил их обучать людей магии… и прочему. Произошло то, чего я не мог ожидать. Слияние души и воли, принадлежавших совершенно разным, по сути, созданиям. Эльгархана и Думата. Зазикеля и Андруил. Тота и Джуна. Андорала и Силейз. Уртемиэля и Диртамена. Разикале и Митал. - Стоп-стоп-стоп-стоп-стоп! – подняла руки Хоук, едва не падая на спину от только что свалившейся на её голову информации. – То есть, это получается, что Моран, который на самом деле Уртемиэль, ещё и Диртамен к тому же?! А Флемет, не только Разикале, но и… Можно я тут прилягу? - Я понимаю твоё замешательство и постараюсь объяснить доступнее, - сжалился Ужасный Волк. – Представь, что некий сосуд наполнили кипятком. Потом в этот же сосуд добавили лёд и сахар. Что в итоге получится? Что в таком случае станет со льдом? Насколько остынет кипяток? В чем раствориться сахар – в том, чем стал лёд или в том, что осталось от кипятка? - Это совсем не доступнее! – взялась за переносицу Хоук и всё-таки показательно бухнулась на лопатки. - Я к тому, что ни один из элементов не сохранится в своём первоначальном виде. Ужасный Волк – или теперь его следовало бы называть Солас? – говорил терпеливо. В конце концов, это не первый раз, когда ему приходится втолковывать что-то важное сильным мира сего – и не только сего. Сначала Рука Великого Лидера. Потом он нянчился с Диртаменом и с самим Создателем. И вот, наконец, с Хоук. Стоит ли ей теперь чувствовать себя польщённой? Несмотря на её чувства, он продолжил: - Имена вторичны: сколько бы их ни было, мы просто представляемся тем, что больше нравится. Хотя я допускаю, что Моран, может осознавать себя больше человеком, чем драконом или Творцом. Также я могу только надеяться, что во Флемет хоть что-то осталось от Митал. Хоук приподнялась на локтях, собираясь встать: - Так он ей внук или сын, получается? - Тебя это интересует? Насколько я могу судить, он и тот и другой, если это уложится в твоей голове. Если не укладывается, Моран – внук для Флемет, Диртамен – сын для Митал. Всё зависит от того, в какой из степеней они предпочитают осознавать своё родство. - Ага, - сказала она и вновь легла на спину. И сложила руки на животе. И уставилась вверх. - Если есть вопросы, могу поделиться соображениями, - сказал Фен`Харел , кажется, даже немного злорадствуя. - Ладно. Хорошо. Как Уртемиэль… Диртамен… стал Мораном, я ещё понимаю. Но как Митал… - В отличие от остальных, она не была свергнута Создателем на Глубинные Тропы, - быстро заговорил Ужасный Волк; имя любого Творца, произнесённое вслух, похоже, что-то в нём задевало. – Раз Фолиант молчит, могу сделать вывод, что ты и так знаешь об этом. - Создатель пожелал, чтобы Разикале искала Решение, скитаясь по миру бесплотным духом. - Пока её саму не нашла девушка из Диких Земель, нуждающаяся в помощи. - Флемет и её история с любовником! – Хоук вскочила наконец, едва успев подхватить Книгу. - Погоди… а это не ты ли через Тень надоумил молодую ведьму просить помощи у духа в чистом поле? Фен`Харел помолчал немного. - Не могу сказать, что совершенно к этому непричастен. И тут же добавил без перехода: - Она никогда не была Архидемоном. Это спасло и её, и, как следствие, Уртемиэля. А остальные… Что ж, Серые Стражи вряд ли могут себе представить, кого они на самом деле убивают. У Хоук закружилась голова, и вместе с головокружением возник перед глазами рваный образ действующего Архидемона. Последнего Архидемона последнего Мора. - Лусакан… Ты не упомянул в своем рассказе Лусакана. Ты и в него спрятал чью-то душу? Гиланнайн? - Гиланнайн на тот момент уже давно была мертва. - Тогда кто же? Фен`Харел снова помолчал немного. На этот раз для того, чтобы верно подобрать слова: - Перед тем, как позволить мне сделать то, что я сделал, Митал попросила меня об одном. Попытаться спасти Фалон`Дина от самого себя… - Фалон… Создатель?! Против нас сейчас Архидемон с душой Создателя?! - С частицей его души. Он даже не заметил, что от него убыло. Зато кражу малой части Истока обнаружил сразу же. Хоук лихорадочно зашагала туда-сюда, держа Фолиант подмышкой. - Мы сражаемся с самим Создателем! - В какой-то степени. - И что нам с этим делать?! - Выжить. Открыть Врата. Принять Решение, - холодно встречал её жгучую панику Фен`Харел. – Разве не за информацией об одном из Ключей ты сюда явилась? Хоук резко остановилась; Теневой Фолиант соскользнул вниз. Она машинально подцепила его ладонью, как крюком. Зачем она здесь… - Я… Вообще-то, я за тобой. - Неужели? Голос Волка прозвучал удивлённо, но Хоук почему-то была уверена, что он всё знал с самого начала; в первое же мгновение почуял исходящий от неё запах орошённого водой эльфийского алтаря и ветра из-под драконьих крыльев. И ещё, должно быть, запах фазанов, обезглавленных Элланой. - Я говорила с Флемет, - призналась Хоук. – Она сказала, что всё готово для твоего пробуждения. Зачем Митал именно сейчас понадобилось воссоединиться со старым другом для неё оставалось загадкой, но теперь она, по крайней мере, понимала, как эти двое связаны. - Я заточён здесь волей Фалон`Дина и не могу найти отсюда выхода все эти годы, почему она думает, что… - Так я тебя выведу! – прервала его Хоук. - Я эту штуку с Мораном уже однажды проворачивала – можно сказать, почти профессионал… в таких делах. Где твоё тело? - Судя по всему, в надёжных руках, раз Флемет уверена, что всё готово, и мне есть куда просыпаться. - Тогда покажись, и пойдём отсюда! - Ты увидишь меня таким, каким себе представила, - предупредил Фен`Харел. – То есть, уже не белым и пушистым. Ты уверена, что у тебя не осталось сомнений на этот счёт? - А у тебя? – теперь уже не на шутку удивила его Хоук своим простым вопросом. – Флемет упомянула, что после пробуждения ты будешь очень слаб. Она хочет убить тебя? - Хотел бы я, чтобы всё было так просто. Ей вдруг почудилась в его голосе неуместная улыбка. Хоук подумала, что он смеется над её – смертной, стареющей и слабой – беспокойством и поспешила объяснить: - Просто я подумала… Флемет сказала ещё кое-что. Она сказала, ты проснёшься, если захочешь взглянуть на своё сердце снаружи, а не изнутри. И вот теперь Солас надолго замолчал. И молчал совсем без улыбки. - Хм. Это даже жестоко с её стороны. - Всё-таки она попытается тебя убить? - Нет. Во всяком случае, не в прямом смысле. - А в каком смысле? Ужасный Волк наконец показался. И был совсем не таким, как она его представляла. - Даже здесь, в Тени есть Элювианы, - сказал он, держа руки за безызъянно прямой спиной. - Мы видим разветвления судеб. Знаем, как могло бы всё обернуться при иных обстоятельствах. Но каждый раз… Каждый раз я прихожу к одному выводу, - и тоскливо улыбнулся. - Обстоятельства меняются. Лица – нет. … Лавеллан проснулась посреди ночи. Это у неё уже вошло в привычку и получалось само собой. Каждые несколько часов она обновляла магические ловушки вокруг палатки и подпитывала долгосрочное заклинание, наложенное на свою необыкновенную находку по велению Аша`беланар. Ведьма сказала, что только так он пробудится, - только так, и только если она приведёт к ней Хоук. Дело было сделано, и теперь Эллана просыпалась даже чаще, чем следовало. И всё проверив по несколько раз, долго сидела рядом с ним, глядя на его белые руки, на его лицо, на шрамик-впадинку чуть выше переносицы. Он почти не дышал, но и не был мёртв или болен. Его незримой колыбелью была утенера – состояние, в которое её народ уже давно разучился погружаться. А этот эльф уснул, по всей видимости, не так давно; или просто одежда на нём не тлела. Лавеллан любила гадать, какого цвета у него глаза и как звучит его голос. Она и помыслить не могла, сколько всего он, должно быть, может рассказать, но уже придумала, что скажет ему, когда тот проснётся… Лавеллан проснулась посреди ночи, бросила в сторону уже отработанный взгляд… и ничего не увидела. Ничего! Ни привычного свечения заклинания, ни спящего эльфа! На шкуре с постеленной поверх простынёй без единой складочки теперь покоился только странный предмет. Круглый, ребристый, как вылепленный отпечаток пальца, он завораживающе переливался глубоким зелёным цветом. И Лавеллан потянула к нему руку. - На твоём месте, я бы всё же задумался, прежде чем прикоснуться к чему-то неизведанному. Эланна вздрогнула и обернулась. И увидела, что эта ночь всё поменяла местами. Теперь он сидел рядом с ней и смотрел на её одёрнутую руку, на её лицо, на валаслин, растущий из переносицы вверх. Она уняла колотящееся сердце и села, зажав ладони между коленей – будто уберегая руки от новых неразумных действий. - Это твоё? – спросила Лавеллан, мотнув головой в сторону сферического предмета. - Прежде у тебя его не было… - Значит, ты хорошо меня обыскала? Он улыбнулся. Лавеллан оставалась серьёзной. Она ведь уже придумала, что ему скажет. А он всё испортил своей сферой, и теперь приходилось говорить не то. - Что это? - Ключ. - И что он открывает? - Тень. Но только с этой стороны, - пробуждённый улыбался всё шире, и говорил всё бодрее: кажется, он находил занимательным её любопытство. - Кто ты такой? – спросила Лавеллан. - Моё имя Солас, раз пришло время представиться. - Это твоё настоящее имя? - Да. - Только Солас и всё? Он мягко усмехнулся и взглянул на неё, наклонив голову вперёд, - слегка исподлобья. - Как и у тебя, у меня много имён, дален клана Лавеллан. То из них, которое мне нравится, я тебе назвал. Она едва не растеряла всю свою собранность от такого обращения, но потом решила, что он определил её клан по рисунку на аравельных парусах, из которых была сооружена палатка. - Ты поможешь нашему народу? - Если мне позволят. Солас медленно поднялся, взял сферу пальцами одной руки, и под его прикосновением она стала спокойной и матовой. Лавеллан вдруг поняла, что он уходит. И что после его последних слов, ей просто придётся позволить ему уйти. Он взялся за откидной край палатки, а Эллана наконец перестала держать руки и всю себя. Вскочила и сбивчиво сказала зачем-то: - Я сидела рядом, пока ты спал. - Спасибо. Она сделала шаг вперёд: - И… Постой. Мне так о многом хочется тебя спросить. Хочется узнать… - Ты узнаешь. И ещё один шаг: - Значит, мы ещё встретимся? Как он и предполагал, всё это было очень жестоко. Ему пришлось жалко пятиться и уходить из-под её ладоней. Она любила тянуться, протягивать руки – во всех мирах за ней водилась такая особенность. Он не должен поддаваться этим рукам, а должен помнить о последствиях. Должен пятиться и уходить, должен сказать, что «возможно, в другом мире…», потому что так он говорил ей во всех мирах… Но сейчас Солас промолчал. Ему хотелось думать, что именно этот он – настоящий, и именно здесь - всё по-настоящему. Поэтому сейчас… он промолчит. И даст своему миру шанс.