Я тебя выменял на боль

— Юнги! Юнги, проснись! Слышишь меня? Юнги! Намджун трясет Мина, мечущегося в припадке, у того закатываются глаза, он орет неразборчивые фразы, весь мокрый от испарины, и дрожит. — Юнги! — хлопки по щекам заставляют открыть глаза, — Посмотри на меня! Просыпайся! Мин осознает, где он, слышит все, но не может избавиться от мелькающих перед глазами образов. У него во взгляде ужас, он хватает ртом воздух, хрипит и судорожно сжимает джуновы руки. Хосок гладит его взмокшие волосы, уговаривает успокоиться, но Юнги не может. Что-то не так. Это уже не сон. Для Мина не сон. Но где-то там Чонгук явно продолжает метаться среди воспоминаний о мужчине, волочущем избитую женщину по комнате. — Он не просыпается! — сипит Юнги через силу, — Чонгук не может проснуться! Машина мчится сквозь ночь. Хосок на заднем сидении прижимает Юнги к себе и пытается сдерживать его метания, вытирает непроизвольные слезы, которые Мин никак не может остановить, заспанный Намджун гонит так быстро, как может, и испуганно поглядывает в зеркало. — Держись, дружище, скоро приедем. Ты его чуешь, значит он живой, остальное поправимо. Чонгук этой ночью с классом на другой окраине города. Школьная поездка с двумя ночевками в район старинных домов, вроде как урок истории наглядно. Они влетают в поселение, и даже нужный дом искать не нужно — вокруг него и рядом стоящих домов суетятся люди, везде горит свет. Юнги вываливается из машины, расталкивает народ, видит знакомого учителя и повисает на нем. — Где Чонгук? — О, господин Мин, откуда вы здесь? Мы только собирались вам звонить! — Где Чонгук, мать вашу? Перепуганные подростки топчутся полукругом в просторном дворе, их обшаривают учителя, а неподалеку на крыльце сидит еще один, сжимает голову руками и бесконечно просит прощения у отчитывающего его почем зря старшего. Тот, в кого вцепился Юнги, смущенно шарахнулся от вида его зареванного лица и сказал: — У него случился припадок во сне. Мы не смогли его добудиться, а вот этот, — он указал на провинившегося ученика, — Признался, что они оба… эм, употребили какой-то наркотик. Мы вызвали скорую… — Куда его увезли? — вмешался Намджун, заметив, что Юнги перекосило от услышанного так, что потерял дар речи. — В центральную. Эй, полегче! Отпустите, господин! Юнги тряс несчастного как тряпичную куклу, шипя от ярости. — Наркотики? Вы хоть понимаете, что несете? Ваши ученики провозят наркотики в поездки? Куда вы смотрите вообще, вашу мать? — Юнги, отпусти человека, поехали в больницу! — Хосок тащит его в сторону, Намджун отцепляет намертво вцепившиеся в одежду руки. — А вы точно ему не отец? — орет возмущенно учитель, отряхиваясь, — Характером он точно в вас! — Да я тебя… Юнги на мгновение вырывается из рук друзей, чтобы наброситься на мужчину снова, но его тут же ловят и тащат к машине. — Быстрее, Джун, умоляю! — Бормочет Юнги, снова корячась на заднем сидении, пока они мчатся обратно к городу. — Ты бы еще подольше учителей погонял, папаша! — С ним что-то не так, я чувствую, как его кроет. — Он в больнице, успокойся, ему помогут, — успокаивает Хосок. — Знаю я, как там помогают! Плавал! — Я ему еще устрою за наркоту, — грозится Намджун, — Совсем охренел, засранец. — Ой, будто сам ни разу не закидывался! — возражает Хосок, — Все хоть раз глотали дрянь из-под полы, что по рукам у молодежи ходит. — Зато ни разу меня на скорой потом не увозили! — Тут особый случай, Джун! Не сравнивай! Дежурный врач бесконечно долго и нудно отчитывает Юнги за безответственность, за то, что не доглядел, допустил, и что учителя тоже хороши, и вообще это попахивает уголовщиной, парням снова приходится Юнги скручивать в тиски, потому что он кидается уже на врача. Чонгук лежит в отключке под капельницей. Юнги страшно до чертей, потому что такого он еще не чувствовал. Полнейшая пустота. Не такая, как когда мелкий засыпал, а Мин еще нет, не такая, когда он вырубался пьяный. Вообще пустота. Как отсутствие даже шумов на всех частотах, когда ищешь радиоканал. До жути пусто и тихо внутри, так, что орать хочется, трясти мелкого что есть сил, чтобы очнулся и снова сигналил Юнги в душу. Ночь проходит в напряженном ожидании. Пару раз звонят учителя, Хосок отвечает за Юнги, которому плевать на все вокруг, объясняет, что все в порядке, просит не раздувать шума и простить на первый раз того горе-ученика, который притащил дурь. Намджун на это закатывает глаза и мотает головой. Они засыпают кто где — на сидениях в коридоре у палаты, на тесном диване внутри нее, Юнги вообще на стуле у кровати. Чонгук просыпается к следующей ночи, когда Намджун, зевая и сверкая отпечатком диванного шва на щеке, приносит кофе с первого этажа. Обводит всех мутным сонным взглядом и трет глаза. — Ну привет, наркоша. — Джун! — шипит Хосок. — Что Джун? Хосок утаскивает своего парня в коридор, и из-за двери слышатся приглушенные переругивания. Юнги смотрит тяжелым взглядом и молчит. Опухший и бледный, он похож на привидение. Очень злое привидение. Мелкий морщит лоб в попытках восстановить память, по всему видно, что получается плохо. Последнее, что он помнит — пару веселых часов до отключки под кайфом в комнате с одноклассником. И обрывки видений… Лицо его мрачнеет, он соображает и смотрит на Юнги. — Что ты видел? — Ты не помнишь? — Куски только. — Зато я не куски. У Юнги на все лицо расписано, как его пришибло чонгуковыми воспоминаниями. Одно дело — знать, что произошло, совсем другое — увидеть глазами пятилетнего ребенка тот кошмар, что он пережил. И прочувствовать. Убить бы эту тварь. Поздно только, Юнги узнавал. Он свихнулся в тюрьме и вздернулся. Осталось только фото на личном деле. Фото красивого мужчины, совершившего роковую ошибку в пьяном угаре, уничтожившую его семью. У Чонгука его глаза. — Ты знаешь… что он умер? — Тихо спрашивает Юнги. Глаза вспыхивают злостью. Она ползет у Мина по затылку, поднимая волосы. Смешивается со страхом и искрит. — Мне плевать! — Я просто подумал, ты должен узнать… — Я ничего не хочу знать! — Чонгук… Тот подрывается с кровати, чуть не падает, качаясь на ослабевших ногах, опрокидывает лекарства с тумбы. — Замолчи! — Успокойся! — Не хочу о нем слышать!! Заткнись, иначе я сам тебя заткну! — Ты должен знать! Чтобы избавиться, надо посмотреть этому в глаза! — Заткнись!! Кулак прилетает Юнги в челюсть раньше, чем он успевает сообразить, борясь с атакующей его неистовой чоновой злобой. — Да успокойся же ты! Он вцепляется Чонгуку в одежду, пытается усмирить, но куда ему с ним тягаться, тот вырывается, едва не сломав ему пальцы, отпихивает от себя и тут же набрасывается снова. Юнги задыхается эмоциями, ему не столько лихо от того, что им громят комнату, как от чужой ярости, в которой болезненными разводами тот забытый и всепоглощающий детский страх, паника, та самая, что в момент самого пугающего события, неконтролируемая и душащая. Юнги понимает, что еще немного, и его разорвет этой смесью, вбирает из хлещущей его злости побольше силы и бьет наотмашь. Чонгук от удара валится на кровать, а над его головой пролетает стул, с треском врезается в стену, разбивая вазу с цветами на полке, а в следующий момент вбегают Намджун с Хосоком, и последнее, что видит Юнги, когда его уволакивают из палаты — до смерти перепуганные глаза маленького мальчика на взрослом не по годам лице Чонгука. — Он сбежал… Хосок прибегает из коридора и говорит это, а Намджун матерится. Юнги, которого он все это время держал в тисках, дергается и орет: — Что? — Пока мы тут были с тобой, он сбежал… Юнги несется обратно в палату, где буквально пять минут назад Чонгук сидел на полу у кровати, и находит там только испуганных медсестер. Коридоры, двери больницы, улицы — все мелькает кадрами, ночной город смеется вдогонку, пряча среди тысяч своих домов одного беглеца, Юнги орет его имя в темноту, получая в ответ только тревожные взгляды редких прохожих, и не может остановиться. Чонгукова ярость плещется в нем, как океан, захлестывает с головой, из-за нее хочется кричать что есть силы, чтобы выкричать всю, но даже сорвав горло, крик не помогает. Юнги размазывает кровь с разбитой Чонгуком губы по лицу, стоит непонятно вообще где на перекрестке и тяжело дышит. Нет его. Хрен найдешь его здесь, в огромном мегаполисе, где Юнги, да, бывал, но Чонгук — он же знает ночной город как родной. Особенно темные его закоулки. — Мелкий засранец! — Бурчит Намджун, — Ну найдется, я ему выпишу пиздюлей, будет знать, как сбегать. — Телефон все еще выключен… Хосок вздыхает и смотрит уставшими глазами на Юнги, сидящего на полу гостиничного номера, прислонившись головой к стене. За окном уже светает. Они до утра почти таскались по району в поисках Чонгука, но бесполезно. Юнги молчит и слушает себя изнутри. Все, что у него есть — эта связь, потдверждающая наличие другого абонента на том конце. Придумали бы к ней функцию отправки сообщений, что ли… Написал бы ему все, что хочется высказать. Что волнение душит. Что страшно уснуть, вдруг что-то случится. Что Юнги не виноват в том, что случилось тринадцать лет назад, и ему тоже безумно больно, но еще больнее — бояться за Чонгука, не имея возможности найти. Как будто время отмотали назад, словно издеваясь. Мол, а давай-ка дубль два. Сможешь еще разок? Юнги кажется, что он не сможет. Он так устал от этой гонки за судьбой, что руки опускаются. Столько лет борьбы, короткая передышка, нырок в любовь, и снова задница. Это даже не нечестно, это заебало, почему все не может просто быть хорошо? Почему Намджун и Хосок больше десяти лет вместе, и ничего с ними не случается, даже скандалов? Почему «солнышки» нашлись и счастливы, радуются жизни и любят друг друга, даже Чимин, который вообще не знает, есть ли у него пара, живет себе спокойно, иногда заводя интрижки для отвести душу. Юнги смотрит, как двое засыпают, сползая друг на друга на диване, и кается. Не дай боги, еще у них будут проблемы, хватит с Юнги своих. Встает, забирает чашку с недопитым кофе, уже почти выпавшую у Хосока из руки, допивает остывшую жижу и идет к окну. Город расстилается за ним серым утром, отблескивает встающим солнцем от стекол и крыш. Где-то там Чонгук. — Включи телефон, умоляю… — шепчет он, прижимаясь лбом к стеклу. Если, конечно, он его не потерял. Но у него еще есть кредитка, и Юнги искренне надеется, что Чонгук не шатается по улицам, а снял где-нибудь номер, как и они, пусть даже не в самом приличном месте, учитывая, что документов нет и возраст не позволяет. Новая мысль бьется в мозг надеждой, Юнги срывается с места, тихо выскальзывает из номера и несется на поиски ближайшего компьютера.