Я тебя выменял на боль

      Юнги смотрит в окно на деревья и пытается понять — ему приснился поцелуй Чонгука на прощание утром, или всё же нет. Ночь уж точно не приснилась. Тело приятно ломит истомой от одного воспоминания.       Наверное, уже обед. Намджун, скорее всего, как обычно отвез Чонгука в школу, и работает. Хосок тоже на работе, но ему не по пути, поэтому Джун за папочку. Хосок — за мамочку, со своими этими покупками труселей и учебников «ребенку», наглаживаниями рубашек и вопросами «как дела в школе, Чонгук-и?».       А Юнги вообще не при делах. Получил себе на руки свидетельство об оформлении опекунства, оформил «ребенка» в ближайшую к дому школу, и на этом его опекунство закончилось. Даже ревниво иногда наблюдать, как занянченный Чонгук вопит, что не будет тащить с собой этот детсадовский обед из трех слоев, что его засмеют к херам. Так и говорит — к херам. Засранец.       За пару месяцев Чонгука так замучили опекой все четверо «дядей», что он взвыл. Ему постоянно втюхивали всякие мелочи типа «смотри, какую толстовку я классную нашел, прямо для тебя» или «эти сигареты, что ты куришь — жуткая дрянь, вот тебе блок, они качественные». Заботливые, ага, нет бы по ушам дать. Чимин только с ума не сходит, за что Чонгук любит его больше всех, и курить только с ним охотно ходит. Рыжий не пристает с мамашиными расспросами, не заваливает хламом, просто привозит иногда бутылочку чего-нибудь, пока дома никого нет, и вдвоем они весело напиваются, получая потом на пару от нянек в лице типа строгого Намджуна и не типа, а вполне злющего Хосока, гоняющего их по дому кухонным полотенцем и причитающего о спаивании школьников. Намджун при этом хихикает в кулак и неправдоподобно строит серьезные рожи, когда Хосок его палит. А потом с ними же и допивает остатки за углом дома, закуривая выхлоп.       И все дружно они объездили как минимум половину городских парков развлечений, увеселительных заведений, в которые Чонгуку было можно попасть, таскались в караоке, в излюбленные места туристов, катались на аттракционах, ухахатываясь над визжащим от страха Хосоком, в то время как Чонгук специально выбирал те, что пострашнее и повыше, найдя себе в этом развлечении напарника в лице опять же Чимина, который тоже нихрена не боялся.       Чонгук будто вытянулся, расправился, согреваемый заботой и поддержкой со всех сторон, улыбка его с каждым днем становилась все шире и искреннее, он всё реже хмурился и всё чаще громко и заразительно смеялся, отчего Юнги, чутко следивший за каждой его эмоцией, просто таял от счастья, разделяя эти фонтаны восторга и мешая их со своей собственной радостью.       Кошмары приходили во сны Чонгука с того, общего для них сна, всё реже. И были уже не такими леденящими, а когда всё же врывались в новый мир без крепости из страхов, Чонгук не бежал, поворачивался к ним лицом.       И дико бесился каждый раз, просыпаясь и слушая улыбающегося Юнги, хлопающего по плечу и говорящего «молодец». Бурчал про няньку, которых ему в реальности хватает, чтобы еще и во сне приходили, но Юнги чувствовал, что Чонгук всё равно благодарен, как бы ни строил из себя крутого и сильного.       Учителя в школе, да и ученики тоже, поглядывали с нескрываемым интересом каждый раз, когда Юнги забирал его после занятий. Естественно, все быстро прознали, что Юнги Чонгуку не брат, и тем более не отец, что Чонгук детдомовский, а следовательно — его жизнь всех жутко интересовала.       Чуть не вылететь из школы в первый же месяц за драки — о, да, запросто. Потому что «нехрен лезть не в свое дело» и «еще раз он на меня косанется — вообще прибью». Юнги за первые недели побывал у директора школы раз десять, выслушивая вопли возмущенных мамаш избитых пацанов. Сначала спасало то, что Чонгуку всё же делали скидку на прошлое и трудное детство, а еще — Юнги всё еще был автором историй, которыми старшеклассники, падкие на мистику, зачитывались, а следовательно — боготворили его.        Потом Чонгука просто перестали доставать, усвоив, какой у него тяжелый кулак и характер. А еще — он был хорош собой, продолжая тренироваться теперь уже в нормальных условиях на приличных тренажерах цокольного этажа их дома. Там раньше обычно только Намджун иногда торчал, с охоты, а для Чонгука понакупили дополнительно хренову тучу всего, вполне можно было качалку открывать. Ну а Хосок неусыпно следил за внешностью Чонгука, меняя ему прически и оттенки волос, даже несмотря на недовольство учителей. В итоге ухоженный и разодетый в дорогое шмотье Чонгук быстро обрел репутацию звезды школы, собирая по коридорам влюбленные ахи девчонок и недовольные взгляды парней. Хотя, учитывая правила мира, где истинными могли быть двое одного пола, некоторые парни также не стеснялись демонстрировать симпатию.       Юнги однажды знатно поржал по дороге домой, увидев перед этим, как Чонгука на выходе прижал к стене высокий старшеклассник, что-то шепча на ухо, а мелкий взял его за ворот, наклонил назад так, что тот почти коснулся спиной земли, что-то сказал, кривя губы, и разжал пальцы. Парень рухнул на спину под хохот мимо шедших учеников и быстро ретировался.       Когда Чимин притащил однажды текст со школьного форума, где ученики «красавчика писателя и его красавчика сыночка» во всех версиях и позах совокупили несчетное количество раз, а потом еще столько же раз откомментировали, ржал уже Чонгук. Юнги читал, выкатывая глаза, матерился, а потом лупил Чимина распечатками и требовал признаться, где тот эту хрень откопал. А Чимин вообще не виноват, он агент, и просто проверял по привычке запросы на имя Юнги в интернете. Ну и нашел вот это.       После этого Юнги в школу не совался. Его тут же начинали фотографировать со всех сторон, потом слепляя его фото с фото Чонгука и малюя поверх надписи вроде «Запретная любовь» или «Я люблю своего папочку». Черти!       Чонгук к этому относился равнодушно, он еще в детдоме научился игнорировать повышенное к себе внимание, но подкалывать Юнги цитатами из похабной писанины возможности не упускал, тем более, что ему в этом знатно помогали «дяди», весьма упорно настроенные сосватать их двоих в реальности, потому что «смех смехом, Юнги, а вы всё-таки истинные».       Юнги злился на такое издевательство над святым, а сам втихаря почитывал те же форумы, с каждым днем всё больше убеждаясь в том, что Чонгук не завел в школе ни одной интрижки. Об этом просто кричали все как один флудеры, заливая в сеть тысячи фото «няшечки» и с жаром обсуждая, что мир несправедлив, и что самые клёвые парни всегда самые недоступные.       И вот вчера ночью они таки воплотили в жизнь фантазии школоты. Пусть не все (упаси боги вытворять то, что эти озабоченные пубертатники напридумывали), но тем не менее. Юнги, уже почти засыпая, решился спросить, был ли кто у Чонгука с момента переезда. А Чонгук засмеялся и сказал, что еще немного, и у него бы яйца лопнули от воздержания. За что получил пинков, а потом благодарный поцелуй. И добавил:       — Я же сказал, ты мне нравишься. Глупый хён.       Юнги сидит на диване с чашкой в руках и пялится в кусок текста на экране ноутбука, а тот никак не хочет становиться полноценной главой. Хлопают входные двери, слышатся голоса Намджуна и Чонгука, а немного погодя и Хосока, жалующегося, что кинули его одного выгружать пакеты из машины. Намджун отвечает, что Хоби сам виноват, нефиг было опять накупать барахла, а Хосок возмущенно спорит, что пара новых футболок не помешает, а штанов — тем более. Ну да, и труселей, труселя вообще — святое! Они тормозят у двери в гостиную, замечая Юнги, а тот прямо по рожам видит, что да, все в курсе последних событий, вот прям распирает их шуткануть.       — Здорово, соловей! — тянет лыбу Намджун. — Горлышко как, в порядке? Не сорвал?       — А в задницу ты бы не сходил? — шипит Юнги, заливаясь краской.       — А я и сходил, — ржет бессовестная дылда. — Под ваши вопли только мертвый не возбудился бы.       Хосок тоже краснеет и лупит Джуна пакетами, обзывая мерзким животным, Намджун прикрывается Чонгуком и вопит, что это мелкий во всём виноват, а Намджун, может, и животное, так и что с того, каждой твари романтика не чужда.       — Романтик, тоже мне! — Хоби достает ему вдогонку еще одним пинком и уходит в кухню гневно греметь посудой.       Чонгук заползает на диван, бросив рюкзак на пол, спихивает ноутбук, укладывая голову Юнги на колени, и улыбается.       — Привет. Как твои писательские дела?       — Только что были опрокинуты одной наглой башкой. А как дела в школе?       — Фу, не делай так. Хватит с меня Хосока, — подцепляет пальцем футболку, поворачивается и чмокает в живот чуть выше резинки штанов. Юнги шумно тянет воздух и отстраняется.       — Нашел место…       — Да ладно, все в курсе уже. Намджун меня всё утро стебал. И вечером тоже. А еще он мне по секрету сказал, что так заводно у них с Хосоком давно не было.       — По секрету, говоришь?       — Ну так от Хосока по секрету, — Чонгук смеется и обхватывает руками, снова касаясь губами кожи.       — Чонгук…       — Ага, я Чонгук, я помню, — руками залезает под одежду, гладит бока, целуют по краю резинки, опускается ниже и прижимается губами к уже набухшему под штанами возбуждению. — Хочу прямо здесь, — шепчет и прикусывает.       Юнги вздрагивает, оглядывается на дверь и говорит:       — Сдурел?       — Не-а. Просто ты так пахнешь, мм. Как горячая булочка. Так бы и съел.       — Сам ты булочка!       Чонгук оттягивает резинку, целует всё ниже, Юнги смотрит на это безобразие и радуется, что спинка дивана скрывает его по плечи. А то если Хосок мимо пройдет, офигеет же.       Член шлепает по животу, оттянутый вслед за штанами, Чонгук переворачивается, становится на локти и берет в рот, больно упираясь одной рукой ему в колено. Юнги закрывает глаза и слушает ощущения, разливающиеся жаром от паха по телу.       — Блин… ты…       В ответ раздается только «мм», отдаваясь вибрацией, Юнги кладет руку на волосы и сжимает их пальцами. Ладно, сдаюсь, забирай. И толкается навстречу. Горячо, здорово, в голове почему-то мелькают снимки, где вокруг Чонгука пририсованы сердечки, Чонгук них безумно красивый, особенно на тех, где заметил камеру и угрожающе щурится, под такими фото самые восторженные коментарии. А герой мокрых снов всех одноклассниц забирает поглубже, касаясь губами паха, Юнги корежит от кайфа, он тихо стонет, запрокидывает голову и раздвигает ноги шире, открывает глаза и видит Намджуна вверх ногами. Чуть не свернув шею, резко поднимает голову, оборачивается и в ужасе пялится на друга, который держит в руках пиво, и, судя по всему, только спустя пару шагов внутрь комнаты соображает, что происходит.       — Ебушки-воробушки! — говорит и пятится назад. — Сорян, ухожу.       Чонгук на минуту отрывается от своего занятия, выглядывает из-за спинки дивана и лыбится, увидев спину Намджуна и красное лицо Юнги, и возвращается назад, не давая удрать из удобной позиции.       — Прибью тебя… — стонет Юнги.       — Чуть позже, — Чонгук тянется, целует пересохшие губы, смеется. — Теперь они точно не зайдут, — и валит Юнги на спину, стягивает штаны до конца, натягивает тонкий плед так, что они оказываются под ним полностью, и расстегивает свои штаны.       — Чонгук, ты сумасшедший!       — Хочу тебя! Весь день терпел! — наваливается сверху, царапая ремнем бедра, размазывает головкой смазку у входа и спрашивает: — Ты же примешь так? Я знаю, ты сможешь.       И осторожно проталкивается внутрь. Юнги шипит, радуется, что диван широкий и есть куда раздвинуть ноги, плохо только, что кожаный, взмокшая спина прилипает там, где футболка задралась. Член растягивает, когда Чонгук толкается глубже, больно до чертиков, прошибает жаром, дышать под пледом становится нечем. Чонгук облизывает пальцы и размазывает слюну по стволу, облегчая задачу, но явно нравится вот так, без растяжки.       — Ты такой узкий, офигеть, — шепчет жарко, — как бы мне не порваться.       — Тебе?       — Меня натянуло так, что пиздец.       — Он еще и матерится! — Юнги выдыхает слова надрывно, ёрзая и насаживаясь.       — Еще немножко, Юнги, ну же… да-а! — Чонгук накрывает его губы поцелуем, покачиваясь туда-сюда, чтобы разработать, довольно мычит и подрагивает. — Супер! Просто кайф!       — Засранец. Ну же, вперед, полежать зашел?       — Ах так?       Диван тихо поскрипывает, в свое время не раз оприходованный Намджуном и Хосоком, которые сидят на кухне и давятся смехом пополам с пивом, слушая стоны Юнги.       — Вот черти, а! Как с цепи сорвались, — хихикает Намджун.       — Ну, если учесть, сколько они мялись, то неудивительно, — Хосок давится пивом от очередного вскрика из гостиной и размазывает его по губам, сдерживая смех.       — Я прямо вспоминаю нас в первые месяцы.       — Если учесть, что мы тогда еще в средней были — это был капец.       — Ну, не всем же терпеть до старости!       — Мама до сих пор думает, что мы друзья.       — А мы и друзья. Подумаешь, трахаемся с пятнадцати лет.       — Ты тогда был как рельса с огромными губами.       — А ты всегда у меня был красавчиком, — не обижается Намджун, награждая Хосока теплой улыбкой.       — Да я запал на тебя еще до того, как ты мне имя показал, — тот забирается к Намджуну на колени и обнимает. — Дылда моя бестолковая.       Из гостиной слышится протяжный стон, потом еще один, и они оба думают, что теперь, пожалуй, стоит Юнги самому забирать Чонгука из школы, а им приходить домой на часок попозже.       — Жарко, Чонгук, щас сдохну…       Чонгук смеется, часто дыша, откидывает плед и падает рядом. Они взмокли так, что прилипла одежда, и кажется, будто вся комната пропахла сексом.       — Хосок мне вставит за форму, только сегодня чистую надел.       — У тебя еще пять таких в шкафу. Это же Хосок.       — Что бы мы без него делали, а? Хозяйка из тебя никакая, из меня тем более.       — Из тебя отличная наглая морда.       — А ты зануда.       — Не самые ласковые слова сразу после любви, засранец. Не обижай Юнги, он хороший, — Намджун нависает над диваном, прихлебывает пиво и улыбается. У Юнги даже нет сил охренеть, плед закрывает по пояс, и то хорошо. Он только закатывает глаза и смеется. — Ужинать пойдем уже? Или в спальню валите, долго нам на кухне сидеть?