Я тебя выменял на боль

      Холодно. Юнги прячет голову под капюшоном куртки, а руки в рукава. Но уходить не хочется. Тихое лесное озеро ночью — словно готовый сюжет для писателя. Того и гляди с тихим всплеском вылезет какая-нибудь тварь из глубины и будет жутко блестеть в свете луны.       Хосок с Намджуном давно спят (или не спят) в своей палатке в их маленьком лагере. Джин с Тэхёном тоже там, а еще Чимин, и вот он точно спит, потому что Юнги в палатке нет, да и вообще. Чимин просто друг. Просто тот, кто отвечает на звонки фанатов Юнги, редакторов и занимается продажами. Кажется, это называется «агент». Но Чимин не просто агент, он правда хороший. Частый гость в их доме, как и парочка «солнышек» — так называет Джина и Тэхёна Хосок.       Приготовленное Джином и поджаренное Намджуном на мангале мясо приятно бурчит себе в животе пополам с пивом, и эта поездка на природу, о которой его долго упрашивали парни, всё больше Юнги нравится. Он, конечно, не преминул пошутить что да, у него, как у Хагрида, свежий воздух в большом дефиците, при жизни-то в лесу. Его шутку оценили, но парни правы — сидеть в доме, пусть даже с видом на дикую природу, и влезть в эту самую дикость поглубже, с палатками и костром, да еще к озеру — совсем разные вещи.       Они провели отличный день, лазая по лесу в поисках дров, провоняли дымом, неплохо выпили и поели, и теперь уже глубокая ночь, все отдыхают, а Юнги привык засыпать только когда уже валится с ног от усталости. Так легче. Так меньше ужаса проникает в его сны.       Позади хрустит ветка и слышатся крадущиеся шаги. Юнги поворачивается, уже готовый сказать Чимину, что придет попозже, но пришедший, заметив его, замирает.       Это точно не Чимин. Явно выше, да и пришел не со стороны их лагеря.       — Ты из наших? — спрашивает грубоватый голос.       — Из ваших? — не понимает Юнги.       Парень немного раздумывает, подходит ближе. Видимо, решив, что всё-таки не из «своих», садится на землю метрах в двух от Юнги и закуривает. В короткой вспышке зажигалки виден красивый профиль еще детского, но очень угрюмого лица.       — Воспитатели вечно поджидают по углам, — зачем-то объясняет парень. — Ловят нас с куревом.       — Воспитатели?       Парень поворачивается и смотрит, прищурившись. Света луны маловато, но всё же заметно, что раздумывает, говорить или нет.       — Мы здесь лагерем. Детдом.       — А-а, — говорит Юнги и отворачивается, потому что надо переварить. Это такие странные чувства — когда сталкиваешься с подобным. Такие люди, как этот парень, они могут быть сиротами или там судимыми, и когда ты узнаешь об этом аспекте их жизни, они всегда цепко вглядываются в тебя — ждут реакцию. Какую именно — Юнги до сих пор так и не понял. Поэтому просто просит сигарету, чтобы как-то разбавить молчание. Парень бросает ему пачку, в ней — зажигалка. Типичная дворовая привычка — чтобы не посеять. Юнги закуривает и бросает пачку обратно.       — Благодарю.       — Да лишь бы на здоровье.       — Надеюсь, воспитатели меня не засудят за то, что развращаю детей?       — А ты меня развращаешь? — в голосе даже намека на смех нет. Слишком взрослое поведение для подростка. Типично для детдома, о, да.       — Ну, курю тут с тобой. Ночью. В лесу.       — Это же я тебе сигарету дал.       — Но я же не буду этого говорить воспитателям, — парень снова поворачивается к нему и внимательно разглядывает. Юнги видит в его глазах отражение света луны на воде, и это похоже на то, как если бы зрачки светились. Чёртова писательская привычка всё переводить в образы. — Как тебя зовут?       — А тебе зачем?       — Мм, если завтра у нас будут спрашивать, не видели ли мы ночью курящих детей, я скажу, что вот тебя точно не видел.       Парень хмыкает.       — Чонгук. И если ты им назовешь мое имя, уж поверь, меня первого и прижучат.       — Ты отличник по поведению, да?       — Вроде того.       В ответе звучит ирония, и Юнги прекрасно представляет себе Чонгука проблемным воспитанником, прямо веет ведь непокорностью. Парень закуривает еще одну, протягивает Юнги пачку, но он мотает головой.       — Мне много нельзя. Здоровье не позволяет.       — Приехал в лес подышать чем-то кроме смога?       — Я живу в лесу. Просто друзья вытащили отдохнуть.       — А ты невежливый.       — Почему?       — Я назвался, а ты нет.              — Юнги. Я просто подумал, что тебе это не надо.       — А мне и не надо. Но знать не помешает.       — Тоже верно.       Чонгук выбрасывает окурок, топчет и уходит. Юнги оценивает уверенную походку, провожая взглядом, и думает, что можно было бы написать что-то свежее по избитому сюжету про детей-маугли. Слишком уж органично парень смотрится в ночном лесу.       Этой ночью ему не снятся кошмары. То ли оттого, что теплый, как печка, Чимин, обернул Юнги половиной себя во сне и приятно греет, то ли от смены обстановки. Хотя это ведь не зависит от жизни Юнги, это же приходит извне. Но тем не менее радует.       Утром их будят крики снаружи, зовут кого-то по именам. Замок палатки вжикает, и внутрь бесцеремонно заглядывает очень сварливая на вид женщина.       — Доброе утро, господа, — окидывает она взглядом сонных Юнги и Чимина, всё еще лежащих в обнимку, и кривится. — Мы тут ищем детей. Вы ночью никого не видели?       — А вас не учили спрашивать, прежде чем ломиться? — бурчит Чимин, потирая глаза и сползая с Юнги.       — Мне надо было в палатку постучать? — не задумываясь, отбривает женщина.       — Каких детей? — спрашивает Юнги, сообразив, о чём речь.       — У нас тут лагерь детдомовцев неподалеку. Ночью двое куда-то сбежали.       — Мы никого не видели, но скажите их имена, если встретим — сообщим.       Юнги совсем не собирается искать дернувших за приключениями сирот, он просто хочет не услышать одно конкретное имя. Даже непонятно, почему, из-за маленькой общей тайны, что ли.       — Гонсан и Хосок.       — Эй, Хоби, ты нахрена из лагеря сбежал? — слышится снаружи веселый голос Намджуна, и Юнги улыбается. Надо же. Женщина исчезает, они вылезают наружу к уже топчущимся на утренней прохладе парням и присоединяются к подшучиванию над улыбающимся Хосоком.       — Я, как видишь, никуда не сбежал, и вообще вряд ли бы смог, потому что ты меня своими лапами так ночью опутал, что я даже повернуться не мог, не то что сбежать!       Уже знакомая женщина вместе с двумя другими, такими же строгими на вид, снова кривит губы и дает указания разделиться для поисков.       — А вы, — она поворачивается назад, к группе подростков, стоявших поодаль, — идите в лагерь и кричите их. Скажите, если вернутся до нашего прихода — меньше получат, засранцы.       Юнги переводит взгляд от лица к лицу и замечает среди них знакомый профиль. Чонгук стоит к нему боком, пинает ботинком корень дерева, торчащий из земли. Поворачивается только тогда, когда его компания уходит назад, а воспитатели вперед. Бросает на Юнги быстрый взгляд и тоже уходит.       Юнги прям готов поклясться, что Чонгук, так же, как и он, посмотрел только затем, чтобы разглядеть лицо при свете дня. И да, парень правда красивый. Если бы не этот угрюмый взгляд, был бы даже милым, с этими его по-детски еще пухлыми щечками.       Намджун трет одной рукой слезящиеся от дыма глаза, другой ворошит палкой никак не желающий нормально разгораться костер. Они сидят кружком на бревнах, ёжатся от утренней прохлады и зевают.       — Где жидкость для розжига?       — Ты же вчера разжигал! — Хосок трясет коленками, чтобы согреться, и щурится.       — Так я тут и оставлял. Вот прям где ты сидишь.       — А я там бутылку недопитую ставил, — хрипит сонным голосом Тэхён. У него всегда по утрам такой голос, хоть порно озвучивай.       — Кажется, нас грабанули потеряшки, — предполагает Юнги, и все смотрят на него, понимая, что это вполне похоже на правду.       Джин первым подрывается обыскивать палатки и рюкзаки, и первым же орет, что у него уперли деньги. Бумажник, естественно, оставили, девственно пустой, но чужие документы беглым детдомовцам точно не нужны.       — Много было?       — Да нет. Тысяч двадцать. Но всё равно обидно.       — А у меня сигареты увели, — вздыхает Намджун. — Целый блок почти.       — Ну вот, остались без курева, — стонет Тэхён.       — А нефиг было рюкзаки снаружи оставлять! — Чимин уже нашел что-то съедобное и жует, почесывая ногу. Он, как и Юнги, действительно затащил свои пожитки в палатку перед сном. Как оказалось — не зря.       — Да я думал, тут только зайцы бегают! — возмущается Намджун, и сразу радостно охает, потому что огонь таки разгорается, и можно смело подбрасывать ветки покрупнее.       Согревшись чаем и перекусив остатками холодного мяса, которое Джин додумался убрать (от зайцев, наверное, прятал), они прогулялись до озера, посидели там еще с час и засобирались домой. Завтра на работу всем, кроме Юнги, хотелось еще успеть помыться и расслабиться в тепле.       Вечером, после хорошего ужина от Джина и душа, они устраиваются в большой гостиной Юнги на диване у камина и неспешно переговариваются ни о чём, потягивая пиво.       — А тот парень из сирот, — говорит Намджун, — так покосился на тебя. Вы знакомы?       — Я ночью к озеру ходил. Он туда курить сбежал из лагеря.       — Вау! — восклицает оживившийся враз Хосок. — Посиделки при луне? — и лыбится.       — Я только и успел, что имя узнать, не пошли, — улыбается Юнги.       — А руку пожал? — спрашивает привычно Намджун и тоже лыбится.       Юнги застывает с недонесенной до рта банкой пива и смотрит на друга круглыми глазами. Намджун вскидывает удивленно брови, мол, да ладно, не может быть! А Юнги думает, что капец, этого реально не может быть! Да он уже чисто на автомате всех лапает за руки, даже тех, кого знает не первый год, а тут — забыл. Реально забыл.       — Я бы щас пошутил про событие века, — говорит Намджун, — но не буду. Я даже в шоке, если честно. А вдруг… — Юнги продолжает хлопать глазами, и это «а вдруг» стегает по мыслям, словно плеткой. Ничтожный шанс, один к семи миллиардам, ну ладно, уже чуть меньше, учитывая, скольких уже проверил, но всё же. Что это самое «вдруг» всё это время было так близко, пока он искал по всем странам и городам, куда успел попасть за шесть лет, за пять, это практически как фантастика звучит. А Намджун, умный Намджун, уже ударился в математику: — Если в детдоме — то не больше двадцати, а на вид — лет семнадцать, пацан еще совсем…       Семнадцать.       Ровно столько лет назад Юнги проснулся ночью от собственного крика в свои девять, впервые ощутив не свои эмоции. И позже, эти по-детски искренние моменты радости… что, если они и правда были радостью несмышленного младенца? Что, если, когда Юнги было четырнадцать, у этого ребенка, на тот момент пятилетнего, что-то произошло, что сделало его несчастным?       И ребенок этот оказался в детском доме…       Юнги подрывается с места, как ошпаренный, покрывается мурашками с ног до головы, глаза как блюдца, а руки дрожат, сжимая и комкая жестяную банку.       — Юнги? — сразу же привычно быстро реагируют Хосок и Джун. — Опять?       Он отрицательно мотает головой, и чувствует, как глаза жжет, он уже дрожит всем телом, трет лоб и мечется по комнате, пытаясь осознать чудовищную догадку, отказываясь верить, но до истерики надеясь на то, что это так.       — Детдомы! Нужно найти тот, где Чонгук! Нужно проверить!       — Чонгук? Его так зовут? — Хосок взволнованно топчется рядом и заглядывает в глаза, — А фамилия?       — Не знаю. Не спрашивал. Чёрт, как я мог не проверить? Это мистика какая-то!       — Успокойся! — Намджун трясет его за плечи. — Найдем мы его! Не так уж много Чонгуков в детских домах у нас в городе, я думаю.       — Как Хосоков? — улыбается Хоби, поглаживая Юнги по спине, чтобы успокоить.       — Да даже если все сплошь Чонгуки, их все равно не семь миллиардов, а всего лишь столько, сколько сирот в одном-единственном Сеуле!       Неделя уходит на то, чтобы объехать все указанные в реестре города заведения опеки и где мольбами, где подкупом директоров выяснить, в каком из них находится такой-то подросток стольких-то лет такой-то внешности.       И вот Юнги сидит, изучает размалеванные маркером облупившиеся стены коридора. Его бьет крупная дрожь, потому что в руке у него копия личного дела с фотографией, а Чонгука «сейчас позовем, ожидайте».       В конце коридора появляются две фигуры, и одну из них Юнги узнал бы просто по походке — уверенной и пружинистой.       Воспитатель говорит, что у них максимум полчаса, а Юнги думает, что ему хватит мгновения.       Одного прикосновения, чтобы узнать — сжалилась ли над ним судьба, или снова издевается.       Он протягивает руку.       Говорит «привет».       Чонгук смотрит подозрительно, как всякий кореец, не приученный по-европейски здороваться, но все же жмет.       Вспышка радости в голове. Сердце, как огромный колокол, с размаху ударяется об грудь и гулом по всему телу звон.       Юнги чувствует жжение на шее, за ухом, будто приложили раскаленный металл, видит, как Чонгук шипит и трет то же место у себя на шее, и думает, что сейчас рухнет в обморок.       Потому что слышит, слышит удивление и непонимание. Ощущает замешательство и удивление.       — Нашел… — шепчет Юнги и отключается.